Текст книги "Десятый круг ада"

Автор книги: Юрий Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Верь, Отто, дни фашистов в твоей стране сочтены. И мы с тобой должны сделать все зависящее от нас, чтобы приблизить их конец.

В барак счастливый Ладушкин вернулся незамеченным перед рассветом. С Фехнером они договорились обо всем. Для окружающих они оставались по-прежнему, чуждыми друг другу людьми, волею случая встретившимися в Оберфельде.

Часть вторая

1

После долгих уговоров профессор Шмидт согласился наконец осмотреть бактериологическую лабораторию, возглавляемую бывшим учеником. Его совершенно не интересовали проблемы, над которыми трудился доктор Штайниц со своими многочисленными научными сотрудниками. Хотелось лишь увидеть уникальнейшее оборудование – возможно, кое-что он скопирует и для себя.

Лаборатории разделяла неприступная бетонная стена. Профессор в сопровождении Штайница вошел в металлические двери, охраняемые двумя эсэсовцами. При виде начальника бактериологического центра они застыли в приветствии, что не ускользнуло от внимания удивленного Шмидта: сугубо гражданского человека встречают так, словно он имеет высокий военный чин.

Показ оборудование Штайниц начал со своей микролаборатории – святая святых всего бактериологического центра. В ней проходят главные эксперименты по созданию абсолютного оружия, от которого у противника практически не будет никакой защиты. С самого начала Штайниц хотел ошеломить самодовольного профессора – пусть знает, что его ученик не только догнал старого учителя в области уникальных исследований микроорганизмов, но во многом и превзошел его. Сейчас они как ученые – на равных, но пройдет месяц-два и он, доктор Вольфган Штайниц, станет недосягаем для профессора, считавшегося едва ли не первым в мире химиком-органиком.

Они вошли в светлую круглую комнату. В глаза Шмидту сразу же бросилась стоящая на столе огромная овальной формы стеклянная колба, напоминающая гробницу. Над столом нависала мощная бестеневая хирургическая лампа. У стены – ярусы полуоткрытых полок с пронумерованными пробирками, от которых тянулись тонкие алюминиевые трубки, сходящиеся у пола в единый пучок. Справа у стола находился пульт управления со шкалой цифр и разноцветными кнопками.

Шмидту стало вдруг жарко, точно его опустили в горячую ванну. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, распахнул пиджак. Без объяснения понял, что хрустальная гробница представляла во много раз увеличенную копию стеклянной колбочки из «зоопарка фрейлейн Эрны», где Штайниц проводил опыты с рептилиями и грызунами. Гигантская по размерам колба явно рассчитана на самых крупных животных, в ней свободно мог уместиться рослый человек. Неужели его бывший ученик собирается проводить эксперименты над людьми? Просто непостижимо для здравомыслящего существа! От одной только мысли об опытах на живом человеческом организме у профессора стало жутко на душе.

– Прекрасное оборудование, – через силу похвалил профессор, стараясь взять себя в руки. – Ваши подопытные рептилии и грызуны могут резвиться здесь, как на свободе.

На губах Штайница заиграла довольная усмешка.

– Полноте, коллега! Вы отлично понимаете, что моя колба рассчитана не на грызунов и рептилий…

Профессор даже не заметил этого обращения «коллега», фамильярно произнесенного бывшим учеником. «Выходит, мои предположения верны», – подумал Шмидт бледнея.

– Не может быть…

– Может, дорогой коллега, может! – перебил Штайниц. – Сейчас для Германии как государства настал критический момент: или нас одолеет враг, или мы его. Лучше – мы! А для этого требуются особые средства.

– Бактериологические?!

Штайниц снисходительно посмотрел на собеседника, словно перед ним был не гениальный ученый, его учитель, а обыкновенный студент.

– Без этого немецкой нации не одержать победы, предначертанной историей.

– Но это же… это же… – профессор ловил ртом воздух, не в силах досказать слово. Ноги его предательски подкашивались, и, если бы не вовремя поданный Штайницем стул, он свалился бы на выложенный желтыми керамическими плитками пол.

– Кто, как не мы, ученые, должны в трудный час помочь священному отечеству? Это и мой долг, и ваш…

– Это же… – профессор попытался высказать свое негодование и не смог. Закололо в груди, не хватало воздуха. – Душно здесь. Помогите выйти…

Штайниц примирительно улыбнулся:

– Напрасно вы так близко принимаете это к сердцу, дорогой профессор! Все в порядке вещей.

Он провел бледного Шмидта в свой просторный кабинет, заботливо усадил в мягкое кресло, налил стакан минеральной воды. Нельзя было в таком виде выпускать его на улицу, пусть немножко успокоится. Само собой разумеется, о дальнейшем осмотре бактериологической лаборатории не могло идти и речи. Штайниц ожидал резкой реакции старого ученого на подготовку эксперимента над человеком, но не думал, что так остро и болезненно это подействует на него. Ведь профессор и раньше знал, над какими проблемами ломает голову его ученик, понимал, для чего возводился дорогостоящий бактериологический центр. Через неделю-две, когда начнутся эксперименты над военнопленными, он волей или неволей будет посвящен в курс дел. Хотелось несколько подготовить его к такому событию, вот почему так настойчиво Штайниц и приглашал профессора в свою лабораторию.

Шмидт выпил почти весь стакан минеральной воды.

– Это же бесчеловечно, безжалостно, антигуманно, доктор Штайниц! – взволнованно заговорил он, считая, что обязан высказать свое отношение к создаваемым средствам массового уничтожения живых существ. – Убивать людей болезнетворными микробами – чистейший варварский акт!

– А убивать их с помощью снарядов, бомб, гранат, мин, пуль – еще более варварский акт! – ответил Штайниц. – Представьте себе тяжелораненых, с оторванными руками и ногами, с раздробленными черепами и вспоротыми животами. Крики, стоны, мучения, агонии. Несчастные рады поскорее умереть от выпавших на их долю невероятных мук. Разве не так? Бактериологическое оружие исключает кровь, раны, муки. Человек чувствует недомогание, ложится в постель и безболезненно предстает перед судом божьим. Так какое же оружие гуманнее: будущее бактериологическое или ныне действующее на фронтах огнестрельное классическое?! Двух мнений тут быть не может! – Он достал с полки книгу в коричневом кожаном переплете и показал ее гостю. – Вы, надеюсь, знакомы с «Майн кампф», написанной фюрером?

Шмидт отрицательно покачал отяжелевшей головой. Он вообще не любил читать политические книги и тем более не хотел знакомиться с библией нацизма, призывающей немцев к открытой агрессии против народов мира.

– Непростительная ошибка с вашей стороны. Это манифест для истинных арийцев! – Штайниц раскрыл отмеченную закладкой нужную страницу книги и прочитал: – «…Самые безжалостные методы борьбы являются в то же время самыми человечными». Наш фюрер имел в виду именно будущее абсолютное оружие – бактериологическое и атомное, которое мы, ученые-арийцы, создаем во славу и могущество третьей империи! Те же, кто не понимают этого, играют на руку врагам рейха…

«Это предупреждение мне, если я вдруг откажусь работать в химической лаборатории», – пронеслось в голове у профессора. Ему до слез стало жалко себя, так глупо попавшего в хитроумно расставленную ловушку. Вначале доктор Кальтенбруннер напомнил ему о сыне Альберте, жизнь которого, как можно было понять из разговора, зависела от участия отца в исследовательских работах в создаваемом бактериологическом центре и от которого в последнее время нет почему-то писем, а теперь доктор Штайниц недвусмысленно предупреждает его о тяжелых последствиях в случае отказа работать на военную машину нацистов. В таком незавидном положении профессору следовало бы сейчас помолчать. Но как гуманист, как ученый, как, наконец, просто человек, сознающий, какую угрозу для цивилизации представляет применение в военных целях бактериологических средств массового уничтожения людей, он, профессор Иозеф Шмидт, не вправе безропотно соглашаться со своим бывшим учеником. Иначе история не простит ему этого, и его ныне непорочное имя может стать синонимом вандализма.

– Народы мира проклянут немецкую нацию, если она применит оружие чудовищного уничтожения людей, – проговорил Шмидт, желая хоть как-то повлиять на чувства бывшего ученика.

– Если успеют, – усмехнулся Штайниц. – Впрочем, наше бактериологическое оружие – лишь ответная мера врагам рейха, – успокоил он профессора и рассказал ему об исследовательских работах в области инфекционной микробиологии, развернувшихся за океаном, в Соединенных Штатах Америки.

Штайниц поведал профессору, что первые работы по созданию бактериологического оружия в США официально начались осенью 1941 года под руководством Национального научно-исследовательского совета. В феврале 1942 года Национальная академия наук создала группу ученых-специалистов с целью исследования проблемы создания и использования бактериологического оружия, а через полгода начала действовать служба военных исследований, которую консультировали виднейшие ученые-микробиологи. Масштабы научно-исследовательских работ резко возросли с начала 1943 года, когда военно-химическая служба армии США начала строительство главного центра по вопросам биологической войны в Кэмп-Детрике, находящемся в штате Мэриленд, поблизости от города Фредерик. Аналогичные исследования начались и в Англии, и в Канаде, и особенно в Японии.

– Откуда вам все это известно? – осведомился удивленный Шмидт.

– Вы недооцениваете немецкую разведку – одну из лучших разведок в мире! – засмеялся Штайниц. – К слову, и ваш американский друг профессор Эмерсон отдает свой талант созданию оружия века, – добавил он.

На бледных щеках Шмидта появился робкий румянец, голубые глаза под стеклами очков потемнели.

– Коллега Эмерсон не станет создавать оружия массового уничтожения людей! – сказал он, удивляясь сведениям Штайница о его дружбе с американским профессором.

Штайниц откинулся на спинку кресла, сухо засмеялся:

– Сейчас такое время, дорогой профессор, что нельзя ручаться даже за самых близких родственников. К сожалению, нам неизвестно, какой проблемой занимается ваш русский коллега профессор Вахрушев, – со вздохом закончил он.

«Знает и о коллеге Вахрушеве? – еще больше удивился Шмидт. – Выходит, нацисты завели на меня специальное досье? Надо быть предельно осторожным во всем».

– Зато вы хорошо осведомлены, над чем работает мой испанский коллега профессор Сантос, – насмешливо, с вызовом сказал он, искренне желая хоть чем-то досадить самоуверенному руководителю бактериологического центра.

Но доктора Штайница трудно было вывести из себя подобной репликой. Он понимал подавленное состояние старика ученого и даже жалел его. Предложил чашку кофе, но гость отказался. Шмидт с трудом приподнялся с кресла, намереваясь покинуть бактериологическую лабораторию. Перед глазами встала хрустальная колба-гробница. Мысленно представил в ней человека, подвергающегося воздействиям болезнетворных бактерий. По коже пробежал озноб. Машинально спросил:

– Кого же вы собираетесь сделать своими подопытными?

– Военнопленных.

– Но ведь Германия подписалась под Женевской и Гаагской конвенциями, запрещающими использовать военнопленных в военных целях?!

Штайниц усмехнулся.

– Не экспериментировать же мне на соотечественниках или доблестных союзниках! – вырвалось у него.

Больше профессору не хотелось говорить со своим бывшим учеником. Слишком многое понял он за это короткое время. Пошатываясь, он направился к двери.

– Вы устали, дорогой профессор. Я провожу вас домой, – учтиво предложил Штайниц, пользуясь удобным предлогом для встречи с Региной.

Шмидт хотел было отказаться от услуг, но от нервного напряжения кружилась голова, он боялся упасть у всех на виду и потому не стал возражать. По дороге Штайниц, к которому вернулось веселое настроение, рассказывал что-то смешное. Профессор невпопад кивал головой, хотя совершенно не слушал его.

У ворот усадьбы с поклоном встретил их садовник Форрейтол. Осунувшееся, серое лицо старика выражало глубокую печаль; некогда лихо подкрученные усы обвисли. С полмесяца назад старый солдат получил извещение о геройской гибели на восточном фронте своего младшего сына Рихарда. Профессор пригласил тогда к себе Форрейтола в кабинет, долго беседовал с ним. Он передал для фрау Кристины корзину с продуктами и пачку марок, но разве этим утешишь одиноких стариков, потерявших на проклятой войне обоих сыновей…

Дома Шмидт, с трудом ответив на приветствие дочери, тут же поднялся к себе на второй этаж и буквально упал в кресло-качалку. Ему долго слышался громкий смех Регины, прерываемый певучим баритоном Штайница. Потом их голоса стихли, и Шмидт услышал мелодичный хрустальный звон. Это звучала колба-гробница. А через толстое ее стекло на Шмидта смотрела страшная голова застывшей черной ящерицы с высунутым раздвоенным на конце языком. Профессор крепко сжал веки, чтобы не видеть парализованную рептилию, а когда вновь открыл глаза, ужаснулся еще больше: вместо ящерицы в колбе лежала Регина с темным, безжизненным лицом. Он хотел броситься на помощь дочери, но силы совершенно покинули его…

Вначале профессор хотел было отказаться от работы в химической лаборатории. Пусть знают – он бойкотом выразил свой протест готовящемуся варварскому преступлению… Но, взвесив все «за» и «против», Шмидт решил продолжать работу, однако не торопиться, по возможности затягивать исследования. Главное – выиграть время, а там обстановка покажет, что делать дальше.

Целую неделю Шмидт не видел руководителя бактериологического центра, избегая с ним встреч. Он с утра закрывался в лаборатории и колдовал над многочисленными пробирками до вечера. Штайниц сам зашел к профессору, приветливо поздоровался.

– Принимайте гостя, коллега! – показал он на высокого мужчину, облаченного в белоснежный халат.

Шмидт приподнял подслеповатые глаза, узнал пришельца.

– Весьма польщен вашим визитом, доктор Кальтенбруннер, – растерянно проговорил он. – Чем могу быть полезен?

– С вашего позволения хотел бы ознакомиться с химической лабораторией, – сказал Кальтенбруннер. – Доктор Штайниц уже показал мне свое заведение.

– Пожалуйста, – ответил Шмидт.

Он провел берлинского гостя по всем помещениям лаборатории, показывая исследовательскую аппаратуру и рассказывая о ее назначении. Кальтенбруннер молча слушал профессора, и по улыбке, застывшей на его испещренном мелкими шрамами длинном лице, можно было судить, что он остался доволен осмотром.

– Не требуется ли вам еще какое оборудование, герр профессор?. – поинтересовался он.

Шмидт хотел было поблагодарить высокопоставленного чиновника рейха за заботу – в лаборатории имелось все необходимое для плодотворной исследовательской работы, – но сразу же сообразил, что поставка нового оборудования невольно затянет выход готовой продукции. А это как раз и входит теперь в его новые планы.

– В нашем деле всегда чего-нибудь не хватает. Сегодня меня удовлетворяет одна аппаратура, а завтра, в зависимости от хода реакции органического соединения, требуется уже иная, – ответил он.

– Вы можете не ограничивать себя средствами, герр профессор. Любые затраты окупятся конечным продуктом вашего труда.

– Благодарю вас, герр Кальтенбруннер. Я непременно воспользуюсь вашей щедростью.

Шмидт показал ему две пробирки с густой темно-коричневой жидкостью – новые, только что полученные им в чистом виде сверхмощные отравляющие вещества Ш-3 и Ш-4, правда, пока еще в ничтожно малом количестве.

– По стойкости на сегодня им нет равных в мире! – не удержавшись, похвалился он.

Темные, холодные глаза Кальтенбруннера загорелись нетерпением, когда он узнал, во сколько десятков тысяч раз Ш-3 и Ш-4 превосходят по эффективности известный всем иприт.

– Это предел человеческих и технических возможностей? – поинтересовался он.

– Нет. Далеко нет!

– Выходит, вы способны создать ОВ еще более сильные?

– Для этого я и работаю здесь…

Кальтенбруннер взглянул на Штайница, слегка склонил тяжелую голову, давая понять, что удовлетворен деятельностью старого ученого.

– Желаю вам успеха, герр профессор! – сказал он.

– Благодарю, герр Кальтенбруннер.

Шмидт подумал было поделиться с высокопоставленным чиновником рейха опасениями за предстоящий эксперимент руководителя бактериологического центра над живыми людьми, военнопленными. Кальтенбруннер, доктор юридических наук, должен прекрасно знать о принятых в Женеве и Гааге в 1864, 1899, 1906, 1907 и 1929 годах конвенциях о законах ведения войны, об отношении к раненым и больным, о запрещении использования военнопленных для нужд войны. Проводя опыты над людьми, создавая запрещенное химическое и бактериологическое оружие, Германия открыто бросит вызов тем странам мира, которые соблюдают эти конвенции. Престиж ее на международной арене резко упадет. Сказать об этом? Но поймет ли доктор Кальтенбруннер? Ведь он, как и доктор Штайниц, ярый фашист. Как бы не осложнить и без того тяжелое положение Альберта. Пожалуй, лучше будет промолчать.

Штайниц предложил Кальтенбруннеру и Шмидту поехать к нему на дачу, где за чашкой кофе на лоне природы можно завершить интересующую всех троих беседу. Жена и дочь будут особенно рады таким знаменитым гостям. Они всего лишь несколько, дней назад поселились в подаренном начальником РСХА особняке, прекрасно отремонтированном славянскими рабочими.

Профессору не хотелось ехать, и он нашел бы причину отказаться от приглашения, но не хотелось огорчать доктора Кальтенбруннера, изъявившего желание еще раз засвидетельствовать свое почтение добрейшей фрау Эльзе и обворожительной фрейлейн Эрне. Дорога в Берлин проходила вблизи дачи Штайницев, и он мог позволить себе отвлечься на час-полтора от важных государственных дел.

Гостей в беседке на берегу озера принимали дородная фрау Эльза и юная Эрна, которым Штайниц успел по телефону сообщить о неожиданном визите. Поставив на круглый стол рюмки, бутылки с крепкими напитками и холодные закуски, они удалились готовить кофе.

– Господа, я очень доволен посещением ваших лабораторий, о чем непременно доложу фюреру, – торжественно заговорил Кальтенбруннер. – То, что делаете вы, гениальные немецкие ученые, даст возможность третьей империи выполнить свою великую священную миссию, возложенную на нее историей…

Профессора всегда угнетал излишний пафос. Он уже заметил, что нацисты вообще любят пышные фразы, без устали повторяя самое популярное в их речах слово «третья империя». Шмидт никак не хотел мириться с новым делением истории Германии как государства на три империи и внутренне противился этому. Первой нацисты считали Священную римскую империю, существовавшую как германское государство с 962 по 1806 год и распавшуюся под ударами французской армии Наполеона Бонапарта. В 1871 году Бисмарк, победив ненавистную Францию, создал вторую империю. Она просуществовала лишь до конца первой мировой войны, в которой кайзеровская Германия потерпела полное поражение от Антанты. И вот в день прихода к власти Гитлера – 30 января 1933 года – началась эра третьей империи.

– …Ваши имена золотыми буквами будут вписаны в летопись третьей империи! – закончил Кальтенбруннер и отпил глоток коньяку. – Герр профессор, мне стало известно, что вы не получаете писем от сына – достойного офицера рейха? – неожиданно спросил он.

– Да. И очень обеспокоен этим. Не случилось ли что с Альбертом?

Кальтенбруннер прожевал кусочек лимона, посыпанного солью, улыбнулся.

– Могу заверить, ваш сын здоров, находится в полной безопасности.

– Почему же он ничего не дает о себе знать? – вполне резонно удивился Шмидт.

– Капитану Альберту Шмидту поручено строительство особо секретного объекта, и потому переписка с ним прекращена. Временно, конечно.

Профессор с трудом подавил тяжелый вздох, что не ускользнуло от пристально следящего за ним начальника РСХА.

– Уверяю вас, все закончится благополучно, – продолжал он. – А я пока хочу вас порадовать…

Шмидт насторожился.

– Из-за океана приехал ваш племянник. Скоро он будет в Берлине. Надеюсь, я не сделал ошибки, не предупредив вас заранее о родственнике?

– Лебволь? Сын моего брата Фрица?! Не может быть! Вот действительно радость для старика. – На оживившемся лице профессора появилась счастливая улыбка. – Господа, я вынужден покинуть вас. Хочу порадовать новостью дочь. Регина будет счастлива встретить кузена…

Вместе с ним в Вальтхоф вызвалась поехать и Эрна. Фрейлейн давно мечтала лично познакомиться с Региной, и теперь такая возможность представлялась. Штайниц не возражал. Он и сам с удовольствием поехал бы в дом Шмидтов, если б не начальник РСХА, с которым надо еще поговорить о сооружении рядом с заводом арсенала. Профессору ничего не оставалось делать, как усадить Эрну в предложенный Штайницем «мерседес». Фрау Эльза подала ей полную корзину цветов – подарок фрейлейн Регине.

Всю дорогу Эрна весело щебетала над ухом профессора, задавая бесконечные вопросы о его дочери. Шмидт, занятый мыслями о племяннике Лебволе и брате Фрице, отвечал односложно. Это нисколько не смущало Эрну, которой не терпелось поскорее встретиться с Региной.

Завидев из окна черный «мерседес», Регина выскочила во двор встретить доктора Штайница. Каково же было ее удивление, когда из машины вместе с отцом вышла незнакомая девушка.

– Регина, встречай дорогую гостью фрейлейн Эрну, – сказал Шмидт.

Девушки несколько секунд внимательно изучали друг друга. Эрна первой доверчиво протянула руку.

– Именно такой я вас и представляла, фрейлейн Регина! – воскликнула она.

– Представьте, я – тоже, фрейлейн Эрна!

Девушки расцеловались. Шофер вынес из машины корзину с цветами и поставил ее у ног хозяйки Вальтхофа.

– Какие чудесные цветы! – Регина наклонилась к корзине. – Мои самые любимые…

– Я тоже люблю эти цветы…

Из открытого окна выскочила любопытная Тики и стремглав забралась Эрне на плечо.

– Тики, плутовка, ты меня узнала? – рассмеялась Эрна, приглаживая рукой мягкую шерсть зеленой мартышки.

– У Тики великолепная память! И мы с ней большие друзья, – сказала Регина.

Шмидт решил повременить с сообщением дочери о приезде ее двоюродного брата, это можно сделать после отъезда Эрны, а пока пусть девушки наговорятся. Он прошел к себе наверх, переоделся и вышел во двор. Надо было самому внимательно осмотреть свое нехитрое хозяйство, чтобы показать его племяннику во всей красе. Эрна засиделась до вечера. Расстались девушки очень тепло, словно всю жизнь знали друг друга.

– Милая, отзывчивая, ласковая девушка, – сказала Регина отцу, когда «мерседес» скрылся за лесом.

«Значит, пошла не в отца», – подумал-Шмидт. Обняв дочь за плечи, с плохо скрываемой радостью сказал:

– Послезавтра у нас будет дорогой гость…

Брови Регины вскинулись дугой:

– Кто?!

– Твой американский кузен Лебволь, – ответил Шмидт, рассказав ей о беседе с доктором Кальтенбруннером.

– Это же прекрасно! Это чудесно! – Регина закружилась от восторга.

Она побежала в дом, стремясь поскорее поделиться радостью с прислугой. Первой ей встретилась горничная.

– Габи, Габи! Послезавтра в Вальтхоф приезжает из Америки мой двоюродный брат Лебволь! – просияла счастливая Регина.

– Поздравляю вас, фрейлейн, – ответила горничная.

– Завтра мы должны весь дом привести в идеальный порядок.

– Я приду с рассветом, фрейлейн…

У себя дома Габи рассказала дяде Отто о приезде в Вальтхоф заокеанского племянника профессора Шмидта. На другой день рано утром Фехнер, отдавая распоряжения своему помощнику, сказал Ладушкину о сообщении Габи.

– Профессор Шмидт – большой ученый. Он нужен будущей Германии. Поэтому мы должны помогать его семье и по возможности оградить ее от всех неприятностей, – спокойно сказал Ладушкин, в душе радуясь приезду долгожданного племянника. Порадовался бы этому и подполковник Григорьев, но у Ладушкина еще нет прямой связи с Центром. Ему запрещалось ее налаживать до тех пор, пока твердо не обоснуется в Оберфельде.