Текст книги "Статус неизвестен (СИ)"

Автор книги: Юрий Шубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

"Господи, теперь он был так беспомощен что не мог убежать от улиток!"

Кадык окончательно застрял в горле. Человек доведенный до последнего градуса отчаяния, несмотря на струйки пробивающегося кипятка, в глубине воды ощущал холод осени, в которой все менялось только к худшему. Водянисто соляная суспензия разъедала лицо, выжигала глаза. Вода стремительно нагревалась. Из потревоженных недр донеслось протяжное фырканье, не то стон. Горячий гейзер шипел кипящими пузырьками.

Почти шептал возбужденный ужасом жертвы.

Глубоко отсвечивающий подземный родник вот вот должен был превратится в густой клокочущий котел. По телу неодолимо разливалось отчаяние, легкие рвались к горлу, как узники газовой камеры вымаливая глоток воздуха.

Склизкая улитка под мерцающей раковиной подобралась, подползла подкравшись совсем близко, дернула гибкой плетью вытянувшихся усов и хлестко располосовала Рону переносицу. Рассеченная рана растяпала нос поперек. Мышечный спазм был непереносим. Не превозмогаем.

Если знать куда давить, можно переломить кого угодно.

В минуты смертельной опасности тончайшая рефракция воды казалась крышкой хрустального гроба.

Все рано или поздно ломаются или сходят сума, пересекая зыбкую грань равновесия между трезвомыслием и безумием.

Этот рывок на верх стоил Рону таких усилий, что солнцу было бы легче выбраться на ночное небо.

Пытари, с таким свирепым усердием пытавшиеся его утопить, чуть ослабили хватку. Воздух пополам с водой устремился в легкие, расшвыривая белесую пыль брызг. В тупом стопорном ужасе вынырнувший Рон зашелся лающим кашлем. Слезы ели раздувшееся лицо. Грудной, трижды проклятый стон вырвался из его горла. Он захлебнулся внезапным хрипом на вздохе, харкал откашливаясь и потом судорожно сглотнул и поднял глаза. В них стоял животный ужас. Рон смигнул, прогоняя вместе с водой выступившие слезы. Мягкие белые волосы пропитались кровью. В глазах потемнело и обвязка омута качнулась. Пальцы от потрясения свело судорогой, соленый лед скользил под ладонями. Рон обмяк всем телом, в отчаянии ощущая свою полную беспомощность. В широко раскрытых глазах метался безумный страх. Губы тряслись и вот вот должны были полететь изо рта слюни.

Кипяток шумно вздыхал выталкивая пузыри на поверхность.

"Пока здешний кайман ..."

Распухшее кровавыми синяками лицо как застывший клубок мучений. В глазах агонизирующий ужас, которому не было конца. Рон трясся словно эпилептик недужным ознобом. Рыдания душили его. Жмурясь Рон со стоном хватался за виски и размазывал по лицу слезы. Слабость и отчаяние взорвали его. Все тело бесконтрольно содрогалось, больше не подчиняясь его воле. Он пресмыкался, затравленно глядя на совершенно отпустивших его пытарей. Рон был так измотан. Он тихо заскулил парализованный ужасом. Удерживая себя на острие боли.

Позор был менее страшен чем ожидание новых страданий. Предательство сулило ему избавление от долгих мучений. Он вытряхивал из себя малейшее противление, пытаясь быть точным до мельчайших деталей и расходуя себя не понарошку. Затаив оставшуюся при нем внутреннюю свободу.

Значения назначенных слов ничего не значили. Слова приходили как необходимость. Как приступ ревности к пережитому но не пересказанному. Как брожение духа брезгующее всяческой иносказательной околесицей. Плотная безымянная немота в потоке говорливых пустот.

–Не могу больше ... признаюсь ... все как есть скажу.

Рон боялся вживиться в свою роль чересчур быстро и явно. Он хотел отколупывать ее по кусочку. Слой за слоем вышелушившая лишнее. Проделывая не малую внутреннюю работу и отыгрывая мучительный страх. Рон ощущал точность и правдивую наполненность своего малодушия, достигая настоящей полной включенности.

–Запоминайте так, писать ... кроме как на моей спине ... не на чем,– испарина слабости на его лбу не высыхала, кристаллики соли поблескивали, а голос был хриплым и не уверенным. Белые окровавленные космы прилипли ко лбу. Мышцы на руках и ногах дрожали от напряжения. Подошвы босых ступней расползались в грязи как ноги теленка. Он пыжился, но смертельный ужас явственно читался на всех уровнях сознания и подсознания.– Пятнадцатого радовника ... в момент празднования дня Бого вспоможения ... при наибольшем стечении народных масс,– клокотание в горле мешало ему говорить:– Мы должны были ... привести в действие "Аквармику". Секретное оружие нового поколения.

Расширенные зрачки пытарей блестели как цепляющиеся крючочки, заточенные кончики которых обламывались на глазах. Они, то и дело, бросали короткий взгляд куда-то в сторону. Туда, где были установлены замаскированные остро направленные микрофоны и кошачьи зрачки записывающих камер. Их лица до того оставались бесчувственны и жестоки. Теперь пытарей даже не занимало торжество расправы. Они были напуганы.

В каждой паузе Рона была надломленность и недосказанность. В каждом брошенном взгляде мука и желание умереть от позора. Глубочайшее самоуничижение и животное цепляющееся желание выжить. Рон отыграл на лице всю сложность внутренней борьбы. Пытаясь с достоинством нести трагедию своего предательства и глуша зеленоватые огоньки в глазах, он просипел глухим сорванным голосом:

–Попросите ... в вашем бюро находок ... пусть мне вернут мой ранец ... я предоставлю вам доказательства ... которые будут очевидны и ... убедительны.

Не имея права ни на что придуманное Рон устало понурил отрешенный взгляд. Внутри его продолжалась невидимая борьба. К нему возвращалось самообладание, но лицо он свое потерял безвозвратно.

Подвиг молчалив, пусть страх кричит о себе.

Рон раскрылся до конца, не оставляя места для недомолвок.

Получив некую команду пытари поволокли Рона обратно в машину. Его ноги за ними не поспевали. Больше всего сейчас он боялся обрадоваться.

Когда ты точно знаешь путь, легче идти до конца.

То что оказывается правдой не всегда очевидно в своих проявлениях, особенно если отсутствуют адекватные ей доказательства. Конструкция тщательно скрывала свою метафорическую суть. Комковато сплавленный «термитник» с нагромождением стеклянных призм и моноклей внутри и снаружи не исповедовал никакой смысловой нагрузки, даже установленный в центре стола заседаний. Оружие устрашения затягивал сизый сигаретный дым, как горошину правды покрывают перины лжи. Пешеван распорядился открыть окна настеж. Легкой свежестью над садами плыл аромат цветов. Это казалось почти невозможным.

–Кто на следственном хранении изучал сей предмет?– служебные складки в уголках поджатых губ главы тайной службы затвердели.

–Тщательная экспертиза была проведена техниками отдела вооружений,– отрапортовал вытянувшийся в струнку офицер:– Наши выводы таковы ...– он взял со стола лист бумаги.– В исследованном объекте названом "Аквармикой" нет ни взрывоопасного вещества, ни электронного блока, ни другой какой подходящей начинки. Это не более чем муляж. Фикция. Представляющая интерес как искусно собранная свето преломляющая конструкция,– офицер попросил разрешения и сел.

–Мы с вами как и не говорили битый час,– возмутился начальник отдела детектирования:– Вся информация не может быть инспирирована. Мы провели анализ речевых гармоник диверсанта, скрупулезную идентификацию звука, тона и интонации используемой им при речи. Как он складывает из звуков слова, с каким отношением и акцентом их произносит. В мельчайших подробностях. Как выражает неприязнь, злость или простое волнение. Как меняет характер дыхания,– начальник отдела детектирования поискал по карманам сигареты и закурил:– Поймите, колебания воздуха натренировать невозможно, а значит и обмануть. Различия между интонацией голоса и работой задействованных мышц лица минимальны. Наши физиономисты настаивают на точности своих исследований приблизив цифру к 91 %. Человек подвергаемый столь интенсивному допросу не может быть более адекватен и оставшиеся 9 % подтверждают его искренность как и 91 %.

Грау Альвес Пешеван еще раз пристально уставился в энерго экран выискивая фальшь. Изломанное ужасом истерзанное лицо диверсанта с Перво земли назвавшегося Роном в полной цветной проекции напоминало маринованный помидор, который прокололи вилкой ( со всеми вытекающими последствиями).

–К моему прискорбному сожалению пропуском в нынешнюю элиту разведки служит не эрудиция и интеллект, а умение пытать железом и мордобой,– сокрушенно заметил эскадр-командер Роззел и улыбка змеей прошмыгнула меж его губ.– Идея с колонией "улиточных сеченей" и горячим источником была превосходной. Но насколько этот Рон мастер прятать свои подлинные эмоции нам неведомо. Внутренний мир человека как и медико восстанавливающие технологии не относятся к числу наших величайших достижений. Врачевание для нас большее чудо действие чем подъем в небо летательного аппарата тяжелее воздуха. Так мы привыкли к бегству от окончательной смерти и переселению в чужие тела.

Валерий Самородов скользнул по Роззелу мыльным взглядом. Круглый желвак проступил и шевелился на его щеке. Он никак не мог найти верного тона в этом разговоре. Больше видя по людям и манере проявляемого рвения, пришедшей на смену прежнему выжидательному молчанию. Укол сомнения и тревожного негодования холодным ванильным комочком поселился у него внутри. Его чуткая осторожность туманилась в сумбуре опасений. Но поддержать эскадр-командера вслух он не мог. Субординированное уважение к Пешевану заставляло его помалкивать. Он не хотел его подводить, оставляя себе в наказание подкожное состояние дискомфорта.

Глава управления тайной службы отвечал Роззелу, подразумевая внимание остальных:

–Наработка эмоциональных стереотипов во время подготовки спец агента возможна. Как допустимо все, пределы чего неведомы и необъяснимы,– Пешеван пытался сохранить мысль в рамках прежней аргументации:– Конец этим разговорам может положить только абсолютная уверенность в правдивости слов диверсанта. А для их проверки нужно позволить ему испытать "Аквармику".– Штык его взгляда накалывал на себя изумление многих граничащее с шоком.– Мне плохо верится что этот Рон, при их детальной продуманности, станет шагать, метя лампасами наши пампасы, и тащить у себя на загривке в переполненном ранце совершенно никчемную вещицу. Мы сами себе будем морочить голову без санкционирования демонстрации оружия. Добившись признательных показаний мы диверсанта сломали и этим поставили точку отсчета. Я полагаю следствие достигло твердой почвы, перестав прокладывать путь в полной неизвестности. Явных противоречий нет? Нет. Получаемые данные должны образовывать хронологическую цепь событий ведущую к результату. Давайте красиво завершим начатое, без догадок, прогнозов и обсуждения всех позиций по новой. Тем более что к этому есть все основания.

–Позвольте!– с обличающей силой поднялся эскадр-командер Роззел.– Но не кажется ли вам что вы сами тянетесь к обману, чтобы не угадать последний вражеский ход, устраивая катастрофу посреди стройного бреда. Доблесть велика, а здравомыслие величественно. Их нельзя порвать разом, как сделали вы. Заметьте, те двое его товарищей так и не выдохлись, и ни в чем не сознались,– Роззел чуть подался вперед, сломав линию кителя:– Их надо царапать осторожно, до мозговой кости. До того места которым они думают и чем дорожат. Что вызывает в них страсть и гордость.

Любой авторитет окружен шепотом несогласных и тишина – это, по сути, смерть всякой работающей идеи.

В нарушение вертикальному эгоизму власти, с пониманием, но как бы еще не совсем охотно, Пешеван ответил, добавив в голосе обаятельного диктата:

–Некоторые наши глупости кажутся более убедительными от того, что выглядят роскошно,– контролируя общую ситуацию на лицах глава тайной службы скользнул взглядом по столу, как по полю битв и примирений.– Вы полагаете что мы сосем пустышку за которую заплачено многими жизнями?

Под потолком продолжали шлепать лопастями вентиляторы. Щеки Роззела медленно бледнели, кровь отливала от лица, но голос его был подчеркнуто сдержанным и почти зловещим:

–Чтобы в таком вопросе идти вперед нужно единство мнений. Я настаиваю на том, что нам подсовывают убедительный блеф. Не затем их сюда засунули и не на этом их план заканчивается. Я не удивлюсь если выяснится что злоумышленники попросту тянут время.

Медленно обходя стол и читая в глазах разное, прежним ровным голосом Пешеван продолжил спор:

–Ваше протестное прекраснодушие не имеет не стыкуемых противоречий, уважаемый Роззел. Они враги и другого отношения к ним не будет,– он прочистил горло и проговорил:– Вариант по которому диверсанты просто исчезнут нас тоже устроит. Но нужно представить дознавателям возможность закончить работу. А для этого необходимо разрешить следственный эксперимент с демонстрацией секретного оружия Перво землян. Риск остается, но он будет сведен к минимуму. Оперон воздействия "Аквармики" проконтролируют космические орбитальные станции нацеленные на очаг испытания. С немедленным его уничтожением при поступлении соответствующего от нас приказа.

Пешеван ощутил как последняя его фраза расформировала плохо скрываемый страх поселившийся среди заседающих.

–Чтобы человек встал и пошел нужна правильная одинаковая последовательность движений. Так суммирование взаимо подтверждающих данных дает возможность получить связную картину. Если Рону запретить идти, мы никогда не узнаем куда он направлялся и кого преследовал. А без этого мы можем рассуждать и строить догадки до конца света,– взор Пешевана был странен: прогоревший и пылающий одновременно, заглядывающий в никуда и точно остановившийся. В отвалах его мыслей исчезали галактики. Его напору уступали многие:– У них была идеальная возможность покарать нас выпустив на свободу несколько капель само размножающегося сверх агрессивного топлива. Через полтора месяца на континенте было бы минимум графики человеческого происхождения и большое количество акварели прокисшей зеленой биоплазмы. Чтобы понять свое место в их формуле, нам следует рискнуть, почти ничем не рискуя.– С некой усталой щепетильностью Пешеван обратился к Роззелу:– Ваши слова обидные, уважаемый эскадр-командер, что мы только костоломничая правду выведывать умеем и этим в чинах растем, отношу на задетую честь вашу и негодование от утраты "Соколарисов",– и вновь обращаясь ко всем сказал:– Голосование объявлять надо, иначе заседание наше затянувшееся в посиделки превращается. Придти точнее к общему мнению нам, пожалуй, не придется. Я вас услышал и хочу чтобы вы услышали меня.

Ничего не может быть изысканней чем убедить всех остальных в своей сомнительной правоте. Не правда ли? Но триумф Пешевана был странен. Решение было принято большинством. Осознание его верности доходило не до всех. Эскадр-командер Роззел и пехот-командер Самородов воздержались.

Вот этого Пешеван от Валерия не ожидал.

Белым пухом небо застелено было. Не выспаться на нем, не наглядеться. Легкий туман всколыхнулся над рекой и пополз по скалистому берегу в верх, подгоняемый скулами медленно скользящего катера. Несколько прядей леса были зачесаны поверх блестящего черепа. Серый со слезой крутояр очень походил на лобастый оплыв. Берег вокруг утеса был болотистым и топким.

Смертельно мягким.

Рон сглотнул, пошевелил языком и подвигал челюстью. На носу стояла шина и он старался лишний раз, на восторге простора, не раздувать ноздри и дышал через рот. Чуть запекшиеся коростой кровавые зарубки на теле саднили от прикосновения ремней ранца. Его пихнули в бок без лишней жестокости, больше так, для порядка, и они тронулись.

Пологий бережок напротив скал промысловики облюбовали давно. И в седловине меж обрывами заложили поселок. С домами пятистенками, подворьями, банями, сусеками, коптильнями, дровниками, хозяйственными клетями, холодными погребами и отхожими. Но земли оказались паводковыми. Вода не уходила до середины лета и людей отселили.

Поведенный, как полопавшаяся кора, дощатый настил хрустел, крошился под ногами, перебивая шепот травы. Ссутулившиеся, подосевшие от паводков избы казалось разбухли от воды. Но в месте разлива стояли еще и крепкие на вид дома соседствующие с жалкими развалюхами, усиливая тягостное ощущение безмятежной безнадежности. Прежде обжитое место теперь было нелюдимо и навевало понятную тоску.

Под насмешки и тихую брань конвоиров Рон шагнул за околицу и посмотрел на реку. Вода была такой прозрачной словно сгустившийся воздух пошел клубами. "Крикливая Грэтта" прятала свой норов под обрывами, бурля на береговых отмелях и пеньках сгинувших мостков.

Катер к берегу не подходил. Пулемет на мостике и выносная черненая ствольная спарка на юте сверлили даль, следя за передвижениями вражеского диверсанта и пятерки охраняющих его егерей "коммандос". Если он на что решился, предупреждали, что водой ему не уйти.

Молча, с разбойничьим прищуром, Рон выкатил на середину двора тронутую древесным жучком замшелую деревянную колоду. Откинул рыжевато-зеленый элемент оперативной маскировки и расстегнул верх ранца сминая вокруг "Аквармики" плотную водоотталкивающую ткань. Изрезанный туннелями просветов "термитник" с крупинками стекла в застывшем металле выглядел хрупко и не долго временно.

–Если эта твоя штуковина окажется не всамделишная,– пригрозил космодесантнику командир охраны, рыжий Ульрих:– Я стану бить тебя, пока твои почки не приобретут форму моих кулаков. Годится?– Он смотрел на диверсанта как на фальшивую купюру:– Что молчишь? Впервые мозги на работу нанял?

–Не имей привычки говорить под руку,– множество отражений теряющихся в оплавленных крупицах глубочайших зеркальных коридоров требовали от Рона филигранной настройки:– Такой информацией разве шутят,– он медленно поворачивал вилочку линзы, нащупывая кривизну неоднородного воздуха и меняя толщину смещаемых преломлений:– По настоящему смертоносное оружие в деле обязано вызывать восхищение. Согласен со мной? – Рон оставил на распухших губах старательно покорную улыбку почти не отвлекаясь.

–Ну смотри у меня, шутник,– Ульрих соединил косточки кулаков и напряг толстые жгуты мышц.

Пешеван следил за происходящим на берегу из наблюдательного пункта в окружении старших офицеров. Зубр разведки знал что самородовские егеря "коммандос" ни на что не купятся, поэтому их и послал в охранение на демонстрацию секретного оружия.

Рон напряженно изгибал бровь. Бросал отдельные, ничего не означающие фразы. Темнил. От объяснений уклонялся. Вертел стеклышки туда-сюда, как наперсточник на ярмарке.

Не уследишь.

–А зубы твои в желудочном соке отмокать будут. Веришь ли?– созерцая продолжал допекать Рона рыжий, шея которого была толще головы и это многое объясняло.

Рон бросал придирчивые взгляды по сторонам и морщил лоб в раздумье. Он держался так будто ему предстояло совершить величайшее из дел.

Речники на катере прильнули к леерам по левому борту.

Рон делал то что должен и это давно перестало походить на безоговорочно талантливую мистификацию. Гипнотизируя неподвижными сухими глазами он смотрел в верх опустив руки в петляющие ходы "термитника" и ловил прорывающиеся сквозь жемчужное небо кипящие нити лучей. Его движения были попытками самого тихого свойства, но это не мешало им навевать если не страх то тревогу.

Под кожу рыжему Ульриху точно налили горячего воска. Ожидание раскалило нервы. Загалдели вскрикивая с перебоем птицы натыкаясь в небе на невидимый луч.

–От вашей опаски дело не ладится. Отойдите пошире!– прикрикнул на конвоиров Рон.

Грамотно "хороводом" обступившие Рона охранники по команде Ульриха чуть расступились.

Рон поменял коэффициент преломления в области спектральных наложений и усилил световой поток. Башня собранная из зеркальных чешуек вонзилась в небо создав лучистую дыру. Отраженный свет ускорялся, жег пальцы наполняясь чудовищной силой.

Чересчур нахраписто-требовательно и прямолинейно-распорядительно Рон вытянул руку, властно обращаясь к рыжему:

–Давай ка хеклер сюда.

Ульриха предупредили что диверсант имеет полномочия такого рода. Он снял с плеча хеклер, отсоединил магазин и демонстративно передернув показал пустой затвор. Оружие перешло в руки диверсанта.

–Не дай бог вы отломили или стибрили что нибудь,– пригрозил Рон.

У рыжего Ульриха взгляд был как у собаки стерегущей чужую кость.

Рон по резьбе отвернул прижимной кромочный держатель передней линзы лазерного целеуказателя. Не усердствуя, осторожно снял насадку антибликового колпачка и уронил себе на ладонь островок изумрудно-малинового света.

Егеря "коммандос" находились в каком-то ступоре наблюдая за его манипуляциями.

Рон, просто таки аттракционно, одним мановением вставил линзу в пирамиду "Аквармики". Какое-то мгновение его рука сохраняла каменную неподвижность. Пока в цветное стекло линзы не налилась синева небес.

Охрана смотрела на него с почти священным ужасом.

–Плюнь сюда,– попросил Рон рыжего, указав на только что вставленную линзу в середке.

–Чего тебе!?– не понял Ульрих, различив в своем голосе крикливые нотки.

–Что, плевка стало жалко?– издевался Рон.

Взгляд Ульриха метался как пойманный в ловчей яме зверь:

–Уверен, что ты сумеешь лучше меня.

Мазки складываются в картину при условии наличия мастера.

Рон пошкрябал, плюнул, протер уголком рукава, поправил расчетные углы пирамиды. Прожилки засверкали, с мгновенной силой взявшись словно из неоткуда. Поймав рекомбинацию отраженного пространства как подтвержденную бесконечность света.

Все вошедшие в круг нервно сглотнули. Кто-то зажмурился. Зеленый дымный порох листвы шелохнул кроны. Одеревеневшие взрывы вздрогнули. Егеря не заметили как втянулся его живот и поднялись ребра готовясь к рывку. Рон, улучив момент, лихо драпанул в озаренный прорыв, уклоняясь от подсечки. На матовом стекле реки без промедлений застучал пулемет. Разоренный берег взметнулся фонтанами. Тучи стекали как сумерки со склонов скалистых гор. Рон перемахнул через щербатый тын покосившегося частокола.

–Держи!

Погоня перекатилась половодьем через гребень забора. Пятерка скачущих преследователей заслонила Рона. Пулеметы на качающемся катере не могли вести прицельный огонь, угол наклона стрельбы по цели непрерывно менялся.

"Догоню, кишки его, как поводья на сук намотаю",– клялся себе рыжий Ульрих. Он оглянулся назад только однажды и понесся сломя голову не вдогонку, перешибая ногой гнилые колья, а уже наперегонки с Роном.

Небо взамлев упало загудев накатившим громом. Молнии внезапным воспалением прошибли небо с такой яркостью, что отбросили тени. Налетевшая косматая тьма метнулась от реки вобрав подрагивающий горизонт и превращая прыжок воздуха в обрушение.

Уже шестеро, забыв кто за кем гонится, опрометью неслись по ухабам торной дороги. Лесная чаща замутилась мглой. Светило прорвалось пару раз и зыркнув вскоре пропало вовсе. Натянутая каракулевая простыня рванулась и с треском лопнула бугристо провисая фиолетовым тестом. Секундой повечерело и потянуло холодом. Тем, могильным – точно не лето подкрадывалось, а перескочив через тепло подушкой шлепнулась промозглая дождливая осень. Непроглядность гналась за ними по пятам. Перелетев через свежий земляной вал Рон, как багрид с ветки, кинулся в незримую глубину. Упал на колено и кувыркнувшись проехался лицом по намокшему мху, ставшему похожим на болотную тину. Дно окопа было влажным и утоптанным. Опорный наблюдательный пункт вторгался в чащу дорожной засеки ходами сообщения и сходился накатами к центральному блиндажу. Сверху, не различая званий, покатились корчась кубарем егеря "коммандос". Им было страшно до коликов.

Услужливые, мстительные руки подтащили Рона к главе тайной службы. Согнутый, он пытался отдышаться и безапелляционно прохрипел:

–Разве я не молодец так быстро уговорив ваших убраться оттуда?

По прозорам окуляров подзорного перископа полоснуло когтями молний. Пешеван отпрянул, перевернул околыш фуражки козырьком вперед и взорвался холодным презрением в гарнир перепачканного лица диверсанта:

–Делаешь вид что мы тут в игрушки куличиками играем! Если катерные как камень в пруду пропадут. Дружкам твоим в узилище гнить не дам. И тебе, оборотень, тогда не жить!

Кремнистые уступы скал чернели на фоне вороха наседающих туч, а травы голубели оттеняясь свинцовой синью. Дрожали и выворачивались по ветру.

Холодало с каждой прожитой секундой.

Рон поддался пугливому жесту, не вырываясь сжал плечи и возразил:

–Зачем бы я стал так глупить, но они сами могут быть чересчур беспечны и тогда ...

Небо прогремело, дернулось морщась и смыкаясь новыми складками. Лопнула скалящаяся молниями туча. Ломкий сухой треск электрических разрядов вертляво чертил столь частые линии и зигзаги, словно пытался сложиться в письмена и обрести смысл.

Интенсифицируя поле оставленная на колоде "Аквармика" наворачивала на себя пульсирующее мерцание циклов. Она люминесцировала подергиваясь и закручивая спирали размазывала пространство. Сверкали багровые всполохи. Первооснова структурированного вихря размывала границы вероятного. Цветное марево вращающихся спиралей разно ткало струящийся, громоздящийся ввысь свет. Орущие, окрашенные латунью рты молний пылали как вольфрамовые нити.

Вдруг исполинский ветряной жернов протер дыру в покинутом с такой поспешностью подворье. Избы смяло как вареное яйцо промеж ладоней. Растребушило на бревна и мороком омрачая и высасывая смыло в прорубь в дне весеннем. Все рухнуло, хлынуло в горловину, выворачивая глыбы глины, камни из склонов и кувыркаясь в черную бездну. Что люди строили годами, а река наносила тысячелетиями, осело внутрь другого мира. Сквозь колодец без дна колыхнулся скользкий зев, словно всасывая прохудившийся мир. Ртом распахнулся рупор кричащий внутрь себя. Окаймленная эластичная горловина окутанная вихрем облаков медленно, но верно расширялась разбухая в пути. Скань извивающихся коленчатых молний кружилась всеми гранями ужасного как лезвия вокруг мусатного точила. Ветер гудел затравленно, с почти человеческими интонациями, нагоняя лютую жуть.

Никто не лез в критическую зону горнила. Матросы метались по палубе как черти по сковороде. Борт катера больше не держался над водой, которая обвалом падала в прорыв. Река водопадом опадала в шевелящийся внизу мир. В холодную высь под ногами.

Это, поистине, была дыра к звездам, которая не в небо уходила а в землю росла.

Водная пыль висела газированным светом, искрясь и танцуя арабесками, в пене иссыхающей реки. Колоссальное чрево внутри извивающегося вихря под напором посвистывающего урагана насылало кромешный ужас. Бревенчатый дом с забором не сполз рушась рассыпаясь и падая в зев. А скорее нырнул, канул в пене, увлекая за собой льнущие облака.

Борясь с порывами ветра Пешеван потерял унесенную фуражку и вновь припал к подзорному перископу. В коловращении плывущего грунта, в полыхании брызжущего столба, в мути клубящейся бури мерцая искрились крошечные вспышки на гранях "Аквармики". Огневая мишень пораженного неба. Барабан пробивающий уходящий звук. Тетива рвущаяся сквозь себя. Пространство ураганным ливнем обрушалось в подобие собственного отражения. А "термитник" не ощущая ни пропасти, ни бездны трепетал в деструктивизирующем потоке инородно и ярко.

Управляя всем!

Разинутая жадная пасть с пенными покатыми губами водопада обрушала себе в глотку как проклятье отхваченный кусок чужого мира.

Вот. Рядом. Рукой подать.

Наводя тоску, неописуемо зловеще, порывисто резкий ветер кричал всеми звуками жизни. Волны горели бликами молний, сливаясь в сгустки пожара. Их брызги кавалькадой вздымались и множились опадая.

Борт кренился уже так близко к пенному кольцу грандиозного водопада, что несколько матросов торопливо спускали на талях шлюпки на воду.

Изрыгая из прорывов огненную магму небес тучи разодрались на клочья. В прохудившийся карман реальности притягательно хлынул поток. Ни реденькой сеющейся пеленой, ни тихий и обложной, а точно все демоны водного мира вырвались мощнейшим протяжно высоким смерчем на свободу и опрокинули небесный омут. В прорву кочующей безбрежности плеснули миром об мир, один из которых потоком падал в другой. Хляби разверзлись небесные, струясь вдоль ложбин. Побыв в ямах и водоворотах, и срываясь меж совокупляющихся пространственными сопряжениями утроб. Канущий, точно заговоренный поток и впрямь стал напоминать дождь льющий в бездонную полночь. Смешанная сплетенность неистовых вихрей выплевывала сонмища чистых клинков. Они не выкорчевывали жилистые бока уцелевших венцов, а разили сквозь, точно расщепленные молнии. Капли, словно метательные ножи невероятной остроты, резали градом брызг. Грозовые разряды лопнувшей лавы секущим ливнем полосовали и распарывали могучие плахи горячим золотом света. Взблескивающая металлическая дисперсия билась о преломленную поверхность голубеющей закраины. Разницу расстопарившихся масштабов, сосредоточие множеств с сокрушающей точностью стискивали колодки пространства. Волокнистая круговая нерегулярность, как сизая линия выпуклого пояса прибоя на небе, не позволяла вращательно колыхательному отверстию катаклизма развиваться дальше. Локализованная промоина в пространстве как растрескавшаяся ваза закрывала вселенскую дыру. Вращающийся портал не ширился, четко признавая края ощутимо круглого окоема. Дождь продолжал идти, соединяя землю с заоблачным небом. Вдруг "Аквармика" сорвалась за краепад глубокого пупка исчезнув в удлинившемся спектре сырого света. Мир резко свернулся ватманом бездонной пустоты, потеряв координаты с расправленных углов кипучей магмы и вдруг все стало снова вровень. Неуловимое мгновение упорядочило хаос, растворив оперон воздействия под пластами грунта. Река расплеснулась, неотвратимо набухая водой, безудержно погнала вздувшуюся волну и спущенные шлюпки взлетающие возле катера напоминали канапушки на раздутой синеве щек.

Ливень окатил накаты кровли опорного наблюдательного пункта. Стены окопов сделались скользкими от дождя. В тени омытых деревьев было прохладно и сыро. Неведомо откуда взявшийся туман пух сырым войлоком и клубился подстерегая яркие краски леса.

Тяжелое как мокрая шуба небо тесной расселиной внезапно расступило сшибающиеся тучи и выпустило затворника – белое маленькое комплексующее светило. Холодное серебро капель украшало мелкими отблесками дорожку потеков на потолке. Водная взвесь дребезжала колеблясь и мерцая.

В разрыдавшейся непогоде, во всей этой чересчурности о Роне словно позабыли. Ненормально беззвучная гроза сполохов металась сырой изморозью по перелескам. Глухо шлепали о берег волны, передразнивая сердцебиение в его груди. Он прятался в темном углу, пока Пешеван не воззрился на Рона.