Текст книги "Беспринципная (СИ)"
Автор книги: Юлия Резник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 13
Зоя
Знала бы, что он после этого сообщения лишь сильнее отморозится – так не стала бы его слать! Теперь же мы практически с ним не видимся. Арман Вахтангович будто чувствует, когда я рядом. Он разгадывает все мои уловки и пресекает их на корню. Пропадает либо на ферме, либо батрачит в доме. А на меня – ноль внимания. Словно я вдруг стала невидимой.
От обиды в какой-то момент даже мелькает мысль – ну и хрен с ним! В городе мне не составит труда найти вариант получше. Бесит только, что он такой лицемер! Я же помню, как он на меня смотрел, как шептал то, о чем теперь, наверное, жалеет в горячке, как касался, словно не касаться было выше его сил! Мне хочется накричать на него. Швырнуть в него чем-нибудь, как-нибудь спровоцировать. Но что-то не дает. Может быть, запоздало проснувшаяся гордость? Если так – я ей совсем не рада. Какого черта она обо мне вспомнила?! Не в том я положении, чтобы вертеть носом.
Одно спасает – у меня полно дел перед переездом в город. Как и планировали, примерно через неделю мы начинаем ремонт. Забираем обои, краску, плёнку из пункта выдачи и, засучив рукава, принимаемся за работу. Специальным средством счищаем старые слои краски. На это уходит много сил, но результат того стоит. Оказывается, наше окно даже открывается. И если чуть-чуть поработать стамеской и подкрутить петли, а потом все зашпаклевать, оно еще сто лет прослужит. В целом, получается даже лучше, чем мы могли бы подумать. Только уж очень все затягивается! Уже и отпуск мой заканчивается, а ремонту ни конца ни края не видно.
В последние выходные перед моим выходом на работу с чемоданом наперевес в общагу заявляется третья соседка. Растерянно обводит взглядом комнату. А ее ведь и не узнать!
– Ты насовсем уже, что ли? – сощуривается Машка.
– Ага.
– Сочувствую. Как видишь, мы еще не закончили.
– Я – Аня, – запоздало представляется жердь.
– Помочь не хочешь? – предлагаю я, не особо рассчитывая на согласие. – Так быстрее закончим.
– Давайте, – неожиданно соглашается Аня.
Мы с Машей переглядываемся и вручаем соседке валик.
– Стену мажь.
Втроем работа действительно идет веселее. За два дня комната окончательно преображается. Когда всё готово, ложусь на кровать, ноги от усталости аж гудят. Но это приятная усталость. Внутри меня растекается удовольствие от хорошо сделанной работы и вера в то, что все у меня получится. Дело осталось за малым – доработать на ферме, найти какую-то подработку в городе, а там уже – переезд, и все.
Почти засыпаю, когда на телефон приходит напоминание о моей записи к гинекологу. Если честно, я почти поддаюсь искушению отменить прием. Просто, зачем это все, если Арман Вахтангович вообще на меня не смотрит?! Но потом все же решаю поехать. Для себя! Потому что меня давно напрягает нерегулярный цикл, и действительно лучше провериться.
Принимает меня доброжелательная женщина лет сорока.
– Половая жизнь нерегулярная? – спрашивает, не отрывая взгляда от монитора.
– Ну… как сказать, – испытывая чувство жуткой неловкости, отвожу глаза. – Я только начинаю эту самую жизнь…
– Вот как? Ну, тогда давайте на кресло?
Господи, на что я согласилась? Залезаю, дрожа, как первокурсница перед экзаменом. Доктор надевает перчатки, говорит что-то ободряющее, натягивает на датчик УЗИ презерватив. Мамочки…
– Расслабьтесь. Постараемся побыстрее.
Легко сказать – расслабьтесь. У меня живот сводит от страха. Закрываю глаза, сжимаю зубы. Пот скапливается на лбу. Хочется провалиться сквозь землю.
– Так, ну что, – говорит она спокойно. – Всё неплохо. Воспалений нет, но эндометрий тонковат для твоей фазы цикла. Нужно бы сдать кое-какие анализы.
Я выдыхаю. Голова кружится от облегчения.
– Я правильно понимаю, что не беременна?
– А что, были подозрения? – изумляется докторица. Наверное, с этого следовало начать, да?
– Просто спросила… – выпаливаю скороговоркой.
– Вы абсолютно точно не беременны.
Инна Сергеевна протягивает мне салфетку и деликатно отворачивается, давая возможность привести себя в порядок. А я думаю о том, что если в частном медицинском центре, с учетом такой вот деликатности персонала, мне все еще ужасно неловко, что бы я чувствовала в обычной студенческой поликлинике? Нет, определённо, деньги решают все!
Получасовой прием выматывает похуже ремонта. Сжимаю в руке листик назначений. Заруливаю в аптеку, чтобы купить противозачаточные, узнаю цену – и ухожу с пустыми руками. Учитывая, что у меня в ближайшее время никакого интима не предвидится, считаю преступлением спускать столько денег на противозачаточные. Кто бы мог подумать, что хороший препарат может столько стоить!
На следующий день возвращаюсь к работе на ферме. Дом, пока я разрывалась между городом и деревней, как будто еще сильнее скукожился, вжался в скоксовавшуюся на жаре землю. И сколько я ни гребусь потом, наводя красоту, лучше не становится. Меня преследует ощущение, что я реанимирую давно почившего…
Ближе к концу недели нам сообщают, что мать выписывают. Вздыхаю с облегчением. Будет на кого оставить детей, когда уеду.
– Ген, сможешь приехать к матери на выписку? – интересуюсь у брата.
– На кой черт она мне сдалась?
– Не начинай. Мать все-таки…
– А ты чего не поедешь?
– Работаю я! – рявкаю. – Взяла бы отгул, да только из отпуска ведь – неудобно перед начальством.
– Неудобно ей, – бурчит Генка.
– Так что?! Поедешь – нет?
– Поеду. Куда ее денешь?
Когда в четверг я возвращаюсь домой, мать уже вовсю хозяйничает во дворе. Лицо ее будто ссохлось, отчетливо проступили скулы и подбородок, а глаза запали…
– О, Зоечка… Привет, – говорит тихо. И я даже не знаю, как на это реагировать.
– Привет. – Мы стоим друг напротив друга, как чужие. Вижу: стесняется, теребит пальцы. Под ногти забилась грязь. И жалко ее, дурную, и нет. Сама ведь жизнь под откос пустила! – Решила побороться с сорняками?
– Да! – мама часто кивает, радуясь, что я подхватила беседу: – Совсем двор зарос. Куда это годится? Наведу порядок и буду искать работу.
– М-м-м, – тяну я, очень сильно сомневаясь, что ее кто-то возьмет даже при наличии вакансии. В нашем поселке каждая собака знает, насколько моя мать ненадежный кадр.
– Да ты не бойся, Зой. Я с выпивкой завязала. Честное слово! Я же все понимаю, доча…
Свежо предание, но верится с трудом.
– Хорошо, если так. Я же уеду. Алиске мать нужна.
Стоит вспомнить младшую, как она выскакивает из дома. Щербатая… Улыбчивая и счастливая. Падает в объятья матери, а у меня сердце кровью обливается. Она как щенок, ее приласкай – и побежит за кем угодно. И простит что угодно, да. Вон как к мамке жмется.
Не могу на это смотреть! Злость поднимается. Не на Алиску, нет… На эту… Она же только обещает, а толку? Переодеваюсь в домашнее и убегаю к Седке. Во мне кипит возмущение. И если не приоткрыть крышку в этом адском котле, я просто взорвусь! Делюсь с подругой накипевшим. Седа умеет слушать и слышать, несмотря на то, что у самой порой не закрывается рот.
– А может, у тети Ларисы ничего не получается, потому что в нее никто не верит? – выдает вдруг она. Я вскидываю брови – мне такая мысль в голову не приходила.
– Ты серьезно? – скептически кривлю губы.
– Почему нет? Она сама в свои силы не очень верит, а тут еще вы как будто только и ждете, когда же она сорвется.
– А по-моему, ей только дай повод.
– Ты не можешь судить об этом наверняка.
– И что ты мне предлагаешь?
– Дай ей шанс. От тебя что – убудет?
– Да вроде нет. Но это тяжело, Сед. Надежда – херовая штука.
– Ты это мне говоришь? – сникает подруга. И тут я понимаю, да, что была неправа. У Седки ситуация в плане надежд – гораздо, гораздо хуже. С другой стороны, у нее нормальная мать. Окажись я на месте Седки, я бы не сдавалась, понимая, за что борюсь! Тут же со-о-овсем другая история. Разве я могу поверить, что мамка остепенится после всего, что мои глаза видели? После того, как я ночами сидела с плачущими от голода мелкими, не зная, чем их кормить, когда у меня самой сводило пустой желудок?! Или когда очередной папка, которого мать приводила в дом, бил меня смертным боем, или… Ладно, этот список можно продолжать вечно.
Тот разговор с Седкой не заканчивается ничем толковым. Мы не приходим к общему знаменателю. У каждого своя правда, свой опыт. Но я замечаю, что по мере приближения моего отъезда я действительно несколько расслабляюсь. И возвращаясь с работы домой, уже не так сильно удивляться тому, что мать трезвая.
Наверное, я все же начинаю потихоньку верить, что все наладится. Потому что когда в один из августовских вечеров, возвращаясь по пыльной дороге, слышу издали пьяные голоса с нашего участка – внутри что-то с хрустом ломается. А ноги становятся такими тяжелыми, будто к ним прикрепили пудовые гири. Каждое слово, долетающее до меня – как удар по затылку. Кто-то громко ржёт. Кто-то орёт: «Да налей ей, чего ты!» А потом я слышу и ее голос. Узнаваемый даже сквозь пьяную хрипотцу. Весёлый такой. Как в те дни, когда ей становилось все нипочем. Когда ей даже на нас плевать было.
Я захожу во двор, и первое, что вижу – пластиковые стаканчики на крыльце. Один уже раздавлен. Второй катает по земле ветер. Мать сидит на скамейке. В окружении каких-то двух мужиков. Один – лысый, в майке-алкоголичке. Второй – с грязными, облепившими череп волосами.
– Так, ну-ка собрались все, и дружно вон! – рычу я. Мать испуганно вскидывается. Лысый медленно оборачивается, и тут до меня доходит, что дядька-то не чужой! Если так можно выразиться. Это отец Лёньки и Свята. Мать с ним дольше всех задержалась. А потом его посадили за какой-то гоп-стоп… Господи, сколько с тех пор прошло лет?!
– Зойка?! – оскаливается этот придурок. – А ты че так базаришь?! Ты ля!
Тут надо заметить, моя смелость испаряется подчистую. Потому что одно дело – разогнать безобидных пьянчуг, и совсем другое – дать отпор бывалому рецидивисту. Я вжимаю голову в плечи, но не двигаюсь с места. Пусть и страшно, но отступить сейчас означает признать поражение.
– Я нормально базарю, – выдаю я, благодаря всех богов за то, что мой голос почти не дрожит. И к матери оборачиваюсь: – Сворачивайтесь давайте.
– Зоечка, ну ты чего? Олег с дороги, уставший! Мы тут просто посидим тихонечко. И сразу спать ляжем.
– Ты, конечно, ложись. А друзья твои пусть у себя ложатся.
– Да где же у себя? Олег семь лет от звонка до звонка. Некуда ему приткнуться.
– Лариска, кончай. Еще я перед этой мокрощелкой не оправдывался. Наливай давай, Костян.
Я влетаю в дом на автомате, не чувствуя под собой ног. Сердце грохочет где-то в горле. Щеки горят. Виски ломит. В голове только одна мысль: что делать?! Ментам звонить? Или подождать, пока сами свалят? А если не свалят?
Замечаю выглянувшую из-за шторки сестру. Распахиваю объятья, в которые она влетает, вжимаясь в меня, как перепуганный насмерть зверёныш. Тихонько, почти неслышно шмыгает носом.
– Испугалась мамкиных гостей? – шепчу я, водя губами по Алискиным растрепанным волосам.
– Ага. Они же уйдут? Ты меня с ними не бросишь?!
– Ну, конечно, нет. Все будет хорошо.
Стараясь, чтобы так оно и выглядело, готовлю наспех ужин. В холодильнике – шаром покати. Эти сожрали все подчистую. Но есть яйца. Ими и ужинаем. Ближе к ночи с гулек возвращаются Лёнька и Свят. В окно наблюдаю их встречу с «папкой». Пацаны выглядят настороженно, но видно, что встреча их трогает. Черте что. Вот будет хохма, если они обрадуются этому воссоединению века! Господи, какой же абсурд. Только возвращения блудного папаши нам не хватало!
Вечер сгущается, веселье за окном набирает обороты. Еще через час в доме сначала слышится какая-то возня, громкие шепотки и смешки, а потом все звуки стихают. Сгребаю сигареты и через окно выбираюсь на улицу покурить.
– А ты ничего такая выросла, – слышу сиплый голос. – Прямо вся в мать. Только попрыгучее.
Я оборачиваюсь. Олег. Стоит, щурится. И взгляд у него такой, что мне бы в дом поскорее вернуться, только для этого надо пройти мимо этого мудака, а я очень сомневаюсь, что это безопасно.
– Не бойся, – шепчет он, подходя ближе. – Я ж не кусаюсь… пока.
И вот потом он на меня набрасывается.
Глава 14
Зоя
Олег резко хватает меня за руки и прижимает к стене. Рядом падает сигарета, тухнет с шипением, угодив в небольшую лужицу у поилки…
– Пусти-и-и! – воплю я, но он так больно, так резко вбивает меня в свое вонючее, покрытое синюшными портаками тело, что вместо вопля с моих губ срывается писк. А ну закричи, когда из тебя дух вышибли!
«Господи, что же происходит?! – пульсирует в мозгу. – Нет. Нет, только не так. Не с ним. Не против воли!»
– Да тише ты, – шипит Олег, сдавливая запястья сильнее. – Ты же сама хочешь, да?
Какой там, господи?! Меня сейчас вырвет! Пусть Арман Вахтангович тоже был резким и злым, происходящее воспринималось совсем иначе. Тот касался меня – и, да, я вздрагивала, я боялась, но это был обычный девичий страх перед неизведанным. Сейчас же я в курсе, чего мне ждать. И об одной только мысли об этом меня выворачивает наизнанку. Я отталкиваю его, я борюсь так, что стучат зубы, но этому опустившемуся существу плевать на мои желания. В нем нет ничего человеческого. Я всхлипываю униженно – пожалуйста, нет, не надо-о-о-о. А как только он чуть ослабляет контроль, надрывно ору:
– Помогите! Люди!
Конечно, мой рот тут же затыкает вонючая рука. Кровь шумит в ушах. Истерика подкатывает к горлу и душит, душит… Мне кажется, я вот-вот потеряю сознание, как вдруг слышу звук тяжелых торопливых шагов и тут же отлетаю к стене, снесенная огромной тенью.
– Отпусти её, мразь!
Гаспарян.
Мамкин дружок едва успевает обернуться, как тот налетает на него ураганом. Арман Вахтангович не дерётся – он месит Олега, словно хочет убить. Тот пробует отвечать, рычит, бьет в ответ, вырывается, попадает даже, но один точный удар, и в схватке намечается победитель. Поверженный Олег летит на землю, окропляя траву густой, кажущейся в темноте черной кровью. Но на этом драка не заканчивается. Распаленный дракой сосед добивает лежачего, и плевать ему, что это вроде как не по-мужски. Картина поражает своей жестокостью. Я даже не представляла, что Арман Вахтангович способен на такую абсолютно звериную жестокость. Он не просто спасает меня. Он уничтожает обидчика. Агрессия прямо зашкаливает, она такая плотная, что ее можно почувствовать, взвесить, ощутить ее запах и вкус. Было бы у Армана Вахтанговича оружие, он бы и то пустил в ход. Хотя чем не оружие его кулаки? Они же как молоты…
На шум из дома выбегают мальчишки.
– Какого хрена тут происходит?! – вопит Лёнька, не решаясь приблизиться к нам. Генка посильнее, видя, что дело плохо, он подлетает к Гаспаряну и начинает его оттаскивать от валяющегося бесформенной кучей тела.
Я стою, цепляясь за стену, будто это единственное, что держит меня в реальности. Ноги ватные. Сердце грохочет. Руки дрожат. Я ничего не чувствую – ни боли, ни страха. Только лупящий по венам адреналин и жажду крови, да… Все правильно. Так ему!
– Все! – орет Генка. – Все, дядь Арман, кончайте! Че тут у вас случилось-то?!
Гаспарян сгибается пополам, упираясь рукой в коленку. Дыхание у него сбилось. Грудная клетка ходит ходуном…
– Что ж ты… за сестренкой… так плохо смотришь, а, Ген? – стыдит брата. Генка, сощурившись, оборачивается ко мне:
– Он тебя…
– Нет! – вскрикиваю я. – Не успел. Спасибо Арману Вахтанговичу.
Лёнька со Святом переглядываются. Бедные, растерялись… Не знают, как быть. С одной стороны – отец вроде как. С другой – я. Стою – зуб на зуб не попадает!
– Зой… – окликает меня потерянный Свят.
– Все н-нормально, – силюсь улыбнуться я.
– Ага, я вижу, – хмурится Генка. Ох, не надо было Арману Вахтанговичу его попрекать! Этот и сам с этой задачей справится.
– Чего не выгнали мамкиных хахалей? – ругается Гаспарян.
– Так… это папка вон… – Генка сплевывает. – Лёньки и Свята.
– Не нужен нам такой папка, – выпячивает вперед подбородок последний. Я всхлипываю и начинаю медленно стекать по стене в траву.
– Зойка, ну ты чего, малая? Давай, поднимайся. Иди в дом. Мы пока этих господ проводим…
Гаспарян хватает Олега за шиворот, как мешок с навозом, и волоком тащит к калитке.
– Ещё раз я тебя здесь увижу – вызову ментов, понял? – сплевывает кровь в траву Арман Вахтангович.
– Лёнька, Свят, вы дружка его тоже давайте будите…
– Их тут сколько вообще? – уточняет мой спаситель. С истеричным смехом утыкаюсь лбом в коленки. Господи, какой кошмар… И понимаю вроде бы, что все позади, но почему-то спокойнее не становится. Вот как я оставлю Алиску?! Как?! Сегодня мы их выпихнули, да… Но где гарантия, что они не вернутся завтра еще больше озлобленными? Или что не придут другие?
– Вот же тварь… Вот же сука, а?! Обещала никогда больше. Клялась! – я начинаю рыдать и сама того не осознаю. Я так устала держать в себе боль, что она против воли выплескивается наружу.
На плечо опускается сильная горячая ладонь. Пальцы ложатся осторожно, будто спрашивают разрешения. Я вздрагиваю, но не отстраняюсь. Чувствую, как напрягаются мышцы Армана – он, похоже, хочет что-то сказать, но не может подобрать слов. И в тишине, которая будто тянется вечность, я только слышу, как он дышит. Все еще глухо и рвано.
– Все будет хорошо, Зой, – тихо говорит он, наконец.
Мне хочется завыть. Потому что именно так, как он говорит, я не чувствую. Какое хорошо, когда моя жизнь – это вот! Затыкаю рот рукой, и все равно с губ срывается вой…
Он стискивает пальцы сильнее. Я забираюсь на него верхом как маленькая. Утыкаюсь носом в разгоряченную, остро пахнущую пеной для бритья и свежим потом кожу.
– Зой, – врывается в мысли голос Лёньки.
– Тише ты, – одергивает того Генка. – Пойдем в дом. Они тут сами разберутся.
Ну что у меня за брат? Золото… И да, все он понимает. Я всхлипываю сильнее, трусь. Отстраняюсь на секунду, чтобы оценить степень ущерба. Брови Армана Вахтанговича сдвинуты, на скуле – ссадина, руки в крови. На подбородке – начавшая запекаться струйка сукровицы.
– Вам бы это… – киваю на его лицо. – Обработать.
– Пустяки, – отмахивается он. – В молодости бывало и хуже.
– Так говоришь, будто старый…
Как завороженная, заглядываю в его глаза. В тусклом, льющемся из окна свете они приобретают цвет расплавленного золота. Трогаю пальцами выстриженные смоляные виски. Касаюсь колкой щетины… Ссадины на губе. Зрачки Армана Вахтанговича расширяются. Я медленно наклоняюсь и касаюсь ранки губами.
– Зой…
– Это из-за меня все. Извини.
– Еще ты из-за козлины этого не извинялась.
– Если бы не ты…
– Да понял я, – опять бесится. Одной рукой удерживая меня за бедро, свободной достает сигарету. Сует в уголок рта. – Ты как? Пришла в себя? – прикуривает. Интересно, на кого он злится?
– Думаешь, я его спровоцировала? – закусив губу, с отчаянием вглядываюсь в глаза Гаспаряна. Тот натурально охреневает от моего вопроса. И только еще сильнее заводится.
– Ну, ты совсем? А даже если и так, ничто не может оправдать такого вот поведения. Ничто, Зоя.
– Ладно, чего бесишься? Я же просто уточнила, и все.
Примирительно касаюсь носом его заросшей щеки. Как раз там, где его желваки перекатываются.
– Зой…
Знаю! Ему надо идти. Ему есть кого спасать, и о ком переживать тоже. И вообще это все неправильно. Ясно же, что взбудораженные малые не спят. Ждут, когда я вернусь, а я…. Я просто не могу себя заставить от него отлепиться. Так надежно, так… правильно в его сильных руках. Нет, не буду я никого искать. Буду его расположения добиваться.
Смочив губы языком, снова его целую. Скулу, висок… Чувствую, как он твердеет. Ерзаю…
– Так! Все! Вижу, ожила.
Арман Вахтангович приподнимает меня за задницу и пересаживает в траву. А сам подхватывается.
– Когда ты там переезжать собралась?
– Не знаю, – качаю головой я.
– Что? Никак, раздумала поступать? – дымит Арман Вахтангович.
– За Алиску переживаю! Как она здесь одна?
– А раньше чем думала?
Вскидываю голову… А как тут объяснишь? Сказать как есть? Думала, что смогу переступить через чувство долга и выбрать себя?! Хоть теперь, мать его так, выбрать…
– В городе есть школа-интернат.
– Я не отдам Алиску ни в какие интернаты! – сходу завожусь я.
– Нет, ты не поняла. Это обычная школа. Просто с пансионом. Детей можно навещать в любое время и забирать их на выходные.
Я пялюсь на Гаспаряна во все глаза. Понимаю ведь, что в такую школу кому попало не попасть. Может, она вообще платная. Тогда что он мне предлагает? Помощь? Спрашивать не спешу. Жду, когда он сам озвучит подробности.
– Подумай. Если решитесь – я попробую выбить ей место, – наконец, бросает он, будто между прочим.
Я не верю своим ушам. Потому что это может стать для нас неплохим выходом. В смысле – для меня стать. Но ведь и для Алиски тоже. А за пацанами Генка присмотрит – они уже большие, да и обидеть мальчиков гораздо сложнее, ведь так?
– Это очень дорого?
– Школа бесплатная. В нее просто трудно попасть. Ну, и купить форму, учебники все же придется, – говорит Гаспарян, разглядывая кровь на костяшках.
– Ты как будто бы все узнал. – Я отвожу взгляд, боясь даже просто подумать о том, что это означает.
– Да об этой школе все знают. В общем, подумай, да?
– Не о чем здесь думать – я согласна.
Встаю с земли. Отряхиваю коленки, хотя я так извозилась, что теперь только в душ.
– Тогда я сообщу, если все получится.
Арман Вахтангович кивает, будто все для себя решил, обводит меня внимательным взглядом и поворачивается, чтобы уйти. Смотрю ему вслед и понимаю, что просто не могу его отпустить вот так. Подбегаю к нему со спины, обнимаю за пояс крепко. Губами утыкаюсь между лопаток. И одной ладошкой сползаю вниз. Здесь темно. Никто не увидит.
– Прекрати! – рявкает Гаспарян, перехватывая мою руку.
– Почему? Ты же вон как напряжен. А я тогда сказала и сейчас повторю, что ты можешь… – чащу я.
– Все. Хватит. Нельзя так на мужиков вешаться. В женщине должна быть хоть капля гордости!
Бла-бла-бла. А сам же стоит, не уходит! И моей нежно поглаживающей руки не сбрасывает.
– Какая гордость, когда я так испугалась?
– Что-то незаметно, – заплетающимся языком парирует Гаспарян.
– Да что ты понимаешь?! Мне, может, хочется стереть его прикосновения из памяти! Хочется… с тем, кого я сама выбрала…
Меня начинает опять трясти. Глупость, конечно. Пустяк. Но почему-то его пренебрежение больно ранит. И радоваться тому, что он ничего не требует взамен своей помощи, совсем… вот совсем не получается.
Мне хочется, чтобы требовал? Я нуждаюсь в его силе? Да. Противно себе признаваться, но правда ведь, я тянусь. Не к нему даже. К ощущению защищённости, ясности, надежного, как бетон, мужского «я рядом».
Оббегаю его по кругу. Замираю лицом к лицу. И быстро, пока он не успел сориентироваться, целую. Не в губы. В подбородок. В щеку. В шею – куда придется. Цепляюсь пальцами за ворот футболки.
– Ну же… – шепчу. – Ну…
Арман Вахтангович не двигается. Только дышит. Глубоко. Через нос. А я ловлю побывавший в нем раскаленный воздух губами. Щеки горят, в ушах звенит, внутри такой мандраж, что я трясусь вся, как припадочная.
– Чего ты хочешь? Чтобы я тебя опять в кустах разложил? До тебя вообще не доходит, насколько это неправильно?!
– Что именно?
– Все! От начала и до конца. Откуда ты только взялась на мою голову?!
– Значит, это все? Ну… между нами? – решаю расставить все по местам.
– Между нами ничего и не было. Что еще сделать, чтобы ты поняла?
– Поцелуй меня.
Гаспарян чертыхается. Проводит пятерней по волосам. А потом делает шаг ко мне.
И это шаг, от которого у меня подгибаются колени.
Он фиксирует мой затылок, так жёстко, что волосы тянет. И целует.
По-настоящему. Глубоко. Собственнически. Так, что мир под ногами рушится. И я вцепляюсь в его окровавленную футболку в попытке удержаться над пропастью.
Его поцелуй голодный. Жестокий. Будто он позволил вырваться всему тому, что так долго держал внутри. Или оно само прорвалось. В рот врывается его горячий язык. Он не спрашивает, можно ли. Он забирает. Мне мало воздуха, но я не отстраняюсь. Я хотела, чтобы он не щадил, не жалел, не колебался. Хотела, да, чтобы он снова стал бешеным и неуправляемым.
Мои пальцы цепляются за его затылок, за воротник, за всё, за что получается ухватиться. Он рычит. По-настоящему. Звук резонирует в глубине горла. Я кусаю его в ответ. И…
– Всё! – хрипит Гаспарян. Я моргаю. Горящие истерзанные им губы округляются в шоке. Сердце молотит так, что реально больно. – Все. Больше. Ничего. Такого, – сипит Арман Вахтангович. – Ясно тебе? Это в последний раз. Ты обещала.
Он разворачивается и уходит. Просто. Уходит, да.
