Текст книги "Перекресток Теней (СИ)"

Автор книги: Юрий Гельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Да, я действительно рассчитывал на бОльшее. Что ж, отрицательный результат – это тоже результат, и он увеличивает шансы найти искомое в другом месте.

– Мне остается только пожелать вам удачи.

 ***

В Старом порту Ла-Рошели, на набережной Вален неподалеку от маяка одиноко жил глубокий старик. Звали его Эмильен Флери. Больше сорока лет назад это был отважный воин, участник боевых походов и гроза сарацин. В одном из сражений он потерял кисть правой руки. Многие видели, как Эмильен упал и выронил свой меч. Но никто не понял, откуда в раненом, истекающем кровью рыцаре нашлись силы подняться и, перехватив грозное оружие левой рукой, продолжать крушить врагов вокруг себя. Тогда его и прозвали Эмильен-левша.

После битвы отважный воин получил высокую награду от Великого магистра, навсегда завоевал уважение и почет среди тамплиеров, но все же был вынужден оставить военную службу и уйти на покой. Поселившись в Ла-Рошели, Эмильен-левша открыл небольшую харчевню возле Старого порта, куда в любое время дня и ночи могли заходить тамплиеры, прибывшие во Францию или отбывающие из нее. В его доме они всегда находили приют для отдыха и задушевной беседы, здесь встречались те, кто подолгу не видел друг друга, здесь довольно часто проводились тайные совещания, здесь назначались или отменялись наказания, здесь по справедливости решались судьбы людей.

Выйдя в отставку, бывший рыцарь Эмильен Флери несколько лет оставался одиноким, потом все-таки женился и с годами обзавелся тремя сыновьями и двумя дочерьми. Все они давно выросли, создали собственные семьи и разъехались в разные стороны. Жена Эмильена-левши однажды заболела лихорадкой и умерла. Мужчина на склоне лет остался один, но скучать и тосковать ему не позволяли постоянные гости. Десятки людей знал он, сотни людей знали его. У старика  спрашивали совета, ему доверяли тайны.

– Что скажешь, старик? – Де Брие поставил на стол пустую кружку, вытер ладонью губы и заглянул в выцветшие от времени глаза хозяина харчевни. – Мы не виделись лет семь или восемь. Как живешь?

– Как все, – ответил Эмильен-левша.

Они сидели за столом на крепкой веранде с камышовой крышей. Перед ними открывалась панорама бухты Эгюйон со скалистым островком Ре неподалеку от берега, будто специально созданным природой в виде мола и защищавшим бухту от ветров Бискайского залива. Был вечер, закатное солнце, окрашивая горизонт в золотисто-кровавый цвет, осторожно окуналось в воду океана. Легкий ветерок, по-весеннему ласковый и по-морскому соленый шевелил темные локоны Венсана де Брие и редкие седые волосы хозяина харчевни. В воздухе витал стойкий запах морских водорослей. Над берегом носились и кричали чайки.

Полчаса назад рыцарь со своей спутницей приехал в Ла-Рошель из Ренн-ле-Шато по одной из семи тамплиерских дорог, давно связавших с оживленным портом любой уголок Франции. Сняв комнатенку у старого воина, де Брие велел Эстель отдыхать, и девушка, совершенно не стесняясь, тут же разделась и рухнула в кровать. Через минуту она уже спала крепким сном. А ее спутник, казавшийся бодрым и нисколько не уставшим с дороги, тем временем уединился с хозяином харчевни.

– А ты по-прежнему немногословен. – Де Брие улыбнулся. – Узнаю старого солдата.

– Зачем болтать пустое? Ты не хуже моего знаешь, как живут все те, кому достался этот король и этот папа.

– Но многие ликуют!

– Стадо, – проворчал старик.

– Стадо, – согласился де Брие.

– А эта девчонка? – Эмильен-левша прищурил глаза. – Что она делает с тобой и что ты делаешь с ней?

– Она просто сопровождает меня повсюду. Привязалась месяц назад, как раз после казни Жака де Моле.

– А ты привязался к ней?

Эмильен Флери не умел обходить прямые вопросы.

– У нее никого нет, – смутившись, ответил де Брие. – А у меня достаточно денег, чтобы содержать служанку, и достаточно дел, чтобы нуждаться в помощниках.

– Но тамплиер и женщина!

– Да, при вступлении в Орден я давал обет целомудрия, и я его не нарушил до сих пор! К Эстель я отношусь, как к младшей сестре или дочери.

– Святой Бернар в свое время утверждал, что целомудрие превращает человека в ангела, – задумчиво произнес старик. У него был высокий голос со скрипом, и это придавало словам Эмильена-левши какую-то особую, эпическую значимость. – Человек не преображается, оставаясь самим собой, у него не вырастают крылья. Но если целомудрие ангелов является их естественным состоянием, то человеческое целомудрие может быть только плодом дерзновенных усилий добродетели.

– Ты читал труды Бернара Клервосского? Когда? ПризнАюсь, я искренне удивлен.

– Нашел время.

– Я тоже читал и помню, как дальше святой говорил о том, что целомудрие без

милосердия – ничто. А что касается этой бездомной девочки, то можно смело сказать, что я проявил к ней именно милосердие.

– Но сказанное о милосердии святой Бернар распространил и на другие добродетели, в частности, на смирение, которое, по его утверждению, более похвально, чем девственность, ибо смирение – это заповедь, тогда как целомудрие – только совет.

– В последние годы мне, как никогда, приходится быть смиренным, – сказал де Брие, уводя разговор в иное русло. – Ты понимаешь, старик, в каком смысле...

– Понимаю.

– Это нелегко, поверь.

– Знаю и верю. Ну и вернулся бы в свое родовое поместье, разводил бы овец, поливал огород...

– Ты полагаешь, старик, что прецептор Франции должен этим заниматься?

– А чем тогда должен заниматься прецептор Франции, особенно теперь, когда Орден разгромлен?.. Жизнь поменялась, дорогой Венсан. Того, что было – не вернешь.

– Орден не разгромлен! Есть я, и есть ты, старик, и есть еще десятки других рыцарей и воинов, сержантов и капелланов, которые избежали гонений и которые готовы продолжать служение Христу.

– Десятки других рыцарей и воинов... – задумчиво повторил Эмильен-левша, потом спросил, тяжело вздохнув: – Где они теперь? Чем заняты и кто ими руководит? Ты сам-то, Венсан, веришь в то, о чем говоришь?

Де Брие ответил не сразу. Он налил себе в кружку вина из желтого глиняного кувшина, сделал несколько глотков. Потом осторожно положил свою тяжелую ладонь на плечо старика и сказал, заглядывая в его глаза:

– Я верю только в то, что сам делаю! А делаю то, к чему меня призывает Господь и моя честь! Не далее как две недели назад мне удалось спасти полный архив Ордена и переправить его в надежное место! Теперь ни папа, ни король Филипп никогда не доберутся до этих документов.

– Это было нелегко?

– Это было рискованно, потому что к делу пришлось привлечь малознакомых людей. Но потом я принял меры предосторожности, и только двое знают теперь, где хранится архив.

– Что ж, похвально! – воскликнул Эмильен-левша. – Полагаю, Жак де Моле одобрил бы твои действия.

– Представь, старик, он сам незадолго до своей смерти поручил мне это сделать.

– Вот как! А почему он выбрал именно тебя?

– Не знаю. В последние несколько лет Великий магистр доверял мне. Мы не раз встречались и беседовали на разные темы.

– Какие это несколько лет? – настороженно переспросил старик. – Его арестовали в седьмом году, а сейчас четырнадцатый...

– Я имею в виду до ареста. Я неоднократно бывал в Тампле, у него дома. Знаешь, старик, Жак де Моле чувствовал, что конец близок. Это он однажды посоветовал мне уйти в тень и заниматься делами Ордена тайно. Но и потом, во время следствия, через надежных людей я получал от него указания и просьбы, которые старался по возможности выполнять. Я давно сбрил бороду, сменил рыцарский плащ на простую одежду, веду образ жизни торговца, но, конечно же, ничем не торгую. Просто езжу по стране и решаю кое-какие вопросы.

– Решаю кое-какие вопросы... – снова повторил Эмильен-левша. – Ты сказал это так, будто не прочь поведать мне о своих планах...

– Не совсем так, старик. Извини, но есть вещи, о которых даже тебе я не могу рассказать.

– Эмильен-левша не обижается, – скрипнул старик. – Эмильен-левша достаточно много знает, еще о бОльшем догадывается, но никогда не лезет никому в душу и ни о чем не говорит вслух.

– Да ты кладезь самой добродетели!

– Нет уж, не стОит приписывать мне то, чего нет. Я грешен, и грех мой состоит именно в том, что я позволяю себе много размышлять о бренности бытия. Стараюсь не делать выводов, но у меня не всегда получается.

– И к каким же выводам ты пришел?

– Ты молод, Венсан. Тебе еще рано принимать к сведению стариковские мысли.

– И все же...

– Ты непременно хочешь от меня что-то услышать?

– Да, хочу.

– Хорошо, слушай. Не всегда то, что ты ищешь, является тем, что тебе нужно. И не всегда то, что ты нашел, является тем, что ты искал.

Де Брие с легким удивлением посмотрел на старика и опустил голову. Наступила пауза. Эмильен-левша налил себе вина, медленно, будто процеживая сквозь зубы, выпил из кружки. Его цепкий взгляд тем временем скользил по лицу гостя.

Солнце успело погрузить в темные воды половину своего раскаленного тела. Где-то там, за потускневшим горизонтом, океан стонал и корчился, но терпел это огненное безумие.

– Завтра будет тихо, – сказал старик. – Все паруса умрут...

– Почему ты решил, что я что-то ищу? – тихо спросил де Брие.

– Разве я об этом сказал?

– Нет.

– Тогда почему спрашиваешь?

– Потому что ты – Эмильен-левша, и ты никогда не произносишь пустых слов.

– Это верно.

Хозяин харчевни поднялся из-за стола.

– Давай прогуляемся, – сказал он. – Вечером я имею обыкновение бродить по берегу бухты. Говорят, это полезно для сердца.

– Ты полагаешь, что здесь нас могут подслушать? – удивился де Брие.

– Я просто хочу подольше пожить. Морской воздух перед сном – лучшее снадобье для старика.

Они спустились вниз. На кухне Эмильен-левша приказал повару – смуглому финикийцу с простодушно-улыбчивым лицом – приготовить для них ужин.

– Мы скоро вернемся, – сказал он. – Через четверть часа разбуди спутницу моего друга, чтобы поужинала вместе с нами.

Повар кивнул, его пухлые губы расплылись в широкой улыбке.

– Я подобрал его в Тунисе еще ребенком, – пояснил Эмильен-левша. – Его отец был местным воином, одним из лучших, и погиб в честном бою. Поначалу мальчишка был диким, как египетская кошка, но потом привык и привязался ко мне. Наверное, за то, что я никогда его не обижал.

Они вышли на берег, неторопливо двинулись в сторону Старого порта.

– Слушаю тебя, Венсан.

Де Брие какое-то время собирался с мыслями, не решаясь открывать старику Эмильену все свои тайны.

– Я ищу брата, – наконец, сказал он. – В командорстве Кампань-сюр-Од мне сказали, что несколько лет назад Северин отправился в Англию и остался там. Возможно, он поможет мне отыскать то, что я ищу.

– Все-таки ищешь... – Старик остановился и, повернув лицо к собеседнику, пристально взглянул в глаза де Брие. Тот пожал плечами. – Ты имеешь в виду Грааль?

– В данный момент Грааль представляет для меня меньший интерес, – уклончиво ответил де Брие, понимая, что Эмильену-левше будет нетрудно догадаться, о чем идет речь.

Старик был проницателен, и он догадался.

– Кажется, я понимаю, на что ты замахнулся! – сказал он. – Позволь только узнать, зачем?

 ***

В небольшом относительно чистом и уютном зале харчевни в этот вечер было малолюдно. Лишь два стола оказались заняты. Неподалеку от кухонной стойки расположились трое изрядно подвыпивших моряков с португальской галеры, которая утром следующего дня должна была уйти с грузом соли в Лиссабон. Они сидели уже давно, и по всему было видно, что вскоре собирались покинуть заведение. У окна в противоположной стороне зала, поддерживая неторопливую беседу, тихо ужинали двое мужчин и молодая женщина.

Стойкий запах жареного лука приятно щекотал ноздри посетителям. Пышнотелая румяная посудомойка с розовой вспотевшей шеей и глубоким вырезом нательной рубахи, в который то и дело вываливалась грудь, гремела в кухне оловянными тарелками. Привыкшая видеть в харчевне разное отребье, она искоса с интересом наблюдала за благородного вида задумчивым сеньером, сидевшим к ней лицом. Руки и глаза ее были заняты, поэтому обнаженную грудь она просто не спешила поправлять.

– Я помню даже тот день, когда твой брат Северин отправлялся в Англию, – сказал Эмильен-левша. – Это было в субботу, то ли двенадцатого, то ли тринадцатого октября.

– А почему ты запомнил этот день? – с интересом спросил де Брие.

– Во-первых, я был удивлен, что это твой брат, а не ты, – сказал старик. – Мы-то с тобой знакомы давно, а Северина мне не доводилось видеть никогда раньше. Вы очень похожи, правда...

– А во-вторых?

– А во-вторых, у него был довольно большой багаж. Я еще подумал: зачем это он тащит в Англию столько одежды и всякого другого барахла, которое по дешевке можно купить там?

– Какого барахла, старик? – оживился де Брие.

– Разного. У него было несколько ящиков.

– Ты можешь описать их?

– Конечно же, нет. Ящики как ящики, просто показалось, что их много.

– Не исключено, что один из этих ящиков... – пробормотал Венсан де Брие. – Жак де Моле когда-то говорил мне, что опасается за судьбу реликвии, что Ренн-ле-Шато перестает быть надежным местом для тайника. Не исключено, что папа Климент в скором времени лично пожалует на холм Безю, и его проведут по тому лабиринту, по которому несколько дней назад прошли мы с Эстель.

– Папа не пожалует на холм Безю, – со спокойной уверенностью сказал Эмильен-левша.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что, пока ты переодевался после прогулки, ко мне заглянул один знакомый и принес весточку из Парижа. Я просто не хотел с этого начинать нашу беседу.

– Какую весточку? О чем ты?

– Позавчера папа скончался, – сообщил Эмильен-левша. – Говорят, что в страшных муках. И еще говорят, что сбылось какое-то пророчество Великого магистра.

После этих слов все трое, сидевшие за столом, перекрестились.

– Господи, упокой его душу! – искренне произнесла Эстель.

– Все-таки умер! – воскликнул Венсан де Брие. – Стало на одного конкурента меньше.

– О чем вы говорите, сеньор! – Девушка с недоумением посмотрела на своего покровителя. – Разве его высокопреосвященство кому-нибудь являлся конкурентом?

– Еще каким, девочка! – ответил ей старик.

– Но я ничего не понимаю. Вы все время говорите загадками. То какие-то ящики, то папа конкурент. Ваша милость, сеньор де Брие, если уж вы повсюду возите меня с собой, то позвольте и мне знать, куда мы едем, и понимать, зачем. Неужели до сих пор вы не убедились в моей преданности?

– Не обижайся на него, девочка, – сказал старик. – Он даже мне, своему давнему приятелю, далеко не все рассказывает.

– Я давно убедился в твоей преданности, Эстель, – тихо произнес де Брие и с теплотой посмотрел на девушку. – Поэтому скажу и то – куда мы едем, и то – зачем.

– Я клянусь никогда и никому ни под какими пытками не выдавать вашей тайны! – торжественно заявила Эстель. – Говорите же, сеньор!

Но не успел де Брие открыть рот, как в харчевню вошли двое мужчин в серых плащах с накинутыми на головы капюшонами. В тусклом свете нескольких свечей нелегко было рассмотреть их лица. Скорее всего, это были какие-нибудь путешественники или бродяги, прибывшие в Ла-Рошель в поисках места на случайном судне. Не обращая внимания на сидящих в зале, прибывшие направились к кухонной перегородке и кликнули повара.

И в ту же минуту Венсан де Брие поднялся и решительно направился к вошедшим. Резко стащив капюшон с головы одного из них, рыцарь заставил его обернуться.

– Мессир! Вы здесь! – воскликнул тот.

Это был Тибо.

2

Конец января выдался на редкость холодным. Солнце пряталось в пелене седых облаков, даже не пытаясь подсмотреть за буйством зимы. Снега в городе давно не было, асфальт звенел и будто ёжился от непривычных минус десять. И всё время дул ветер – несильный, но удивительно настойчивый. Обнаженные тополя, выстроившись вдоль улиц, невесело уклонялись от его редких порывов, размахивали голыми ветками, наполняя ледяной воздух звуками, похожими на  стук кастаньет. Но прохожих было мало – холод загонял людей в транспорт, в магазины, в дома, и слушать непривычную деревянную музыку было некому. Впрочем, оставались еще фонарные столбы, понуро склонявшие длинные тонкие шеи над дорогой. По вечерам их головы оживали и нервно вспыхивали, отбрасывая на тротуары болезненный свет, а утром, как только холодные губы рассвета касались их затылков, фонари гасли и переставали жить.

Утром першило горло – сразу с двух сторон, будто накануне Инна хватанула чашку холодного молока. Но такой привычки не было, однажды в детстве случилось – на всю жизнь запомнила. Оставалось грешить на то, что просто продуло в трамвае или кто-то кашлянул в ее сторону. Всегда ведь находится один, который чихает или кашляет... В любом случае, причину было искать нелепо, только время тратить вместо того, чтобы немедленно устранять следствие. А как, если с каждой минутой становилось все хуже?

Давно она не болела, даже как-то подзабылось, как это – болеть. Хорошо еще, что был выходной, плохо – что не вызвать врача на дом.

Столбик термометра переполз через отметку "тридцать семь", сделал еще три шажочка и нехотя остановился. "Самое то! – подумала Инна. – Температура для ломоты костей, для тяжести в голове, заложенности носа и текучести глаз. Уж лучше бы тридцать восемь и пять".

Она знала себя: небольшие температуры валили с ног, разбивали организм, распинали его, накрепко приколачивали к постели. Так и случилось. Сначала было горло, потом включилась голова, потом эстафету подхватили руки и ноги, не осталась в стороне спина. Моментами казалось, что болят даже волосы.

Инна лежала под своим любимым верблюжьим одеялом и медленно соображала: что теперь делать? Потом заставила себя встать, сделала чай с малиной, хотя хорошо знала, что он сейчас ни к чему, потом поставила себе на ступни горчичники и натянула поверх них толстые шерстяные носки. Есть не хотелось, было тяжело телу и нудно душе.

Выпростав руку из-под одеяла, Инна нашарила на пуфике пульт от телевизора, попыталась что-то посмотреть, но быстро устала от мелькания кадров. "Спать! – прозвучал в голове приказ. – Теперь только сон может вытеснить из меня этот вирус".

И она уснула – не смотря на то, что было утро, что легла она накануне не поздно и, в общем-то, выспалась. Но сон все-таки пришел, обнял ее, согрел своими мохнатыми лапами, бережно окутал тишиной и плавно погрузил в состояние покоя.

"Вчера я болела. Впрочем, больна и сегодня – температуры уже нет, но тяжесть в теле осталась – очагами, отголосками. Я очень плохо переношу простуды. Помню, как в детстве меня растирали барсучьим жиром, уксусом, водкой – было дело. Это потом, повзрослев, я стала понимать, как тяжело родителям, когда болеют их дети. Со своей стороны понимать – с дочерней. Своих-то у меня нет...

Я проспала несколько часов кряду, причем, это было днем, при солнечном свете, чего со мной практически не бывает никогда. За редким исключением. И знаешь, мне ничего не снилось в этот раз – либо меня пожалели, либо мне снится только тогда, когда мы с тобой спим вместе... Нет, одновременно – я это имела в виду... покраснела, наверное...

А, вот, кажется, догадалась, где могла подцепить простуду. Помнишь пещеру в Ренн-ле-Шато? Там было душно и сыро, и все время откуда-то тянуло затхлым сквозняком. Или мне показалось? Или я вообще схожу с ума, если предполагаю, что простудилась от собственного Сна?

Сейчас уже вечер. Я устала. Ничего не делала – и устала, как будто провела шесть или семь уроков. Снова пойду спать и не знаю, встретимся ли мы с тобой опять. А завтра в школу по-настоящему, надеюсь к утру быть, как огурчик. Впрочем, если не отпустит полностью, позвоню директрисе и попрошусь в отгул. В конце концов, имею я на это право по законодательству или нет?"

***

"Удивительное дело, Андрей! Сегодня ночью мне приснился совершенно другой сон! Даже странно как-то... непривычно уже... Будто я гуляла в каком-то большом нездешнем парке. Не знаю, в каком городе и в какой стране. Там было такое место, аллея... я стояла в тени тополей, а впереди было открытое пространство, залитое солнцем, в нём парИли последние пушинки наперегонки с мотыльками, а я стояла, словно отстранившись от этого мира, было тихо, трава в тени была яростно зелёной, освещённая дорога впереди поворачивала в сторону, терялась из виду, и только по маленькой просеке можно было угадать её направление... И еще там был старинный дом, особняк такой, как в пьесах Островского или Чехова. Он выглядывал из-за деревьев, перед ним была лужайка – такая изумрудная, что аж дух захватывало от этой красоты. И я представила, что там гуляют барышни с зонтиками от солнца и в платьях с кринолинами, а возле них бегают счастливые дети, слышен их звонкий, беззаботный смех. И я поймала себя на мысли, что, пожалуй, я готова полюбить лето. А ведь мне всегда нравилась осень, дожди, мокрые тротуары, гулять по ним, не важно в какую сторону. Потом я полюбила март, с его слякотью на дорогах, синевой по утрам, с начинающими таять сугробами, когда в каждом – волшебные чертоги, а когда заглянешь, наклонившись, все прячутся, только край чьей-то шляпы, или обронённый носовой платочек – прозрачным кружевом... А теперь было лето... яркое, звонкое, такое, знаешь – из детства... И мне там было хорошо! Тепло и уютно. Может быть, именно поэтому я проснулась совершенно здоровой!

Но скучаю по тебе, Солнце моё, Лето моё. Как мне быть с этим?.."

***

"Господи, Андрей! Почему ты мне не рассказываешь о наших планах? Нет, я совсем сошла с ума, запуталась... Откуда ты можешь знать... это ведь сеньор Венсан де Брие знает о планах – о его планах, а ты – так же, как и я, только исполнитель, марионетка... И мы оба – слепые котята, разве не так? Приехали в этот городок, я впервые в своей жизни увидела Атлантику. Неужели она такая на самом деле? Нужно будет посмотреть в Интернете...

...Как интересно было в Ла-Рошели! Что за удивительное место! Я помнила какую-то полуразрушенную постройку по старому фильму о мушкетерах, а когда зашла на сайт, была убита информацией о том, что в фильме снимали Хотинскую крепость в Черновицкой области Украины. Обманули, а мы не заметили... Откуда нам было знать, какая Ла-Рошель на самом деле? Эти две старинные башни у входа в порт, Шенн и Сен-Николя – я узнала из Википедии – оказывается, были посторены гораздо позже того времени, когда мы с тобой, вернее, Эстель и де Брие – были там... Им, этим башням, сейчас по семь веков, а мы были еще раньше!

Маленький, невзрачный поселок с фантастическим видом на океан! Эти парусники со скрипящими деревянными корпусами, эти колоритные матросы пиратского вида, как у Стивенсона в "Острове сокровищ", этот неповторимый соленый бриз, а еще запах дегтя и специй... А Эмильен-левша... какой персонаж!

Поначалу мне было страшно – да, честно. В той старой харчевне, где мы сидели вечером, не было ни одной женщины кроме меня. Ну, там посуду мыла одна и всё время пялилась на де Брие – но она не в счет. Знаешь, Андрей, когда женщина остаётся наедине с толпой мужчин, пусть даже спокойных, занятых своими делами, – ей все равно становится не по себе. А-ну как кому-нибудь в голову придет шальная мысль... И женщина всегда боится подобных ситуаций – это природа. Знаешь, даже в присутствии де Брие не было полной уверенности... Только когда появились Тибо и Луи. И ты снова не успел мне рассказать... прости, вы не успели, сеньор... Зачем мы туда приехали, о чем вы говорили со стариком – для меня осталось загадкой. Может быть, вскоре представится случай... я ведь давно доказала, что готова служить верой и правдой, мне можно доверять...

Ну, довольно об этом... Знаешь, Андрей, мне в последние дни кажется, что ты... как бы это сказать... отстраняешься от меня, что ли. Нет, я всё понимаю... без комментариев. Просто я оказалась как-то не готова... Вот, вбила себе в голову мысли о взаимности... а теперь страдаю еще и от этого...

Просто у меня нет ничего кроме твоих стихов и нашего Сна. В остальном я – одинокий человек... Ты, конечно, можешь сказать, что Сон и стихи – это уже немало. Да, согласна, я даже готова признать это и ни на что больше не претендовать... впрочем, я и раньше-то не слишком претендовала... возомнила себе...

А одиночество – это такая штука... как сон разума рождает чудовищ, так – одиночество рождает мысли... Вот будто иду... будто жизни принадлежу, а она – мне. Вижу вокруг себя что-то, воспринимаю видеоряд: какая-то скамейка, груда чернозёма почему-то рядом нарыта (зачем о ней думать?), какая-то дощечка отдельно валяется, травинки дрожащие, еще живые – в изморози, в снежинках... иду... и сердце на три четверти – тоже в этой изморози. Да нет, не изморози уже, а – в корке льда... только левая верхняя четверть – как те травинки, жива ещё, бьётся из последних сил, горячая, истекает кровью (или любовью?)... а вокруг... вокруг меня, в радиусе до полуметра – застывший непроницаемый воздух... как в цилиндре я, в колбе... вот едет машина – без звука, вот собака лает – не слышно, только догадываюсь, вот разговаривают женщины, хлопают двери магазина, наверное, шумит рынок – ни звука, ничего, всё застыло... тишина кругом – одиночество...

Напиши мне..."

P.S.                 " Этот город болеет гриппом,

                           чертит вспять временные оси,

                           виснет чаечным мерным хрипом

                           на беззвучии неба. Носит

                           в бронхах комья речного ила,

                           не прямит каменелых плеч.

                           Я сегодня с ним говорила:

                           наказала тебя беречь..."*

***

"И я ведь тоже болею! Как это совпало – удивительно! Тоже простуда, горло и температура. И я так же, как ты, тяжело переношу небольшую. Два дня не подходил к компьютеру – жена приказала лежать, и была права: зато я теперь почти выкарабкался. Болеть нельзя – нам предстоят большие планы... Шучу, конечно. Откуда мне знать о планах де Брие?

А вообще... мне самому иногда становится не по себе от осознания своей странной миссии, а в особенности от того, что я никак не могу повлиять на ход событий. Я – человек двадцать первого столетия. Впрочем, как я могу повлиять? Находясь в далеком прошлом, я могу лишь наблюдать за ним, в какой-то степени изучать... Хотя... зачем-то же мы туда приходим с завидной регулярностью. Неужели для того, чтобы действительно что-то изменить, переставить местами, повернуть в другую сторону? Нас, людей рационального мира, помещают в мир иной, в мир чуть ли не драконов и фей – для чего?

Есть такой жанр в современной фантастике – альтернативная история. Там герой попадает в прошлое и что-то меняет в известных исторических событиях. А потом история, как река, движется по иному руслу – альтернативному. И автор новые события по-всякому крутит и рассматривает. Знаю, что многим читателям это интересно. А что у нас с тобой? Мы же не герои какого-то романа... впрочем, я сейчас подумал, что было бы опрометчиво так заявлять... Ну, если не романа, то какого-то замысла... причем, не писательского. Как ты думаешь, Инна?

Мы с тобой явно участвуем в каком-то эксперименте, это очевидно. Нас не заставляют, не принуждают – нас мягко, но целенаправленно к чему-то ведут. Мы погружены в историю цивилизации, и это пробуждает  не только любопытство, но накладывает определенную ответственность. Разве не так? Разве ты сама этого не чувствуешь? Выходит, мы в какой-то степени первооткрыватели – помнишь, ты говорила...

Нас пригласили в путешествие на семь столетий назад, хорошо еще, что не в каменный век! А ведь время неумолимо, его не повернуть вспять. Время – лучший тайник для истории. Копаться в этом тайнике – привилегия избранных, и мы с тобой сейчас – эти избранные. Люди на протяжении веков написали сотни трактатов и летописей, из которых до наших дней дошли десятки. Но историки – наибольшие в мире фальсификаторы. На их "ошибки" может указать лишь Создатель самой истории. Но чаще всего Он остается в стороне. И поэтому поручили нам... Но – что? Хочу верить, что совсем скоро мы оба об этом узнаем..."

ГЛАВА 10

1

Луи Ландо радовался, как ребенок. Десять дней вместе с другом Тибо он пробирался к Ла-Рошели – скрытно, как никогда: не нанимая экипажей, почти все время пешком и лишь изредка на случайных попутных телегах, ночуя в самых заброшенных и малозаметных постоялых дворах или придорожных харчевнях, если там отыскивалась хоть какая-то конура для ночлега. Бывшему карманному вору не впервой приходилось скрываться от преследования, но одно дело, когда тебя догоняет обворованный простак или даже полицейский, к которому тот обратился за помощью, а иное дело – когда тебя разыскивают агенты инквизиции, от которых ты только что улизнул самым загадочным образом.

Луи хорошо понимал, что даже если их на какой-то дороге настигнут ищейки папы, ему нетрудно будет объясниться с ними и избежать унижений и наказания. Но ради друга Тибо, миссия которого для Луи до сих пор оставалась загадкой, он был готов на всё – даже на то, чтобы отмерять шагами половину Франции. Он принял для себя эту опасную игру, он изо всех сил держался ее правил, и он справедливо полагал, что судьба, в конце концов, по достоинству отблагодарит его за испытанные лишения и усердие. Луи знал, что Тибо ведет его в Ла-Рошель, но не знал – для чего. Луи не был посвящен в детали плана, разработанного де Брие вместе со своим оруженосцем, и это угнетало его. Он хорошо понимал, что ему еще не до конца доверяют, и прилагал все усилия для того, чтобы это недоверие разрушить.

И вот теперь, после стольких дней скитаний, когда в харчевне Эмильена-левши состоялась неожиданная встреча бывшего рыцаря со своим оруженосцем, Луи Ландо воспрянул духом. Он понял, что игра продолжается, и он сам не выпал из нее, а остается одним из участников.

– Мессир! Как я рад вас видеть здесь! – воскликнул Луи вслед за Тибо, и его глаза заблестели. – Не скрою, моему отчаянию уже наступал предел!

– Я тоже рад видеть вас здесь, друзья! – сказал де Брие. – Хотя, если честно, на это уже не рассчитывал.

– Мы пришли пешком из Вьерзона, – сдержанно сказал Тибо.

– Из Вьерзона?

– Да, мессир. Позже я вам все расскажу.

– Пойдемте за наш стол, – сказал де Брие, чутко улавливая интонации своего друга. – Вы, наверное, голодны после такого долгого путешествия?

– Не то слово! – воскликнул Луи, вращая головой и заискивающе глядя на рыцаря. – Я бы сейчас и целого барана съел!

– Барана я вам не обещаю, но что-нибудь иное для подкрепления сил в этом славном заведении обязательно найдется.

С этими словами де Брие приобнял Тибо за плечи и повел к своему столу, где, молитвенно сложив руки на груди, восторженно следила за их диалогом Эстель. Когда оруженосец приблизился, девушка поднялась и кинулась ему на шею, потом обнялась и с Луи.