Текст книги "Статус неизвестен (СИ)"

Автор книги: Юрий Шубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

–Мой разведчик поведает вам о встрече с одним из них,– отрекомендовал вышедшего следопыта Валерий Самородов.

Рыжий Ульрих подхватил разговор так же быстро, как мог бы положить себе под колено большинство стоящих здесь офицеров:

–Боевой контакт я имел только с одним диверсантом, другого слышал, но видеть не видел. Он бой за собой уводил. О бойце вступившим со мной в спарринг могу сказать следующее. Возраст от двадцати трех до двадцати пяти. Рост сто восемьдесят, сто восемьдесят три. Излишне худой. Жилы на костях. Миловиден, с неразвитой растительностью на лице. Глаза приторные, умные, а взгляд цепкий, даже жадный. Кожа на лице не чистая в прыщавых оспинах. Правый висок асимметрично выбрит. В нашем лесу ориентируется как у себя дома,– тут челюсти Ульриха сжались а глаза посуровели:– Двигается как зверь, чутьем, не замечая лишнего. Дыхание по пересеченке держит как марафонец. Реакция мгновенная. На вид доходяга, а бъет, как гвозди по рубленую шляпку в плаху пятерней заколачивает. ( Ульрих прекрасно знал что Самородов приветствует, для точности восприятия, образное описание объектов розыска и поэтому пользовался этим приемом свободно ) ... хорошо растянут и поединок ведет искушено, без запальчивых усилий в лево и правосторонней стойке. Удар поставлен как на рауш, так и на смертный бой. Более детальный отчет по запросу с допуском в разветотделе егерей "коммандос".

Доклад Ульриха, бесспорно, впечатлил, это читалось на лицах присутствующих и служило оправданием всему из того, что в начале рассказал Самородов.

Рыжий Ульрих ответил на несколько вопросов, которые никак не расширили представления по делу. Начальники разных служб требовали от него слишком уж многого. Пока не прозвучал вопрос от Фрайна Сандлера, силовика береговой охраны.

–Воин ... наш, чужой, значения не имеет, всегда существует между двумя полосами геройства и паники,– соединив кончики пальцев обеих рук Сандлер закончил свою мысль:-Из ваших слов я уяснил, что запас прочности у разыскиваемых лазутчиков достаточно велик. Боюсь, в этих условиях, судя по тому, как они держаться, расчитывать на паническую ошибку с их стороны затея ... не серьезная и лишает нас возможности даже надеяться на нечто подобное. Разве нет?

Ульрих открыл было рот, но Самородов прервал его, заговорив сам.( Рассуждения подобного рода не были им оговорены с Ульрихом заранее, а экспромт мог завести беседу в совершенно ненужное направление.) Поэтому пехот-командер поспешил прервать своего подчиненного:

–Вы, Фрайн, поступаете не по правилам и пытаетесь переложить работу аналитика на розыскника задержания. Мои люди подготовлены для решения более узких и жестких задач и слабы в распрях и дискуссиях. Это за них обычно проделываю я.– Самородов озлился и ямочки в уголках губ стали чуть тверже и тревожнее, а Ульрих отошел в тень, словно отвернувшись от разговора.– Давайте поговорим начистоту. Пока десантеры ощущают себя лучшими, им нет дела до мыслей как поменять отношение к ситуации. Их заблуждение столь честолюбиво, что они и не задумываются над тем, что кто-то, умышленно повышает цену их изворотливости. Обещаю, преодолевая наш заслон у них будет проблем не меньше чем у русалки обучающейся езде на велосипеде. И сознавая это они все равно поведут дело до конца. Остановка для них означает смерть.

–Не считая русалки, этот метод называется активным реконструированием образа объекта поиска.– Седина обметала виски главы управления тайной службы. Прямой птичий нос с глубокой переносицей окрыляли прищуренные глаза излучающие мудрость и обаяние. Тонкие брови отделяли высокий с живописными морщинами лоб принадлежащий человеку решительному и умному. Скуластое лицо подчеркивали прямые, натянутые природной худобой щеки, короткая стрижка опушила обширную лысину и крупный затылок словно вырастающий из мускулистых плеч. Грау Альвес Пешеван излучал положительную надежность и чарующее мужское обаяние. Он был самым опытным из разведчиков и, пожалуй, весь монолог Самородова в первую очередь предназначался только этому зубру управления тайной службы.– Крупномасштабность поиска обусловлена еще и той информацией, с которой здесь присутствующие будут ознакомлены впервые. Завершено предварительное обследование выгоревших останков космического аппарата на котором к нам прибыл вражеский десант. Звездный корабль был машиной последнего поколения и оснащался маршевым двигателем работающим на сверх агрессивном само размножающемся топливе. Попадание одного грамма этого вещества на поверхность Фракены за шесть недель неконтролируемого роста могло привести к полному поглощению материковой части континента.

Жарко лучился полдень. Ужаснувшиеся от услышанного военные невольно озирались по сторонам до конца не веря в возможность подобного катаклизма. На какое-то мгновение выдержка изменила им и они загалдели перебивая друг-друга.

Грау Альвес Пешеван поднял в верх ладонь призывая всех замолчать и продолжил еще более суровым тоном:

–Теперь и вы разделяете ту тревогу, которую носил в себе я с момента получения новых данных. Вы, офицеры высшего звена секретных служб разных родов войск, приглашены на этот разговор в первую очередь с целью уяснить широту и силу возможностей нашего врага. Просочись эта информация за пределы узкого круга лиц и вы понимаете какая может начаться паника. Поэтому все должно оставаться в секрете вплоть до особого распоряжения на право обнародования данной информации.

Все понимали что речь могла идти как о неделях, так и о десятилетиях. Неизвестно как все может усложниться.

Переполненный тревогой Самородов упразднял личное отношение к этому человеку и все же был не в силах сдержать восхищение от выдержки Пешевана, невольно ища и различая черты отца и сына.

Грау Пешеван одинадцать лет возглавлял аналитический отдел секретной службы, а погиб случайно, консультируя на месте совершенного преступления местную полицию. Когда, на беду, затаившегося в здании одного из преступников спугнули прочесывающие дом служители закона. Преступник открыл пальбу и случайно застрелил отца Альвеса. Сын пошел по стопам родителя, но больше тяготел к оперативной работе. Где стал одним из лучших розыскников. Но так же был убит на взлете карьеры в перестрелке получив, на первый взгляд, незначительную рану в бедро, в итоге оказавшуюся смертельной. Две этих смерти разделило шестнадцать лет. И после столь продолжительного перерыва душа младшего Альвеса вселилась в тело его отца Грау Пешевана. Боговспоможение давало порой результат, на который и не расчитывала генная инженерия создавая свой генетический джек пот. Имея острый ум и не тормозя оперативные решения Грау Альвес Пешеван занял пост главы управления тайной службы и теперь был тем человеком, которого так внимательно слушали все собравшиеся.

Пешеван продолжал:

–Диверсанты пренебрегли таким мощным оружием устрашения, которое могло бы отвлечь от них всякое наше внимание и загрузить нас, что называется, по полной, допусти они попадание капли этого вещества за пределы очага возгорания. Но они этого не сделали,– его указательный палец предостерегающе повис в воздухе. Четкие жесты Грау выдавали в нем опытного и уверенного оратора.– Калибр патронов взятых ими на задание хеклеров универсален. К их автоматам подходят патроны самой массовой серии находящиеся у нас на вооружении, что делает их боезапас фактически безграничным. Насколько широк диапазон их возможностей, если они смогли предусмотреть столь важную деталь пополнения боезапаса и намеренно отказались от протечки биологически опасного вещества. Кто они и каковы их цели?! Прошивающие космическое пространство в обход всех наших флотилий. Унифицирующие патроны по месту боя и забывающие нанести главный удар, когда у них для этого все было прямо под руками. С каких это пор умышленно проигрывающие битву намереваются выиграть войну? Признаюсь я, на самом деле, напуган. Чем больше я думаю о них, тем меньше понимаю. Если быть совершенно точным, подтвержденной информации о них настолько мало, что в этом уже не правильного больше, чем в состоянии отделить правду от домыслов аналитический подход лучшего в этом деле спеца. Просто поверьте в то, что я вам скажу. Давайте не станем отделять вымысел от правды, а оставим все как оно есть, без выявления обратной связи. Их операция не должна иметь развития в виду особой опасности группы. Если попытка захвата на любой из стадий потерпит неудачу, никто из них не должен уйти на новый вариант,– сейчас Пешеван был олицетворением жестких решений.– Диверсантов следует зачистить всех скопом и одновременно. Поэтому в операции и задействовано такое количество войск. Нельзя им позволить и легализоваться осев на Фракене или попросту раствориться в лесах. Призываю всех, хотите яростью, хотите добром увещевайте, а чтобы все до единого солдатика у вас в чувстве постоянном пребывали, что враг на них таращится неустанно и только и ждет секунду беспечности уловить, чтобы наброситься сзади и шею от уха до уха располосовать. Пусть они от страха по нужде в одиночку ходить перестанут, но дело высидят как я того требую, ни оставив лазутчикам ни единой бреши в которую мог бы протиснуться враг. А самым раздумчивым совет даю: кому мои доводы показались легковесными и кто больше радеет за опрятность ведомственного мундира с тем я готов провести личную беседу. Смею вас заверить, я найду слова способные склонить вас к моему мнению, убедительные по сути и возможно не всегда благозвучные на слух,– и уже мягче, сгоняя с лица свирепый оскал, обратился прямо к Самородову.– Я знаю что моя поддержка вам не более чем приятна, но оперативник обладающий хваткой бульдога, которому во имя дела ничто другое не свято, любые осложнения обратит в дело выгодное. Я в вас верю, Валера, и план ваш хорош. То, что совершается по совести никогда не оказывается делом безрезультатным,– и Пешеван поприятельски похлопал Самородова по плечу.

И все как-то сразу пришли в движение поняв что военный совет завершен, но еще не расходились и ожидали на то приказа пехот-командера. Многие отмолчались: Пешеван частенько придавал делу сумевшему произвести на него впечатление слишком личный характер.

Совещание силовиков проходило в притирку к расчетному ходу космодесантников. Их разделяло два с половиной часа, когда Иллари, Рон и Парс повстречали лесной патруль. На руках у старших офицеров остались карты с пометками всех заградительных линий охвата, которые теперь космодесантникам предстояло нащупать самим и не сгинуть.

Будто неба налили, да ветром разбавили. Шелком дрожал под ветром синий просторный луг. Блескучий свет простегивал речные волны. Вода зеркалилась, точно зиму вспоминала. И вода в реке была памяти той подстать, никак прогреться не могла. Снежные короны венчали открывшиеся дальние вершины скалистых гор, словно коптящийся дымный след от падающего лайнера туманной завесой коснулся земли и в миг волнисто окаменел ломаной линией горных утесов, чуть не дотянув до береговой кромки. Горы так долго забирающие вправо наконец уткнулись предгорьем в берег "Крикливой Грэтты". Перед грядой горных склонов пролегала лесистая долина, само приближение к которой таило для космодесантников смертельную опасность. Естественная преграда быстротечной реки весь сегодняшний день так, бесстыдной бабой, раздвигала свои берега, что переправиться в плавь стало делом немыслимым и невозможным. Под куртинами, возле самого уреза воды, пробираясь через кустарники, скользящей ящерицей Иллари полз под низко нависающими ветвями деревьев. Хеклер не имел зацепистых деталей и легко скользил в сжатой руке по мягкому войлоку мха. Десантник вжался в самое корневище и замер охлаждая стучащую в висках кровь о холодный камень оказавшийся под щекой. Солдат в пятнистой форме внимательно осмотрел берег, постоял, мучительно медленно переминаясь с ноги на ногу, и пошагал дальше, едва слышно бряцая подсумком с магазинами, поспешив следом за ушедшим вперед нарядом. Пахло сыростью и рыбой, и нестерпимо хотелось убраться отсюда.

Третий патруль за четверть часа и ни разу Иллари не удалось пройти в полный рост.

Их тут ждали основательно. Кругом косматился лесной сумрак, но то тут, то там вдруг лесными духами вырастали солдаты. В глубине леса и вдоль берега у самой воды были расставлены засады, как "туристами", то есть беспечно курящими и разговаривающими возле открытого костра, так и совершенно тайные, на подстилке лапника в лежанках, расчитанные на абсолютную бдительность и острый глаз и слух космодесантника. Прием отработанный и оправданный, дающий психике противника подспудное ощущение относительной безопасности и, в то же время, подстерегающей со всех сторон неразличимой беды. Низенький, мятый берег поверху прикрывали свисающие густые лапы ветвей. Прилизано тянулись намытые волной ленты водорослей, горбыля и всякого выброшенного на берег древесного мусора. Зарыв каменные когти плоских скал под галечные отмели, торчали лезвия перистых скал, оттачиваясь об оселок реки и замышляя новую брань. Кручи до самых уступистых надбровий поросли щетиной лишайника. В каменный пласт полорото раззявивший пасть под скалой бился и урчал накат, кидаясь кипящим молоком в окатый рубец скалы. Обляпанный с северной стороны бурыми лишаями утес, схожий с отсеченной мордатой головой былинного великана, прокатившийся с плахи горных отлогов, прошиб берег и уткнулся каменным подбородком в самое дно, щекоча жесткими усищами кустов пытающуюся извернуться гибкую шею реки. Хвосты пены обмахивали отполированный камень, подтыкая шепелявым белопенным сугробом слезящиеся валуны. Мохнато пушился ютящийся на выступах подлесок, с завистью глядя на провисающий на отрогах лощинами да распадками лес.

Любой звук обманчив, но он же, порой, спасает тебя. Над распластанным Иллари, рванув шорохом воздух, тряхнув зеленую пену крон, повалил и посыпался, скользя в распадок хрустким крошевом и шелестом выламывая молодые, едва оперившиеся листвой, гибкие деревца, каменный вал. Над кручей по стесанному обрыву, словно из трухлявого дупла полного окаменевших орехов, посыпался камень. Разлетаясь в стороны и отскакивая, неокатаные глыбы натыкались друг на друга, засоряя сошедшим камнепадом рыхлый оплесок реки. Камнепад спугнул с мелководья серебряные иглы мальков и те прыснули, ища спасения на глубине.

Темно-сизая грязь вздувшись приподнялась горбатым пузырем нароста и встала на четвереньки. Совершенно неразличимый в своем маскировочном костюме человек отполз в сторону, вновь неподвижно замерев среди обломков коры и скрученной пряжи гниющих водорослей. Засадник исчез также бесшумно как и возник, втираясь и врастая в то, на чем он лежал. Иллари едва не потерял контроль над собой. Минутная,бездумная слабость неумолкающим зовом может сорвать солдата с места и увлечь его к гибели. Мастерство бойца в умении сдерживать собственные порывы. Холодок страха покалывал и ныл в мускулах, возвращая посыл преисполненного усилия. Едва не случившееся все равно происходит в нашем сознании и еще, и еще раз идет на повтор, вымучивая из нас приобретенный опыт не пережитого. Иллари едва не попался и понимая как близко он был к провалу, вновь проверил все вокруг и тихо про себя матерясь пополз обратно.

Пробраться берегом было невозможно.

Отстраняя ладонью растрепанные нити вьющихся стеблей Иллари скользнул по дну сухого лога. Рон почуял его, услышав прерывистое сопение. Справившись с одышкой Иллари нырнул в обрамленную кустами проплешину, угнездившую их временное пристанище. Люди объединенные одним рискованным интересом неприменно испытывают облегчение при встрече, даже если не виделись короткое время. Но их улыбки все равно не сошли бы за лучезарные, будь в тени кустов побольше света. Скрывая под маской затуманенных усталостью лиц тщательно скрываемый стыд и стараясь не встречаться глазами по пустякам, троица уселась кружком на совет. Каждый надеялся, нарекая себя баловнем судьбы, что на него снизойдет откровение. И когда такого не произошло, отказав досадной промашкой озарения осветить им чело, престиж космодесантников начал страдать, ущемленный в самолюбии и опутанный нетерпимостью к самому себе.

Если бы Валерий Самородов мог видеть их сейчас, он бы мысленно купал себя в овациях. Замыслы и поступки важнее любых обвинений, которые высокий профессионал выносит тебе заочно.

Стараясь предоставить товарищам возможность отыскать скрытый смысл в собственных знаниях они стали делиться увиденным. Пока острота мнения не притупилась повторяемой схожестью ощущений и не заткалась словесами самоиронии.

–Вы верите в совпадения,– в некотором разъяренном замешательстве начал Рон.– Я совершенно безобидно лежу на выске и недоумеваю. Откуда что взялось. Поперек реки двадцать шесть оскулых катера готовы повесится на якорных цепях. Прожекторы на носу пробивают воду до дна. Так что займись мы дайвенгом, можем и схлопотать. Мост двух уровневый, но движения почти никакого нет. Овальные сваи имеют балконы с двух сторон, на которых дежурят по трое, один из которых неразлучен в обнимку со служебно розыскной собакой. Подступы к мосту укреплены блок дотами, с такими узкими и мрачными бойницами, как глаза не опохмелившегося азиата. Съезды с моста на автомагистраль перегорожены бронемашинами и лендровергами в которых полно ребят в униформе с взведенным скорострельным оружием. Возле каждой дренажной трубы проложенной под насыпью монорельсовой железки находится пост охраны и ни одного швейцара собирающегося любезно отворить нам двери. Они довольно быстро учатся на своих ошибках. Меня не покидает чувство, что нас решили порвать как рулон туалетной бумаги во время пищевого отравления целой армии. Но право, мне будет стыдно подохнуть от таких пустяков.

–Перестань, Рон, – зрачки Иллари съежились как язычки задыхающейся свечи.– Бог его знает как это еще истолковать, мне приходит на ум, что по нашим радикулитам решили проехаться гусеницами полноценной войсковой операции.– Он несколько секунд посидел с отсутствующим видом и затем произнес: -Нам объявили войну.

–Никто и не надеялся что это будет нечто вроде пикника на лужайке. А хотелось бы, – и Рон обыденно и как-то по особенному бесхитростно улыбнулся товарищам.

Ища, нащупывая безошибочное путеводное чувство, не торопясь, но и не пренебрегая обстоятельствами, не открывшая лик идея предчувствием витала в воздухе, примеряясь к пиршеству трактовок. Теснясь шелестели листья как шопот подсказок. В медленном запахе расточалась грусть. И до них что-то стало доходить.

–Твой скрадок был на мыске, балабол, а мне пришлось больше прыгать по кюветам и залегать у обочин дорог, – звонко с обидой заявил Парс, смахивая с бровей бисеринки пота.– Тракт охраняет стрелковый полк. Там без шума не пронырнешь, у них прекрасный навык затаивания. Кругом группы досмотра. Переворачивают в верх дном любой подозрительный груз или багаж. Могут по несколько раз проверять. Везде заглядывают и все ощупывают. Гужевой транспорт, пролетки, кареты, фургоны, омнибусы, автобусы, электробаги, монотроллеры, легковые и грузовые машины обыскивают соблюдая максимальную собранность и все примечая. По окрестностям рыскают спец войска. Движение по основной магистрали застопорилось на несколько километров. Повсюду полно вышколенных, решительно настроенных ребят, не слишком уютно чувствующих себя в штатском, слоняющихся без дела и при этом притворяющихся очень занятыми. Я был вынужден ретироваться, когда на меня густой струей помочилось сверху лохматое чудовище запряженное в похоронную повозку и опуская ногу поскребла когтями разбрасывая помет. Думал от радости скончаюсь. Уставший и провонявший вернулся сюда не добыв никаких облегчительных новостей.

Иллари хмуро оглядел товарищей. Взгляд затлел ярким злым огоньком. Разведданные были неумолимо исчерпывающими. Прямой и наиболее явный путь оказался, к тому же, и единственным. Космодесантники прекрасно осознавали очевидность ловушки, поэтому решили отступить.

Для продвижения вперед больший остаток дня был потерян.

ПРАВОВЕРЖЕЦ

Чистый как роса обертон звонницы просторным током омахивал редисовый купол храма, оповещая о вечернем молебене. Дома жались гребницей к площади возле храма, тесно лепились не желая уступать друг-дружке намоленого места, отгородив окраины от почетного центра Норингрима. Белое кипящее светило подтесало донышко об косые, резаные края крышь, напоминая те чуть примятые цветы, которые бережно нес пехот-командер. Стекла домов залила розовая глазурь. Тон неба стал голубовато сочным, мутновато мягким и чуть прохладно свежим, быстро темнея у самого края.

–Будет гроза,– спрогнозировал Ульрих идущий чуть поодаль от Самородова. Он уже был готов лететь отсюда и его волновала лишь метеосводка.

Что для него эта улица, принявшая их в себя, зачерпнув широкими краями из опаленного войной бурлящего солдатского котелка в текучее, устоявшееся, гармоничное, живое и целое, излучающее идущий из детства незыблимый порядок вещей. Набежавший из переулка ветер обнюхал их, как огромный, потерявший хозяина пес, почуявший что-то знакомое и притих, затосковав от своей ошибки.

Самородов обернулся не убавляя шаги и переложил букет в другую руку. Ульрих осанисто вышагивал, перебирая взглядом выступающие фронтоны и островерхие крыши как возможные огневые точки. Он не ощущал сладостного, ошеломляющего вороха воспоминаний. Предположительной тонкости навеваемых улицей грез.

" Но весну-то он должен видеть и понимать, как нечто большее, чем просто явление природы? ",– недоумевал командер.

Охраняющий его рыжий атлет был спокоен и от скуки едва заметно поигрывал мышцами, не понимая ни чувств пехот-командера, не помышляя о самой их возможности и недовольно поглядывал на букет.

Вновь всплывали позабытые, невыветрившиеся намеки юности. Вдруг стали проявляться стропила флигелей, знакомые до облупившихся трещин фасады домов. Прогретые светом дощатые ограды палисадников, словно и улица тоже стала узнавать его своими отдельными предметами. И верилось, что в колебаниях и переливах вечности Валеркин звонкий мальчишеский голос еще живет в самых далеких, запамятованных закоулках этих улиц и теряясь, шепотом доносит, тише легчайшего ветерка, ощущение дома. Вот уже в дали, узкой, казавшейся когда-то такой широкой, улочки, завиделась школа. Ее высокий силуэт каронованый зубчатым франтоном крыши был украшен по углам башенками соединяющими внешний коридор второго этажа. Две широкие белокаменные колоны указывали на вход в здание на первом этаже. Большие, кованые под карту звездного неба ворота были распахнуты, а в школьном дворе, вечным праздником жизни, бегали дети.

Услужливая память как правило возвращала его воспоминаниям именно к этой отправной точке.

Утро. Самая рань. Он наконец стряхнул с себя сладкий сон. Пахучим ворохом красноплодный налив гнет ветви в распахнутое окно. Незрелый. Валерка переползает через вздрагивающую от храпа кровать. Еще влажный от росы подоконник едва не опрокидывает его на вскопаные матерью грядки прямо под окном. Чтобы не разбудить вернувшегося поздно подвыпившего отца он вытирает грудью мокрый край и кончиками ботинок нащупывает землю. След на рыхлом грунте ему кажется провалом. И эта игра в самого себя позволяет все сделать незаметно. У Валерки нынче столько дел за которые стоит поквитаться. Отстранив живую доску в заборе он выбирается на улицу. Свобода в оба конца, где исповедальня только за краями еще непробованной жизни.

Крапинками в глазах щурилось начисто выплаканное небо и хотелось идти на руках, чтобы из озорства замазать подошвами высь его и голуболикую глубину. Но когда Валерка пригляделся, то увидел на небе радугу и поддернув штаны, козля головой, пошагал вперед.

Когда папашу причисляют при жизни к пантеону святых, к его сыночку отношение особое. Не сомневайтесь. На проступки Астрела смотрели поверхностно и не заостряя замечали во всяком деле, где и пользы от него ни на грошь, а приобщали к самым вдохновителям. Валерка терпеть не мог расчетливую стройностиь несправедливых оценок и решений. Но это он теперь, спустя много лет, так научился думать о нем. А тогда Валерка просто считал Астрела харчком, оплешком, чухой и вообще рохлей цыпланогой.

Учитель чистописания Мористэр, похожий на чванливого ворона, прохаживался, заложив руки за спину и покручивал длинную металическую линейку, гремя диковатым басом:

–Будете у меня языком доску скаблить, занозами закусывать, олухи креста не ждущие. На три раза краской лакировать и за попки вспухшие хвататься пока не сознаетесь кто классную доску стеарином натер!

Класс затих и втянув головы в плечи ждал продолжения. Покрошившаяся, на половину вышерканая о черную доску свеча лежала в парте, запрятанная под стопку учебников. Валерка выпросил ее у храмового причетника и притащил в школу, загодя извозюкав скользким бруском всю классную доску.

Мел осыпался но не писал, скользя по вощеной поверхности. Пока Мористэр соображал в чем причина, скрипел мелом что-то недоуменно бормоча себе под нос, класс не сдержался. В начале пискнул кто-то, как мышь под веником, и предательски ехидно захихикали остальные, заставляя Валерку Самородова чувствовать себя на вершине самой что ни наесть геройской славы.

Вдруг нервно мечущийся по классу Мористэр остановился и оттопырив заячью губу потребовал:

–Ну-ка всем руки задрать. Я вас, членистомозгие кровососы, на чистую то воду выведу. Что ты мне суешь! Ладони показывай давай, – и без проволочки быстро пошел между рядами.

Цыплячья грудь Астрела похерила все заслуги Валерки, перегородив проход перед Мористэром:

–Это я доску натер,– и он предъявил испачканые стеарином руки.

Они с Валеркой сидели за одной партой и Астрел вытащил огрызок свечи, для пущей убедительности, как подарок любимому учителю на день знаний.

Мористэр замер чуть отогнувшись назад, точно налетев на преграду. Свекольные жилки проступили на дряблых щеках педагога. Он недоумевая пощупал нижней губой пшеничные усики у себя под носом и сокрушенно изрек:

–Так, так, неожиданная трактовочка, но жаргон поступков наказуем будет всегда. Невзирая!– Его рука смяла ухо Астрела и поволокла к входной двери, не слишком заботясь поспевает ли весь остальной Астрел за своим ухом.

Класс провожал их одним протяжно томительным взглядом, а самозванец Астрел примерял ореол мученика.

На перемене Астрел казался удивительно спокойным, тогда как Валерка сгорал от желания услышать объяснение жертвенного поступка. Не допуская попытки бегства Валерка зажал Астрела в углу рекреации, как следует для начала врезав тому поддых.

–Как, не сладко, урод?!

Находя силы для игры и озорства Валерка уже тогда ощущал, что в Астреле была костяная жилка о которую он Самородов отбивал руку.

И нифига!

Вершить или умирать этот заморышь уже с тех пор предпочитал решать сам, сознавая тайную власть над событиями и людьми, выбирая, подгадывая такие вот моменты. Он мог сказать когда они еще оставались одни, только ему, но Астрел упрямо молчал, закрываясь от ударов руками, дождавшись пока не собралась целая толпа. Что творилось в его голове, когда он вот так запросто начинал говорить и остановить Астрела было невозможно. Словно отблеск высшего света падал на него вечно:

–Ты же знаешь своего отца,– из под рук щемясь сетовал Астрел, не имея права наставлять будучи битым.– Твой папаша выпьет, пойдет в школу, наслушается про твои подвиги, вернется и напившись окончательно с нелепой злостью излупцует тебя. А ты, стыдясь синяков, на занятия ходить перестанешь. Подчиняться последствиям этих правил глупо и тебе я дурить не дам.

Эти особого свойства слова поглотили и уняли агрессивный смысл происходящего.

Советчики и подпевалы собравшиеся за спиной Валерки притихли от таких слов. После этой унизительной во всех отношениях говорильни Валерка окончательно растерял инициативу. Угрюмым выпадом он бросился на Астрела попирая здравый смысл, но тот прямо и бесстрашно сам двинул ему с такой сокрушительной силой, что ухнувшая от недоумения подушка из стоящих позади ребят приняла падающего Валерку. И стиснув поволокла куда-то в сторону, прекратив драку своим коллективно безответственным решением.

Астрела послали за родителями и в тот день они больше не встречались.Но на память пришел день следующий. Его вакуум всасывал в себя принципиально непознаваемые моменты судьбы.

Белое маревое солнце пригревало деревянную ограду, а Валерку бил легкий озноб и сползал мурашками по позвоночнику. Валерка тупел от нежности приближаясь к дому Эмили. Понукая некую склонность души, поперечиной во всей будущей биографии на вытоптаном месте, облокатившись на калитку, стоял Астрел и пялился на пестро изузореные наличники ее окон.

Под ложечкой у Валерки возник зловещий холодок.

Припрятанное тенями палисадника, легко ступая, шло спасение цыпланогого урода. Смешивая дела земные с вечностью, как начало красоты, Эмили двигалась им навстречу. Она носила тогда легкую лесинку волос, уже качаясь шпильками на пороге превращения в эффектную девушку. Сохраняя подростковую угловатость от которой осталось так мало, что Эмили едва научилась воплощать щедро подареное ей природой в гипнотическое замирание со стороны ухажоров.

Адамово яблоко судорожно подергивалось на тощей шее Валерки. Они жили в мире укоренившихся привычек и одним из правил в кодексе чести было не бить друг-другу морду на глазах у Эмили.

Вы спросите почему они тогда сидели за одной партой? Чтобы ответить на этот вопрос нужно вспомнить поговорку о том, что врага стоит держать к себе ближе самого лучшего друга.

Эмили вскинула брови, чуть повернула свою изумительно красивую голову, словно не ожидала их застать здесь и счастливо улыбнулась:

–Доброе утро, мальчики.

Что такое повод? Все намек и шанс что кажется чем-то еще и , в то же время, невинно как пожелание доброго дня. Каким-то непостижимым образом Валерий всю свою жизнь пытался вырваться из под влияния этой женщины и она неизменно, без малейших усилий со своей стороны, притягивала его обратно к себе.

Дорога до школы превращалась в ритуал ухаживания, где оба претендента соревновались в препирательствах. Стоило Эмили обратиться по имени к любому из них, как второй тут же едко бросал сопернику:

–Вот уж не думал что Эмили запомнила твое имя.

–Тебе беспокойно? Я бы на твоем месте старался носить такие брюки, чтобы собаки не путали их с забором.

–А на тебе природа не просто отдохнула, а постаралась замаскировать следы своих генетических экспериментов.

–Полегче, паренек, твоя жизнестойкость-это единственная стойкость, которую ты испытал в жизни?