Текст книги "Статус неизвестен (СИ)"

Автор книги: Юрий Шубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Хавада уронила тарелку и запричетав полезла под стол собирать разлетевшиеся осколки.

В наступившей на верху тишине Самородов взял со стола салфетку и небрежно вытер губы, скрывая гримассу недовольного смущения, вызваную серьезностью услышенной им весьма диковиной новости.

Астрел, удивленный и ошеломленный не меньше других, поднял взгляд словно ища поддержки на украшающие стены светские портреты своего прадеда, деда и отца, усопшего девять лет назад, незадолго до того, как с наследником Карэлом случилось это несчастье.

Двойной удар постигший его семью, скорбь от которого не утихла и по сей день.

Астрел был настроен на отказ, но чинить обиду таким гостям, да еще в своем доме, он не желал.

Слова не находились и неловкую паузу перемежающуюся скребучим шуршанием собираемых осколков пришлось прекрыть первым что пришло на ум:

–Мне так часто приходится смотреть внутрь человека, что дела внешние и мирские порой оказываются для меня упущенными. Я не уверен что стану именно тем, кто наиболее объективно вынесет решение адекватно истолковав идею "блуждающего права".

Из подернутого поволокой лоснящегося глубиной старческого взгляда на Астрела смотрели полные понимания глаза:

–Ежидневно мы принимаем неисчерпаемое число решений и не мучаемся верностью нашего выбора. Ваши сомнения мне ясны и близки. Всякий мало-мальски осторожный и основательный, на кого сваливается тяжкое бремя такой небывалой ответственности, в первую минуту пасует, стремясь уклониться, уйти из под тяжести предстоящего выбора. Добровольный и случайный характер решающей силы закона является его как слабой, так и сильной стороной. Карающей и милосердно амнистирующей одновременно. Присяжный в одном лице ничем не хуже дюжины толкователей буквы закона. И не надо этого опасаться или видеть в том порочную безысходность. Одна единственная капля хранит в себе информацию за целый океан.

Наконец собрав последние осколки битой тарелки Хавада понесла их на кухню переливая бедрами крепкий высокий зад.

Астрел отвернулся и задумавшись посмотрел на улицу. Однообразное касание мрака каменных стен за окнами широкой ладонью прекрывало газон и пестрые цветочные клумбы кустисто встопорщеные яркими белоснежно-белыми бутонами, заглядывающими в стрельчатые остекленные проемы. В иной, блозоруко недосмотреный мир. Имеющий место быть и бывший на своем месте.

Неспеша с ответом Астрел перевел взгляд на жену, но Эмили, едва заметно качнув расслабленой кистью от себя, предоставила мужу решать самому. Как бы махнув на него рукой и спрятав тревожные руки в рыхлые клинья юбки.

Сам.

Прозрачные кружева с тончайшим веерным рисунком как и все платье из вентажной, лиловатого оттенка вуали благородным сумраком прятали ее нереализованные желания за состоянием вечного ожидания, присущего любой женщине.

Ожидании, в отношении себя, мужского поступка.

Усталые, много повидавшие и пережившие глаза главы города наблюдали за этим немым диалогом супругов. Его толкало смутное, но вполне определенное ощущение, что концентрация на предмете дела победит мативы уже заготовленного отказа.

–Вы знакомы с "идеей обрушения"?– Обратился он к Астрелу и не утруждая себя ожиданием ответа продолжил.-Военно-стратегические концепции очень быстро ветшают, природа остается без изменений. Толпа чиновников бессовестна потому что безлика, вростая в свое кресло как в наследуемый трон. Изменить ведущие к корупции правила невозможно. Коллективная порочная бессознательность предрекает крушение всему столпу государственного устройства. Неудачи кружат где-то совсем рядом и важно чтоб они не позвали себе на помощ торнадо, поднятый в небо океан, очещающий от всех обязательств. Пристрастившись к хаосу легче ловить рыбку в мутной воде, но им невозможно управлять. Подсев на собственные несчастья и виня в них кого угодно, только не тех кто в них виновен, целые государства исчезают с лица планеты подтверждая "идею обрушения".

Морщины-маленькие истерические коготки расцарапали усталое лицо старика, делая его ожесточенным:

–Любой открытый пост расчитан на доверчивых и, рано или поздно, будет обласкан. Власть разлогает и влечет продажных в свои ряды. Система сдержек и противовесов слишком латентна и не служит реальной преградой для умельцев обойти закон. Для преодоления этого и была создана новая система выборности решающего голоса. Персонифицируя его ответственность за принимаемое решение, и выводя из под давления свирепо озирающихся лоббистовне не успевающее среагировать, слабое человеческое естество. Сила "блуждающего права", главная скрепа государственности, как бы высокопарно это не звучало. Она позволяет вершить суд и принимать решения по совести, воплощая самое непредвзятое правосудие. Делегируя полномочия верховной законодательной власти "Правовержцу". Какую бы должность он не занимал, мы выделяем его из круговой поруки толпы. Ставя над всеми и обостряя силу закона.

Астрел смотрел в мудрые, утомленные глаза Дэниса Бодье Грациана и не находил повода для отказа. Он не готов был состязаться в столь серьезных правовых вопросах бледной риторикой, но расторопность сделки его беспокоила всерьез. И поэтому он сказал следующее:

–Не припоминаю когда это система добивалась могущества без порочности. Выходит что вся правда только в том и заключается, что вы на самом деле признаете за кем-то это право?

Старик был серьезен как никогда:

–Политическая воля-это порой самое жестокое проявление гражданской позиции. Это умение держать удар и сохранять курс в русле предпринимаемых в интересах большинства усилий. Это самый замечательный тест на внутренную порядочность,– и глава города добавил с той же спокойной, повествовательной интонацией:-Разве справедливо что жизнь на которую ты расчитываешь определяется кем угодно, только не тобой? Нельзя потеряться в истории, можно потеряться без нее, не проявив участие там, где ты являлся ключевым вероятностным фактором и упустил свой шанс. Опомнившись, почувствовав и пожалев только потом, когда твое мнение уже никого не будет интересовать.

Не зря старик занимал свою должность. Ох, не зря. Он умело подвел вертящийся на языке отказ Астрела к проявлению трусости, если не произносить много других похожих по значению слов, но ничем не обогощая смысл по сути, это так и было.

Давний соперник если не твой враг и не приятель, то в свидетели своей слабости ты возводишь его сам. В присутствии Самородова, Астрел, по целому ряду причин, хотя хватило бы и этой единственной причины, уже не мог отказаться и пойти на попятную.

Собственно, чего-то подобного ему и следовало ожидать, когда он дал согласие на эту встречу в своем доме.

Положив на скатерть равнодушные старческие руки Дэнис Бодье Грациан уже знал о своей победе, видел ее, но спросил для верности утяжеляя каждое слово:

–Сам ненавижу себя за это, но боюсь ответ мне надобен прямо сейчас,– и выжидательно замолчал.

То, каким тоном он это сказал положило конец любым колебаниям.

Проглатывая внезапную горячую сухость во рту и цепко глядя на старика Астрел озвучил свою мысль:

–Если вдуматься, вся наша жизнь одни обязательства и одолжения другим людям. Это мой дебют в подобных делах, но я думаю справиться с ним не хуже других. Безумие хранит любые ответы, поэтому я соглашусь.

Вот-вот должны были грянуть фанфары поздравлений, но скрипучий басок пехот-командера испортил наметившееся веселое продолжение:

–Предпочитаю чтобы мне в начале все высказали начистоту, прежде чем начинали водить за нос,– он со звоном отодвинул от себя тарелку и бросил в нее скатанную в комок использованную салфетку.– Если с выбором единовременного "Правовержца" покончено, я бы хотел перейти к делу не мение безотложному и важному,– Самородов дал понять что больше не уступит инициативу никому. Жосткая, рубцеватая складка освоившая уголки рта пехот-командера подчеркивала неукротимый дух зрелого, привыкшего повелевать мужчины.

–Вам не терпится задать какие-то вопросы?– С заученным дружелюбием поинтересовался глава города, про себя продолжая размышлять об избранности и амбициозности выбора.

Самородов натянуто кивнул:

–По роду службы в некоторых вопросах мне приходится быть более щепетильным. Ничто так не притягивает к человеку как тайна живущая в нем.

–И кто же ее носитель?– глава города понял, что без наводящего вопроса им дальше не двинуться.

–Вы.

Редеющие брови старца от удивления распахнулись в разлет и вилка с ломтиком мяса замерла на пол пути ко рту.

–От вас добра не жди,– предначертал свое будущее Дэнис Бодье Грациан и расхотел есть.

С холодной неприклонностью Самородов изрек:

–Умея так своевременно остеречь моралью и дать совет другим вы запросто пренебрегли если не своими, то моими обязанностями.

–Когда же я успел и коем образом ...

Чувствовалось что старик уже немного навеселе.

Самородов присек шутливую фамильярность его тона:

–Вы не сочли нужным явиться по моему приглашению, когда вас вызвали свидетельствовать и оказать помощ в широкомасштабном розыске.

–Позвольте, но я весьма занятой человек.

–Нельзя быть тем послушником, который возделывает только собственный сад.

Увядший рот старика округлился от изумления:

–Вы цытируете книгу-книг с такой легкостью и к месту, что я могу только порадоваться за наши карающие органы.

Лесть смазывает даже самых заскорузлых ревнителей службы и Самородов не выудивший еще и понюшки полезной информации решил подыграть старику.

–Я воспитан на секретах. Мастера развращать истину для меня хуже всякого предателя. Нужно обладать завидной выдержкой и не тревожным духом, чтобы вот-так, встретившись с вражеским десантером, один на один сохранить хладнокровие и остаться в живых.

Печать уважения и достатка отразилась на бледном старческом лице главы города. Ему польстили последние слова пехот-командера и он ощутил что-то вроде легкой эйфории и ему захотелось ответить любезностью на любезность.

Он немного трусил, к тому же.

–Там на берегу в рыбацком домике вы же с ним обмолвились парой фраз. Постарайтесь припомнить о чем вы говорили?– На костистой скуле пехот-командера заиграл едва заметный желвак.

–Со своей стороны я старался его не провоцировать,– заверил Самородова глава города:– Я пытался обезопасить себя и прекрыть сына, зная что вот-вот должен подойти патрульный катер.

–Вы были вооружены?– заострил вопрос Самородов.

По столу прошел легкий шепоток роптанья.

Голова Дэниса Бодье Грациана приопустилась и глаза едва заметно сверкнули из под бровей:

–Ведомый долгом я пытался воспользоваться дробовиком и остановить злоумышленника, но мое самочувствие не позволило мне заредить ружье без всякого шума. Он обезоружил меня, грозя порешить сына если я позову на помощ.– Глаза под тяжелыми, набрякшими усталостью веками потухли. – Мне трудно об этом вспоминать, говоря об этом я вновь испытываю неловкость и унижение, которое пережил тогда.

Ни в коем случае старику нельзя было дать расслабиться и Самородов принялся наверстывать почти упущеную возможность получить хоть что-то. Пехот-командер торопливо забубнил:

–Что он сказал? Как держался? Может быть называл имена? Он что нибудь взял кроме дробовика?

–Да ...– едва слышно пробормотал быстро захмелевший старик.– Он забрал мешок-холодильник. Много взял, целый рулон. Все что лежало на полке,– и глава города поднял вздрагивающую руку указывая на воображаемое место.

–Теперь слушайте меня очень внимательно,– Самородов подался вперед.– От впечатлений зафиксированных в панике нельзя требовать полной обьективности. Постарайтесь припомнить, он просто наткнулся на рулон, повертел, подумал и только потом решил взять или искал его?

Старик затряс головой:

–Искал конечно. Знаете,– старик задумавшись каснулся пальцем бледной щеки,– он даже переменился в лице от радости что нашел то, что хотел. Нет, он бережно так засунул его за пазуху. Точно говорю. Это я хорошо помню,– уверенно ответствовал старик.

Люминесцирующее жидкое пламя светильников уменьшало пространство, соударяя взгляды притихшего застолья. Кристалические вкрапления зрачков в застывшие глазницы лишь подтверждали наступившее напряжение.

–У них на руках мертвый груз,– безошибочно догадался Самородов, прорвав тишину короткой неприветливой паузы. Соединенные теперь вместе эти факты не допускали другого толкования.– Жаль что вы поведали мне об этом пустяке только теперь.– Бледная гневность их лиц была неотличима.– Как вы не поймете, искать даму с собачкой-одно, разрознено бродящих под видом гриборезов-другое, а трех воинов с упакованным в термополяризованный мешок мертвецом-третье. Вы для себя разницу понимаете?!

–Не понимаю и понимать, представте, не обязан!– нахлынувший гнев вернул главе города ясность мысли.– Иначе бы с этим делом мог справиться всякий, не посвящая тайной службе всю свою жизнь без остатка. Вам на интуицию операться приходится, а она не зарекалась никогда вас не подводить. Вот штука какая!

Размолвка намеревалась перерости в ссору. Астрел, по праву хозяина дома, решил приструнить спорщиков, но Эмили, так и не присевшая за стол, неожиданно оказалась позади, положила руки ему на плечи и погладила, слегка зжимая ладони, точно сметая отрицательную энергетику и одновременно опираясь на плечи мужа.

Черные, как тропическая ночь, зрачки Самородова копили грозовую бурю. Он как загипнотизированный смотрел на ее руки, которые еще не выдавали возраст, оставаясь прекрасными. Но твердая преданность наиглавнейшей, запущеной в работу мысли заставила его вернуться к главному, ради чего он и посетил этот дом. Самородов едва сдерживая ярость смял скатерть под столом, от чего тоненьким причитанием забрякали, задребезжали хрупкие столовые приборы:

–Бросте дешовый атракцион, Грациан. Правду видно говорят, что в новом теле вы, за дряхлостью, многим гайкам в голове слабину дали.

–Господь непосильного тела не дает,– вдруг вступился за старика его преподобие отец Акветин.– Создатель не выбирает, он жалует либо корит по делам твоим. Ибо сказано в книге-книг "наука ведет, Бог хранит, а ратное ремесло укореняет волю",– Полные певучей стройности слова отца Акветина межой пролегли между спорщиками, не позволяя им распаляться и входить в раж.– Пока жизнь не отнята-живи в том образе который дан. А как придет пора душе иное тело искать, уповай на волю Господа. И в выборе новом себя не теряй. Будь хоть дева ты, хоть старец, хоть малец, хоть удалец. И гладкая кожа и морщины на роже-все одно, Богом поменяно, а судьбою выбрано.-Румяное лицо его преподобия лукаво щурилось и всем видом своим призывало к миру.

Роскошь быть злым и добрым, скупым и щедрым, по всякому разным, закоснев в своих представлениях что можно, а чего нельзя глава города и пехот-командер оба считали, что их поведение не противоречит представлению о праве и справедливости.

Остановитесь оба. Дальше ехать некуда. А их уже понесло друг на друга.

Глаза старика тонули в глубоких темных впадинах, а вылетавшие из сузившегося, посиневшего рта слова напоминали яростный плевок ствола. Он мало что воспринял из того, что сказал его преподобие. Он жаждал отыграться и закусил удила, строго со злинкой крикнув:

–Как вы посмели говорить со мной в столь дерзком, издевательском тоне?!

–Помилуйте, о манерах ли сейчас речь,– тем же злым, возбужденным тоном взревел Самородов.– Вы так пылко и убедительно объясняли Астрелу суть обязанностей гражданина перед государством, что, для наглядности, позабыли упомянуть о собственной безответственности. Доложи вы о термополяризованном мешке своевременно и весь розыск вражеских десантеров мог бы завершиться по горячим следам.

Глава города с таким неподражаемым всезнающим укором посмотрел на Самородова, на который способны только старики. Бесконечный танец света на геометрически выверенных гранях кичливого камня на шейном платке, казалось душил гневом иссиня-белое бескровное лицо. Его голос сделался скрипучим и опасно тонким:

–Это вы то говорите мне об ответственности перед обществом,– глава города приткнулся хилой грудью к краю стола и принялся безостановочно выкрикивать:– Хватке и методам костоломов вас даже учить не надо, сами до всего доходите! А тут вам подсказки да пророчества кликуш занадобились. Одержимые собственной значимостью вы больно ретиво забераете. Все под вас стелись и урона не йми,– старик щурился и не замечая того, чуть заваливался на левую сторону.– И беды не видать, а нужники на целую рать накопаны! Дорог вам мало, вы выпасы окопами перерыли и пахотную землю гусеницами перекатали да салярой испоганили. Людям в лес ходить не велено, а у многих с лесного промысла вся семья кормится. Чуждые вы какие-то. Взболомошенные. Своих пуще недругов роптать заставляете. А потом диву даетесь от чего от людей помощи не видите!

Самородов только крепче стиснул челюсти и смотрел на старика с таким видом, словно ослышался, затем холодно и резко спросил:

–Так вы не по недомыслию, а из обид и убеждений своих розыску помогать отказывались?

Старик кинул мгновенный негодующий взгляд:

–А вот так подводить не надо. Не нагнетайте. Все вы прекрасно поняли,– тревожная, дребезжащая нотка в голосе все же выдала его испуг: -Что вы за человек такой ... и не зря вас "валерьянкой" прозвали,– не удержался глава города, выпаливая все под чистую:– Не умеете вы с людьми разговыаривать, Самородов, вот что я вам скажу. Маякам не верите, берегов не видете и брода не знаете. Все нахрапом норовите, а в итоге дулю зрите.

Теперь пехот-командер понял отчего глава города заваливался на один бок. Самородов был уверен что загляни он теперь под стол, то увидел бы направленную в свою сторону, сложенную из скрюченных старческих пальцев фигу.

Все выглядели смущенными и немного выбитыми из колеи. Прямо по коридору в проеме комнаты появились две детские головы Сати и Юджина. Взгляд исподтишка. Им интереснее всех, в благопорядочном доме не часто такое увидешь. Вне себя, прищелкивая языком, Хавада загнала их обратно.

Торжество жизненного опыта над искрометной непоседливостью чад.

Нерешаемое противоречие пытаться закруглить неокругляемое.

–Довольно. Выполняйте работу которую вы считаете своим долгом. О своей мы побеспокоимся сами,– Самородов встал, резко отодвинув стул, пронзительно скрипнув ножкой по полу. Его высокие, неуместные двигающиеся ботинки напоминали печные трубы.

–Я провожу тебя,– выигрышным движением гибкого тела Эмили отделилась от откровенно свирепо взирающего на Самородова Астрела и пошла с другой стороны стола, по напрвлению к прозрачной веранде.

Темнота ночных закоулков обнимала дом.

Они шли к выходу паралельно, не касаясь друг-друга. Как два засекреченных агента, которым за короткий отрезок пути, оставаясь на глазах, нужно успеть приватно сообщить самое главное.

Как безоговорочно решительно хлопает стеклянная дверь.

Позади.

Скользящая, играющая ткань. Круглая ключица под тонкой кожей. Из выреза выбивается светлая полоска кружевного лифчика.

Заостренный укол счастья.

–Если бы ты развелась с ним, мы бы сэкономили массу времени.

–Не дерзи,– Эмили встряхивает волосы.

Ему хочется как голодному досыта наглядется на нее.

–Что в нем есть такого, чего не нашлось во мне?

Эмили не поворачивается и ему достается только упрямая ямочка на щеке:

–Он основателен как крепостная стена. В нем надежности на сотни осад.

Электрический разряд в голове. Все слишком оголено чтобы не ударить его. Не закоротить.

–А я? – он почти жалеет, так ничтожно прозвучал этот вопрос.

–Ты не замочная скважина, чтобы мне в тебя заглядывать,– словно не заметив двусмысленности вопроса отвечает Эмили. Она сердита и этим хороша еще больше.

–Боишся увидеть во мне нечто, от чего не сможешь отказаться?

–Совсем нет,– она выдерживает его долгий, как один сплошной намек, взгляд, но так и не смотрит в его сторону.– Тебе интересны только победы. Ты ищешь сильные решения даже там, где можно достойно отсидется и переждать. Сдерживать осаду для тебя позорно и муторно, а повседневная семейная жизнь почти целиком состоит из одного терпения.

–Замечательный предлог для самых сокрушительных заблуждений. Ты в образе который выбрала себе сама и он тебе льстит.

–А твои амбиции всегда нуждаются в авациях.

–Все шутишь, а я припоминаю, как же, ты с детства любила перечитывать сказки. Но я не предпологал, что героям из книг нет места в твоем сердце.

–Я их побаивалась,– не стала скрывать Эмили и это был самый долгий из ее взглядов, которого он ждал для себя весь сегодняшний вечер.– Девушкам полезно и нужно бояться отважных забияк, чтобы потом локти себе не кусать.

Самородов поморщился:

–Не пытайся меня одурачить.

Эмили промолчала.

Ее улыбка была вежливой, хозяйской и выпроваживающей одновременно.

Когда он совсем уже собрался уходить она вдруг сказала, как бы стороной:

–Не обижайся.

–Пустяки какие,– Самородов толкнул входную дверь и следом выпихнул себя, невнятно попрощавшись.

Погруженные в непроглядную темноту кусты плетеными пустотами сторожили крыльцо. В мелких выщербленах ступенька запавшей клавишей держала самую печальную ноту на свете. Неразличимую в своем одиночестве.

Десонанс сред.

Ульрих, сидящий привратником у входа, вскочил со скамьи, оживив тени уличных фонарей. Он что-то спросил у Самородова, но тот не услышал его. В голове улей, а под ложечкой подсасывало неуемное чувство досады.

Все та же одинокая нота. Ее молчание доносится издалека, отдаваясь в голове с задержкой. Протяжным эхом.

Не оно ли попридержало так и не начавшийся дождь?

И уже пересекая дорожку света на блестящих плитах храмовой площади, подходя к автомобилю с бессмысленно выпученными глазами фар, пехот-командер отдал прорвавшийся в сознание приказ:

–Немедленно, по разыскиваемой групе, разослать новую ориентировку ...

ГОРЯЧИЙ СКОЛЬЗ

Закат оталел. День быстро сходил на «нет». Застрявший в сырых ущельях туман разбухал выползая на опустевшую к ночи дорогу. Прошли бесконечные минуты после заката, затем медленно навалилась тьма. Отполированный кварц ночи отблескивал вкраплениями пиритовых звезд. Совсем как на Земле. На Перво земле. Вытаращеные, ожерелые, чужесветные звезды. Пахло чужбиной и было не страшно от того, что все происходило не в отчем доме. Словно не с ними и не за их счет.

Постоялый двор расположился на проселочной дороге, которая пролегла паралельно тракту, но несколько западнее. Весь вечер занимались наблюдением. То из за дровяного сарая с односкатной крышей, то хоронясь за скотным обнесенным жердями выгоном. Присмотревшись к поведению возницы космодесантники решили что он не соглядатай. Не из тех. Слишком много сил, времени и нервов уходило у него на ругань со спутницей, приходящейся, по всей видимости, ему благоверной.

Опрокинулся, перевернулся за горизонт умирающий день, стало так темно, что они могли лежать почти не скрываясь. Яростно лаял и рвался на цепи пес. Чуял. Ложа на траву глубокий след света через приоткрывшуюся дверь с кухни постоялого двора вышла бабенка в переднике. Цыкнула на пса и опростав деревянное ведро направилась к бетонному кольцу колодца. Заскрежетал цепной ворот и белые пухлые руки нырнули под дощатую кровлю, слегка расплескивая ледяную колодезную воду. За выгородкой в стойле шевелилось что-то теплое.

Потемнелый тес перестроенного скотного двора прекрывала двускатная кровля. Между балок возле потолочной плахи распологалось духовое оконце. Вместо звезд в него заглянул Парс и перекинувшись с помощю подсадивших его Иллари и Рона изнутри отодвинул заложенный на ночь засов. Сиплый клокочущий лай надпарывал полусонную тишину.

Сумрак лежал по углам как прибитая дождем пыль. Одомашненая чужой рукой темнота. Густой, пахучий запах живности. За щелями перегородки тревожно зашевелилась матка с телятами, сердито царапая мшистыми рогами скрипучие доски. Неошкуреные бревна потолочного перекрытия бахрамились отслоившейся корой.

Они старались не выдать себя ничем, говоря по одному и только шепотом.

–Ты когда нибудь доил корову?

–Это очень просто. В начале двумя пальцами берешь за то,что кажется тебе соском и остальными начинаешь жать на него слегка оттягивая вниз. Потом бык легнет тебя в грудь вышибая дух и можешь расслабиться.

–В этом деле тебе равных нет.

–Вышибать дух?

–Нет, ласкать быка.

Почесав языки космодесантники забрались на сеновал. Трава прела отдавая свой ровный жар измотанным человеческим телам, порошила лица. Теплое шуршащее сено пронизывал сладкий аромат абрикосов, нарцисов и миндаля. Там же блуждал вересковый флер, дикая горечь полыни, терпкий деребящий горло запах коньяка, напоминающий аромат можевельника и свежеразломанного хлеба. От стен примешивалась пахучесть лесных смол. Соломенная подстилка разносила отдушку степной резеды и перечной мяты.

Испытывая невыносимую легкость бытия троица начинала одуревать от такого букета как от макового отвара. Реакция растекалась ароматным ветром в голове, но, возможно, это был просто голод.

Удел того кто разучился спать-превращать явь в свои сны. Совершенно осовелый Рон скатился с сеновала, отряхнулся и пощел вдоль пустых выгородок. Большие круглые пылающие зрачки, как пара сиамских лун, выплыли из темноты и уставились на Рона. В тесном загоне в воздухе, как будто за секунду что-то сдвинулось, прояснилась точно такая же вторая пара удивительно круглых горящих глаз.

Озноб нахохлил затылок космодесантника. Уродливо кособочась Рон смахнул спиной со стены сохлые разрывы коры. Огромные косматые звери балуясь и нежась урчали наивно вытянув гордые шеи в сторону человека. Ноздри наполнились острой мускусной вонью их помета.

Ни одной самостоятельной мысли не просматривалось сквозь пелену усталости кроме скорых по горячке оскарблений.

"Ну матюха,"– выругал себя Рон:"Ездовых кошек перепугался точно пылкая гимназистка". Зато сонливый ступор как рукой сняло. Бодренько так себя почувствовал и ухмыльнувшись на собственный счет двинулся через вторую дверь на улицу в доносящийся прихотливый хор голосов ночных насекомых.

Постоялый двор погрузился в сон. Рон вернулся сияющий, неся глубокую миску где схватились жиром мясо, картофель и капуста с размоченным в них хлебом. Им казалось что они никогда не едали ничего вкуснее. Когда животы придавило сытое мленье Иллари повертел мятую облупившуюся миску и недовольно прошептал:

–Тарелочку на стол можно было выбрать и познатнее.

Рон заторопился обьяснив спешку тем, что не хочет на ночь глядя портить отношения с хозяйским псом, у которого он стянул пологающийся собаке ужин. Иллари и Парс так и не поняли шутит Рон или говорит правду.

Не все ли равно.

Иллари ленивым шепотом послал Рона к такой-то матери и с ожесточением попросил добавки.

На этот раз Рон вернулся еще быстрее и подал знак затаиться. Они зарылись в копну поглубже, приготовив ножи.

Распахнув скрипнувшую ржавыми петлями дверь ( у Рона такого не было, он с этим как-то боролся, наверное приподнимал ), ослепляя ночь выставленным вперед фонарем вошел мужчина. Притолока оказалась низкой и, переступая порог, вознице пришлось пригибаться. Капюшон плаща был откинут и лежал складками вокруг его шеи. Скошенный свет большого конюшенного фонаря серебром пламенил заканапаченые мхом щели меж бревнами. Кошачьи зрачки сузились, трапицевидные морды кошек потянулись к вознице. Полосатые тени перегороженного стойла дрожали в неверном двигающемся свете высоко поднятого фонаря.

Будучи начеку и следя за каждым даже самым неприметным движением мужчины Парс машинально отметил как рифленая подошва ботинка возницы оставила в жидкой лепешке навоза четкий рисунок в виде начисто обглоданного рыбьего скилета. Огромные подпиленые клыки кошек сверкали устрашающей белизной. Пасти заблестели обнажившимися костяшками зубов. По плотно вьющейся шерсти при каждом вздохе пробегала волна радужного света. Раздувая шеи и раскрывая пасти усаженные острыми пластинами, косматые кошки потянулись бархатистыми носами к поилке. Возница повесил фонарь на крюк и стал, придерживая круглое дно, выливать в крын полное молока ведро. Он очень ласково по домашнему называл их "кисами". Раздирая когтистыми лапами подстилку массивные коренастые звери как шаловливые котята мило жмурились и локали из поилки теплое, желтоватое от жирности, молоко.

–Отучи кису сметану жрать. Отучи бабу мужем не понукать,– о чем-то о своем беззлобно бубнил возница, почесывая за ушами урчащих кошек.

В духе местных традиций полный сельского очарования быт.

Было в том что космодесантники придумали сделать что-то поразительно ветренное. Проскочить на дурака входило в их планы, но не имело серьезной состоятельности военной операции. Перепроверяя почти неисполнимый, похожий на трюк, план завтрашней задумки Иллари успокаивал себя одним: " Тот кто все время бабу на уме держит в гроб доглядываться не станет".

Реши спецназовцы что возница подошел к их тайному убежищу опасно близко и человек был бы убит. Напряженные ладони космодесантников прекрывали возможный отблеск обнаженных десантных ножей. Большая флегматичная корова с широкими винтовыми рогами повела острыми ушами-раструбами и настороженно и печально посмотрела огромными талыми глазами на разворошенный сеновал.

Отвернись, дура.

Но корова была не дура, потому не в ущерб пищеварению тщательно и долго пережовывала подхваченный из клети пучек травы. Презирая их как с брезгливым раздражением презираем мы сами шебуршащихся в нашей еде ... предположим мух. Ее толстые коровьи ноги напоминали стебли сушеного табака и на них жгутами проступали вздувшиеся жилы.

На столь близком растоянии трансляторы маскировки одежды были бесполезны и даже вредны, телекомная ткань могла бликовать. Свет конюшенного фонаря позволял разглядеть так много, что космодесантники казались себе выпирающим кадыком среди всклокоченной соломенной седой бороды, как все чего касался свет фонаря.

Поддавшись их немым уговорам возница оправдал надежды и сохранил себе жизнь убравшись восвояси и ни разу, обозначив в отношении позицию, не оглянувшись туда, куда не следовало смотреть.

Дверь затворилась и ночь вернулась внутрь, защитив не хуже любого иного пространства. Все переживаемое и пережитое звучит просто и как бы само начинает истекать из тебя удаляя из души ложь. Приходит время и каждый мужчина принимает решение за что стоит бороться в этой жизни. И чем серьезней твое уважение к себе, тем выше цена за выбраный тобой путь. Но все начинается с чего-то и это что-то просится в разговор, словно перепроверяя чистоту собственного, однажды принятого решения.

Куда-то испарилась непомерная усталость и захотелось поговорить, возвращая смысл почти позабытому. Вспомнилось. Прошлое выходило из глубины словами несущими на себе отпечаток памяти, как недосягаемый жар звезд кучно застывших в слуховом окне, как дырочки в мишени.