Текст книги "Святослав. Великий князь киевский"
Автор книги: Юрий Лиманов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– Я смутно помню её... Правда ли, что она любит устраивать состязания певцов?
– Да, – ответил Пётр, – княгиня Мария преуспела в этом, и, поверь, словно из небытия обнаружились на Руси такие яркие таланты – просто диву даёшься.
– Ты не задумывался, боярин, – продолжал дворский, – почему Новгород-Северский, ещё недавно никому не ведомый городишко, вдруг вошёл в число известных стольных городов, и желанных, и искомых?
Пётр и сам размышлял об этом и, пожалуй, знал ответ на вопрос дворского, но решил дать ему самому высказаться, ибо мысль, рождённая в собственной голове, всегда дороже внедрённой другим. И ещё он хотел поднять в глазах Рогуйлы значимость князя как сильного, волевого и рачительного правителя. Потому сказал задумчиво:
– Нет...
– Именно Святослав поднял город, храмы выстроил. И всё тому способствовало: и княгиня со своими состязаниями, и библиотека, что так любовно собирают они, и охоты, которые устраивает Святослав, и переписка книг для широкого дарения князьям... Вот и выходит, что не единой дружиной силён князь, а ещё и умением урядить и изукрасить свою землю.
– Значит, ты полагаешь, боярин, что завет Мономаха «Каждый да держит отчину свою» и по сию пору незыблем? – задал вопрос Пётр, явно желая спровоцировать дворского на откровенность.
– Э, боярин Пётр, не след со мной хитрить, ибо знаем мы с тобой оба, что незыблема токмо истина, а заветы, они для каждого времени иные. Будь сегодня Мономах жив, я полагаю, он дал бы другой завет.
– Какой же? – улыбнулся Пётр.
– Возможно, он бы сказал: «Каждый да изукрасит отчину свою». Потому что, ежели каждый князь станет полновластным государем в своей земле, кем тогда окажется великий князь Киевский? – сказал Рогуйло.
Пётр и сам не раз задумывался над этим, но сейчас решил не развивать впрямую мысль дворского, а обратиться к далёкой истории, чтобы косвенно и ненавязчиво утвердить многоопытного вельможу в правильности его убеждений.
– Владимир Мономах женился на Гите Английской. К тому времени английский престол уже перешёл к Вильгельму Завоевателю. Он подчинил себе все: и саксонских властителей, и английских, и пиктских, и велшских – и стал единым государем. Но дело не только в том. Он оставил трон старшему сыну, а не стал делить графства – по-нашему, княжества – между детьми, ослабляя королевство.
– Откуда тебе всё это известно, боярин? – спросил Рогуйло.
– Мой дед был ближним боярином Мономаха и одно время много беседовал с княгиней Гитой. А она не упускала ни одной возможности расспросить гостя из северных стран o делах на родине. Во Франкском королевстве царит принцип: вассал моего вассала – не мой вассал. А в Английском королевстве все землевладельцы – вассалы короля. Иными словами, подчиняются в военных делах только ему, только королю.
– А откуда ты о Франкском королевстве знаешь?
– Прабабка нашего князя Анна, дочь Ярослава Мудрого, была королевой франков. С тех пор в великокняжеской библиотеке хранятся книги о праве – от Салической правды[48]48
Салическая правда, или Салический закон – сборник обычного права франков, записана в начале VI в.
[Закрыть] и до наших дней.
– Не знал, боярин...
– Надо только проявить любознательность.
– А у меня голова от своих дел пухнет.
– Может статься, что и эти дела своими окажутся, – многозначительно протянул Пётр. – Для князей выгодна княжеская лествица, а для бояр – один великий князь важен.
– Коли мечтать, так уж о том, что делается в Господине Великом Новгороде, где бояре с недавних пор по своей воле князя приглашают. Однако замечтались мы с тобой, занеслись в заоблачные выси в погоне за журавлём.
– Вернусь из Чернигова, буду рад видеть тебя в своём доме, боярин.
– Благодарствую. Ты когда едешь? – спросил Рогуйло.
– Прямо сейчас. Что время терять?
– Кланяйся от меня князю Святославу.
Они расстались, довольные друг другом.
Пётр почувствовал, что приобрёл могущественного союзника из числа высшего киевского боярства.
Дворский понял, что может рассчитывать на благосклонность возможного великого князя Киевского. А ларец с жемчугом... Не в ларце дело. Вот бы понять, откуда у князька из Новгорода-Северского такие ларцы в Киеве?
С этими мыслями дворский Рогуйло удалился в свою опочивальню.
Посла великого князя боярина Петра князь Олег принял в тронной палате большого черниговского дворца, однако сесть на высокий княжеский стол перед послом не посмел, расхаживал нервно, оглядываясь на младших братьев Игоря и Всеволода.
Бояре сидели на лавках вдоль стен, сумрачные, молчаливые, ближе к княжескому столу – седые мужи покойного князя Черниговского, подальше от стола – молодые, Олеговы.
Идя навстречу князю, Пётр почувствовал, что единства в боярах нет. Всей кожей ощутил царящую в них напряжённость, нарастающее волнение и понял, как это можно использовать...
Все обязательные слова приветствия и соболезнования от имени великого князя и от своего имени он произнёс почти не думая – не первый год ездил с дипломатическими поручениями. Пока говорил, изучал лицо молодого князя: характером слабоват, заносчив, щеголеват – отец недавно помер, а на руках перстни сверкают, как у бабы, и пояс не сменил, оставил красный, изукрашенный самоцветами...
Наконец Пётр перешёл к главному:
– Великий князь моими устами выражает удивление: неужто не чтит князь Олег Святославич лествичное право, принятое единой семьёй потомков славного Рюрика?
Начало было громким, но Пётр полагал, что с подобным человеком только так и следовало говорить.
– Смерть твоего отца Святослава Олеговича, младшего из сыновей доблестного Олега, согласно лествичному праву, нынче выводит вперёд потомков старшего сына Олега – Всеволода, из коих первым является Святослав Всеволодович. За ним наступит черёд его младшего брата Ярослава, и только потом это право перейдёт к тебе и твоим братьям.
Лицо Олега выражало растерянность, глаза беспомощно бегали, словно ждал он, что кто-то сейчас встанет и скажет такое, что развяжет узел, затянутый этим велеречивым киевским боярином на его шее.
Зато средний брат, княжич Игорь, тринадцатилетний подросток с резкими чертами лица, насупленными чёрными бровями и горящими глазами, играл желваками и еле сдерживался.
«С этим посложнее будет, когда вырастет. В нём уже чувствуется боец», – подумал Пётр.
Под стать брату был его погодок Всеволод, не по годам широкоплечий, с явными чертами степняка в лице, унаследованными от бабушки-половчанки. Он стоял набычившись, опустив глаза.
Боярин продолжал говорить...
Собственно, ничего нового для присутствующих речь его не содержала, тем не менее прописные истины лествичного права надлежало вбивать в их сознание, как гвозди, ещё и ещё раз:
Так повелевает древний обычай, так полагает великий князь, так, надеюсь, рассудишь и ты, князь Олег, и не станешь сеять раздор и усобицу в славной и могущественной семье Ольговичей, нарушая порядок на ступенях бесспорной лествицы. В свою очередь, князь Святослав не отступит от обычая предков и выделит двоюродным братьям столы в пределах великого княжества Черниговского, достойные каждого из молодых князей, – боярин сознательно назвал княжество великим, как делал это почивший в бозе Святослав Олегович, – дабы не было в семье изгоев и обиженных, так что смогут вельмии мужи и дружины сесть со своими князьями на сытные земли, а прославленные черниговские бояре, верные други усопшего, всегда найдут понимание и любовь в князе Святославе, вступающем уже в свои седины и умудрённого опытом жизни. – Пётр заметил, как зашевелились, переглядываясь, черниговские бояре, и понял, что его слова упали на почву, унавоженную ревностью к молодым мужам Олега. – Великий князь полагает, что обычай, разум, родственные чувства подскажут правильное решение, и просит вас всех подумать в тиши до утра, ибо, как все мы знаем, утро вечера мудренее.
С этими словами Пётр откланялся, отказавшись от участия в пире.
Он спешил порадовать князя Святослава известием о своей успешной встрече с Олегом.
Святослав, выслушав подробный рассказ Петра, спросил хмуро:
– Кто уполномочил тебя, боярин, говорить от моего имени?
– Я говорил от имени великого князя, – ушёл от ответа Пётр.
– Ты отлично понял, что я хотел сказать.
– Ты не доволен?
– Да.
– Чем?
– Тем, что в предлагаемом тобой ряде нет места моим сыновьям.
– Но они – следующее поколение, и стоять им на следующей, более низкой ступени Ольговичевой лествицы.
– По возрасту мои сыновья Владимир и Мстислав старше Игоря.
– Но Игорь им двоюродный дядя!
– А я им Отец! О них мои помыслы.
– Ты получил поддержку великого князя только на условиях верности лествичному праву!
– Ты мне рассказывал, что не сам говорил с великим князем! Тебе ли знать о его условиях?
– Ломая условия Киева, можно потерять поддержку дворского. Сегодня он один из тех, кто решает судьбу стола в Киеве.
– А я сегодня один из тех, кто не думает о столе в Киеве.
– Не лукавь, князь. Ты ни на минуту не переставал думать о великом столе.
Святослав задумался. Вторую неделю он жил в доме богатого торгового гостя, расположенном напротив главных ворот в городской стене. Вторую неделю он смотрел на ворота, неотрывно думая о том дне, когда они распахнутся и он торжественно въедет в Чернигов, город своего детства. И вот, стоит только произнести одно слово: «Согласен!» – и мечта претворится в явь. А как же его дети, сыны? Пойдут по пути, пройденному им, пути нищих княжат, полуизгоев, подручных, униженных и обездоленных? Поймут ли они его? И хватит ли им сил пройти этот путь, как прошёл он? Будет ли у них рядом такой помощник, как их мать, княгиня Мария? Так что же, отойти от этих ворот, потому что недостаёт у него рати, чтобы взять их силой?..
Боярин Пётр, словно читая мысли князя, негромко сказал:
– Ратной силы у тебя маловато. Да и великий князь не потерпит, ежели поступишь так, а не по договорённости на его условиях. И в дворском врага наживёшь.
Святослав прошёлся по горнице, мельком взглянул в окошко – если бы не наросший лёд, в него можно было бы увидеть городские ворота – и произнёс задумчиво:
– Рогуйло только при нынешнем великом князе дворский.
– Ты забыл. Он к нему от Изяслава перешёл. И среди киевской бояры один из первых при всех великих князьях.
– Ты переедешь в Чернигов? – неожиданно спросил Святослав.
– Я тебе полезней в Киеве, князь.
– Княгиня будет сожалеть, она любит тебя.
– Я тоже люблю княгиню.
– А Васята окончательно засел в Новгороде Великом... – вздохнул Святослав.
– У тебя есть Ягуба.
– Есть...
– Сделай его боярином. Он тебе верен, как пёс.
– Он просил тебя замолвить слово?
– Нет.
– Как пёс... надо ли пса – боярином?.. Я подумаю... Когда примет решение мой двоюродный братец?
– Он его уже принял, но для приличия подождёт до утра. Значит ли твой вопрос, что и ты принял решение?
– Да. Но я подожду для приличия до вечера, – рассмеялся Святослав.
«Да, – подумал Пётр, – жаль, что мы редко видимся. С князем легко и просто, и мы понимаем друг друга с полуслова. Впрочем, будет ли с ним легко через год после восшествия на Черниговский стол?..»
Княгиня Мария не смогла дождаться, пока подсохнут дороги, и поплыла по незамерзшей Десне в Чернигов на стругах сразу же, как только князь сообщил ей о подписании ряда с Олегом и его братьями.
Святослав встретил её на берегу Десны, подхватил прямо на сходнях на руки и снёс вниз, словно было им по восемнадцать лет. Княгиня счастливо смеялась, жарко дышала ему в щёку и только приговаривала:
– Люди смотрят, постыдился бы, старый!
Он поставил её на землю, оглядел сияющими глазами и сказал:
– До чего же без тебя мне плохо!
На сходнях показались дети: Глебушка, Олежек, по-юношески вытянувшийся худой Всеволод и степенный, сдержанный Мстислав, за ним с няньками шли дочери: Агафья и Милуша. Последней вышла высокая, стройная, уже почти невеста – Болеслава.
Прискакал из города княжич Владимир, спрыгнул с седле дав коню остановиться, и с радостным восклицанием полез к матери обниматься – хотя и воин уже не первый год, а всё ещё ласковый, словно теленок.
– Что же ты опоздал, сынок? – спросил Святослав.
– Я в ваш загородный дворец ездил, смотрел, всё ли готово к приезду матушки... – стал оправдываться Владимир.
Когда радостные объятия и восклицания стихли, к княгине подошёл Ягуба.
Мария сразу же отметила и новую, отороченную соболем шапку на нём, и небесно-голубой, на малиновом подбое, плащ, и зелёные, расшитые золотом сапоги. Перевязь, на которой висел меч в богато изукрашенных ножнах, была осыпана самоцветами, а в фибуле, удерживающей плащ, сверкал алмаз удивительной величины.
– Тебя можно поздравить, Ягуба? – спросила княгиня.
– Князь пожаловал мне боярство, княгиня, за верную службу.
Мария уловила упрёк в этих словах и нахмурилась.
– А я-то было подумала, что он пожаловал тебя павлином! – с неожиданной резкостью сказала княгиня.
Ягуба побагровел и стал что-то путано объяснять на счёт местных бояр, раздувающихся от гордости и кичащихся своим богатством.
– Ты лучше всех прочих знаешь, боярин, – она подчеркнула новый титул дружинника, – что наш князь мог бы, наверное, весь Чернигов купить и ещё бы у него на Переяславль гривны остались. Но одежду свою самоцветами он не осыпает.
– Он князь, – сказал Ягуба.
– А ты его боярин.
Причалил второй струг. С борта сбросили сходни. По шатким доскам, поддерживаемая холопом, спустилась боярыня Басаёнкова, за ней шла мамка, держа за ручку мальчика в ярком плаще и высокой меховой шапке.
– Лапушка, – обратилась княгиня к мужу, – я не успела тебе сказать: к нам приехала боярыня Басаёнкова с Оленькиным сыном Бориславом. И Оленьку, и Милослава убили при налёте ляхи. Так что приветь её, будь добр.
Князь неотрывно смотрел на мальчика, своего внука. Не крестного внука, а родного, первого, потому что беспутный Владимир никак не хотел жениться и нарожать им с княгиней внуков... Первый... а он не имеет права, не может броситься к нему, обнять, расцеловать, потискать, признать перед всеми... Остро сдавила сердце боль, коей до сего дня князь ещё не знал, на мгновение всё поплыло перед глазами...
– Что с тобой? – услышал он словно сквозь слой воды заботливый голос жены.
– Оленька погибла... Что же я ей скажу, бедной? – растерянно проговорил Святослав и пошёл к боярыне.
Потрясённый встречей с внуком, он даже не заметил, как она постарела. Сказав несколько ласковых, утешительных слов, он по-отечески обнял её. Боярыня всхлипнула, но тут же взяла себя в руки и сказала, указывая на Борислава:
– Сын твоей крестной дочери. – Слово «дочери» она выделила так явственно, что князь вздрогнул.
– Значит, мой крестный внук! – воскликнул он, почувствовал, что голос звучит неискренне, и, чтобы скрыть замешательство, подхватил на руки княжича.
Когда он опустил мальчика на землю, его взяла на руки княгиня Мария.
– Ты только посмотри – глаза бабушкины, а улыбка Милушина, – сказала она, целуя ребёнка.
Мальчик улыбнулся Марии, и Святослав понял, что за время пути его жена и его внук успели подружиться, хотя и плыли на разных стругах.
– Я обещала боярыне, что она будет жить у нас, в княжеском дворце, – сообщила она князю.
– Чернигов чёрный, а Святослав светлый, – сказал вдруг княжич, и все остановились в изумлении: действительно над рекой возвышались почерневшие за зиму городские стены, чёрная надвратная башня, и на этом фоне князь в светлом плаще, светлой, отороченной лисой шапке, с побитой сединой русой бородой казался особенно светлым и ясным.
«Это к счастью. Что ждёт нас в Чернигове?» – подумала Мария и первой пошла к городским воротам.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Князь Игорь Святославич, шестнадцатилетний вдовец, бросил горсть земли в отверстую могилу жены, порывисто вздохнул, заглушая слёзы, отвернулся и попал в объятия двоюродного брата, князя Святослава Всеволодовича Черниговского.
Худой, нескладный, горбоносый и черноволосый, Игорь нелепо согнулся, припав к плечу брата, и затрясся от рыданий. Святослав прижал его к себе, мягко поглаживая по плечам.
Жена Игоря, почти девочка, умерла при родах, оставив шестнадцатилетнему вдовцу дочь-сироту, которой и имени-то христианского не успели дать, нарекли только по желанию матери странным и радостным именем Весняна. Память подсказала другую такую же нелепую раннюю смерть в его семье: сестра жены Милуша, хохотушка и баловница, преставилась в таком же юном возрасте, произведя на свет крикуна Милослава...
– Ну хватит, успокойся, брат, – негромко сказал Святослав Игорю.
Холопы уже завершили сооружение могильного холмика из смёрзшейся земли. Через год здесь, на родовом кладбище Ольговичей в Чернигове, поднимется могильный камень...
А сейчас все пойдут на поминальное пирование.
...Святослав и Мария, князь и княгиня Черниговские, сидели во главе поминального стола, умело руководя пиром. При этом мысли князя, как это порой с ним случалось, были далеко, хотя почти все, о ком он сейчас думал, сидели здесь же, за поминальным столом...
Вот сидит князь Ярослав, его младший брат, тихий, многие годы находившийся в тени старшего брата, книгочей и строитель Божьих храмов. Не так давно благодаря Святославу он сел на Новгород-Северский богатый стол, на котором несколько лет до него сидел сам Святослав. Сел просто потому, что так пожелал старший брат, когда сам шёл на Черниговский стол...
А вон сидит молоденький, совсем юноша, княжич Всеволод, младший брат Игоря. Говорят, он уже отличается и в ратном деле, и в кулачных забавах... Рядом с ним – княжич Владимир, сын Ярослава Осмомысла Галицкого, давнего знакомца, человека, близкого ему по духу, к которому всегда питал приязнь, хотя и разводила их иногда княжеская судьба по разные стороны усобиц. Совсем недавно Владимир стал его зятем, мужем любимой дочери Болеславы. Молодые счастливы, но и им нужен престол... А ещё растёт у Ярослава дочь-красавица Евфросинья и сын от наложницы Настасьи, пригожий юноша, прозванный в народе Настасьичем...
Святославу вспомнилась последняя встреча с Осмомыслом. Они сидели втроём – он, Ярослав и Мария – и вели неторопливую беседу об искусстве иносказания. Ярослав перевёл на память несколько строк из песенки франкского жоглера[49]49
Жоглер – странствующий музыкант и комедиант в средневековой Франции.
[Закрыть]: «Власть любви выше королевской, потому что и король ей подвластен...» Незаметно Ярослав перешёл к рассказам о новостях европейских дворов: недавно германский император Конрад III и франкский король Людовик VII затеяли Второй крестовый поход и потерпели поражение, не дойдя до гроба Господня.
Святослава мало интересовали дела далёкой Европы, а Мария расспрашивала, проявив знание истории знатнейших европейских домов. Они с Осмомыслом принялись с увлечением высчитывать, кем им приходится Людовик VII, если Анна Ярославна, королева франков, была и Людовику и им общей пра-, пра... – тут они сбились – ...прабабкой...
Молодой вдовец, сидевший по левую руку от Святослава, пил чару за чарой, и князь подумал, что долго он вдоветь Не станет. Мысли перекинулись на собственного сына Владимира. Удачливый и умелый воин, коего уже сейчас можно величать стратигом, смелый и решительный в бою, он никак не решался пойти под венец. Даже наложницы постоянной него не было. Правда, Мария давно утешилась внуками Глеба и Мстислава, но князю хотелось иметь внука именно от старшего сына. Всем хорош Владимир, но беспутен, в деда, и норовист, не внемлет родительским увещеваниям, не берет никого в жёны...
Святослав заметил, что к боярину Вексичу подошёл холоп и что-то прошептал ему на ухо.
Вексич тут же встал и вышел.
Святослав насторожился. Прошло какое-то время, Вексич не возвращался. Князь сидел как на угольях: должно быть, стряслось нечто такое важное, что боярин, нарушив обычай, встал из-за стола вперёд своего князя.
Наконец Вексич вернулся, подошёл к Святославу, склонился и, хотя в шуме пира его вряд ли кто мог услышать, указал шёпотом:
– Боярин Пётр сообщает с гонцом из Киева: великий князь Ростислав при смерти. Со дня на день ожидают кончины. Уже соборовали...
– Все мы смертны, – вздохнул Святослав.
Вексич продолжал стоять над князем, ожидая распоряжений. Святослав еле заметно улыбнулся ему и отрицательно покачал головой.
– Что повелишь, князь?
– Ничего, боярин, – невозмутимо ответил Святослав.
– Ты хочешь сказать, что не поедешь? – с нескрываемым удивлением спросил боярин.
– Истинно так.
– И то верно, князь, не след с поминального пира уезжать.
– Я и вовсе не поеду, боярин, – сказал Святослав и добавил: – После пира приходи в библиотеку. Пусть и боярин Ягуба придёт.
Гости разошлись.
Князь Святослав с княгиней Марией поднялись в библиотеку. Там их уже ждали Вексич и Ягуба. Старый боярин сидел на лавке, а молодой нетерпеливо расхаживал вдоль полок с книгами. Князь заботливо усадил Марию на стольце, а сам сел рядом с Вексичем.
– Ну что, други, не узнаете своего князя? – спросил Святослав. – Удивляетесь, почему не скачу во весь опор в Киев, а сижу тут с вами в тиши библиотеки?
– Да, князь, не понимаем тебя, – признался Вексич.
– Там же под предлогом похорон княжеский съезд соберётся! – воскликнул Ягуба.
– Потому-то я и не поеду, что там соберётся княжеский съезд. Ибо, – князь назидательно поднял палец, – что делают на подобных съездах после смерти великого князя? Утверждают нового и перераспределяют столы. Если ты приехал – значит, одно из двух: или ты не уверен, что крепко сидишь на своём столе, или мечтаешь о новом, получше. Я же не поеду, потому что хочу показать всем: я на своём столе сижу крепко, никакой силой меня не свергнешь и подтверждения моих прав мне не требуется. А нового стола я не ищу. Своим отсутствием в Киеве я вывожу Чернигов из лествичной очереди, говоря всем: власть в Черниговском княжестве дело внутреннее, Ольговичей!
– Может, полки к южной границе послать? – после долгого молчания предложил Вексич.
Подумаю... – А как же похороны, батюшка князь? Как ни суди, а твой троюродный брат умер, – вздохнула княгиня Мария.
– И об этом подумаю. Скажусь больным... Сына Владимира пошлю вместо себя. – И вдруг улыбнулся: – Авось его там кто засватает. Давно бы пора оженить молодца.
– Ох, давно... – согласилась со вздохом Мария.
– А ты чего молчишь, Ягуба? Небось думаешь: а как же великий Киевский стол, но спросить боишься?
– Мои мысли читаешь, князь, – склонил голову Ягуба.
– Ныне в Киеве пусть другие за великий стол бьются. Те же Ростиславичи – Роман и Рюрик. Они моложе, но к столу ближе.
– Не столь уж и молоды, – вставил ворчливо Вексич. – Рюрик, если память мне не изменяет, родился как раз в год твоего вокняжения на Волыни.
– На год раньше, – уточнил Святослав.
– И не так уж и близки они к столу по лествичному праву.
– Зато к сердцам киевских бояр они ближе, – сказал Ягуба.
– Вот тут ты прав, Ягуба. – Князь умолк и задумался.
Он давно уже внимательно присматривался к братьям Ростиславичам, особенно к Роману и Рюрику. Молодые, напористые, изворотливые, они долго сидели в Смоленске, где укрепился ещё их отец, основав епархию, поставив епископа и возведя кафедральный собор. Став великим князем, он расчистил, им и путь к Киеву! А стол в Смоленске передал прямо сыну Роману по завету Мономаха: «Всяк да держит отчину свою». Их преимущества Святослав понимал, напрасными надеждами не обманывался и события не торопил. Об этом не раз они говорили с Петром и Марией, так что для неё его слова отнюдь не явились открытием в отличие от Ягубы.
– Так что, полагаю я, в ближайшие годы в Киеве пойдёт бесовская чехарда великих князей. Я в ней участия принимать не намерен. Всякий плод созреть должен.
– Мудро рассудил, князь, трудно с тобой не согласиться, – сказал Вексич и подумал, как его давнишний воспитанник ясно и стремительно мыслит и как трудно ему, уже старому боярину, за ним поспевать.
– Вот и порешили, – заключил Ягуба.
– Не спеши поперёк князя беседу завершать, – бросил раздражённо Святослав. – Есть у меня к вам ещё одно дело.
Все приготовились слушать.
– Скажите-ка мне, помнит ли кто княжну Евфросинью Ярославну? – спросил Святослав, пряча хитрую усмешку в тронутые сединой усы.
Оба боярина оторопело уставились на князя.
– Сестру твоего зятя Владимира? – уточнил Вексич, пытаясь понять, к чему клонит Святослав.
– Да.
– Конечно, помним, – подтвердил Ягуба. – Она ведь была на свадьбе княжны Болеславы.
– Ну и как, хороша ли она?
Бояре переглянулись недоумённо, потом посмотрели на Марию – она прятала улыбку в уголках рта.
– Ну что ты, князь, играешь с нами, как кошка с мышатами? К чему всё это? – обиженно спросил Вексич.
Святослав рассмеялся:
– Ох и нетерпеливые вы у меня! Я ведь вопрос вам задал.
– Что тут спрашивать, – развёл руками старый боярин. – По мне – так хороша.
– Чудо как хороша! – уточнил Ягуба.
Святослав посмотрел на Марию.
– А что ты, матушка княгиня, думаешь? Как на твой женский взгляд княжна Евфросинья?
– О чём тут думать, одно слово – красавица.
– Приятно, когда все согласно думают, всегда бы так. А у меня вот мысль появилась – не женить ли нам князя Игоря на Евфросинье Ярославне?
– Побойся Бога, что ты такое говоришь! Он ведь только что овдовел! – воскликнула княгиня Мария.
– Да уж, князь, – с укоризной сказал Вексич, – не время ему о женитьбе думать. Видел ли ты, как он, безутешный, рыдал у могилы?
– Не век же ему рыдать, боярин. Все рыдают, а токмо вослед жене ни один вдовец ещё не прыгнул. Так что вы подумайте, други, поразмыслите.
Ягуба промолчал. Вексич стал прикидывать, что даст ям с князем устройство этой свадьбы, кроме укрепления дружеских отношений с Осмомыслом Галицким. Озабоченность на его лица проявилась столь ясно, что Святослав «просил:
– Что хмуришься, старый друг? Или выгод не видишь? – Не вижу, – откровенно признался Вексич.
– А ты, Ягуба?
– Я и вовсе запутался, князь.
– Вы, наверное, её земли вспоминаете да деревеньки считаете. А выгода-то в ином. Игорю всего шестнадцать с небольшим, а он уже муж, воин, боец. Младший братец Всеволод ему под стать, таким же бойцом подрастает. В половецкую бабку наши пошли, как сухой камыш вспыхивают, раньше ума действуют. – Святослав помолчал, внимательно вглядываясь в лица жены и соратников. – Небольшую волость Игорю я уже выделил, с ним же живёт и Всеволод. Неудивительно, что братья вот-вот захотят мечом себе престолы выкроить. Из чего, спросите? Из Черниговского княжества – первый ответ. Но я им в Черниговской земле затевать свару не дам, не для того почитай четверть века к отчему столу шёл. Не для того казну копил, полки собирал, и дружину растил. Они хоть и молодые да дурные, но это-то понимают. И ринутся они на другие княжества, начнут усобицу, в которую мне же и придётся встревать на их стороне, поелику я – их старший двоюродный брат, вместо отца. И вовлекут они княжество в междоусобную драку, в коей нет ни победителей, ни побеждённых, а лишь потери да смены престолов. А что хуже всего, поставят под удар и мой отчий Черниговский престол. Вот я и подумал, а не лучше ли нам опутать бойцовского петуха красной девицей? Пока начнём ссылаться гонцами с Галичем, потом послами обмениваться, пока смотрины да сговор, то да сё – Маша обряд лучше знает, – год пройдёт, а то и больше. Я за этот год укреплюсь и тогда к свадьбе смогу Игорю даже княжество выделить, например Путивль для начала. Красавицу жену и престол он из моих рук получит, на какое-то время успокоится. Или не так?
– Так, истинно так, князь! – воскликнул первым Ягуба.
– А ты что скажешь, матушка княгиня?
– Скажу, что ты всегда умел в шахматы на несколько ходов вперёд заглядывать, потому и проигрываю я тебе. Сегодня ты в жизни, как в шахматах, вперёд заглянул...
В это время донёсся отчаянный младенческий плач.
– Кто это? Откуда здесь младенец? – удивился Вексич.
– Игорева сиротка, – ответила княгиня. – Я распорядилась привезти её сюда, какой за ней догляд там, у вдовца, ежели вся челядь в Чернигов на похороны приехала. – И поспешно вышла из библиотеки.
Пока Мария шла по переходу, плач прекратился. Она ускорила шаг.
В светёлке тускло горел единственный ночник. Над люлькой склонился внучек Басаёнковой семилетний княжич Борислав в длинной белой сорочице. Крохотная девчушка бессмысленно таращила на него глазёнки и чмокала губами, а мальчик тихонько покачивал люльку. Подняв глаза, он заметил княгиню, смутился и сказал:
– Какая смешная, маленькая-маленькая...
– Ты молодец, что пришёл к ней. А почему сам не спишь?
– Я спал, она меня разбудила. Можно мне потрогать её?
Княгиня согласно кивнула, погладила Борислава по голове.
Он протянул руку и осторожно коснулся указательным пальцем носика малютки, прошептав: «Ку-ку!», улыбнулся и снова сказал:
Какая маленькая... – Ну, а теперь беги спать, замёрзнешь. И бабушка будет волноваться, – сказала Мария, хотя подумала, что Басаёнкова наверняка крепко спит.
Княжич убежал, путаясь в своей сорочице, а Мария вышла в переход, отыскала холопа и строго сказала:
– Эти бездельницы, няньки покойной княжны, видимо, на поварню сбежали хозяйку свою помянуть, а о дитяти – забыли. Найди их. Пусть немедля поспешат сюда! Скажи, княгиня Мария гневается. Распустились!
Святослав, идучи в опочивальню, случайно услышал гневный голос жены. «Кто бы сказал, взглянув на полоцкую княжну четверть века назад, что станет она вот такой, разительной и строгой княгинею?» – подумал он, посмеиваюсь.
Через год молодой вдовец князь Игорь женился на Евфросинье Ярославне из Галицкого дома и стал зятем могучего Ярослава Осмомысла. У Игоря появилась большая дружина, хорошо вооружённый полк и положение среди князей, не соответствующее его скромному престолу в Путивле. Как и предсказывал Святослав, он стал хищно поглядывать на чужие престолы.
Молодая Ярославна, красавица и певунья, влюбившаяся без памяти в своего мужа, поиграла несколько месяцев с Живой куклой, любимой Игоревой дочкой, а потом понесла и сама и потеряла всякий интерес к падчерице. Девочку передали на попечение многочисленных кормилиц, мамок, нянек. Однако отдать сиротку княгине Марии Игорь отказался, хотя и просили его об этом и Ярославна, и Мария, и сам Святослав.
Только раз отступил Святослав от своих слов и поехал в Киев на малый съезд князей. Но произошло это по такому поводу, что отказаться он никак не мог.
Княгиня Агафья несколько лет строила в Киеве церковь, посвящённую святому Кириллу, в честь покойного мужа великого князя Всеволода, крестильное имя которого было Кирилл.
На освящение завершённой церкви княгиня созвала всех родственников: Ольговичей, Мстиславичей, Ростиславичей. Приехавший первым Святослав поразился, увидев мать, – казалось, она забыла о своём возрасте в хлопотах по строительству церкви, была всё такой же статной, деловитой, женственной. А княгиня заохала, поражённая сединами сына.
