Текст книги "Беспринципная (СИ)"
Автор книги: Юлия Резник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Глава 17
Зоя
Когда все заканчивается, по лицу струятся соленые слезы. Арман Вахтангович сползает с меня, садится на свое место за рулем, вжикает молнией. А я… Боже, да что же это?! Реву – не остановиться.
– Эй… – на этот раз он касается меня гораздо менее уверенно. – Ты чего?
– Я чего?! – вспыхиваю. Турбулентность, что молотила меня изнутри, вырывается наружу истеричным смехом. – Это больно вообще-то!
Гаспарян моргает. Нащупывает пачку сигарет, отводя глаза, сует в рот одну:
– Ты же сама это предложила, Зой.
– Не это! Ясно?! Не это!
Господи, есть же еще рот! Что не так с ним?! Это же наиболее очевидный, блин, вариант. По крайней мере, именно так я думала. А теперь… Шиплю.
Осознав смысл моих слов, Гаспарян меняется в лице. Смотреть на него страшно.
– Я думал… Бля-я-я, – тянет он, падая лицом в ладони. Сидит так какое-то время, а потом заторможенно запускает мотор.
– Что ты делаешь? – шмыгаю носом я.
– Везу тебя в больницу.
– Еще чего! Придумал тоже. Угомонись. Нормально все.
– Ты не можешь знать это наверняка.
– Могу! Это моя задница, ясно?! У тебя есть салфетки? Ну, ты наделал…
Все так же пришибленно Гаспарян кивает. Чуть наклоняется, чтобы открыть бардачок. Вручает мне большую упаковку влажных салфеток. И вновь пробегается пальцами по лицу.
Приводить себя в порядок под его потерянным взглядом неловко.
– Отвернись, – бормочу я, не уверенная, что он выполнит мою просьбу. Но к моему большому удивлению, Арман Вахтангович проявляет несвойственную ему тактичность. Все происходит так быстро, что ни он, ни я не успеваем привести дыхание в норму. Так что происходящему вторят звуки нашего сорванного дыхания.
– Мне тоже дай… – киваю на сигарету.
– Зоя…
– Жалко тебе, что ли?
– Да я не об этом! – чуть отмирает он. Тянусь без спроса к пачке, движение отдает в заднице саднящей тупой болью. Я морщусь. Он замечает. Матерится, не в силах вынести мой насмешливый и в то же время болезненный взгляд.
– Я могу как-то это исправить? – нервно постукивая пальцами, спрашивает, наконец.
– Интересно, как? – смеюсь. Кажется, щеки Гаспаряна темнеют. Неужели смутился? – Да не парься ты. Это было неожиданно, конечно, но… Что уж. Может, лучше расскажешь, что у тебя случилось? Почему ты вообще здесь? Где тетя Ануш?
– Ануш оставили под наблюдением в больнице. Я остался в надежде, что смогу забрать ее завтра. – Гаспарян не любит обсуждать со мной проблемы жены, но в этой щекотливой ситуации не упускает возможности сменить тему.
– Там все плохо? Ты поэтому такой озверевший? – адреналин откатывает, и меня начинает отчаянно клонить в сон. Зеваю.
– Озверевший? Да… Черт, наверное. Извини. Не знаю, что на меня нашло, хотя это так себе оправдание.
Ситуация реально дерьмовая. Но я хочу ассоциироваться у него с легкостью, стать для него глотком свежего воздуха, а не поводом лишний раз загнаться. Лащусь к нему кошечкой, укладываясь на грудь, пользуясь тем, что он не оттолкнет меня, даже если очень захочется. Трусь носом о колючий подбородок:
– Мне так нравится, как ты пахнешь…
Чувствую, как воздух в легких Армана Вахтанговича замирает.
– Удивительно, что тебе еще что-то во мне нравится, после того, что я начудил, – с хриплым смешком замечает он.
– Почему? Я же понимаю, что ты не со зла. Просто вышло недопонимание.
– Ты удивительно понимающая девушка.
Насмешка? Да даже если так – плевать. Главное, что сейчас в его руках мне хорошо. Тайком целую его соленую кожу.
– Я просто люблю тебя.
– Ну да. Как это я забыл? – ерничает он, нежно касаясь губами моей взмокшей макушки. В ответ на это касание привстает каждый волосок на голове – такую сильную реакцию в теле вызывает его мимолетная ласка. А еще я понимаю, что мы впервые не разбежались сразу же после близости, будто, наконец, признавая тот факт, что она между нами случилась.
– Когда приедешь теперь?
Веду пальчиками по его щеке, решив взять ситуацию в свои руки. Он может сколько угодно бороться с собой, отрицать очевидное, и даже меня ненавидеть, но факт остается фактом – по какой-то неведомой нам обоим причине он снова и снова ко мне возвращается.
– Зачем тебе это, Зоя?
– Хочу.
– Жалеешь меня?
– В том числе. Но не потому что ты жалкий, вовсе нет. Просто кажется, что я могу помочь тебе пережить этот сложный период, а мне и не жалко… Так когда?
– Без понятия. А зачем тебе знать? Ждать будешь, что ли? Дни в календаре зачеркивать?
– Я же работаю. У меня свободного времени совсем нет. А как сессия начнется, так и вовсе тяжело совмещать будет.
– Да понял я твой намек, – хмыкает Гаспарян. Неловко ли мне? Немножко. С другой стороны, принцип «ты мне – я тебе» еще никто не отменял. Если он хочет, чтобы я преданно ждала его дома – пусть сделает так, чтобы мне не приходилось ходить на работу. Все просто.
– Так каким будет твой ответ?
– Перестань на меня давить.
Ха-ха, перестать?! Когда предоставился такой случай? Да конечно. Зря, что ли, моя задница пострадала? Додавливать его нужно! До-дав-ли-вать.
– Даже в мыслях не было, – пожимаю плечами. – Подкинешь меня до общаги?
Арман Вахтангович заводит мотор и проделывает обратный путь. Напоследок чмокаю его в щеку, отстраняюсь и спрыгиваю на дорожку, вовсе не наигранно охнув.
Смешно семеня, поднимаюсь на свой этаж, тихонько прохожу в комнату.
– Ты чего так долго? – звучит сонный голос Машки.
– Банкет обслуживали. Спи.
Подхватываю сумочку с душевыми принадлежностями, полотенце, просовываю ноги в резиновые тапки и плетусь в душ, расположенный в конце коридора. Там, к счастью, никого. Единственное преимущество в моих поздних возвращениях – это то, что мне не приходится ждать своей очереди. Здесь пахнет прохладной сыростью, влажным кафелем и дешевым шампунем. Я включаю воду, жду, пока потечет горячая, и ступаю под теплые струи. Поначалу морщусь от легкого жжения, но постепенно расслабляюсь, опираясь лбом о прохладную плитку. Боль притупляется, но не уходит окончательно, и это важное напоминание о прошедшем дне неожиданно приносит мне какое-то извращенное удовольствие.
Я запрокидываю голову, ловлю губами теплые капли. Мыло нежно пенится на коже, смешиваясь с водой, смывает остатки косметики, наших перемешанных жидкостей и напряжения, накопленного за день. Чувствую, как тело постепенно размягчается, отпуская последние отголоски тревог. Теперь-то точно все будет хорошо, да? После такого он уже не соскочит.
Закрываю глаза, воскрешая в памяти лицо Армана Вахтанговича. То, как он смотрел на меня в машине – это, конечно, что-то с чем-то. Такой коктейль! Кожа горит – не от горячей воды, а от воспоминаний, которые врезались в память. Провожу ладонью по плечам, вниз по груди, останавливаясь то тут, то там, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тело неожиданно отзывается теплом и пульсацией в потаенном местечке, где еще недавно болело. С каждым разом наша близость с Гаспаряном будит во мне все больше положительных чувств. Это уже не кажется чем-то грязным или неправильным – скорее, тайной, волнующей стороной моей новой жизни. Я все чаще задумываюсь о том, что бы почувствовала, приложи он чуть больше усилий… Если бы он раскрепостился, расслабился, сбросив с плеч груз вины, который на данном этапе все портит, и, наконец, меня как следует приласкал. Если бы он перестал каждый раз наказывать нас обоих за то, что мы просто пытаемся урвать немного счастья в этой дерьмовой жизни! Если бы он хотя бы раз ко мне прикоснулся с нежностью. Хотя нет… Раз уже было. Вот этот его почти отеческий поцелуй в макушку… Он же душу из меня вытряхнул!
Вода смывает остатки усталости, но не мысли. Они кружат в голове, будто мотыльки вокруг фонаря, сталкиваясь и порождая новые ощущения и желания. Понимаю, что не отказалась бы снова его увидеть. Почувствовать его руки, его дыхание на коже, его грубый и одновременно с тем срывающийся от эмоций голос, нашептывающий откровенную похабщину, которая неожиданно так заводит.
Слегка ежась, выхожу из-под душа и оборачиваюсь полотенцем. В зеркале отражается знакомое лицо. Глаза горят, щеки раскраснелись. Я улыбаюсь самой себе, с удивлением и легким стыдом понимая, что мне ни капли не жаль, что все случилось так, как случилось.
Вернувшись в комнату, тихонько укладываюсь в постель, стараясь не потревожить девочек. Мысли об Армане Вахтанговиче успокаивают, и я почти засыпаю, как тут на телефон приходит сообщение из банка. Мой баланс пополнен на кругленькую сумму. Что это? Компенсация за то, что было? Или аванс на будущее? Знать бы, чтобы понимать, как выстраивать свою жизнь дальше!
«Это на таблетки?» – строчу Гаспаряну. Если скажет да, тогда вроде как вырисовывается второй сценарий. Промолчит – фиг знает, что думать.
«В том числе и на них».
Уставившись в экран телефона, несколько раз перечитываю сообщение. От его лаконичности по спине пробегает нервная дрожь. Сердце пропускает удар, сбиваясь с ритма. В груди растекается сладкая, тягучая истома. Это же капитуляция, да?
Отбрасываю телефон на тумбочку и зажмуриваюсь, растягивая губы в широкой блаженной улыбке. В ушах шумит кровь, и я до последнего сопротивляюсь желанию схватить телефон и снова прочитать полученное сообщение. Уж слишком оно многообещающее. Но усталость берет свое, и вскоре я проваливаюсь в глубокий, беспокойный сон, в котором всё повторяется снова и снова: его хриплый голос, грубые, жадные прикосновения, чувство невыносимого распирания, острая боль…
Утром просыпаюсь еще до будильника. Рядом посапывает Машка, Аня ворочается на своей кровати у окна. В комнате прохладно, а под одеялом тепло и уютно. Даю себе несколько минут, чтобы насладиться этим контрастом. Однако почти сразу возвращаются мысли о Гаспаряне, и меня опять охватывает нездоровая жажда действия. Я приподнимаюсь на локте, хватаю телефон и снова открываю сообщение. Оно не исчезло за ночь, не было плодом моего воспаленного воображения. Всё взаправду. С головой накрываюсь подушкой и растягиваю губы в улыбке. Эти легкость, чувство, что в жизни происходит что-то новое, волнующее, безумное и правильное одновременно, так мне незнакомы. Обычно моя жизнь больше похожа на борьбу за выживание. А сейчас все иначе!
Понимая, что заснуть уже не удастся, тихонько выскальзываю из-под одеяла, набрасываю на плечи халат и крадусь на кухню. Простор за окном окутан туманной дымкой, в которой плавно растворяются очертания соседних домов и посадка, в которой все и случилось.
Я завариваю кофе, забираюсь с чашкой на подоконник, глядя на медленно рассеивающийся туман. Кажется, я начинаю привыкать к этой сладкой неопределенности. Да, возможно, это временно. Да, вполне вероятно, всё закончится так же внезапно, как началось, но пока… Пока я имею полное право проживать каждый момент по максимуму.
Делаю глоток, ощущая, как тепло разливается по телу, принося с собой уверенность и спокойствие. Гаспарян дал мне знак. Я получила подтверждение, что для него наши встречи – не случайность и не ошибка. Это важно, даже если он сам так не думает. Потому это мой шанс. Шанс, который я не упущу.
Зажмуриваясь, я без зазрения совести начинаю строить планы на жизнь, так или иначе связанную с Арманом Вахтанговичем. Первым делом мне, конечно, стоит купить таблетки, чтобы начать их прием сразу же, как начнутся месячные. Вторым – решить, как быть с работой. Я не могу уволиться, пока он сам об этом не попросил, чтобы не выглядеть корыстной, но подготовиться к увольнению все же надо. Ну и в-третьих… Если мы все-таки в отношениях, не мешало бы сделать так, чтобы их интимная составляющая стала приятной и для меня. Вот тут я вообще не знаю, что делать! Как ему намекнуть, что мне требуется чуть больше его вовлечённости? У меня нет идей, но я обещаю себе, что в следующий раз все будет совершенно иначе.
Глава 18
Арман
Я лгу себе каждый раз – отчаянно, бессовестно. Приезжая к Зое, намеренно оттягивая свой визит до последнего, убеждаю себя, что это точно в последний раз. Что теперь-то, нажравшись ей до отвала, я смогу справиться с мучительным наваждением и тупо забыть про то, что в моей жизни имел место быть настолько возмутительный эпизод. А по правде я лишь банально откладываю капитуляцию. Сначала на три дня, потом на два, один… И очень скоро вовсе забиваю на всякое сопротивление, ведь те мгновения, когда я разряжаюсь глубоко-глубоко в ней, становятся самыми яркими переживаниями моей взрослой жизни. Самыми сладкими и, одновременно, самыми убийственными. Меня каждый раз прошивает от макушки до пяток, выжигает насквозь, будто разрядом тока. Я гибну в её теле, теряю себя, свои принципы, забываю о том, что хорошо, а что плохо. Растворяюсь в ней весь без остатка. И да, в эти секунды моя жизнь заканчивается, но вместе с ней заканчивается и боль, которую я беспрерывно ношу в себе. Остро нуждаясь в этом освобождении, я жадно ловлю этот момент забвения.
Постепенно интервал между нашими встречами сокращается, а само происходящее становится до ужаса привычным и естественным. Ловлю себя на мысли, что отношения с этой напористой малолеткой, которые еще пару месяцев назад казались мне невозможными, начинают восприниматься как нечто совершенно нормальное, даже обыденное. Зоя становится моей тихой гаванью, куда я прихожу, чтобы утопить избытки боли, безнадёги и отчаяния. Там, где раньше властвовали стыд и чувство собственной низости, постепенно воцаряется блаженное опустошение – состояние чистой, звенящей пустоты, когда в голове не остаётся ни единой тревожащей мысли. Это почти катарсис.
А потом, почти незаметно для себя самого, я начинаю получать удовольствие и от самих наших встреч. Я, верный и любящий муж, вдруг начинаю оправдывать себя тем, что они дают мне то, чего я, оказывается, давно лишился – простую, примитивную радость, лёгкость бытия, возможность ни о чём не думать, хотя бы на короткое время. Убеждаю себя, что заслужил эту передышку, оправдываю собственную слабость необходимостью как-то выживать в реальности, ставшей для меня непосильной. И это дает свой результат. Постепенно совесть сдаёт свои позиции. Я начинаю принимать свою новую версию. Моя психика находит тысячу оправданий, сотни способов нормализовать ситуацию, переквалифицируя происходящее из нравственной катастрофы в закономерное развитие жизни. Я уже не вижу в этом конца света. Даже напротив, теперь я вижу в этом единственный шанс выжить…
Смешно, что эти мысли проносятся в моей голове, когда я в очередной раз выбираюсь к ней…
– М-м-м…
Толчок. Подхватываю ее под живот, чтобы вдавить в себя крепче, не давая сбежать. А она ведь и не пытается, что бы я, мать его так, не делал! Откидывает голову ко мне на плечо и стонет тихо-тихо, но я слышу, потому что и сам еле сдерживаю позорные стоны. Люблю задом, да… Но сейчас так хочется разглядеть ее лицо в мельчайших подробностях! Потому что настолько поехавший, затуманенный взгляд, обращенный к себе, я не видел никогда в своей долбаной жизни! Я до этого даже не думал, что на мужика можно смотреть так! На меня смотреть…
Не останавливаясь ни на секунду, обхватываю ее подбородок и поворачиваю к себе. Зойка выдыхает мне прямо в губы. И это так сладко… Понимая, что я у черты, врываюсь выше и захожусь от гнусного, болезненного удовольствия. В ушах пульсирует, в крышу молотит осенний ливень. Я так горю, что хочется выйти под него, чтобы остыть. Но неожиданно меня приводит в чувство звонкий шлепок по бедру.
– Ну что ты за мудак, Гаспарян?!
– Больно, что ли, опять? – сиплю и, кряхтя, перебираюсь на свое сиденье.
Покорность Зои рождает во мне два взаимоисключающих чувства. С одной стороны, я жутко благодарен ей за то, что она безропотно меня принимает. С другой… Мне хочется сделать ей как можно больнее, чтобы она перестала быть такой безотказной! Чтобы не позволяла творить с собой все эти непотребства, лишний раз убеждая меня, что в постели возможно все – даже то, о чем раньше мне не хватало фантазии и помыслить.
– Не больно! Но и приятного мало.
Пока приводим себя в порядок, обтекаю. Осмысливаю выкаченную претензию. Я животное? Да, наверное. Но как-то… Ануш не требовала от меня чего-то особенного. Так что я даже не предполагал, что у Зои другие желания. Бля… Это какой-то пиздец.
Пока я менжуюсь, как пацан в пубертате распаляясь от этих мыслей, Зоя переворачивается, соскальзывает по животу ладошкой и касается себя там… Это просто удар под дых. Абсолютно околдованный происходящим, я включаю освещение, чтобы лучше видеть, как она нежит себя горячими тонкими пальцами, как кайфует, жмурясь и кусая губы, делая то, что в ее представлении должен был сделать я, и со стоном доводит себя до пика, зажав кисть между отчаянно содрогающимися бедрами.
– Свет выключи. Листья опали. Нас могут увидеть, – срывающимся голосом просит Зоя.
Зачарованно трясу головой. Выключаю освещение в тачке и откидываюсь на подголовник, вцепившись руками в руль. Зоя права. Не дело это – деревья, которые все это время служили нам неплохим укрытием, почти голые. Да и какого черта вообще? Я слишком стар для того, чтобы делать это в машине! Единственное, что до сих пор удерживает меня от того, чтобы перевести наши встречи в пространство гостиничных номеров – это глупый страх задержаться рядом с Зоей хоть на секунду дольше, чем это требуется для удовлетворения своей похоти.
Пока я раздумываю, что делать, Зоя поправляет одежду и тянется к пачке "Кента". Отнимаю у нее сигарету, не скрывая своего раздражения – не нравится, что она курит. Подкуриваю, набрав полные легкие дыма. В голове пипец какая каша. Тут и похоть, и стыд, и страх…
– Как тетя Ануш?
– С переменным успехом. Слушай… Ты говорила, что хочешь съехать из общаги…
– М-гм, – невнятно бормочет Зоя. Она почти идеально владеет собой. Но я чувствую ее азарт. Поняла, к чему я веду, и радуется, что и тут своего добилась. Ну, какая же сучка, а? По головам пойдет – и не поморщится. Хотя кому будет хуже, если я чуть улучшу ее жилищные условия?
– Подыщешь квартиру – я оплачу.
– Покупку?
– Губу закатай! – рявкаю я. – Съём.
Если несколько десятков тысяч дополнительных трат мой бюджет не заметит, то покупку квартиры – очень даже. Я же не олигарх какой-нибудь. Все мои доходы уходят в основном на жизнь и лечение жены.
– Хорошо.
Киваю, тем самым вроде как оставляя последнее слово за собой. Что мне нравится в Зое – она никогда на своем не настаивает. Что, впрочем, не мешает ей добиваться желаемого. Краем глаза слежу за тем, как она расслабленно откидывается на сиденье, прикрывая глаза. Мне нравится эта её безмятежность. Мне нравится, что она не выносит мне мозг вопросами, не требует объяснений, не ставит условий. В этом есть какое-то успокаивающее чувство свободы, хотя я понимаю, что за этим спокойствием, за её тихой податливостью скрываются собственные, тщательно продуманные корыстные цели.
Проезжаю несколько метров с выключенными фарами, выруливаю на дорогу и тогда только включаю свет. Еще каких-то пару минут, и мы простимся. Она вернется в общагу, я – к своим проблемам… Но напоследок хочется прояснить:
– И часто ты так себя доводишь?
Зоя нервно пожимает плечами:
– Нет, пока только осваиваю эту науку. Ты же не удосуживаешься.
Стремно от этого разговора – пипец. На кой черт я вообще его начал? Никак не привыкну, что у этого поколения принято говорить о своих желаниях открыто. Люди моего возраста в этом смысле гораздо более сдержанны. Или зажаты… Нам это кажется чем-то стыдным… А она вон как демонстративно. Смотри, мол, Арман Вахтангович. Ну какая же бесстыжая, а? Ну какая же…
Притормаживаю у общаги. Зоя сразу открывает дверцу, но прежде чем выйти, на мгновение задерживается, бросая на меня странный взгляд:
– Спасибо, любимый.
Закатываю глаза, прекрасно понимая, что ее словам нельзя верить. Но почему-то все больше тяготясь этой правдой. Зойка выходит. Я слежу, как её худенькая фигурка удаляется к подъезду. Силуэт тонкий, словно вырезанный из бумаги. Такой хрупкий с виду, что и не подумаешь, что там внутри стержень, который и не снился многим взрослым женщинам.
Чертыхаясь, завожу машину и разворачиваюсь обратно, беря курс к дому. И чем ближе я подъезжаю, тем тяжелее и невыносимее становится.
Первым делом иду в душ, чтобы смыть со своего тела улики. Ануш не спит. Она смотрит на меня, слегка приподнявшись на подушках, и мне от её взгляда становится страшно. Не потому что она что-то подозревает. А потому что я в очередной раз понимаю, насколько она стала слабой, насколько болезненной и беспомощной. Той силы, что всегда была в ней, почти не осталось. Её глаза – некогда яркие, как наливные черешни – потускнели от боли и усталости. Я опускаюсь рядом с ней, осторожно беру за руку.
– Почему не спишь? – спрашиваю мягко, поглаживая ее распухшие пальцы.
Она улыбается чуть заметно, устало и грустно:
– Ждала тебя. Не могла уснуть. Сердце не на месте, когда ты не дома.
Я моргаю, проглатывая внезапно подступивший к горлу ком. Мне стыдно, больно, но главное – невыносимо страшно, что однажды её просто не станет. Что этот хрупкий, ослабевший человек исчезнет из моей жизни, оставив огромную, зияющую пустоту.
Люблю ли я её? Господи, да. Я люблю её всем сердцем, я бы отдал свою жизнь, чтобы она снова стала прежней – сильной, смеющейся, живой. Но никто не берет.
Не знаю, как одно вяжется с другим… С одной стороны – мои нездоровые чувства к вздорной Зое с её юной кипящей энергией и кричаще-здоровым телом. С другой – моя зрелая любовь к смертельно больной жене – до боли родной и знакомой в каждом ее проявлении.
– Ты устал, – ласково шепчет Ануш, проведя пальцами по моей щеке. Я замираю, боясь пошевелиться, чтобы не выдать свой грёбаный стыд. – Отдохни, любимый.
От этих слов внутри словно что-то с треском рвется. Я наклоняюсь, целую её горячую руку. Она переплетает наши пальцы, прикрывает веки и засыпает, так их и не разжав. Я долго сижу рядом с женой, глядя в темноту комнаты. А чувство вины, отчаяния и тоски утаскивает меня на дно, с которого я вот только час назад оторвался благодаря Зое.
Глядя на спящую Ануш в ту ночь, я, наверное, полностью примиряюсь со своими демонами. Потому что я просто сойду с ума, если продолжу мучить себя и дальше. Раз Зоя – мой способ сохранить рассудок, выстоять и окончательно не сломаться – пусть. Ведь если не это, какие у меня варианты? Тупо смириться с тем, что я это дело не вывожу? Запить? Или чего похуже… Нет уж.
Помятый и ни черта не выспавшийся, выхожу из спальни жены только под утро.
– О, пап, а я думала, тебя нет, – шарахается в сторону Седка. Бросаю на дочь напряженный взгляд.
– Как это? А где же мне быть?
– Ну, не знаю… – отводит глаза дочь.
– Я всю ночь просидел у кровати Ануш. Ты, наверное, пропустила мое возвращение.
– Наверное.
В голосе Седки мне слышится облегчение, граничащее с радостью. Интересно, что происходит в ее голове? Уж не заподозрила ли меня дочь в каком-то непотребстве?
– Если-тебе-надо-задержаться-в-городе-то-говори-я-же-все-понимаю, – выпаливает Седка.
Понимает она, ёлы-палы. Понимает, блядь. Я должен, наверное, сказать спасибо, что никто, даже дочь, не берется меня осуждать? Но благодарность – это не то, что я сейчас испытываю, вот правда.
– Буду иметь в виду.
– А сегодня ты не сможешь приехать пораньше?
– Пока не знаю, Сед. А что?
– Мы с Зойкой сто лет не виделись, хотим где-нибудь посидеть. У нее выходные редко случаются, ну и вот…
Седка, конечно, не знает, что Зоя недавно уволилась. И неудивительно. Потому как в таком случае встанет вопрос о том, за счет чего она существует.
– Посидеть, значит… – бормочу я, понимая, что мне совсем не по нраву планы подружек. Мысль о том, что Зоя без меня выйдет в свет, заставляет до хруста стискивать челюсти. Сто процентов, она специально! Дескать, вот, Арман Вахтангович, посмотри – на тебе свет клином не сошелся, ты меня, конечно, потрахиваешь, это правда, но это ничуть не мешает мне жить свою лучшую жизнь… И вроде бы дело молодое, да? Пусть… Но стоит об этом подумать, как внутри все начинает жечь. Это же надо было так вляпаться!
