Текст книги "Десятый круг ада"

Автор книги: Юрий Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

17

Этого дня Штайниц ждал очень долго. Почти всю жизнь. И вот он пришел, этот решающий долгожданный день – день первого испытания в естественных условиях созданного им бактериологического оружия ближнего боя. Позади тяжелые годы напряженного труда, годы бессонных ночей, поисков, дерзаний, раздумий. Он шел к своей цели настойчиво, целеустремленно, преодолевая любые преграды и сметая все на своем пути. Близок час его величия, наступает его, доктора Вольфгана Штайница, эра. Скоро, совсем скоро эта восьмерка военнопленных из русских, поляков, англичан, американцев и французов, доставленных на полигон из лагеря № 2, подтвердит его гениальность и поставит среди ученых имя доктора Штайница на первое место в мире.

Многие пожалеют, что плохо относились к нему, и в первую очередь фрейлейн Регина. В последнее время ее словно подменили. Она стала вдруг чересчур взрослой, серьезной. Перестала, ссылаясь на недомогание, принимать в доме гостей, в том числе и его, Штайница. Она не появилась больше на лесной полянке, хотя он и просил ее прийти туда. Дважды он заходил к ней домой, но Регина так и не вышла к нему. Горничная Габи объяснила, что ее хозяйка плохо себя чувствует и не может принять гостя. Штайниц перестал заезжать в Вальтхоф. Он не понимал поведения Регины, а для выяснения причин не хватало времени. Требовалось всецело посвятить себя завершающей фазе работы. После можно будет разобраться во всем и вновь наладить их взаимоотношения. Штайниц нисколько не сомневался, что Регина будет принадлежать ему. Она слишком умна, чтобы не понять благоприятной обстановки, когда семьи Штайницев и Шмидтов скрепят двойные узы родства. Ведь фактически он согласился на брак единственной дочери с Лебволем лишь из-за Регины. Эрна могла составить более весомую партию – например, ее руки добивается фельдмаршальский сын Рольф. Для Штайница семья Шмидта была выгоднее фельдмаршальской семьи. Профессор Шмидт своим сверхмощным газовым ОВ дал ему один из компонентов чудо-оружия. Старик неиссякаем. И в будущем он создаст нечто уникальное. Чертовски талантлив и его американский племянник. Он буквально схватывает все на лету. Штайниц теперь за ним как за каменной стеной. Лебволь освободил его от малопроизводительной работы, взяв на себя всю теоретическую часть. Конечно, он занимается в основном побочными расчетами, но делает это блестяще. Вначале Штайниц проверял его, а потом уверовал в его непогрешимость и предоставил ему свободу действий. Именно о таком помощнике и мечтал он все время. Однако при всех случаях Штайниц никому не доверит своего главного секрета. В первую очередь это касается «прирученных» бактерий, рецептуры вакцины от воздействия бактериологического оружия ближнего боя, дозировки компонентов этого оружия и еще кое-чего не менее важного, что явится в будущем дополнительным средством абсолютизации бактериологического оружия.

Штайниц сидел в герметической кабине, покоящейся на высоких каменных столбах и возвышающейся над небольшой лесной поляной. Эта поляна была оборудована под испытательный полигон, границей которого служил высокий забор из колючей проволоки. Вместе с ним находились Нушке, два ответственных сотрудника и Грюндлер, отвечающий за охрану полигона и доставку подопытных особей. Через широкое смотровое окно кабины можно было наблюдать за подопытными.

На полигон привезли восемь мужчин. Все они были за пояса привязаны веревками к столбам, с тем чтобы не могли собраться вместе или разбежаться по полигону.

Четыре человека условно считались «немцами». На их лица были надеты противогазы, причем на двоих – с особыми приставками системы Штайница, нейтрализующими действие болезнетворных бактерий. Остальные четыре человека – условные «русские». Двое из них находились на открытой местности, третий – в стрелковой ячейке, а четвертый – в окопе полного профиля.

Начало эксперимента было назначено на шесть часов утра. Ровно в указанное время из-за леса, едва не задевая фюзеляжем вершины деревьев, вывалился спортивный самолет и ревом мотора оглушил окрестность. Над полигоном из-под его хвоста вырвался клуб белого дыма. Один из группы «русских», испугавшись самолета и появившегося за ним быстро растворявшегося белого облачка, рванул в сторону и побежал к колючей проволоке. Видимо, веревка была прелой или плохо привязана к поясу – по крайней мере, подопытный легко освободился от нее. Штайниц метнул сердитый взгляд на своих сотрудников, допустивших такую оплошность. Чего доброго, уже подверженный обработке «русский» может перескочить через проволоку, убежать в лес и стать переносчиком заразной болезни.

– Остановите его, оберштурмбанфюрер! – приказал Штайниц.

Грюндлер нажал красную кнопку на пульте управления охраной полигона, разработанной по его схеме. Тотчас дробно простучали две автоматные очереди, и беглец, схватившись за живот, плюхнулся ничком возле самой проволоки. Остальные подопытные поняли без слов, что с ними поступят так же в случае их попытки отвязаться от столбов.

«Белое облако пугает их, – подумал Штайниц. – Надо распыление делать бесцветным…»

Дальнейший ход эксперимента прошел без осложнений. Особи терпеливо ходили возле своих столбов, сидели на земле или лежали. Никаких внешних признаков воздействия на них чудо-оружия не наблюдалось. Казалось, они вообще забыли о случайно пролетевшем над головами спортивном самолете, выпустившем облачко белого дыма, и ждали, когда их отправят в лагерь.

Но ни на минуту не забывал об этом Штайниц, внимательно наблюдая за поведением подопытных. Он часто смотрел на часы и периодически что-то записывал в свою объемистую тетрадь. День клонился к вечеру. Вот-вот должно сделать свое черное дело его уникальное оружие. Штайниц поднес к глазам бинокль, рассматривая лежащего на земле «русского». Бледное лицо подопытного было перекошено, а тело заметно содрогалось в конвульсиях. «Есть один!» – просиял Штайниц и посмотрел на сидящего в стрелковой ячейке. Тот был недвижим. Казалось, он спал, прислонившись к земляному брустверу. Третий лежал на дне окопа, и его не было видно. Двое с противогазами из группы «немцев» корчились в судорогах, хватаясь руками за землю и силясь сорвать с лица резиновые маски. Другая пара, с приставками к противогазам, явно не испытывала никакого воздействия.

Штайниц записал время и внешние признаки воздействия бактерий на организм, выждал еще с полчаса и направился к подопытным. Его боязливо сопровождали Нушке и два сотрудника, надевшие, как и шеф, противогазы с приставками. Штайниц осмотрел лежащих без движения «русских» и подошел к «немцам». К удивлению ассистента, он снял с себя маску противогаза, обтер вспотевшее лицо носовым платком.

– Сейчас неопасно, – сказал он своим помощникам, и те вынуждены были последовать его примеру. – Снимите противогазы! – приказал он двум «немцам», смотревшим на него. Подопытные подчинились. Они с жадностью вдыхали в себя свежий живительный воздух, радуясь, что остались живы. Нушке подошел к неподвижно лежащим остальным «немцам» и рывком стащил с одного резиновую маску. На него глядели испуганные глаза беспомощного человека, полностью парализованного чудо-оружием Штайница.

Доктор Штайниц, самодовольно улыбаясь, пристально смотрел на «русских». Весь он как бы светился изнутри, радуясь успеху и гордясь собой.

– Доблестным солдатам фюрера теперь можно наступать с хлопушками для мух вместо автоматов, – усмехнулся он.

– Это… это просто непостижимо, доктор Штайниц! – произнес обескураженный Нушке, восхищаясь своим шефом. – Вы великий маг, доктор Штайниц!

Штайниц приказал тех двоих из «немцев», которые благодаря приставке к противогазам остались совершенно невредимыми, отправить в лазарет бактериологической лаборатории, а остальных оставить здесь на ночь под охраной. Завтра эксперименты с ними будут продолжены.

Утром Штайниц вновь появился на полигоне, бодрый, веселый, уверенный. Особи находились в прежнем положении, и, если бы не их расширенные от сознания своей беспомощности глаза с хлопающими ресницами, можно было, бы их принять за мертвых. Штайниц сам сделал им уколы, введя в вены свою вакцину.

Началось опять томительное ожидание результатов. К вечеру подопытные особи ожили, словно проснувшись от долгой спячки. Некоторые из них приподнимали головы, двигали руками и ногами, а один из «немцев» сел, прислонившись спиной к столбу. Прошло еще часа полтора, и сидящий у столба встал, с трудом удерживаясь на ногах, сделал несколько робких шагов и вновь вернулся к спасительному столбу. Стали приподниматься и другие. Они походили на изнуренных тяжелым недугом людей, впервые поднявшихся на ноги.

Штайниц ликовал.

– Если храбрые солдаты фюрера случайно подвергнутся заражению, я мигом поставлю их на ноги! – произнес он.

Нушке не мог найти слов, чтобы выразить свое восхищение шефом.

– Уму непостижимо! – вырвался у него восторженный возглас. – Вы гений, доктор Штайниц! Сверхгений!..

Штайниц даже не расслышал хвалебных слов, произнесенных старшим ассистентом. Создатель чудо-оружия был весь в плену будущей славы и власти над живущими на земле.

18

Никогда еще в доме Шмидтов не было так многолюдно, как в это воскресенье. Праздновали помолвку племянника профессора Лебволя с очаровательной Эрной, дочерью доктора Штайница. Собрались все знатные гости Шварцвальда, ученые бактериологического центра и старшие офицеры.

После шумных общих приветствий слово было предоставлено хозяину дома. Профессор Шмидт долго молчал, собираясь с мыслями, и бокал с шампанским чуть подрагивал в его сухой руке.

– Да, дорогие дети мои, вот и настал ваш час! – Он поставил бокал и соединил руки Лебволя и Эрны. – Будьте же всегда счастливы. Сохраните свою любовь надолго!..

Шмидт постарался как можно ласковее поцеловать Эрну, нежно погладил волосы Лебволя. Он искренне хотел, чтобы жизнь милого его сердцу юноши была счастливой, но любящее сердце стало в последнее время более проницательным: профессор улавливал некоторую фальшь в поведении племянника, догадываясь, что Лебволь не торопится со свадьбой, довольствуясь пока помолвкой. Видимо, фрейлейн Эрна не совсем та девушка, которая сделалась бы для Лебволя единственной и незаменимой. Профессор удивлялся про себя, но молчал, полагаясь на честность и благородство племянника. Еще более удивительным было то, что именно Лебволь настоял на помолвке в это воскресенье. Профессор не противился. Но сегодняшний вечер стал неожиданно мучительным для него: он с трудом заставлял себя быть искренним, не видя искренности в глазах племянника. Поэтому и не произнес профессор в своем поздравлении полагающегося в таких случаях слова «вечность», заменив его словом «надолго». Потому что вечной любви с Эрной его Леби, видимо, не хотел.

А Эрна благодарно обвила руками шею старика и осторожно поцеловала его в щеку. Она не могла, да и не хотела, разбираться в столь тонких оттенках поведения окружающих ее людей. Это ее помолвка, это преддверие ее новой жизни, и счастью Эрны не было предела. Ее радости хватило бы и на тихо стоящую в стороне рядом с Лаутербахом Регину, самого грустного человека на торжестве. Лучшая подруга Эрны надела темное, почти черное платье, и, если бы не белый кружевной воротничок, можно было бы подумать, что Регина совершает весьма печальную обязанность.

Гости пили шампанское, громко желали счастья и согласия молодым, тихо обсуждали туалет невесты и строгий, хорошо сшитый костюм жениха.

– Какая чудесная пара! – баронесса, закатив глаза, печально вздохнула, вспоминая собственную юность. – Не правда ли, дорогой Рюдель? – обернулась она к рядом стоящему командиру строительной бригады.

– О, да, конечно! Вы совершенно правы, – поспешил с ответом Рюдель.

Баронесса притянула его за рукав френча, игриво погрозила пальчиком.

– Признайтесь, и вы бы не прочь иметь такую молодую жену. А? Любой из вас… Особенно доктор Штайниц. Его старушка, – она презрительно взглянула на чрезмерно полную фрау Эльзу, – скоро задохнется…

– Помилуйте, баронесса! – Рюдель сделал нетерпеливый жест.

– Все вы, мужчины, такие, – отмахнулась баронесса. Она направилась к Штайницу. – Милый Штайниц, почему вы так грустны? Радоваться надо, радоваться! И фрейлейн Регина тоже что-то грустна… А почему бы вам не развеселить ее?

Штайниц досадливо поморщился, почти грубо схватил руку баронессы и поцеловал, едва коснувшись губами.

– Ваш зять – милый мальчик! – пропела баронесса. – Эрна будет счастлива с ним. Меня никогда не обманывает интуиция…

Никто из присутствующих не знал, что в действительности творилось в душе счастливого жениха. Для всех это была настоящая помолвка, а для Лебволя – конец затянувшейся миссии. Завтра он навсегда покинет Вальтхоф и вновь станет самим собой – Алексеем Сафроновым. Ибо завтра бактериологический центр будет взорван.

Лебволь остановился на понедельнике потому, что в этот день доктор Штайниц намеревался провести в своей главной операционной заключительные опыты над военнопленными. Лебволю было известно о проведенных на полигоне испытаниях бактериологического оружия ближнего боя. Эксперимент, по словам Нушке, превзошел все ожидания. Для устранения незначительных погрешностей потребуется недели две-три, после чего чудо-оружие будет готово к действию. Видимо, Штайниц последним опытом и хотел ликвидировать эти «погрешности», а потом уже обо всем доложить в Берлин.

Лебволь расценил, что случай самый подходящий, другого такого может и не быть. При взрыве бактериологического центра погибнет и создатель чудовищного оружия. Ладушкин поддержал его идею. А чтобы отвести от себя какие-либо подозрения, Лебволь и придумал помолвку. Эрна мгновенно ухватилась за его предложение. Свадьбу она назначила на третье воскресенье. До этого они должны наметить место, где провести медовый месяц. Мнения у них разошлись. Эрна предлагала живописные Альпы, а Лебволю хотелось в Восточную Пруссию. Баронесса предоставляла в их распоряжение свое прусское имение, и было бы неразумно не воспользоваться ее добротой. В конце концов Лебволь предложил компромисс: на следующий же день после помолвки поехать дня на четыре в Восточную Пруссию и на месте убедиться в прелести прибалтийской природы, а потом уже принять обоюдное решение. Эрна согласилась. Они оба поехали к баронессе и обо всем договорились с ней.

В качестве дара баронессе Лебволь намеревался взять ящики с рассадой уникальных цветов из сада дядюшки, а садовник Форрейтол поможет разбить в ее имении новые клумбы. Лебволь, понимал, что Штайниц не отпустит их с Эрной вдвоем, поэтому вторая машина будет очень кстати. Он деликатно намекнул, что во второй машине места много и баронесса при необходимости могла бы послать с ними своего человека – например, специалиста по животноводству. Баронесса ухватилась за эту мысль и через Эрну обратилась с просьбой к доктору Штайницу отпустить «зоотехника Ладина» для осмотра ее прусских ферм. Сама баронесса намеревалась выехать рано утром в понедельник, завернуть по делам в Берлин и первой прибыть в имение, чтобы подготовить его к встрече дорогих гостей.

Все остальное брала на себя Эрна. И сделала она это блестяще, уговорив, отца отпустить ее с Лебволем в гости к баронессе, где они думают потом провести свой медовый месяц…

Глядя на смеющегося племянника, профессор Шмидт не понимал его безудержного веселья. Несколько раз он пытался поговорить с Лебволем, но гости мешали, к тому же ему приходилось выполнять обременительные обязанности хозяина дома. Он видел, что неподдельная веселость Лебволя вызвана не только помолвкой. Звонкий смех племянника, мрачная улыбка и потухшие глаза дочери, шелест парчовых платьев, надоевший звон бокалов, пустые светские разговоры – все смущало профессора, вызывало раздражение, усталость, и, он ждал завершения этого праздника, как ждет конца затянувшегося спектакля измученный своей ролью артист.

Разошлись гости только с наступлением темноты. Последними уехали Штайницы. Лебволь сам заботливо усаживал их в машину, поцеловав на прощание счастливую невесту.

Утром, как и условились накануне, черный «мерседес» привез Эрну в Вальтхоф. Каково же было удивление Лебволя, когда вместе с ней из машины вышел Штайниц. Еще больше удивился Шмидт, узнав, что обоих руководителей лабораторий по инициативе начальника главного управления имперской безопасности Кальтенбруннера срочно вызывали в рейхсканцелярию на доклад к самому Гитлеру. Фюрер намеревался поторопить ученых с завершением работ: дела на восточном фронте складывались не в пользу немецких войск.

В первое мгновение Лебволь хотел перенести время взрыва бактериологического центра на более подходящий момент, о чем немедленно следовало известить Ладушкина. Ведь главный бактериолог рейха ускользал от возмездия. Следовало тогда отменить и поездку с Эрной в прусское имение баронессы. Но не покажется ли это странным окружающим, и в первую очередь оберштурмбанфюреру СС Грюндлеру, следящему за каждым его шагом? Нет, теперь ничего менять нельзя. Пусть все идет по строго намеченному плану.

Шмидт и Штайниц оставались в Берлине на ночь. Лебволь усиленно стал уговаривать кузину поехать вместе с отцом. Вечером можно было ей сходить в театр, но Регина категорически отказалась. Она поехала бы вдвоем с отцом, но сидеть в одной машине со Штайницем было выше ее сил.

Провожали руководителей лаборатории Эрна и Лебволь. Эрна наказывала отцу присмотреть новый спальный гарнитур для нее, а Лебволь умоляюще просил дядюшку поберечь себя.

После отъезда Штайница и Шмидта Эрна прошла в дом к Регине. Лебволь направился в бактериологическую лабораторию. Поскольку он уезжал почти на неделю, требовалось дать указание сотрудникам.

– Поскорее возвращайся, дружок! – поторопила Эрна. – Нам надо выехать пораньше.

Лебволь прошел в виварий. Ладушкин со своими помощниками возился возле новых, свежевыкрашенных красных и зеленых кормушек, утром привезенных ими из мастерской баронессы. По его взгляду он понял: все в порядке. Еще в субботу они обговорили детали, и теперь оба пунктуально выполняли их.

– Выезжаем в четырнадцать ноль-ноль, – строго предупредил Лебволь. – У вас все готово?

– Готово, господин Шмидт! – ответил Ладушкин. – Управляющий имением баронессы хочет послать своей госпоже ящик с рассадой его собственных цветов. Вы не будете возражать?

– Нет.

– Тогда, с вашего позволения, привезет ящик управляющий Фехнер.

Приготовленный Отто Фехнером ящик с рассадой, под тонким слоем земли которого лежала взрывчатка, должен был замести следы советских разведчиков. Ее было положено столько, чтобы на кусочки разнести машину. Такой же «гостинец» утром Лебволь заложил под, заднее сиденье своей легковой машины. Едва ли после взрывов гестаповцы сумеют определить причины катастрофы.

– Кто остается за вас? – спросил Лебволь.

Ладушкин показал на разухабистого веселого Фимку.

– Справитесь?

– Явольте – не беспокойтесь! Все сделаю в чистом виде, господин хороший! – вытянулся Фимка, явно польщенный доверием зоотехника. Фактически на него после отъезда Ладушкина и Лебволя возлагался контроль за взрывом. Он же обязан был с наступлением темноты, когда в бактериологическом центре оставались одни дежурные и бдительность охраны притуплена, подключить часовой механизм к заложенным в фундамент и стены завода толовым «кирпичам».

Лебволь прошел в бактериологическую лабораторию. Вначале у него возникла идея протащить туда несколько мин замедленного действия и подложить их, например, под автоклавы или в инкубаторскую. Федор Иванович не согласился с ним. Слишком на большое дело они шли, чтобы рисковать из-за двух бомбочек, которые могут в их отсутствие обнаружить сотрудники и всполошить охрану.

Вечером в лаборатории дежурил Лаутербах, и Лебволь зашел к нему: надо было осторожно намекнуть на взрыв в лаборатории. Он еще вечером пытался подменить его на дежурстве, но Юрген и слышать не хотел ни о какой поблажке. И сейчас Лебволь искал причину, чтобы в полночь как-то заставить его временно покинуть лабораторию.

– Вы стали у нас редко бывать, Юрген, – сказал он.

– Много работы, – уклончиво ответил Лаутербах.

– Регина обижается…

– Фрейлейн очень умная девушка. Она поймет меня.

Лебволь засмеялся.

– А вот и не поняла! – Он приблизился к Юргену, доверительно сказал: – В полночь Регина ждет вас на чашечку кофе…

Растерянный Юрген хотел было возразить, но Лебволь крепко пожал руку пораженному Лаутербаху и вышел. Прежде чем направиться в Вальтхоф, он вновь завернул в виварий. Новые кормушки уже стояли возле подопытных животных. Ладушкин давал последние указания своему заместителю Фимке, важно восседавшему за пультом управления. В последний раз он взглянул на красные кормушки, снаряженные взрывчаткой.

– Ну, мне пора, – не проговорил, а с болью выдохнул Ладушкин, чувствуя, как спазма подступает к горлу. Он прощался со своим боевым помощником.

– Идите, идите, Федор Иванович, – шепнул в ответ Фимка. – Шмидт-младший не будет вас ждать.

Ладушкин засмеялся:

– А может… может, и мне остаться?..

– Нет! – Фимка вскинул на Ладушкина полные нетерпения и решимости глаза. – Мы же вчера обо всем договорились?..

Ладушкин до мельчайшей подробности помнил вчерашний разговор. Оба они ясно понимали, что кто-то из них должен был произвести взрыв, рискуя своей жизнью. Лебволя вводить в дело Центром было категорически запрещено.

– Я останусь, а вы уедете со Шмидтом-младшим, – принял решение Ладушкин.

Фимка категорически запротестовал:

– Вы мой командир, вам дано право отдавать приказы. Но ведь я делал второе дно, прятал взрывчатку? Кто лучше знает все эти устройства? Лучше меня никто не поставит кормушки на место. Я все продумал, все рассчитал. Каждое движение, каждый шаг. Уверенность полная. А за меня не беспокойтесь. Не из таких передряг выбирался. После взрыва начнется суматоха, я этим воспользуюсь…

Ладушкин посоветовался с Лебволем, передав содержание разговора со своим помощником.

– Фимка прав, – сказал Лебволь. – И потом, не его, а вас посылает баронесса в свое прусское имение для осмотра скота. Вы что, своим отказом от поездки хотите дать повод Грюндлеру? Нет, дорогой Федор Иванович, слишком много поставлено на карту. Задание Центра мы обязаны выполнить любой ценой…

– Ну что ж, прощай, Ефим, – Ладушкин незаметно для окружающих сжал руку Фимке.

– Зачем прощай – до свидания! – улыбнулся Фимка. – Мы еще встретимся с вами, Федор Иванович. Выберусь, вот увидите.

В его голосе звучали бодрость и уверенность. От этого еще больнее становилось на душе у Ладушкина, ведь он-то прекрасно знал, что Фимка шел на смертельный риск.