Текст книги "Беспринципная (СИ)"
Автор книги: Юлия Резник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Беспринципная
Юлия Резник
Глава 1
Зоя
Вечер наступает быстро, будто на дворе не начало лета, а самый его излом. Ещё мгновение назад солнце играло в листве, а теперь сад наполняется мягким полумраком. Гирлянды, натянутые между деревьев, вспыхивают ярче. Смех становится громче, музыка – мелодичнее. Атмосферы добавляет дудук.
Веселье в разгаре. А я, нет чтобы к нему присоединиться, стою у края сада, будто забыла, зачем пришла. Земля под ногами мягкая, скошенная накануне трава приятно покалывает босые ступни – туфли я сняла у крыльца, не выдержала. Они мне малы на пару размеров и словно нарочно жмут, напоминая, что я лишь гость на этом празднике жизни.
Солнечные блики скользят по безупречной кладке дома, будто бережно её оглаживая, задерживаются на кованых балконах, увитых розами. А от того, что со всех сторон дом окружает сад, он кажется лежащей на бархатной подушке драгоценностью. Мне не понять шуточек про своеобразные армянские вкусы. Я могу часами глазеть по сторонам, любуясь роскошными видами соседской усадьбы. И ничего здесь не кажется мне нарочитым или, упаси бог, чрезмерным.
Взгляд неизбежно скользит дальше… К дорожке, по обеим сторонам от которой высажены кусты алых, кремовых и нежно-коралловых роз, пышные головки которых то и дело задевают прогуливающиеся туда-сюда гости.
Виновница торжества и по совместительству моя лучшая подруга Седа Гаспарян танцует босиком посреди лужайки. На ее голове венок из цветов. Её платье чуть сползло с округлого плечика – она вообще, не в пример мне, округлая. И она смеется. Они все здесь умеют быть лёгкими, несмотря ни на что. Умеют праздновать, как будто в жизни не знали горя…
Я так не умею. У меня в теле – жёсткая пружина. Она не даёт расслабиться.
Седа смеется громче, ее смех звенит колокольчиком. У неё сегодня день рождения. И выпускной. И всё остальное – у нее тоже.
У меня же даже платье с чужого плеча – с ее. И нет, я не завидую… Точнее, завидую, конечно, но не тому, о чем бы можно было подумать. С Седой мы дружим с рождения. Я не помню свою жизнь без нее. Я даже не знаю, выжила бы я в принципе, если бы не она, если бы не ее замечательные родители. Я очень ее люблю. Их всех…
– Зоя, ну ты чего там прячешься? – окликает меня подруга. Я вздрагиваю и приветливо улыбаюсь, будто только и ждала, когда же меня окликнут.
Надо идти. На-до. Я смогу. Просто не думать о том, что меня ждет по возвращению домой – и все тут.
Так решив, я делаю решительный шаг вперёд. Красиво, как в сказке. В сказке не про меня. Но ведь сюжет можно переписать, не так ли?
Нацепив на губы улыбку, иду по дорожке, стараясь ступать легко. Плечи расправлены. Бедра плавно покачиваются. Мне хочется раствориться в этих огнях, в музыке, в запахах дыни, мяса и тлеющих дров. Хочется не видеть жалостливых или осуждающих взглядов. Не слышать шепотков… О том, что моя мать вконец опустилась, что ей совершенно нет дела ни до детей, ни до дома, который вот-вот обрушится нам на головы – такой он древний.
И вдруг мои плечи будто обжигает. Чувствую на себе чей-то взгляд. Резкий, цепкий, слишком внимательный. Испепеляющий… Я оборачиваюсь и встречаюсь с черными, будто маслины, глазами Седкиного отца. Он стоит немного в стороне, с бокалом коньяка. Обычно добродушное лицо сейчас перекошено злобой. Я отворачиваюсь. Сердце бахает в груди. Боюсь ли я его в такие моменты? Наверное, да. Хотя предположить, что человек, настолько бережно относящийся к своей семье, может вдруг превратиться в монстра, почти невозможно.
Я боюсь, и один черт продолжаю его провоцировать.
Незаметно поднимаю еще чуть выше подол и без того короткого платья. Может, я и не могу похвастаться формами Седы или тети Ануш, но ноги у меня что надо. Арман Вахтангович может сколько угодно корчить из себя святого, но я-то знаю – мирские страсти ему не чужды. Ни один мужчина, тем более настолько темпераментный, не выдержал бы четыре года без секса. А именно столько тетя Ануш борется с раком.
Я вспоминаю, как Седа однажды примчалась ко мне домой, хотя обычно она старалась держаться от нашей лачуги подальше.
– Что случилось? – испугалась я ее слез. – Что-то с мамой?
– Нет! Я узнала, что у папы есть женщина!
– Да ну, – прошептала я, заталкивая подальше болезненное любопытство.
– Да-да, я уверена. Подслушала их разговор. Он такое ей говорил, господи!
– Ну, а плакать чего?
– Как?! Он же… Как он может? Он что, теперь уйдет к ней?
Я уже давно подметила, что дети, выросшие в счастливых семьях, несколько не от мира сего. Реакция Седы только укрепила меня в этих мыслях. Ощущая себя старше ее едва ли не на пару столетий, хмыкнула:
– Успокойся. Никуда он не денется. Скажешь тоже!
– Тогда зачем он… – Седа смолкла, в ее шоколадных круглых глазах, наконец, промелькнула искорка понимания. Я довольно кивнула – все же Седа была не безнадежной. И ее отец, как оказалось, тоже. Я еще подумаю, что это для меня значит…
– Думаешь, он с ней только ради секса? – понизила голос подруга и огляделась по сторонам, боясь, как бы нас не подслушали. Будь это кто-то из трех моих братьев, или единственная сестра – не суть. Ушей здесь и впрямь хватало.
Знаете, это полная фигня, что дети не несут ответственность за своих родителей! Я давно уже приняла тот факт, что на меня люди смотрят исключительно сквозь призму моей слабой на передок матери. Поэтому меня ничуть не удивляли неприязненные взгляды Армана Вахтанговича. Не мог мужик вроде него быть довольным, что я вожусь с его единственной дочерью. Скорее удивляло, что он в принципе позволял нам дружить.
Возвращает в реальность усилившееся жжение на бедрах. Я оборачиваюсь, нагло вздергиваю подбородок, улыбаясь ему в лицо. В ответ Арман Вахтангович только стискивает челюсти.
Да злись сколько влезет, господи! Это никак не отменяет того факта, что ты не прочь… И я не прочь тоже. Чтобы ты обо мне позаботился. Я этого хочу всей душой! Чтобы обо мне хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь позаботился.
Чем я хуже той женщины, с которой он известно зачем встречается? Почему я не могу занять ее место? Я не претендую ни на что больше, поэтому и не чувствую себя предательницей. Тете Ануш сейчас вообще не до секса. Седе… Ей не понять. Она не была в моей шкуре. Но так я и не собираюсь ей ничего рассказывать! Факт остается фактом – Арман Вахтангович давно переступил через себя и данные брачные клятвы. Может, у них вообще своя договоренность с тетей Ануш. Она мудрая женщина – не может не понимать, что у него есть свои потребности. Так почему их не могу удовлетворить я? Ему все равно, а для меня это шанс выбраться из беспросветной тьмы.
Распрямляю плечи. Шелк Сединого платья струится по моему телу медом. Я рассчитываю на то, что выгляжу очень эффектно. Хотя и стыжусь того, что он-то, конечно, знает, у кого я одолжила наряд.
Присоединяюсь к Седке в танце. Но если она скачет, как игривый щенок, то я стараюсь двигаться чувственно и маняще. На контрасте с отрепетированной скромной улыбкой, которой я одариваю приехавших из Еревана Седкиных двоюродных братьев и сестер, кажется, я произвожу нужное впечатление.
Вдруг краем глаза выхватываю мелькнувшую по стене тень. Ну уж нет! Ты так просто от меня не избавишься. Это мое шоу, и только я буду решить, каким будет его финал! Хватаю со стола чей-то бокал, осушаю до дна для храбрости и увязываюсь за Гаспаряном.
Арман Вахтангович ступает мягко, как хищник, несмотря на свой внушительный вес. Я на сто процентов уверена, что он взбесится, когда я появлюсь, но это ничуть не умаляет моей решимости. Я в отчаянии, а Седкин отец – мой единственный шанс. На короткий миг теряю его из виду и даже успеваю слегка запаниковать. Но тут замечаю, что дверь в лодочный сарай приоткрыта. Судорожно выталкиваю из легких раскаленный кислород и под оглушительный бит сердца шагаю за Арманом Вахтанговичем.
Мое присутствие выдает скрип рассохшихся половиц. Арман Вахтангович резко оглядывается, как раз когда я решительно захожу внутрь, закрывая дверь на защелку.
– Вечеринка проходит в саду, – цедит Гаспарян, глядя на меня… с таким презрением, боже. Стыдно невыносимо. Но…
– Именно поэтому я здесь, – хмыкаю.
Его глаза темнеют. В них помимо презрения – брезгливость. Смешанная с чем-то другим. Опасным. Он сгребает пепельницу с подоконника, тщательно тушит сигарету и, выругавшись на родном, делает шаг ко мне.
Матюкам Седка научила меня еще в наши десять. С тех пор я значительно продвинулась в армянском. Так что мне примерно понятен его настрой, который не сулит мне ничего хорошего.
– Что тебе от меня надо?
Как всегда, когда Арман Вахтангович не в настроении или под градусом, в его голос проникает тягучий южный акцент.
– Ты знаешь, – нагло усмехаюсь я, задирая подбородок. И, наверное, хрен сейчас скажешь, что уверенности во мне – ноль целых и ноль десятых. Всё блеф от начала и до конца. Но в этом и смысл. Пусть думает, что мне терять нечего.
– Нет уж, скажи, – рычит Арман Вахтангович… Хотя чего уж? Наверное, сейчас самое время отказаться от отчеств?
– Я люблю тебя. Всегда любила.
На короткий миг его лицо изумленно вытягивается.
– Ты?! Любишь? – хохочет. – Заливай.
Он подходит вплотную. Его низкий голос сейчас звучит непривычно отрывисто.
– Зачем бы я еще так унижалась? Зачем бы бегала за тобой, а? – паника набирает обороты, теснит грудь. Под его испепеляющим взглядом становится по-настоящему страшно.
– Потому что ты просто дешевая блядь, а я тот, кому себя можно повыгоднее впарить?
Боже мой. Это больно. Оказывается, моему цинизму есть куда расти. Раскиснуть не дает лишь мысль о том, что его ждет большой сюрприз. Конечно, если у меня все получится.
– Ну, ты же не брезгуешь блядями, – луплю в ответ.
– Чего? – оскаливается Арман. Зло хватает меня за руку и дергает на себя.
– Думаешь, никто не знает о твоих похождениях, святоша?
Я его изучила за девятнадцать лет жизни. Сначала, конечно, невольно. И вполне прицельно – в последний год. Знаю, как его расшатать, как вывести… Знаю, что если он и позволит моему плану осуществиться, то только полностью утратив контроль. Отсюда и мои провокации, да… Я выверяю с алхимической точностью каждое свое действие, каждый шаг… У меня просто нет права на ошибку. Нет – и все тут!
– Если ты хоть словом… Слышишь, хоть словом обмолвишься Ануш или, не дай бог, Седе… – он трясет меня так, что у меня клацают зубы.
– Ты можешь запросто меня убедить сохранить это между нами, – шепчу я, провокационно облизываясь. И ловлю этот момент… Вот он. Момент, когда его срывает.
Это не поцелуй, это атака и карательная операция в одном флаконе. Я задыхаюсь, но не сопротивляюсь. Напротив, лащусь к нему кошкой, льну… Это страшно, дико… Аморально и беспринципно. Но я знала, на что шла. И да, я пришла за этим.
Арман рывком стягивает с меня платье, а мне все равно. Даже если оно порвется, я придумаю, что сказать Седе, и как не попасться на глазам ее гостям… Здесь буквально пара метров до речки, а там по бережку до нашей лачуги рукой подать. Отвечаю вызывающим взглядом на настигший меня акт вандализма, да только Гаспаряну до моих гляделок нет никакого дела. Его вниманием целиком и полностью завладела моя грудь. Выглядит он просто бешеным. Мне становится жарко, стыдно, и почему-то щекотно внизу живота. Сумасшествие в его черных глазах говорит о том, что он не отступит. Что я допрыгалась, нарвалась, добилась-таки своего.
Арман наклоняется и замирает в миллиметре от моих губ. Дышу часто, но глаз не отвожу, нет. Смотрю бесстыже, совершенно развязно, да… Арман в ответ на мои ужимки брезгливо сплевывает под ноги. И тут же не проявив ни капли присущей ему по отношению к жене или дочери деликатности, толкает меня к стене. Едва успеваю выставить перед собой руки, чтобы не прочесать ту носом. Только обретаю хоть какое-то равновесие, как он снова лишает меня баланса, заставляя прогнуться, припечатав поясницу ладонью.
– Нарвалась-таки, блядь, ты смотри… – как будто и впрямь не верит случившемуся Арман, щелкая пряжкой ремня, и задирает юбку.
Может, правы соседи, и я совсем пропащая. Но в момент, когда он грубо касается меня там, проходится крупными горячими пальцами, я ликую. И когда потом он овладевает мной, врываясь без прелюдий и ласки, будто желая этим уничтожить и меня, и себя, я не плачу и не кричу. Я даже не зажимаюсь, как инстинктивно хочется, а делаю ровно наоборот, чтобы максимально облегчить свою участь. Знаю, что чем жестче он сейчас это сделает, тем сильнее потом будет его вина. А у меня есть масса вариантов, как он сможет ее искупить…
За все время Арман не говорит ни слова. Только дышит резко, отрывисто, то прикусывая меня, как кобылицу, за холку, то опять ругаясь, но уже так… В никуда.
Я четко улавливаю момент, когда он понимает, что стал моим первым. Чертыхаясь, выскальзывает, растекаясь горячим по коже.
– Ты, – шепчет он зло. – Ты… чёрт. Ты была…
В его глазах даже не ненависть. Там паника. Шок. И концентрированное отвращение. Вот только сейчас я бы не стала ручаться, что оно имеет хоть какое-то отношение ко мне.
Натягиваю платье, с трудом попадая в рукава. Пальцы трясутся. Я злюсь, потому что не могу себе позволить утратить контроль сейчас, когда все почти на мази.
Гаспарян стоит, тяжело опираясь рукой о стену… Голова понуро опущена. Он молчит. И только его широкая грудь судорожно опускается и поднимается. Опускается и поднимается…
– Арман Вахтангович, я…
– Заткнись. Помолчи… – трет дрожащими руками лицо.
– Но нам нужно обсудить случившееся, не находите?
– Обсудим. Но не сейчас.
– А когда? – стою на своем. Приемная кампания вот-вот начнется. А я уже и так пропустила учебный год, потому что не прошла по баллам сразу после окончания школы.
– Завтра. Зайдешь ко мне в офис.
– Но…
– Я сказал, завтра! – ревет он, натурально впадая в бешенство. – Свали с глаз моих. Просто на хрен свали, слышишь?!
Глава 2
Зоя
Утро пахнет дымом и отсыревшей кошачьей шерстью. Видно, Мурка опять где-то шастала, собирая росу с травы. Лето холодное, ночами так вообще колотун страшный. Ну, для наших югов так точно имеющиеся плюс шестнадцать – как для какого-нибудь северянина уверенный минус.
– Фу, Мурка, свали отсюда…
– Ты там на работу не опаздываешь? – заглядывает ко мне брат.
Я подскакиваю. Бросаю настороженный взгляд в окно, за которым и впрямь как-то неестественно светло для раннего утра, и кубарем скатываюсь с лежанки.
– Сколько времени? – сиплю, отбрасывая с лица волосы.
– Без десяти семь уже.
– Чёрт, Ген, трудно было меня разбудить, что ли?! – я подскакиваю, как-то не рассчитав, что после вчерашнего мое тело не готово к таким кульбитам. Морщусь… Голова гудит, кости ломит, будто меня переехал груженый зерном самосвал. Телефон валяется на полу – мертвый! Похоже, с батареей совсем беда. Ну, или ей тупо не дали подзарядиться, потому что рабочих розеток на весь дом две штуки, а нас, только детей, пятеро!
– Ты офигела? Я только сам с работы!
Гляжу на рабочий комбинезон брата, который тот действительно еще не успел снять.
– Ясно.
Генке семнадцать, но он выглядит на все двадцать пять, потому что вырос в том же аду, что и я. У него мрачный взгляд и заскорузлые от тяжелой работы руки. Он из тех, кто рано понял, что от жизни не стоит ждать халявы, и, засучив рукава, пошел вкалывать. Для своих семнадцати зарабатывает он неплохо. И оттого страх, что он вот-вот свалит, оставив меня одну с младшими, становится таким навязчивым, что я регулярно ловлю панички. Особенно тревожные дни – четырнадцатое и двадцать девятое, когда на ферме Гаспарянов выплачивают зарплату.
Моя «комната» представляет собой угол, отделённый повешенным на бельевую верёвку древним, изъеденным молью покрывалом. Прохожу мимо спящих Лёньки и Свята. Генка спит в кладовке, на матрасе, подвинутом к котлу. Зимой там тепло. Сейчас – духота и сырость. Уж лучше так, за покрывалом, но у окна. Там хоть свежий воздух.
На кухне, естественно, шаром покати.
– Ген, пожалуйста, свари для Алиски кашу! Алиса, вставай. Мы опаздываем в садик.
Мать ушла еще накануне к «другу» и не вернулась. Алиска спит с ней. По крайней мере, когда мать никого не приводит.
– Не хочу!
– Я не знаю такого слова. Быстро!
Достаю из скрипучего шкафа белье и платье. Набираю в простой эмалированный таз воды, прячусь за хлипкой дверью летнего душа – я вчера так вымоталась, что уснула, едва коснувшись кровати. Стаскиваю ночнушку. Оттираю взявшиеся коркой последствия нашей с Арманом Вахтанговичем связи. Зубы стучат. То ли от холода, то ли… Нет, тут все однозначно. Холод всему виной – нечего и гадать.
До скрипа натираю себя мочалкой и мылом с говорящим названием Дуру. В обломке прибитого к стене гвоздём зеркала вижу своё помятое отражение. Взбиваю пальцами свалявшиеся в колтун волосы, но делаю только хуже. Плюнув на все, натягиваю белье и свое самое красивое платье. Да, оно уступает Седкиным, но оно мое. И хрен его знает, почему это так важно ввиду обещанного мне Арманом Вахтанговичем разговора.
После несусь открыть курятник. Куры в деревне – отличное подспорье. Летом жрут че бог послал – никакой почти с ними мороки. Зато яйца есть всегда, а это, учитывая, как быстро мать пробухивает пособие, гарантия того, что все будут сытыми.
Курятник расположен почти впритык к забору Гаспарянов, что вынуждает меня убираться там едва ли не каждый день. Глупо? Знаю. Но мне так не хочется, чтобы вонь от наших сараев перебивала аромат роз в их прекрасном саду…
– Зоя!
Застываю на миг. Как всегда, когда слышу свое ненавистное имя. С учетом моей родословной, это адское комбо. Ноль шансов не спиться до двадцати.
– Тетя Ануш!
– Напугала? – улыбается Седина мама. Я расплываюсь в ответной улыбке, глядя на поднос в ее толстых руках. Нам опять перепало что-то вкусненькое со стола Гаспарянов, но радуюсь я не этому, а тому, что тете Ануш, наконец, полегчало, раз она опять взялась кашеварить.
– На вот. Напекла еки… Позавтракаете.
– Ой, спасибо большое! Я сегодня как раз ничего не успела состряпать! – рассыпаюсь в искренних благодарностях.
– Проспала, золотко? Я так и думала, что вас с Седкой сегодня и из пушки не поднимешь. Напрыгались, козы?
– Ага! Еще как.
– Может, попросить Армана Вахтанговича дать тебе выходной? – подначивает меня тетя Ануш, зная, что я никогда не воспользуюсь своим положением в их семье.
– Нет-нет, я уже выхожу! – отмахиваюсь я.
– Платье какое красивое у тебя… Никак жених появился, а, Зоя?
– Да нет. Просто чистое все закончилось, – смущаюсь.
– Так ты приноси – машинка все постирает! Что мне – воды жалко? Скажешь тоже…
Тетя Ануш совершенно невероятная. Когда она заболела, я окончательно перестала верить в бога. Хоть убейте, мне не понять, почему подобные испытания выпадают на долю таких людей, когда экземпляры вроде моей матери – живее всех живых будут. Стоит об этом подумать, так на меня такая злость накатывает, что ух! Но что я могла сделать? Как помочь справиться с этой несправедливостью? Ну, разве что кровь сдать, когда она тете Ануш понадобилась – моя ей подходит. Это уж потом я узнала, что ей, скорее всего, влили чужую. А мою собрали как бы взамен.
– Принесу. Спасибо вам больше!
Расчувствовавшись, обнимаю Седкину маму за толстую-толстую талию. Она всегда была в теле, но после того как ей вырезали все «по-женски», стала просто таки необъятной. Это как-то связано с тем, что ей нельзя было проводить заместительную терапию. Та могла спровоцировать рецидив. Впрочем, даже эти предосторожности не помогли. Спустя время рак вернулся, но уже в груди. Седа, захлебываясь слезами, ругалась, что мама сама виновата! Не стала удалять груди, хотя врачи настоятельно рекомендовали ей это сделать. Я уж не знаю подробностей, но тете Ануш по наследству передался какой-то ген, способный спровоцировать опухоль. Когда его обнаружили, Седка тоже прошла обследование, а то мало ли! Но к счастью, ничего страшного у нее не нашли, и ей не пришлось принимать сложных решений. Как мы дождались тех результатов, не знаю. Я так едва умом не тронулась от переживаний!
Расчувствовавшись, чуть плотнее сжимаю бока тети Ануш и резко отступаю. Из-за лишнего веса она не очень приятно пахнет…
– Надо бежать!
Улыбнувшись напоследок, забираю поднос и залетаю в кухню. Генка доваривает кашу. В его глазах мелькает детская радость, когда брат видит гостинцы. Это щемящий момент… Потому что он, по сути, и впрямь ребенок. Повзрослевший, как и все мы, раньше срока.
Загоняю капризничающую Алиску за стол. Господи боже, как я их люблю, но как же мне это все надоело!
– Доедай быстро… И в сад.
– Не хочу. Там скучно.
– Осенью пойдешь в школу – повеселишься, – огрызаюсь я.
– Сама чего не ешь? – отзывается Генка, зевая так, что я увидела его гланды.
– Не хочу.
– Смотри, знаешь же, что до вечера все сметут.
Братья у меня и впрямь прожорливые. Ну и пусть. Мне сейчас реально кусок не полезет в горло.
– Пусть. Доела? Надевай костюм с Пинки Пай.
– Я хочу с Пеппой.
– Он грязный. У тебя минута, если что – ухожу без тебя.
Это жестоко, да. Но это единственный работающий способ придать сестре ускорения. Алиска боится оставаться одна. Боится, что мать кого-нибудь притащит в дом, а ее некому будет защитить. Не знаю, заберу ли я ее к себе, если у меня все получится как надо… Пацаны-то ладно, они уже могут постоять за себя. Алиска – другое дело. С одной стороны, мне жалко ее до безумия! С другой… Черт. Я и так, сколько себя помню, приглядывала за этой оравой. Имею я право хоть теперь пожить для себя?!
Алиска догоняет меня, когда я равняюсь с покосившимися воротами. Ферма Гаспарянов раскинулась на другом конце посёлка. Пешком не меньше получаса топать, и то, если приспустить. А учитывая то, что после вчерашнего я вряд ли смогу ускориться… Короче, опоздала я – как пить дать.
Хватаю сестру за руку и припускаю с ней вниз по улице. По сторонам не смотрю – чего я там не видела? Собака во дворе Петровых подскакивает, гремя цепью, подбегает к воротам и вяло тявкает, соблюдая наш ежедневный приветственный ритуал. У магазина разгружается "газелька". Грузчик ворчит, таская ящики с минералкой. Здороваюсь. Сразу за магазином начинается территория детского сада, оставляю Алиску у ворот – дальше она сама, я же пулей несусь на работу.
Для поступления в универ мне не хватило всего нескольких баллов. Я не тупая, нет. Просто того, что дают в школе, совершенно недостаточно, а денег на репетиторов у меня нет. Только Седка знает, как я ревела, когда увидела себя второй за чертой в списке.
– Ну, ничего-ничего, Зой! Поступишь на следующий год. Со мной! Правда, круто? – утешала меня она.
– А год мне что делать, по-твоему? – огрызалась я.
– Ну… Хочешь, я попрошу папу подыскать для тебя работу?
Отказываться было грех, учитывая, что на ферме Гаспаряна платили действительно хорошие деньги. Армен Вахтангович давал работу всему поселку. И еще трем деревням поблизости. В какой-то момент попасть к нему в хозяйство без блата сделалось невозможным. Люди держались и за толкового руководителя, и за свои места… Свободные вакансии появлялись редко, да и на те, что появлялись, была очередь из желающих.
Тем не менее, свое слово Седа сдержала. И работу я получила, да… Соразмерно квалификации, как деловито отметил Арман Вахтангович. Так что вот уже почти год я убираю коровье дерьмо. Мою стойла. Иногда ещё выношу солому и меняю воду в поилках. Изредка залипаю на новорождённых телят, пока никто не видит – их тёплые мордочки щекочут ладони, и я думаю, что если бы родилась коровой, может, было бы проще.
Нет, все не так плохо, как можно было подумать. Работа, конечно, не сахар, но современные технологии здорово облегчают мне жизнь. На ферме Гаспаряна уборка навоза происходит при помощи скреперных систем, а остатки дочищаются мойкой высокого давления. В общем, работа как работа, но меня задевает тот факт, что он определил меня именно сюда! Впервые вот так откровенно намекнув, что он обо мне на самом деле думает… И я согласилась. Ему назло!
Быстро переодеваюсь в униформу, прохожу обработку и захожу в коровник. Скрепер прошёл, мне осталось прошвырнуться с мойкой и дочистить всё вручную. Уверенным движением хватаю шланг, проверяю давление. Горячая вода с напором ударяет в пол. Работа идет, от пара запотевает стекло в соседнем помещении. В ушах – гул вентиляции, тяжёлое дыхание животных. В носу – запах навоза и влажной соломы. Работа идет как обычно, разве что чуть более нервно.
Ругаю себя, что мы с Арманом Вахтанговичем не договорились о том, где и как встретимся. От этой неопределённости мне неспокойно ужасно. Время от времени меня окликают посплетничать другие технички, но поняв, что у меня не то настроение, дальше не липнут, проявляя чудеса деликатности.
А я все жду, жду… Чего он добивается своим молчанием?! Чтобы я сама пришла? Так я пойду! Думает, слабо мне? Ха! Да после всего, что уже случилось, это так… Пустяки. Но что-то подсказывает не торопить события. И я прислушиваюсь к своему внутреннему голосу, потому что жизнь в постоянной опасности жизнь обострила мои инстинкты и научила им доверять.
Весь день работаю как на иголках. Пропускаю обед, не чувствуя голода. Только курю одну сигарету за одной – дурацкая привычка. А ближе к концу перерыва срываюсь с места и бегу к конторе посмотреть, здесь ли его машина. Черный красавчик "Прадик" стоит на месте…
Я все больше завожусь. Неужели обманул?! Неужели он, воспользовавшись мной, просто тупо меня кинет? Ну, нет. Я же не зря столько к нему присматривалась. Этот не соскочит… Иначе я бы поставила на кого-то другого!
«Ну, скажи что-нибудь! Подай знак!» – мысленно кричу я. День к закату клонится, а от него ни слова!
«Завтра, – решаю я. – Если завтра не позовёт, сама приду».
И тут дверь приоткрывается, являя моим глазам расфуфыренную секретаршу Гаспаряна. На ней деловой костюм и туфли на небольшом каблучке рюмочкой. Под мышкой – дамская сумка. Вот что ему стоило взять меня к себе в офис, а?! Так нет же… Ну, мы еще посмотрим, кто кого скрутит в бараний рог!
– Григорова, зайди к Арману Вахтанговичу.
