Текст книги "Ключи от королевства (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Матушка настоятельница была одинаково строга ко всем обитетельницам монастыря, но Ирис она давно недолюбливала, подозревая в юной послушнице «скрытую строптивость и склонность к бунтарству». «В тихом омуте злые духи водятся», – говорила она и грозила девушке погибелью, если та не исправится. В таких случаях Ирис смотрела молча прямо в глаза настоятельнице глубоким недетским взором, подтверждая её догадки о своей склонности к бунтарству.
Нет, не убил монастырь большую человеческую радость и любовь к свободе, которые Ирис унаследовала от своих предков. Отца она не знала: ей рассказывали, что он погиб в сражении с врагом как истинный фриз. Мать умерла, когда Ирис было одиннадцать лет: девочка попала в монастырь в том возрасте, когда у детей уже складываются такие привычки и наклонности, с которыми трудно бороться. Послушницы, которые должны были заменить ей семью, говорили, что сестра Ирис добра, очень добра, но со странностями: она всегда поступала не так, как другие. К примеру, когда другие в свободное время шили или вязали, при этом перемывая кости тем, кто их не слышал, Ирис убегала за стены монастыря – к далёким холмам или в лес; когда другие не могли дождаться конца занятий, Ирис задавала наставнице какие-то вопросы, за что заслужила прозвище «любознайка». Что правда, то правда: Ирис с детства была любознательной и мечтательной девочкой.
Когда Ирис впервые оказалась в стенах монастыря, ей показалось, что комнат в нём – бессчётное множество. Поначалу она боялась заблудиться в многочисленных узких коридорах, не запомнить, какая из нескольких десятков дверей ведёт в её келью. В её представлении монастырь походил на древний родовой замок, какими их строили в соседнем с Фризией Ареморском королевстве. Хотя девочка, выросшая среди северян, носивших одежду, сшитую из шкур диких животных, никогда не видела рыцарей, тем не менее временами ей казалось, что вот-вот в безмолвной тишине коридора прозвучат тяжёлые шаги и зазвенят металлические шпоры. А потом появится человек, закованный в панцирь и латы, такой же, как тот, о котором рассказывала наставница Берта.
Старица Берта, несмотря на видимую угрюмость, которой требовал от монахинь монастырский устав, обладала по-своему насмешливым нравом. Она давала своим ученицам самые нежные прозвища: «мой цветочек», «весенний ручеёк», «миленькая пташечка», но при этом за провинность могла любую из них больно ущипнуть за ухо. Когда Берта рассказывала на уроках об устройстве мира, Ирис не замечала её уродства – горба на спине и большого, лягушачьего рта. Девушка смотрела на наставницу широко открытыми глазами и вся дрожала от восторга. Ох, как же ей нравились эти речи о мудрости королей и о суровой добродетели воинов! Иногда Берта разрешала ей рассматривать рисунки в большой толстой книге с потрёпанными страницами. Эти картинки были такие причудливые – крылатые зверьки с орлиными головами и разинутыми клювами, змея с тремя раскрытыми пастями, ящер с вырывающимся из ноздрей пламенем. «Есть же на свете такие существа, – думала Ирис, разглядывая красочные картинки, – иначе их не стали бы рисовать. И где только они обитают? В каких землях, в каких глубоких пещерах, в каких дремучих лесах?»
Как оказалось позже, чудные существа жили совсем рядом. По крайней мере, одно из них. Однажды, в середине зимы, гуляя среди заснеженных холмов, Ирис сделала короткий привал и развела костёр, чтобы согреть озябшие руки. Возвращаться под мрачные своды монастыря, где послушницы проводили свободное время за сплетнями или рукоделием, ей не хотелось, она привыкла к уединению на природе и старалась не терять ни одной минуты, чтобы снова очутиться на вольном просторе. Высекать огонь из похожих на кусочки разноцветного стекла камешков, которые можно было найти под снегом, её научил Хэйл. Он же поведал Ирис о том, что в прадавние времена на землях Фризии извергались вулканы, что со временем одни из них угасли навсегда, а другие, как медведь суровой зимой, впали в долгую спячку. Никто не мог предсказать их пробуждение и мало кто догадывался, что десятки сотен разбросанных по Фризии холмов – это следы былых мощных извержений из недр земли.
Когда языки пламени взметнулись вверх, сквозь треск сгораемых сучьев Ирис вдруг услышала писк, похожий на тот, который издают голодные птенцы. Жар от костра растопил снег и среди серо-бурых камней показалось крупное яйцо с толстой золотистой скорлупой, из которого выглядывало диковинное создание. К своему огромному удивлению, Ирис увидела совсем голого орлёнка со змеиной головой: он широко разевал маленькую пасть, усеянную мелкими острыми зубами, из которой временами показывался раздвоенный, как у змеи, длинный язык. «Бедняжка! Чем же его кормить? И где его мать, где гнездо, где другие птенцы?» – Ирис огляделась по сторонам, но ответов на свои вопросы не нашла. Зато птенец, очевидно, приняв её за свою родительницу, стал вытягивать шею в её сторону и требовательно выпрашивать еду.
– Хорошо, хорошо, я придумаю что-нибудь, – попыталась успокоить его Ирис, но птенец пищал ещё громче, ещё настырнее, и как будто даже норовил укусить её за руку.
Ирис не могла сердиться на него и уж точно не могла бросить его в беде. Она справедливо рассудила, что орлица-мать, заранее почувствовав подвох и не желая вскармливать «уродца», отказалась высиживать яйцо до появления своего чада на свет. Невозможно было определить, сколько времени яйцо пролежало под снегом, ясно было лишь то, что тепло от костра способствовало рождению птенца. И теперь Ирис, ставшая невольной свидетельницей этого чуда, чувствовала себя ответственной за жизнь беспомощного существа.
В тот же день, улучив момент, когда послушницы после вечерней молитвы начали расходиться по своим кельям, Ирис, с куриной грудкой за пазухой, которую не съела за ужином, помчалась к своему питомцу. Птенец, видимо, совсем обессиленный, дремал, укрыв голову крылом. Услышав шаги девушки, он тут же вытянул шею ей навстречу и принялся пищать так пронзительно, что Ирис пришлось закрыть уши руками.
– Да не ори ты так! – прикрикнула девушка на птенца и, склонившись над ним, протянула кусок курицы.
Птенец молниеносным движением зацепил предложенное ему угощение и заглотнул его целиком безо всякого усилия. Этого было достаточно для того, чтобы он насытился и наконец прекратил пищать. Умиротворённый, притихший, птенец позволил Ирис прикоснуться к нему и даже приласкать.
– Будем дружить! – с улыбкой сказала девушка, пальцем поглаживая его по голове между глаз. – Отнесу тебя в укрытие, устрою в лесу гнездо, где тебя никто не найдёт, и буду ухаживать за тобой, пока ты, мой друг, не станешь взрослой самостоятельной птицей. А ещё я дам тебе имя! Да, я буду называть тебя... Тайгет: на языке прадавних жителей Фризии это означает обжора. Ты ведь настоящий обжора! Проглотить кусок, которого хватило бы двум таким птенцам, и при этом не подавиться...
На её слова существо, которое отныне имело своё собственное, хотя и не очень лестное, имя, ответило протяжным писком, похожим на свист.
– Не бранись, Тайгет! Не нравится тебе слово «обжора», тогда заменим его на: «тот, кто много ест». Но, знаешь, может, так даже лучше: будешь много есть, скорее вырастешь и скорее станешь на крыло. Тебя ведь ждёт небо, а с ним – и свобода!..
Теперь Ирис, заточённая в подвале, сильнее прежнего мечтала о том, как вырвется наконец на волю и первым делом помчится выручать из беды Тайгета, своего подопечного и единственного друга.
С громким лязгом отворился тяжёлый засов, и в келью, низко наклоняя голову, вошёл Хэйл. В этот раз заботливый истопник принёс девушке сушёного карасика.
Едва Ирис ответила на его приветствие и поблагодарила за лакомство, как снова зазвонили колокола. Густым басом загудел большой новый колокол, меньшие подхватили этот голос, захлёбываясь в перезвоне.
– По королю звонит колокол, – с глубокой печалью сказал Хэйл.
Ирис не поняла – какой король, где?
Хэйл склонился к её уху, разъяснил:
– Этим утром прибыл гонец: в Ареморе умер король Фредебод. Тревожная весть для Фризии! Мы с Фредебодом жили в мире, торговлю прибыльную вели в Ареморском королевстве... Хороший был правитель.
– Кто же будет править теперь? – с непонятной для самой себя тревогой спросила девушка.
– Рихемир, племянник Фредебода, – с видом обречённого ответил Хэйл. И вздохнув, прибавил: – Фризам добра от него не ждать: злой он человек и ума недалёкого – разрушит всё, что с усердием и любовью к миру создал Фредебод. Будет война – помяни моё слово, детка...
Глава 4
С наступлением нового дня на Дворцовой площади перед королевским дворцом, занимавшей большую часть цитадели, собрался народ. Разноликая толпа шумела, клокотала, словно буря, но вмиг притихла, когда на крепостной стене появилась облачённая в траурные одежды фигура канцлера Вескарда. Следом за канцлером появились ещё две мрачные тени – вдова короля и его племянник. Взоры собравшихся перед дворцом людей устремились вверх – туда, где рядом с изваяниями крылатых драконов стояли сильные мира сего. В воздухе повисла такая тишина, что было слышно завывание ветра. Ветер рвал одежды и полотнища знамён на башнях, играл длинными локонами королевы и бородой канцлера.
Вескард поднял руку и неожиданно громовым голосом произнёс:
– Плачь безутешно, народ Аремора, ибо горе твоё неизмеримо! Король Фредебод, государь и отец наш, покинул нас, перенеся свою бессмертную душу в небесный сонм духов-предков. Скорби, страна Аремор, печалься, народ!
Канцлер умолк так же внезапно, как и заговорил, свесил голову на грудь и прижал к груди скрещённые руки. В тот же миг рыдания и стенания, вырвавшиеся из тысячи глоток, сотрясли воздух. Известие о кончине короля Фредебода перекатилось с одного конца площади в другой, выплеснулось за высокие зубчатые стены цитадели, покатилось по всей стране. Люди, собравшиеся перед дворцом, искренне оплакивали правителя-миротворца и будто в предчувствии грядущих бед молили небеса о заступничестве и милосердии.
Королева Розмунда, не выдержав, поспешно отвела взгляд от скорбящей толпы – это зрелище вызвало у неё заметное раздражение. В отличие от неё, Рихемир, стоявший на площадке, окружённой стеной с бойницами, откуда при осаде цитадели стреляли из лука, смотрел на собравшийся внизу народ с ликованием.
Наконец свершилось то, о чём он мечтал с детских лет – отныне трон Аремора принадлежит ему. Сейчас канцлер объявит народу последнюю волю почившего короля, и он, Рихемир, внук славного Сиагрия, начнёт своё безраздельное правление. Народ Аремора примет его власть и забудет Фредебода. И забудет легко, потому что за своё почти двадцатилетнее правление Фредебод не сумел прославить своё имя новыми завоеваниями. Он не был достойным преемником ни своего прадеда Клодина, который, объединив враждующие племена, основал Ареморское королевство, ни своего отца, знаменитого Сиагрия, расширившего границы королевства до берегов Холодного моря. Продолжить великие дела славных предков мог теперь только он, Рихемир, герцог Вальдонский.
Рихемир мысленно рисовал картины своего будущего: пиры, потехи, успешные военные походы, с которыми к нему придут и слава, и величие, и богатство. Предвкушение всех этих знаменательных изменений в его жизни настолько опьянило его, что он забыл, где и для чего находится. Самодовольная улыбка озарила его лицо, но голос вновь заговорившего канцлера Вескарда заставил герцога тут же надеть маску скорби и печали.
– Согласно последней воле почившего государя Фредебода, корона, скипетр и трон Ареморского королевства переходят к Рихемиру, доменанту Вальдонского герцогства и единокровному внуку великого Сиагрия, – прозвучали слова из уст Вескарда, и новоявленный правитель почувствовал, как бешено забилось сердце в груди, а тело окутала тёплая сладостная нега.
– Отныне имя правителя Аремора и подвластных ему земель – король Рихемир!
После этих торжественных слов ожидалось, что эхо приветствия новому королю трижды прокатится по дворцовой площади, а собравшийся там люд начнёт в ликовании подбрасывать в воздух головные уборы. Однако, вопреки ожиданиям Рихемира и к его глубокому неудовольствию, ответом на заявление канцлера была гробовая тишина. Снова стало слышно, как свистит в бойницах цитадели и воет в трубах дворца сердитый ветер, как полощатся знамёна на древках и полы чёрных мантий – Вескарда и самого Рихемира. Герцог Вальдоны невольно уступил своё ликующее настроение Розмунде: теперь уже королева взирала на народ с одобрением, а линии её яркого рта изогнулись в торжествующей злорадной усмешке.
Рихемира, герцога Вальдонского, народ Аремора, мягко говоря, недолюбливал. Ходили слухи, что он повинен в смерти своей мачехи – милейшего создания с добрым сердцем. Трагедия молодой женщины была в том, что отец Рихемира уделял ей слишком много времени, ожидая рождения их ребёнка, а своему старшему отпрыску оставлял лишь крохи внимания. За украденную у него любовь отца Рихемир отомстил жестоко: наёмный убийца подкараулил женщину в замковом саду и нанёс ей в живот более десяти ножевых ударов. Герцог Вилембод, младший брат короля, так и не смог оправиться после потери своей возлюбленной и столь желанного своего ребёнка. Он неожиданно умер: одни говорили – от скорби, другие утверждали, что от горячки и удушья. Потом оказалось, что юная жена Рихемира вступила в преступную связь с одним из слуг, состоявших при герцогской конюшне, и её удушили в раскалённой бане. Пришла очередь и сестры Рихемира, которая неосторожно намекнула на его причастность к смерти отца в присутствии самого короля. Труп на трупе, жертва за жертвой. Вот и короля Фредебода внезапно свалила неведомая болезнь как раз тогда, когда он собирался выяснить истинную причину смерти своего младшего брата.
Люди, собравшиеся на Дворцовой площади, чтобы выслушать последнюю волю короля, задавались тревожным вопросом: что если герцог Рихемир собственноручно уложил Фредебода на смертный одр, чтобы завладеть престолом?
Рихемир был оскорблён неуважением, которое выказал ему народ, но понимал, что гнев сейчас не лучший советчик. «Насильно мил не будешь, что ж... Но есть королевское волеизъявление: кто ему не подчинится, того назвать мятежником и на плаху! – убеждал себя Рихемир. – Не сразу – у меня ещё будет удобный момент показать черни,ктостал во главе государства, и рассчитаться за неповиновение. А пока наберусь терпения, подожду, не порадую своих недругов и тех, кто на трон Аремора хочет посадить эту змею Розмунду». Он хотел обратиться к людям на площади с заранее приготовленной речью, но увидел на их лицах такую досаду, такие настороженность и отчуждённость, что слова замерли на его губах; в сердце снова поднималась неукротимая бешеная злоба.
Рихемир подал знак, чтобы лучники окружили его, и, круто повернувшись, направился во дворец. Людская толпа постепенно расходилась, таяла, расползалась в ранних сумерках серыми тенями.
Зная о враждебных намерениях сторонников королевы, Рихемир не стал тянуть с церемонией коронации. Наспех совершив погребальный обряд и навечно упрятав бренные останки короля Фредебода в родовой усыпальнице, он велел вассалам, которые прибыли из своих феодов попрощаться с умирающим королём, собраться в Парадном зале.
Коронация вышла менее торжественной, чем это было предписано придворным уставом, почти тайной. Когда Рихемир, облачённый в пурпурную мантию, вошёл в Парадный зал, стоявшие там сеньоры склонились перед ним в почтительном молчании. Факелы освещали белёный потолок и стены, украшенные охотничьими трофеями и гобеленами; блики пламени играли на стальных латах, на кольчугах, на гладких изразцах огромного камина. Прямо напротив входа в зал на высоком подиуме был установлен трон с львиными лапами из слоновой кости, позади которого рельефное изображение великой троицы – богов Сола, Муна и богини Тэрры – словно освящало того, кто занимал этот трон.
Неслышными шагами к герцогу Вальдоны приблизился канцлер Вескард и пригласил его подойти к трону. Ведомый канцлером, Рихемир прошёл среди расступившихся перед ним сеньоров и наконец уселся в заветном кресле. На мгновение он замер и закрыл глаза, ибо от переполнявшего его душу восторга вдруг закружилась голова: оказывается, это так приятно быть могущественнее всех. Затем, вспомнив, что ему предстояло сделать, встряхнулся, беглым взором оглядел присутствующих и с неудовольствием заметил, что среди них нет вдовы Фредебода и её брата.
– Мессиры, некоторые из вас, – начал Рихемир, обращаясь к сеньорам, – упрекнули меня в том, что я нарушил вековые традиции коронования, но теперь я готов ответить вам, чем было вызвано моё решение. Мне стало известно, что Раймунд Блокула тотчас после смерти короля Фредебода отправил в свои владения гонца, который, к счастью, был перехвачен моими людьми. В послании, которое вёз гонец, граф Монсегюра обращается к своим вассалам с призывом собирать войска. Здесь, в самом дворце, сердце Ареморского королевства, также готовится заговор. Бывшая королева Розмунда, отказавшись принять последнюю волю своего супруга, собирает вокруг себя союзников: одних подкупает золотом и щедрыми посулами, других – своими чарами. Как видите, мессиры, для меня дорог каждый час, ибо цена его – королевская власть!
Рихемир говорил уже как настоящий государь: в его голосе звучали уверенные нотки; даже внешне он как бы приобрёл особую властность. Всем своим видом он будто опровергал общепринятое (и, в общем, справедливое) мнение, что сила короля не в троне, на котором он восседает, а в его умении править страной.
– Венчать, скорее венчать! – воскликнул Теофиль Бюррей, королевский казначей и известный придворный льстец, всегда державший нос по ветру. Поклонившись Рихемиру, он прибавил с подобострастным смирением: – Ваш час пришёл, государь. Не медлите!
И указал на древнее военное знамя, Орифламму, Священную хоругвь, сделанную по образу того огненного полотнища, которое Клодин, перед тем, как стать первым королём Аремора, увидел на небе.
Рихемир поднялся с трона и стал на колени перед Орифламмой; простирая руки к багрянцу знамени, на котором золотистыми нитями был вышит трискель, он воскликнул:
– Отныне и до последнего вздоха клянусь править Ареморским королевством в согласии с древними законами, клянусь почитать Великую Троицу Богов, клянусь не угнетать народ и содействовать процветанию страны!
Из тени колонн выступили облачённые в одежды белые, как снег, с зелёными полосами по краям, служители главных богов. Шепча молитвы, они омыли лоб и руки Рихемира освящённой водой из тайных подземных источников. После этого служитель бога Муна вручил ему золотой скипетр, служитель богини Тэрры – золотой диск, символ земли, а служитель бога Сола возложил на его голову корону, богато украшенную драгоценными каменьями. Затем сеньоры преклонили перед ним колени и принесли вассальную присягу на верность. Все приветствовали нового короля Аремора и подчёркнуто торжественно выражали ему свою покорность.
Увидев, как новоявленный государь кончиком языка нервно облизывает губы, кравчий поспешно поднёс ему кубок вина. Рихемир выпил его с жадностью. После вина он почувствовал отраду и успокоился. Обряд коронования был успешно окончен.
У двери своих новых – в королевском дворце – покоев Рихемир неожиданно столкнулся с человеком в чёрной одежде, подпоясанным верёвкой, с лицом исхудалым и жёлтым, как воск. Человек – не то монах, не то бродяга – вынырнул из тёмного угла коридора и едва ли не бросился королю под ноги.
– Мессир... государь, – с придыханием заговорил он, не решаясь поднять коротко остриженную голову, – наконец-то!.. Наконец-то мне удалось встретиться с вами наедине... Я узнал, как вы просили, о чём король Фредебод говорил перед смертью с мастером-приором Тарсисом...
– Тише, тише! – зашипел Рихемир на человека в рясе и беспокойно огляделся по сторонам.
Человек хотел было снова стать на колени, чтобы поцеловать руку короля, но тот его удержал.
– Ну что? Говори уже!
Чувствуя на своей щеке горячее дыхание и прислушиваясь к торопливому шёпоту, Рихемир с любопытством, которое преодолевало холодную ярость, коротко спросил:
– Куда?
– В Фризию, – выдохнул человек в рясе.
Лицо Рихемира передёрнулось судорогой.
– Вот что, брат Лаис, немедленно седлай коня и скачи в Тревию, – после короткого раздумия сказал он. – Я хочу, чтобы маркиз Гундахар прибыл в Аремор как можно быстрее.
Глава 5
Заходящее солнце, более яркое и щедрое в эту пору года в Сантонуме, чем в Ареморе, скрылось за набежавшую тучу и будто опалило её рваные края. Небо тут же потемнело, а море стало синим и ещё более глубоким. Волны набегали на укатанный, чёрный песок; пахло разогретой дневными лучами солёной водой и водорослями. Над гаванью, на вершине скалы, белели стены замка, к которому со стороны берега вела лестница, украшенная изваяниями.
Внутри замка, во дворе, в саду, даже у колодца, также повсюду белели статуи; всюду на стенах вместо привычных в Ареморе широких гобеленов виднелась живопись. И никакой роскоши: ни ковров, ни серебра, ни дорогой утвари – только голые каменные полы и деревянные скамьи и стулья. Зато стену над камином в просторной светлой гостиной украшала богатая коллекция – здесь были мечи разных эпох, разных народов: бронзовые, железные, стальные.
Привратник, старый слуга с выбритой наголо головой, ввёл посетителя через гостиную во внутренний двор, где хозяин дома ваял статую. Это был рослый мужчина средних лет, с длинными каштановыми волосами, густо посеребрёнными на висках и стянутыми на затылке в хвост. Он работал полуобнажённым, и под смуглой гладкой кожей ходили упругие мускулы. Влюблёнными, полными нежности и трепета движениями, которые могли показаться немыслимыми для таких могучих рук, он лепил из воска маленькое изваяние – черновик для большого, мраморного; лепил и, ни на мгновение не отрываясь от своего занятия, горячо говорил девушке, сидевшей на высоком табурете:
– Пройдут столетия, может, тысячелетия, и эту статую найдут мои потомки, увидят клеймо с моим именем и воскликнут: «Это чудо изваял наш пра-пра-прадед Эберин из рода Ормуа, граф Сантонума!» Оживёт в их словах память обо мне – и я сам оживу! Понимаешь, Таина, милая, бессмертие живёт лишь в творениях искусства...
Девушка была совершенно голой – и, глядя на неё и на восковое изваяние в руках мужчины, можно было догадаться, что юная красавица служила ему моделью.
Заметив вошедшего гостя, ваятель, по-прежнему не отвлекаясь от своей работы, любезно спросил:
– Что Великому мастеру-приору угодно в моём мирном доме? Я не воюю, не ввязываюсь в уличные драки, не ссорюсь с соседями, не имею долгов и сам никому не даю в рост. Здесь тихая обитель муз, и лишь их друзья – утончённые, благонамеренные, сведущие в изящных науках и искусстве люди – приходят под этот кров.
Ничего не отвечая, мастер Тарсис протянул хозяину дома длинный меч: с довольно толстой крестовиной, массивным навершием, украшенным искусной резьбой, с зазубринами и ржавыми пятнами на лезвии.
– Какая дивная работа! – восхитился тот и, прервав наконец свою работу, взял меч сначала в одну, а затем переложил его в другую руку: как будто прилаживался к нему. – Он великолепен, но совершенно непригоден к битве. Вы это знали, мастер Тарсис? Собственно, его нельзя назвать свидетелем славных битв: скорее он был участником бесславных казней. Видите, он совсем не имеет острия? Я хочу сказать, что этот меч использовался для исполнения смертных приговоров... Хм, ему, пожалуй, лет триста. Где вы его откопали, мастер Тарсис?.. А знаете, что? Я с радостью приобрету его у вас для своей коллекции. Сколько вы за него хотите?
– Двести, – спокойным голосом произнёс Тарсис, внимательно глядя на хозяина дома: как будто изучал его лицо.
– Всего двести скеатов? – удивился тот. – Ему достойная цена не меньше тысячи! Не стесняйтесь назвать свою цену, мастер, в любом случае я дам вам за него даже больше...
– Эберин, речь идёт не о цене, – прервал его Тарсис, впервые назвав по имени. – Этому мечу двести лет. И вы правы: он никогда не участвовал в сражениях – это «меч правосудия». Двести лет назад этим мечом сносили головы представителям знати, обвинённым в измене королю Клодину. Но его не списали в расход и при преемниках Клодина: в последний раз этот меч служил орудием казни в правление короля Сиагрия. На нём кровь вашего отца, Эберин.
Мастер-приор умолк, увидев, какое впечатление произвели на хозяина дома его слова. Лицо Эберина, искажённое страданием и ненавистью, показалось ему страшным.
– Зачем вы явились ко мне, мастер Тарсис? – глухо проговорил Эберин после того, как, сделав девушке знак удалиться, остался наедине с гостем. – Для чего показали этот меч и напомнили о трагической участи моего бедного отца?
– Я решил, что настал тот час, когда граф Эберин Ормуа, маршал короля Фредебода, должен наконец выйти из тени, где он прятался столько лет, и встать на защиту Ареморского королевства, – начал отвечать Тарсис, но граф прервал его резким взмахом руки.
– Я никому ничего не должен! – воскликнул он, и глаза его сверкнули злобой. – Фредебод, которому я присягал на верность, умер, но даже тогда, когда он был жив, моя служба при дворе закончилась!
– Эберин, когда мы, королевские вассалы, произносим клятву верности, мы присягаем не королю, а – королевсту, – возразил Тарсис спокойным тоном. – Народу, родине, стране, ради блага и процветания которой сражались наши предки. Ныне Ареморское королевство в опасности: на трон взошёл Рихемир, у которого на уме одни лишь войны и страстное желание возвеличиться за счёт крови своего и соседних народов. С другой стороны миру в королевстве грозят честолюбивые замыслы вдовы Фредебода Розмунды и её брата Раймунда Блокулы, графа Монсегюра.
Кровь бросилась Эберину в лицо; на лбу выступили жилы; сжав кулаки в бессильной ярости, он произнёс:
– Мастер Тарсис, не упоминайте при мне имени этого подлого семейства! Я ещё не забыл и до конца своих дней не забуду, по чьему доносу был оклеветан и казнён мой отец. Раймунда всегда душила зависть, когда он видел успехи нашего рода. Он был готов уничтожить и меня вместе с моим отцом, но побоялся моих рыцарей... Какое злодеяние! Графа Астробальда Ормуа, всю жизнь верой и правдой служившего королю Сиагрию, погубил не враг, не чужак, – нет, этот человек бывал в нашем доме, ел с моим отцом за одним столом, делил его беседы, пользовался его милостями... О, подлость!.. Как же я его ненавижу!
– Вы никогда не думали о мести, Эберин? – неожиданно прямо спросил его Тарсис.
– Чтобы отомстить брату королевы, одной только ненависти недостаточно. Нужно было быть сильным, очень сильным... Но вы ведь помните, почему я отказался от маршальского чина, почему покинул армию и уединился в своём замке, как отшельник? Я был готов служить Фредебоду так же верно, как мой отец служил Сиагрию. К сожалению, так же, как Сиагрий предал когда-то моего отца, поверив подлому навету Блокулы, так и Фредебод предал меня, когда взял в жёны женщину из змеиного гнезда Монсегюров. Как только Розмунда вступила во дворец на правах королевы, я тут же положил свой маршальский жезл перед троном Фредебода и удалился в добровольное изгнание. Верите ли, мастер Тарсис, что за все эти годы у меня ни разу не возникло желание вернуться на королевскую службу?
– Но вы нужны Аремору сейчас, – выслушав графа, заметил Тарсис.
– Для чего? – Эберин в недоумении вскинул брови. – В Ареморе теперь новый король, и, если, как вы говорите, ему захочется войны, рыцарей поведёт в поход новый маршал.
– Вы не понимаете, Эберин! – на мгновение потеряв свою обычную невозмутимость, воскликнул Тарсис с отчаянием в голосе. – Рихемир собрался объявить войну не только Бладасту, графу Маконы, который отказывается признавать власть Аремора, но также неукротимым племенам гистерийцев, которые населяют северное побережье Холодного моря. Если его не остановить, Ареморское королевство погибнет! Врагов у нас хватает, а вот сильных надёжных союзников можно по пальцам одной руки пересчитать. Да и то, как бы Рихемир своей глупой надменностью и кровожадностью не оттолкнул их от Аремора!
Мастер-приор умолк, отошёл от хозяина дома, оглянулся во все стороны, на чёрные тени кустов, на лестницу, украшенную статуями, даже на море, как будто везде могли скрываться доносчики. Потом вернулся, наклонился к самому уху графа и заговорил тихим голосом:
– Знаете, будь у короля Фредебода выбор, когда он назначал наследника престола, он ни за что не назвал бы имя Рихемира. Он знал, что к короне примеряется Раймунд Блокула, как знал и то, что сам Рихемир уже давно бредит королевской властью, а потому из двух зол выбрал меньшее. По крайней мере, Рихемир принадлежит к Ареморской династии; если бы короной завладел один из Монсегюров, Раймунд или Розамунда, то и династии ареморских правителей пришёл бы конец, и самому Аремору. Фредебод всегда боялся междоусобицы из-за престола больше, чем войны с соседями. Он думал, что лучше пустого трона, за обладание которым неминуемо начались бы раздоры, может быть только трон, занятый законным наследником. Пусть даже таким малодушным и недалёким, как Рихемир.
– К чему вы клоните, мастер Тарсис? – спросил Эберин, и в его суровых тёмных глазах появилась настороженность. – Уж не призываете ли вы меня к мятежу против Рихемира?
Тарсис промолчал, но взгляд, который он не сводил с лица графа, был красноречивее любых слов.
– Вы сошли с ума! – резко проговорил Эберин. – Поднять мятеж против Рихемира, которому король Фредебод в здравом рассудке и твёрдой памяти завещал престол Аремора, детский самообман. С того момента, как на его голову возложили корону, он так вцепился в трон, что стащить его оттуда можно, только отрубив ему обе руки. Сеньоры присягнули Рихемиру на верность: ведь по линии своего отца, герцога Вилембода, он единственный кровный наследник короля Клодина.
– Не единственный, – так же тихо и вместе с тем неожиданно твёрдо возразил мастер-приор. И поспешно прибавил: – Я должен рассказать вам нечто очень важное – тайну короля Фредебода, которую он раскрыл мне в свой предсмертный час.
После этого старик снова наклонился к графу и зашептал, приставив ко рту сухонькую ладонь, точно боялся, что его слова разлетятся по воздуху и достигнут ушей недругов.
Несколько мгновений Эберин и Тарсис молча смотрели друг другу в глаза.
– Нас поддержат бароны Галеарты, бывшие владельцы Вальдонского герцогства, – немного погодя продолжил мастер-приор, – их ненависть к Рихемиру вполне объяснима: они жаждут вернуть себе Вальдону. А также Альбуен, правитель Фризии. Мы поднимем свободолюбивых фризов против Рихемира.
