Текст книги "Статус неизвестен (СИ)"

Автор книги: Юрий Шубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Они прошли между поваленными стволами и хрустко преодолели сохлую кучу валежника. Молодые, разлапистые карликовые побеги оттягивали задетыми ветками не учтенную толику силы. Из каждого.

Иллари нерешительно вздохнул, не зная как в себе соединить два знания об одном идущем рядом близком ему человеке. Рон подавил в себе не произнесенную суть и тихо сказал, отвечая разом на все нынешние и будущие косые взгляды:

–Я тот же и я с вами, как бы вы это не понимали.

Никто не остановился. Шелест ветра лепетал в вершинах. Космодесантники миновали глухие закоулки леса и видели просветы, где маячил его редеющий край. Стена леса, служившая спецназовцам долгое время спасением, заканчивалась. На открытом месте вечер отступал, но они продолжали идти вперед.

Заявление Валерия Самородова резервам, патрулям, блокпостам, кардонам, оперативным группам и соединениям регулярного базирования вещалось через спутник, рассылая сигнал по закрытому каналу связи.

Стауэр Шефильд подстроил регулятор вслушиваясь в заключительную часть выступления пехот-командера:

" ... Мы, и так и эдак, заслоны многорядные выстраиваем и позади подпираем. По их следу катимся, дыханием потные затылки мажем, а они словно завтрашний день знают и ходом идут ничего в себе не теряя.– Голос Самородова был нервным и резким, но речь, несмотря на всю ее пафосную атрибутику, соответствовала реально сложившейся обстановке.– ... дорогу из под ног половиком выдергиваем, а остановить не умеем.– Последние слова Самородова напоминали заклинание.– Они умные и опасные. Они не знают другой религии кроме победы, поэтому такие везучие, черт возьми. Поймайте, добудьте мне их!"

И как ответ неведомых сил в каком нибудь километре от Стауэра прогремела автоматная очередь.

Несколько разосланных в разные стороны поисковиков устанавливали возможное место ночевки вражеских диверсантов. Стауэр Шефильд обладал цепким, хорошим, тонким глазом. С крепкой готовой на взрыв пластикой, он подхватил прислоненный к дереву автомат и внимательно проследил за стаей испуганно галдящих взметнувшихся в небо птиц. Отключив новенький приемо-передатчик и спрятав его в твердый чехол он внимательно вслушивался, ожидая, не повторятся ли выстрелы. Определив направление, поисковик почуял поживу, ощущая присутствие врага равного и правильно опасного. Стауэр пошагал и быстро перешел на бег, стремительно ускоряясь, точно сорвавшаяся с поводка свирепая гончая.

Среди травы едва виднелась железнодорожная стрелка и прикопанные ребра шпал. Квелые космодесантники расстегнули ремни истязающие тела как вериги. Ранцы грузно шлепнулись. Иллари не без труда разогнул онемевшую спину:

–Подскажите-ка, я, право, в затруднении: что еще делает нас такими жалкими и беспомощными кроме нашей работы?

Рон и Парс отмолчались. Надрывно-тоскливое цвирканье сверчка ответило за них.

Брацкая общность боевых товарищей решила что время для трудных бесед неподходящее.

Они завершили внешний осмотр который собирались произвести еще на ручье. Иллари оказался самым невредимым из троих. Ранки от речных пиявок на ноге Парса затянулись. Но от полученной контузии на лице было множество синих кровоподтеков-следы отлетевших при взрыве мелких камушков. Черная корка крови на мочках и скулах отмылась, но запеклась в ушных раковинах.

Кроме незначительных ссадин Рон был ранен в левую руку. Пуля зацепила по касательной, надорвав верхние ткани мышц.

–Плохая рана. Много крови потерял,– сетовал, цокая языком Иллари, отбрасывая разбухшую от крови временную повязку. Рон вытянул ноги, раскрепощая забитые мышцы, и чуть прикрыл глаза. Держа за жесткую лапку, Иллари опустил букашку прямо в кровяное пятно. Приток теплой крови заставлял механоида включится в работу. Если его обманывали и опускали в обычную теплую воду он исправно оживал, но вскоре, проведя анализ, обижался. Перекидывался на спину и притворялся дохлым. Жук штопальщик повел усиками, будто окинул взглядом всю рану. И выпрыскивая ввел из кольчатых лапок под кожу Рону смесь антисептического и анальгетического действия. Жук бойко перебирал подогнутыми лапками, измазав перламутровое брюшко растекающейся человеческой кровью. Он цыркнул нитью, пропуская-простреливая первый стежек. Края раны стягивались. Мандигулы МБ ( Механоида Букашки) совершали мелкие ловкие движения, оставляя аккуратный ряд стежков. Боль уходила в необъятную даль. По телу судорогой растекалось расслабляющее удовольствие.

Иллари и Парс присели пониже и порывшись в аптечных спец пакетах вкололи себе мышечный релаксант. Вскоре приятная истома от действия обезболивающих препаратов бальзамом разлилась по всему телу.

Смыкание крохотных штопающих клыков на руке Рона с невероятной быстротой и проворностью клало стежек за стежком.

Исцарапанные ладони Иллари прятал,как бы стыдясь своих ран, но Парс оказался настойчив и упрям. Когда Иллари надоело протестовать и он напрямую спросил какого ражна Парс к нему привязался, тот с усилием, но довольно трогательно ему ответил:

–С-сэ-стар-р-рый с-стал, в-вэ-сех л-л-люблю.

Они напылили на его ладони из обеззараживающего баллончика дышащий слой искуственной кожи. Это их примерило и окончательно расслабило.

Чтобы не отупеть окончательно Парс решил обследовать ничем не примечательную ветку заброшенного тупика, где они решили остановиться на ночлег. Шеренга бетонных фонарных столбов почетным караулом провожала его вдоль насыпи за которой находился кирпичный пакгауз. Козырек разоренного склада, заплатанный ржавым железом, отсекал шафрановый свет заката. Парализованная ржавчиной дверь едва приоткрылась. Парс заглянул внутрь. Сквозь выбитое окно падал луч света, освещая черные, пропитанные в креозоте бревна и спекшиеся рулоны рубероида. Ржавелые усища рельс упирались в тупиковую насыпь. Сквозь платформу неподвижной дрезины проросла трава, окутанная мелко суетливым дребезгом фракеновских цикад. Все ржавело и разрушалось. Сожженная перекисью времени и забытья обветшалая табличка "Не стой на путях." в тупике смотрелась как-то особенно бесполезно. Дальше шел бурьянный пустырь и начиналась кромка леса. В другой стороне, возле куста прищепленного линейкой перрона, лежал Рон и так же рядом облегченно, стараясь его не задеть, плюхнулся Иллари.

Букашка белошвейка заканчивала штопку обнаженных тканей.

Иллари барахтался в море противоречивых побуждений и буквально валился с ног от попыток сделать вид что ничего не произошло. Не сильно подлизываясь, но и не без этого, он завел шутейный разговор:

–Ты за МБ поглядывай. А то он, грешным делом, вскроет твой шрам от аппендицита.

Рон морщился но молчал, стараясь меньше шевелиться, чтобы не мешать жуку механоиду бинтовать рану, точно паучку спящую муху.

–Это еще ничего,– с поддевкой и досадой что ему не ответили, продолжал хохмить Иллари:– Говорят, на случай радикальной смены планируемой легенды агента, в жуке встроена программа по перемене пола пациента. Сейчас дрогнет, ошибется и вколет тебе предельную дозу анестезии. И когда ты очухаешься,– Иллари продемонстрировал конкретный отсекающий жест,– кружевное белье будет плотно и притягательно гладко облегать твой венерин бугорок.– Он засмеялся, приглашая Рона порадоваться шутке.

Рон через плече посмотрел на Иллари и вежливо единожды улыбнулся ему, отравляя своим торжествующим присутствием не собираемое в оценку событие. Он сполоснул из фляжки дрыгающегося механоида и положил в круглую коробочку, между двумя кружочками пуховок, похожих на те, что из пудрениц. Плотно закрыл крышку и потряхивая коробкой перед своим ухом изрек:

–Никогда не сомневайся в порядочности человека к которому ты привык безбоязненно поворачиваться спиной. Обижая судьбу-можно оскандалиться самому,– Рон неожиданно легко поднялся, как порхнувшая с цветка бабочка, ощущая как его оцарапал сухарик взгляда Иллари и стал натягивать куртку.

Ветер ерошил траву и стояла звонкая тишь, как последнее эхо вагонных сцепок.

Вероятно Рон обладал силой убеждения и не оправдывал слабости, потому что сам был, по своему, слаб.

Низкое солнце простреливало рельсы, кое где сохранившие горячий мельхиоровый блеск.

Иллари повернул носилки с телом Крейга к себе лицом, просто чтобы убить нехорошую, недобрую паузу. Крейг лежал тихий просвечивая сквозь термо пляризованную ткань. Натянутый мертвой сосредоточенностью. Пугающая белизна, не живая, выпирающая окостенелось скул, носа, подбородка. Невосприимчивый к любви или страсти, ненависти или страху, благонадежности или смирению. Обладатель тайны подвергает себя серьезной опасности. Убив себя он обезопасил этим и тайну, умершую вместе с ним. Он не опасался и не волновался по этому поводу, потому что не чувствовал и ничего не мог подсказать своим товарищам. Он был возмутительно спокоен.

Зловеще прост.

В коктейле взгляда Иллари бродил градус затравленности, замешанный на возмущенном бессилии от потери компетентности.

–Кто у нас командир, Рон?

–Ты,– будто не чувствуя в вопросе подвоха, ответил Рон.

–Нет он,– Иллари указал на тело Крейга.– Ибо только он исполнил свой долг и знал больше чем успел нам сказать.– Его странная манера разговаривать могла завершиться чем угодно.

Рон подобрался.

Иллари наклонил голову на бок и прищурившись, играя лукавого простачка, произнес:

–Или командир ты. Потому как говоришь меньше чем наешь, прибавляя нам забот. И если бы я не чувствовал за тобой этот грешок, то вырубил и разоружил бы без размышлений. Потому что командир, все таки, я!– на повышенном тоне закончил Иллари.

В лесу жалобно и тягуче прокричал ночной хищник.

–Послушай, командир,– Рон умышленно уклонился от разговора с пристрастием, кривясь и проверяя через одежду рукой свежезаштопанную рану.– Был за мной, помнится, один грех. Крутил я любовь с улыбчивой блондинкой, которая могла доводить до белого коленья, если бы не придерживала свой характер. А ее папаша, тут винить его не за что, вознамерился внести в наш с ней альянс определенность, к которому устремлена всякая женщина, именуемый браком. Только способ к которому он прибегнул оказался чересчур жлобским. Поскольку был он начальником штаба в той воинской части, в которой имел честь служить и я, то он без труда ловил меня на самовольных отлучках за ее пределы. Ему ли было не знать куда следовало послать патруль, чтобы сцапать меня возле дома его же дочери. Регулярность с какой я попадался на гауптвахту, видимо, по его представлению, должна была сподвигнуть меня на скорейшее предложение руки и сердца его заждавшейся дочурке. Ведь женатый офицер имел право жить с семьей вне казармы в офицерском городке за пределами части. Но ее папаша никак не мог понять, что если меня и интересовала связь с его прелестной дочерью, то только не родственная. Когда начальник штаба понял мою позицию, он холодно, со стальной крошкой во взгляде вымолвил: "Любишь, щеня, кататься, полюбишь и самочку возить." И отправил меня для перевоспитания на полигон, где я с такими же проштрафившимися, согнанными из разных частей, участвовал в экзаменовке оперативных провидцев. Вывезли нас в чистое поле. Строить не стали. Ну экзамен и экзамен. А вокруг тихо так и лишь колючки перекати-поле ветер мчит по изрытой воронками земле. Стоим ждем, смотрим куда нелегкая занесла. Кто-то нервно перекуривает. Тут привозят паренька без знаков различия. Из машины высадили, дверь захлопнули и дунула вся техника с такой скоростью, что нам совсем плохо сделалось. Паренек "петушка" под ремнем поправил и давай нами командовать: "Ты сюда, ты туда встань. Вы трое вообще подальше отойдите." А народ то всякий собрался. Начали его посылать. Он к самому здоровенному подходит и спокойно так, без нервов, говорит ему: "Через сорок секунд начнется артиллерийский обстрел, кто хочет жить, перестает вякать и начинает слушать каждое мое слово и выполнять мои приказы абсолютно точно." Все с опасным замиранием невольно засекли время по своим часам. И что бы вы думали, ровнехонько без четверти слышим протяжный в воздухе свист. Да как даст взрыв один, второй, третий, четвертый, десятый. Бежать некуда. Рвется вокруг. На землю попадали и лежим. Вроде стихло. А он отряхивается и разъясняет: "Не будем двигаться к нам пристреляются и накроют.– И начинает по шагам считать: Ты девятнадцать шагов прямо, вы пятеро до той воронки справа, ты восемь шагов, ты шесть."– И дальше меняет направление, кого ближе ставит, а кого поодаль. Словно в шахматы нами играет, решая многофигурную задачу с мастерством гроссмейстера. Тут новый залп. Мы опять попадали, но с ним уже никто не спорил. Кое где только ползком, где-то бегом. Дважды назад возвращались чтобы снова вперед пойти. Вся форма в просечках от осколков. Кому поясной ремень перебило, а на теле ни единой царапины. Так мы с оперативным провидцем на другой конец под арт обстрелом и перебрались. А под ногами еще в добавок и минное поле оказалось. Ну это мы уже только потом узнали. Так он за всех нас, с ним идущих, умудрялся учитывать разнос осколков от разорвавшихся снарядов и их поражающую способность. Плюс детонация мин со всеми вылетающими последствиями. Вот так! Поймет-кто не дурак.– Рон взметнул светлые брови, одолжил в памяти нечто, о чем забыл упомянуть:– Так сдают экзамены оперативные провидцы на профессиональную пригодность. По этой причине я оперативными провидцами не разбрасываюсь. Даже мертвыми.– Подчеркнул Рон.– До последней точки доберусь, которая Крейгом указана, а там посмотрим,– убежденно подытожил свой рассказ Рон.

Стволы деревьев по краю отливали медной корочкой света. Духовой оркестр зелено головых музыкантов ждал своей партии. Рон всей кожей ощущал поднятый ими ветер раздутой, емкой тишины.

Рон сунул руку во внутренний карман, опережая квинтэссенцию надвигающегося мрака. Он что-то достал и вновь стал подтянуто прямой и подчеркнуто бесстрастный:

–Крейг указал нам центр событий, ключевое место куда мы должны добраться не позднее пятнадцатого радовника.– Рон продемонстрировал зажатый в руке глянцевый листок, оказавшийся небольшим настенным календарем. Он поднял календарь над заслоняющим низкое солнце кустом, будто угроза света могла заставить бумагу выдать свой секрет.– Я сорвал его со стены в ракетном центре управления. Посмотрите, календарь военного образца и отпечатан сразу на двух языках, второй из которых-язык стороны с которой ведется война. Оккупационный вариант.

Иллари поднялся на ноги и взял календарь в свои руки. Парс отложил изучение тупика и тоже подошел вплотную.

Фракенский год был разбит по старинке на двенадцать месяцев и в названии каждого, как сказал Рон, язык фраков дублировался языком первоземлян. Вот список:

Ледомир – Январь.

Ветрохорь – Февраль.

Послабень – март.

Тальник – апрель.

Радовник – май.

Холомник – июнь.

Жарыч – июль.

Копнамет – Август.

Опадальник – Сентябрь.

Мывень – Октябрь.

Стыларь – Ноябрь.

Кованок – Декабрь.

Крохотные даты прошедших дней по микро перфорированной линии просечке легко отрывались. Календарь был оборван почти до половины. Последней «не ощипанной» датой стал день сегодняшний-двенадцатое радовника. У них в запасе еще оставалось три полноценных дня. Но пятнадцатое радовника было обведено двумя толстыми контурами. В ярко-красную жирную окантовку была вчерчена траурная черная рамка. Дата обведенная одновременно красной и черной каймой. Во всем календаре Фраков второй такой странной даты не было.

Загадки подстегивают самолюбие.

Парс ушел и вскоре притащил еще горячий, чуть измятый жестяной лист. Погрохатывая тот эмитировал раскаты грома, пока его торцом засовывали в щель между бетонными блоками перрона.

Сумерки надвигались так плотно и так низко, что казалось помнили запах прошлогодней травы.

Иллари постелил на землю плащ «крылатку». Рон вытряхнул на ладонь и бережно переложил в центр плаща хрустальную дробинку рекогносциратора. Парс лег и установил ствол хеклера на сошки. Он удобно пристроился и направил луч лазерного прицела на спектральную огранку хрусталика. Карта-развертышь лучезарно вспыхнула и повисла в воздухе, процарапав огненным резцом по голографическим изломам транспортные развязки дорог. Буковки названий проплывали по лицам космодесантников ползающим по раскинутому плащу, как мальчики вокруг игрушечного города составленного из ярких кубиков. Лист жести маскировал ломкое дрожание переплетающихся огненных жилок. Один глаз Иллари смотрел на Рона через букву "о", а другой через "и". Кружочек Норингрима соединялся с голубой ленточкой «Крикливой Грэтты». Отроги скалистых гор живописно устроились на пояснице. Спецназовцы отыскали на карте янтарную цепочку заброшенной железнодорожной ветки с зеленой пенкой леса вокруг. От нее до предместий Норингрима оставалось километров шестьдесят. Точка рандеву коричневой родинкой горела на кончике носа Иллари, нацеливая на результат.

-Тебе идут голубые усы и зеленая борода,– на подъеме, мирно пошутил Рон.

Иллари взглянул на него, резко нахмурившись:

–Глубокие краски несут волевое начало. Цветная полифония очень опасна для мужчины который пытается перекраситься в чужой цвет.

Если оскорбившему бросают перчатку, то товарищу довольно намека.

Даже сухой лист, падая, зашуршал бы громче, чем встал Иллари, заняв господствующее над всеми положение. Он не позволял себе обижаться. Это было его принципиальной позицией. Слишком важной и близкой была их цель и слишком быстротечным предел естественных человеческих возможностей.

Удерживая на лице маску самоуверенности Иллари отдал приказ:

–Первым не спит Рон. Вторым заступаю на пост я и последним, соответственно, Парс.

Рон послушно поднялся и подхватив свернутый спальник и автомат направился в сторону виадука. Птицы в кронах вскрикивали все реже и Рон шел по рельсам почти не озираясь.

Парс встал с оружием и подойдя вплотную, мотнув головой в сторону Рона, спросил:

–Н-нэ-не-д-доверяешь?

–Знаю,-обрушился, иссохся Иллари, как бы измаравшись во лжи.– Он честен с нами в деталях, но не в идее в целом. Обретая удаленность он хотя бы будет меньше давить на меня. Рон виртуоз и знает чем меня взять, а мне нужно подавить человеческую симпатию к нему.– Иллари устал и хотел есть, но еще меньше он хотел умереть:– У меня нет внятных объяснений, но есть опыт выживания, и он мне не врет.

Парс вскинул хеклер и касаясь губами приклада проговорил:

–Тэ-то-тогда пэ-п-прик-кажи в-вэ-выс-с-стрелить ем-му вэ сэ-с-пину и д-дэ-дело сэ-с кэ– концом,– точка лазерного прицела бегала по куртке удаляющегося Рона.

Даже не глядя Иллари понял что его берут на понт.

–Смир-рно!– приказал командир.

Парсу пришлось вытянутся перед Иллари и поставить хеклер прикладом на землю.

–Во первых не выстрелить, а по тихому зарезать,– назедал Иллари.– Во вторых, остается такое понятие как принцип необходимого знания и дозированности информации, который, если ты не забыл, гласит, что каждый знает только то, что ему полагается знать. Избыточная информация понижает шансы выполнения конечной задачи. Все ясно?

–Тэ-т-так тэ-т-точно.

–Тогда вольно,– уже без запала скомандовал Иллари.

Парс посмотрел на часы, улегся на плащ "крылатку" и больше ничего не выяснял. Сон был ему дороже. Иллари глубоко вздохнул и лег рядом, подпихнув ему и себе под головы по спальному мешку.

Ночь обещала быть теплой.

Длинная тень обтерханного полноприводника проваливалась в рытвины в клубах вихрящейся пыли, волнисто металась по дорожным ухабам. Каждый увертливый выпад машины преодолевал уродливость дороги, весело урча тактами двигателя. Фары сверкали неистово и возбужденно.

Самородов, не прощая ни себе ни другим, следовал заведенным для всех порядком. Армейский полноприводник, опасаясь демонстрировать себя работающим двигателем, притормозил в лесной просеке. Машина безропотно замерла и Ульрих заглушил мотор. Прятавшиеся звуки оживали в шорохе леса. Они перешли скромную развилку, спрятанную среди высоких деревьев. Пробирались пешком еще около километра сквозь непроходимые, заросшие вьюнком заросли и раздвигая клинолистые побеги. Пока что-то серое, молниеносно невидимое не шевельнулось сбоку и подало сигнал поворачивать.

На узком косогорчике зеленого мысика без шороха и шума, как овощи на не полотой грядке, лежали бойцовые чистильщики. Розыскники с мертвой хваткой, упорно ждущие приказа.

Настоящий следопыт убивает преследуемого ногами. Со всеми подобающими предосторожностями Стауэр Шефильд провел Самородова и Ульриха за выворотень дерева. Когда все трое легли в зеленый пушистый мох, обуютив позицию наблюдения. Из под ствола на стеклах появившегося бинокля прыгнули криволинейные отсветы. Окуляры двигались медленно, как ползущая по лицу муха.

Нагие, жесткие, немигающие глаза.

Самородов не торопился, он во всем любил конкретность и определенность. Все уголки были осмотрены накрепко. Безлесый пригорок, насыпь прижимающая растянутые плети рельс, пакгауз, светящийся прорехами склад, кромка леса и через воспаление заката нависающие фермы пешеходно-переходного моста.

–Только трое?

–Еще носилки ...

–Я вижу.

–Такие используют горноспасатели и спецназ,– старался детализировать предмет разговора Шефильд, отклоняя попадающиеся перед окулярами шефа стебельки.

Самородов медлил. Кровельное железо, шеренга бетонных столбов со спутанными клубками проволоки.

–Их форма сдохла?

–При таком износе зарядника трансляторы маскировки итак прослужили им слишком долго.

–Резидентура?

–Никаких попыток контакта с местными не замечено, да тут и нет никого,– увещевал "именинник".

Самородов надолго замолчал. Его червоточило беспокойство от той легкости с какой Стауэр Шефильд обнаружил место ночевки вражеской диверсионной группы.

–Третий, который залег на виадуке, представляет наибольшую опасность,– расставлял акценты Стауэр.

–База "Форавец."?

–Эскадр-командер Роззел дал добро на ночное десантирование.

–Держи на связи.

Самородов спрашивал, машинально сокращая фразы, целиком погрузившись в свои мысли: "Чтобы не попадаться нужно спешить совсем в другую сторону. Если взяться играть по чужим правилам, то и лучший может проиграть. Это была не война нервов, это была война импровизированных исходов."

В нем до сих пор не изжил себя тот неподатливый, противный упрямец подросток.

Самородов уточнял, задавая вопросы, и по всему выходило, что враги сильно устали и им уже на многое было плевать.

Пристальные линзы плавно прокатились от одного края леса до другого и вернулись к исходной точке. Пепельно-серые силуэты двух вражеских десантеров лежали за дрожащим маревом жестяного листа. Лаконичная эмблематика военной формы. Цвет хаки, стиль милитари. Даже во сне их лица оставались упрямыми и недобрыми. Рядом приподнятые планирующие носилки к которым пристегнуто нечто завернутое.

"Все сходилось. Перед ним была реализация данных разведки."

Пехот-командер опустил бинокль. У него осталось такое чувство, будто ему нехорошим голосом пытались давать добрые советы.

"Жизнь иногда оступается на самом интересном месте и у каждого решения есть свои последствия."

–Надо менять позицию,– выказал беспокойство Ульрих.– Ненароком солнечный луч бликанет на линзах бинокля.

–Погодим,– возразил Самородов.– Они итак почти трупы.

Виадук одичал, на занесенной в щели и трещинки земле прижилась трава. Растения вились по бетонным цаплям опор. Срезанные подчистую перила украшали заборчиком чей нибудь скотный двор или загон. Рон снова был один, лежа на занятой позиции виадука, подстелив под себя спальный мешок. Обладая обзорностью он терпеливо ждал, прогоняя пупырышки озноба. То что он испытывал Рон мог окрестить недомоганием совести. Мерзость одиночки, которому так трудно разыгрывать непредсказуемость.

В дреме лесной обживались войлочно-шинельные сумерки. Мрак следил за ним настороженными глазами, не понимая что, так или иначе, все равно отбрасывает тень будущего на "нет" окончившееся настоящее. Рон знал прогноз на этот погожий вечер как и многое другое. И поэтому не удивился когда услышал, как без снижения, высоким небом, прогудел транспортный самолет.

Бездействие-тоже испытание, устремляющее тебя к заветной цели. Украдкой, словно таясь от себя самого, он придавался тягостному ожиданию, зная что состоявшегося избежать невозможно. Тишина как будто наливалась тяжестью. Покоящееся до того пространство вдруг обступило со всех сторон, обжимая толстым серым воздухом. Гнула на тебе мост, тобой прижимая его к земле.

Рон изнывал, кутаясь в туманное настроение одиночества. Не отторгаемая, тяготеющая над ним связь товарищества нарушала узы долга. Рон продолжал делать дело, понимая междометия овеществленных судеб и деспотизм довлеющих над ним обстоятельств. Но Иллари и Парс чуяли чудовищную хитрость за милю и этим ни чем не отличались от него, знающего весь расклад.

Внутри екнуло.

Что-то вроде клочков ожившего тумана или дыма передвинулось в коротком рывке на опушке почти совсем темного леса.

Рон застыл, не доводя до конца начатого было движения. Отмеряя своей ротозейской слепотой некий обратный отсчет времени.

Пестротканные тени, впитавшие цвет жухлого эвкалипта, словно злым ветром несло размазывая в быстром движении размытую резкость. Рон со смертельной тоской фиксировал их сноровистое приближение. Теперь они летели как пуля посланная откуда то из далека. С самого дальнего конца чащи. Не шальная, а меткая и прицельная, точно посланная вдогонку тем убитым в первый день снайпером, стремительно пронизав собой все дни пути и нагнав запоздалой местью.

Военно транспортный самолет раздирал темную громаду неба. Накрениваясь и соскальзывая под гул крыла парашютист оступился в высоту неба. Ветер свистел в ушах кувыркая выпавших прыгунов в хаотичном порядке. Падая с верхотуры небес обтянутый спандексом парашютист рванул кольцо и его привычно подкинуло. Место высадки было на столько адресным, что каждый снижался по оптимальной формуле опыта, центростремительно двигаясь по спирали.

Двое промахнулись даже не успев как следует воспользоваться прибором ночного видения, зайдя слишком высоко. Усеченные купола парашютов скользнули в сторону, промелькнув угасающей тенью. Воздух был холодным и мглистым. Ошалело таращась третий промахнулся уже над целью и его купол, зловеще взметнувшись, миновал крышу склада.

Пучеглазые очки ночного видения с инфракрасным тепловизором "кошачий глаз" различили разогретую за день бетонную полосу виадука. Только четвертый парашютист полноценно доработал стропами. Капроновые плоскости меняли угол сочленений чтобы облегчить посадку. Серую форму распирали мощные плечи. Парашютист маневрировал на высокой скорости. Он промчался как спущенная стрела и сшиб Рона прямо на рельсы, где того тут же страшным ударом лишили сознания.

Чувство опасности моментально проскользнуло внутрь, напрочь срывая сон. Иллари упруго вскочил. Сумрак в тот же миг вспучился. Волна тройного одеколона цивилизованно шибанула в лицо, на много раньше чем ему нанесли удар локтем на встречу.

"Это провал!"

Воздух превратился в сгущенку пахнущую свирепыми мужчинами. В голове поплыли расширяющиеся огненные круги, оформляя поступательное осознание краха, и наступило забытье.

Парс ошарашенно бросился без разбора, его веки хлопали как у попавшей на свет совы. Рывок и удар под локоть. Рука высохла мгновенно.

"Хана."

Пудовый кулак обрушился на его голову. Парс весь обмяк и померк лицом, уткнувшись в разбегающиеся звезды.

По дну профильного следа от ботинка путешествовало пуховое перышко, тяжелое от нескольких прилипших к нему песчинок. Иллари дыхнул носом и перышко обрадованно вертясь помчалось чуть быстрее.

К его лицу шагнул "бампер" тяжелого башмака. Его протектор походил на верхнюю половинку пасти каймана. Иллари грубо встряхнули за грудки и перевернули на спину.

Как тяжесть неодолимой беды рядом неуклюже свалили тело Рона.

Сердце стучало глухо и обреченно.

–Затихарились тут, думали не отыщем вас,– со злой осклабистой веселостью декламировал пехот-командер.– Сколько смертей ради нашей встречи,– со смесью фальшивой любезности и смертельной угрозы в голосе изрек Самородов.

Иллари попробовал приподняться. Каждое его движение провожали свирепые, зоркие взгляды.

–Вы, должно быть, в восторге от себя.

Иллари пихнули ботинком, заставив снова повалиться на спину. Громила с неконтролируемо выпученными глазами склонился над ним и с настойчивым призывом к повиновению произнес:

–Лежи спокойно, как велю тебе я, иначе твоя селезенка кровавой кашей шлепнется мимо постоянного места жительства. Я пока просто предупреждаю.– Выражение холодной жестокости не преображало его и без того полное властной свирепости лицо.

–Какая жалость, в вашем случае расходы налогоплательщиков не оправдались,– на лице Валерия Самородова лежало осознание личной славы.– Тепленькими вас прищучили,– он плотоядно улыбнулся.– Кружились, да не успели.– И через мгновенную светящуюся радость в глазах продолжил:– Дело пойдет быстрее если вопросы буду задавать я, а вы будете отвечать, не перебивая друг-друга. Инструкции, имена, явки, способы связи и цель заброски?

На физиономии Иллари проступила застенчивая улыбка:

–Экий вы прыткий живчик. Знание-ноша тяжелая, а нам было велено идти налегке.

Заметив слабое поощрение в глазах Самородова пучеглазый громила врезал Иллари кантом ботинка так мастерски, что хотелось и выть и плакать, и скулить и обеими руками судорожно прикрывать отбитое место.

Рыкающий бас жарко хрипел в самое ухо:

–Ты что о себе думаешь, тля гадливая, да я из твоей черепушки сувенирную пепельницу сейчас мастерить буду.

–Не надо,– остановил его Самородов.– Он больше глупостей говорить не будет, да? А будет лежать и слушать что скажут его товарищи,– пехот-командер желчно усмехнулся и посмотрел на остальных вражеских десантеров.

Поигрывая бицепсами рыжий Ульрих уверенно, почти восхищенно, ткнул пальцем, указывая Самородову на Парса:

–Вот он, знакомец мой. Лежит, помалкивает. Хвостом не виляет.

Кровь в ушах Парса не стучала а бухала, как артподготовка наступающего фронта, но он разобрал что обращаются к нему и с ответом не медлил:

–Рэ-раз-з-гов-в-вора нэ-не пол-л-лучится, нэ-не сэ– стоит и зэ-з-за-тэ-тевать. Й-йя н-нэ-не в-вэ-в-оодушев-вэ-вляем.– Он поймал краем глаза движение. Максимально жесткий удар в надкостницу под коленку заставил Парса скрутиться и поджать ноги к груди.

Обязательные к своему делу солдаты устрашающей, темно-серой окраски, обступили космодесантников еще плотнее.

Серый цвет-цвет контроля. А контролировать они умели.

Взгляд Самородова замер на Роне, он заметил окровавленный рукав и понял как тот слаб:

–Не вороти лицо!

Его придавили корпусом и за подбородок повернули к пехот-командеру. С иступленной ненавистью Самородов как шерстокрылый падальщик завис над Роном: