Текст книги "Ключи от королевства (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Постойте, – развивал свою мысль Рихемир, – я хочу, чтобы вы меня поняли до конца. Мышь – это вы, Раймунд, а я – правитель Аремора, король Рихемир. С вас может статься, что вы всё перетолкуете по-своему. Вот, уже примеряете на себя мою корону! Вы, я знаю, заносчивы, как и ваша сестра. Мне говорили, что Розмунда по-прежнему считает себя королевой Аремора. Ха-ха! Возмутительное и крайне опасное заблуждение!.. Но послушайте, мессир граф, разве вы не желаете использовать моё появление здесь себе во благо? Вы даже не желаете просить меня о помиловании? А ведь я за тем и пришёл, чтобы дать вам возможность высказать свою просьбу. Я – король, я могу казнить вас, но могу и помиловать. Просите же меня о помиловании, граф, умоляйте меня, целуйте носки моих сапог! Вы ещё можете спасти себе жизнь, дорогую и бесценную!
– Мне? Мне, графу Монсегюр, сыну Гослана Монсегюра, целовать сапоги жалкому выкормышу?! – в ярости вскричал Раймунд, резко поднимаясь на ноги. – Да я тебя придушу своими собственными руками!
– Стража! – заорал Рихемир, бросаясь прочь из темницы.
Раймунда Блокулу, графа Монсегюр казнили в тот же день. Он был публично обвинён в измене королю и повешен на крепостной стене на самом видном месте.
Рихемир довольно потирал ладони, избавившись от опасного соперника. Но ему и в голову не приходило, что этой казнью он мог укрепить мощь своих врагов.
Когда Розмунда, во главе мятежных сеньоров подъехав к крепости, увидела тело повешенного брата, она тотчас решила заключить союз с Эберином против короля.
Осада крепости фризами уже началась. Они почти протаранили одни из боковых ворот крепостной стены, когда воины Бладаста и Розмунды обрушились на рыцарей Рихемира с другой стороны. Хотя Эберин предвидел появление войск союзников, этот решительный натиск оказался для него неожиданным. Неожиданным он был и для рыцарей короля. Их охватили смятение и паника. Теперь им приходилось отбиваться сразу с двух сторон.
Как только ворота рухнули, отряд Эберина с грохотом устремился к Дворцовой площади. Но на пути у фризов неожиданно возникло препятствие. На площади, перед королевским дворцом, ходило взад и вперёд множество людей. Эберин был удивлён, увидев пьяную толпу, которая вдруг ринулась на мечи и боевые топоры фризов.
Пока Эберин громовым голосом увещевал народ угомониться и разойтись, Бладаст со своими рыцарями направился прямо ко дворцу, охраняемому последними приверженцами Рихемира.
Рыцари союзников прорвались во внутренний двор и проникли даже в покои дворца. Их цель была – схватить короля, чтобы графиня Монсегюр могла казнить его по собственному усмотрению. За смерть брата Розмунда желала отомстить Рихемиру самым жестоким и мучительным способом, который только могло изобрести её воображение.
Тем временем Рихемир, не успев сбежать из дворца, прятался в усыпальнице ареморских правителей. Задыхаясь в спёртом воздухе подземелья, он с ужасом прислушивался к тому, как по дворцовым покоям и лестницам с факелами в руках рыщут в поисках короля его враги.
Он помнил, что из усыпальницы подземным ходом можно было выйти за пределы крепостных стен; о существовании этого потайного хода знали лишь члены королевской семьи и их самые близкие, доверенные люди. Отверстие подземного хода закрывала каменная плита – она была третьей по счёту от надгробия короля Сиагрия.
Рихемир лихорадочно шарил по стене рукой, снова и снова ощупывая шероховатые плиты. Вот она, третья плита!.. Но что такое? Плита никак не поддавалась, хотя Рихемир напрягал все свои силы, пытаясь сдвинуть её. От усердия он даже высунул язык и пыхтел, как кузничные меха.
– Пр-р-роклятие! – прорычал Рихемир от злости; пот ручьями лил по его лицу и спине. – Почему, почему ты не открываешься?!
Потом он подумал, что плиту, очевидно, заклинило, что-то мешало ей повернуться. И тут его взгляд упал на высеченный в камне лик с другой стороны плиты. В мерцающем свете лампады Рихемир вгляделся в барельеф, и вдруг у него померкло в глазах. На мгновение он оцепенел, точно сам превратился в камень, и только сквозь зубы проскользнуло, как змея, ненавистное имя:
– Фредебод!
Внезапно Рихемира осенило: ну, конечно же, это Фредебод держит камень, не позволяет отвалить его!
– Что, дядюшка? – с нервным смешком вскричал король, и его лицо страшно исказилось от злости. – Хочешь померяться со мной силами?! Показать мне, кто из нас крепче, кто достойнее называться преемником легендарного Клодина?
В бешеном исступлении Рихемир всем телом бросился на соседнюю плиту и вцепился в её края, ломая ногти, срывая кожу с кончиков пальцев. Как раненный зверь, загнанный в ловушку, он выл от страха, сознания собственной беспомощности и бесконечного унижения.
Неожиданно до него донеслись какие-то звуки. Рихемир сразу затих и прислушался. Приглушённые шаги всё приближались. Кто-то обнаружил его укрытие? Кто-то узнал о потайном ходе?..
У Рихемира остановилось дыхание, от ужаса волосы у него встали дыбом. Ему почудилось, что в полумраке возникла фигура короля Фредебода и таинственный голос вопросил его:
– Готовы ли вы, мессир, предстать перед судом? Готовы ли понести справедливое наказание за обман, предательство и гибель тысяч людей?
Рихемир закрыл лицо руками и, протяжно застонав, пошатнулся.
Он узнал человека, которого поначалу принял за призрак Фредебода. Это был бывший королевский маршал, непобедимый маршал Эберин Ормуа. А за спиной у маршала стоял, смиренно вложив руки в широкие рукава, как это обычно делали священники, канцлер Вескард.
Глава 36
Золотая осень щедро расцветила ареморские долины и холмы; дороги были устланы жёлтыми, изумрудными и багровыми коврами опавшей листвы. Воздух был насыщен запахами лука, чеснока, мяты, яблок, груш, винограда и скошенной травы. По утрам пастухи выгоняли на пастбища стада коров, коз, овец; крестьяне везли собранный урожай в города на продажу; мельники мололи зерно, торговались с хлебопёками за цены на муку; жёлтая сливочная пена поднималась в больших деревянных кадках маслобоен; свежим творогом пахло в сыроварнях, где звучали весёлые голоса румяных молочниц.
Казалось, Аремор живёт своей обычной жизнью, но это только казалось. Прислушавшись к людским толкам, бегущим по всей стране от селения к селению, можно было услышать, что народ с нетерпением ждёт, когда, наконец, появится страстно ожидаемая молодая правительница, дочь любимого короля Фредебода. Появится, чтобы прогнать безумного деспота, отнять у него трон и вернуть ареморскому народу его былое благоденствие и мир.
А во дворце в это время непрерывно совещались высшие сановники государства во главе с канцлером Вескардом; к вассалам и от вассалов, от феода к феоду скакали гонцы Королевского Совета. По Дворцовой площади тяжёлым шагом проходили отряды лучников и копьеносцев, с грохотом въезжали во двор и выезжали за ворота рыцари.
Наконец наступил день суда. Заскрипела тяжёлая дверь темницы, и Рихемира, со связанными за спиной руками, повели по подземным переходам, освещённым пламенем факелов. На пороге он остановился, полуослеплённый резким переходом от царившей в его келье мглы к яркому солнечному свету. Но один из стражников в нетерпении толкнул Рихемира вперёд, напирая на его плечо железной рукой.
– Руки прочь от короля! – взвизгнул Рихемир, в котором вдруг закипела вся кровь, от чего его лицо из мертвенно-бледного сделалось багровым. – Вы все, жалкие слуги, заслуживаете смерти, все! Вы не отдали должной чести вашему повелителю!.. На колени! Упадите лицом во прах и ждите решения своей участи от короля, который один имеет право казнить или миловать!
– Угомонитесь, мессир, – сквозь зубы процедил стражник и подтолкнул Рихемира к двери, ведущей в Парадный зал, где уже собрались придворные сановники и сеньоры.
– Чего вам ещё нужно от меня, дураки вы набитые?! – огрызался низверженный король, в помутившемся рассудке которого всё происходящее виделось каким-то глупым розыгрышем. – Довольно! Потешились – пора уже каждому занять своё место!.. Готовьте плахи, готовьте виселицы – ныне я буду казнить мятежников и изменников! Без пощады, без сожаления!..
Рихемир неожиданно умолк, захлебнувшись последними словами. Его взгляд встретился с взглядом огромных непроницаемо-чёрных глаз, обрамлённых длинными ресницами. Он узнал и этот взгляд, и эти глаза – они сразу напомнили ему короля Фредебода.
– А-а, выползла гадина из щели, где пряталась! – шёпотом проговорил Рихемир, глядя пылающими ненавистью глазами на девушку. И затем продолжил громким голосом: – Зачем ты не осталась там, куда тебя упрятал твой дед? По крайней мере, там ты могла бы сохранить себе жизнь… А здесь… Зачем ты здесь? Что тебе нужно?
– Зачем я здесь?! – воскликнула Ирис в изумлении. – Потому что здесь во дворце моё настоящее место. Это – мой трон, моё королевство!
– Твоё королевство?! Вот так, да? Ха-ха-ха! Значит, бастард явился за короной? – засмеялся Рихемир, яростно сжимая кулаки. – Но ты опоздала! Трон Аремора занят!
Увидев, как Ирис побледнела при слове «бастард», Эберин подошёл к ней и взял её за руку.
– Граждане Аремора, сеньоры, рыцари! – обратился он к собравшимся в Парадном зале. – Вот наша законная истинная правительница! В этой девушке течёт кровь короля Фредебода, потомка славного Клодина, который объединил прежде враждующие кланы в одно сильное и процветающее государство. На её прекрасную и мудрую голову должна быть возложена корона Аремора. В её молодые, но крепкие руки должна быть отдана власть над страной!
– Это вы так решили, граф Ормуа? – раздался насмешливый голос барона Галахада, одного из приверженцев Рихемира и дальнего родственника короля Фредебода. За верную службу Рихемир обещал барону часть Вальдонского герцогства, хотя Галахад втайне мечтал не только завладеть всей Вальдоной, но также занять его место на троне.
– Возмутительная речь, мессир маршал! – поддержал Галахада королевский казначей Теофиль Бюррей, который за короткое правление Рихемира сколотил целое состояние, запуская руку в государственную казну. – Разве нас собрали здесь не для того, чтобы судить короля за сговор с чужеземным врагом и измену отчизне? Королевский Совет вынесет ему заслуженный приговор и затем обсудит назначение нового правителя. У короля Рихемира нет детей, значит, первым – и вполне законным! – претендентом на трон можно считать барона Галахада…
– Мессир Бюррей, – прервала казначея Розмунда (поскольку дамы имели в Королевском Совете некоторые привилегии, она могла не вставать с кресла, на котором сидела), – я советовала бы вам не бежать впереди кареты! Барон Галахад, безусловно, имеет все качества, чтобы стать королём, и в первую очередь потому, что его прабабка приходилась троюродной сестрой королю Клодину.
Последние слова графиня Монсегюр произнесла с едкой насмешкой, которая вызвала ответные улыбки у многих сеньоров.
– Однако, – продолжила Розмунда серьёзным тоном, – всем известно пристрастие барона к азартным играм, из-за которого он потерял свои наследственные земли. Барон намеревался разбогатеть, заполучив в своё владение Вальдонский домен, который традиционно принадлежит правящему дому. Полагаю, сеньоры, прежде чем отдать за него свои голоса, должны знать, что от такого правителя нельзя ждать ничего полезного. Как только барон Галахад добудет себе ареморскую корону, земельные владения королевского дома расползутся по всему свету за его долги.
Барон Галахад побагровел от злости, но промолчал, не зная, как ответить на в общем-то справедливый выпад графини; низко склонив голову, он напоминал быка, готового ринуться в бой.
– Верно, верно, так оно и есть! – в поддержку и на защиту возлюбленной немедленно встал граф Маконы. – Мессир Галахад сначала разорит себя, потом своих вассалов и в конце концов пустит по миру всё королевство!
Парадный зал наполнился взволнованными голосами: кто-то соглашался с Розмундой и Бладастом, кто-то спорил; иные призывали маршала Ормуа продолжить прерванную речь.
Однако вместо Эберина слово взял Великий мастер-приор Тарсис:
– Мессиры, тем из вас, кто воевал против кочевников вместе со мной и маршалом, известно, ради чего созван этот Совет. Речь идёт не только о суде над Рихемиром. Справедливости и истины ради, человека, которого король Фредебод ошибочно назвал своим преемником, нам следовало низложить ещё до того, как началась междоусобица. Сегодня здесь, в присутствии придворных сановников, больших и малых сеньоров, я могу наконец сказать правду об этом человеке, ставшим королём лишь благодаря одной многолетней тайне. Эта тайна открылась случайно и для тех, кто видел в Рихемире угрозу Аремору, стала залогом успеха в начавшейся борьбе за наследие короля Фредебода. Так вот, мессиры, тот, кому вы присягнули в верности на Орифламме, Священной хоругви Ареморского королевства, не имеет на престол никаких прав!
Присутствующие в Совете снова зашумели, выкрикивая:
– Объяснитесь, мессир Тарсис!
– Что всё это значит?
– О какой такой страшной тайне вы говорите?.. Кто же этот человек?..
Мастер-приор извлёк из-за пазухи своей коричневой мантии небольшой, туго перевязанный тесёмками свиток и поднял его над головой.
– Этот документ свидетельствует, что человеку, которого мы знаем как Рихемира из дома короля Сиагрия, при рождении было дано имя Гийом Алан Конье. Здесь указаны также имена его настоящих родителей: Алан Конье и Фигейра Карденаль. Его отца, который служил конюхом у барона Эдмуна Карденаля, уже нет в живых: много лет назад его прирезали в пьяной драке. Зато его мать, в миру известная как баронесса Фигейра Карденаль, а среди монастырских служителей как настоятельница монастыря Обитель Разбитых Судеб, и поныне живёт и здравствует.
Последние слова заставили Ирис, которая внимательно слушала мастера-приора, округлить глаза от изумления. Поистине, какие неожиданные открытия порой преподносит людям Судьба! Кто бы мог подумать, что лже-король Рихемир был рождён матушкой настоятельницей?! Возможно ли было предположить, что все эти годы она скрывала правду о себе и своём сыне, доверив её тайнику в монастырской ризнице?..
– В этом документе есть также договор купли-продажи, – бесстрастным голосом, точно выносил приговор подсудимому, продолжал мастер-приор. – С вашего позволения, мессиры, я зачитаю текст этого прелюбопытного договора. « Сим документом я, Леар Аристье, нотарий и доверенное лицо её светлости герцогини Филиберты, законной супруги герцога королевской крови Вилембода, подтверждаю. Камеристка её светлости герцогини, Нинель Ламотт, новорождённого мальчика по имени Гийом Алан Конье, у баронессы Фигейры Карденаль, его родной матери, купила. Десять серебряных скеатов в качестве полной цены она отвесила. В том, что в будущем, когда бы то ни было, стороны не предъявят друг другу никаких претензий, обе женщины – продавец и покупатель – поклялись Священной Триадой. Печати, подписи».
В Парадном зале воцарилось тягостное молчание. Слишком невероятным, ошеломляющим оказалось то, что услышали сеньоры – подданные ареморской короны.
Ещё до того, как среди них начали раздаваться возгласы сомнения и недоверия услышанному, мастер Тарсис подал своему слуге знак рукой. Тот вышел за дверь, но сразу вернулся, сопровождая аккуратную старушку в белоснежном кружевном чепце.
– Мессиры, позвольте представить вам бывшую камеристку герцогини Филиберты, – возгласил мастер-приор, делая вошедшей приглашающий жест. – Перед вами Нинель Ламотт собственной персоной!
Старушка, с кротким, набожным лицом, семенящими шажками приблизилась к Тарсису и слегка поклонилась всему знатному собранию.
– Мадам, расскажите этим благородным сеньорам то, о чём вы поведали мне под клятвой Священной Триаде, – ласково обратился к ней мастер-приор.
И бывшая камеристка герцогини Филиберты, супруги герцога королевской крови Вилембода, заговорила.
Будучи младшим сыном короля Сиагрия, Вилембод мог рассчитывать на престол лишь в случае смерти своего брата Фредебода. А поскольку Фредебод оставался бездетным, надежды Вилембода однажды стать королём крепли год от года. Однако и самому Вилембоду был нужен наследник: в браке же с Филибертой рождались только девочки, да и те умирали в младенчестве. Филиберта понимала, что её положение в роли герцогини становится всё более шатким и что её могут отправить в монастырь, чтобы освободить место для новой супруги Вилембода. Когда герцогиня снова понесла, её молитвы Священной Троице Богов подарить ей сына звучали и днём и ночью. Смышлёная камеристка Филиберты, беспокоясь о судьбе госпожи (и своём собственном будущем во дворце), предложила ей в этот раз сделать шаг вперёд. За несколько дней до родов герцогини Нинель обошла все Дома призрения бедных девиц – в поисках женщины с новорождённым мальчиком. В одном из таких Домов удача всё же улыбнулась напористой камеристке (а также герцогине Филиберте): там она познакомилась с юной дочерью барона Эдмуна Карденаля Фигейрой. Сбежав из дома с конюхом отца, девушка попала в отчаянное положение: её возлюбленного убили, а она сама, без единого скеата в кармане и на последнем месяце беременности, была вынуждена поселиться в Призренном доме. Нинель повстречалась с Фигейрой как раз в тот день, когда незадачливая баронесса разродилась мальчиком. К огромной радости камеристки, Фигейра сразу согласилась на сделку купли-продажи: рождённый вне брака ребёнок был для неё обузой. Как оказалось позже, старания Нинель были не напрасны. Герцогиня Филиберта снова родила девочку. Нинель подкинула новорождённую под дверь женского монастыря, а колыбельку дочери герцога Вилембода занял мальчик, которому дали имя Рихемир.
Посвящённых в тайну людей было четверо: герцогиня Филиберта, её нотарий Леар Аристье, её камеристка и, собственно, мать мальчика Фигейра Карденаль. Нотарий вскоре умер; герцогиня Филиберта пережила его всего на год; камеристка покинула дворец после того, как Вилембод женился во второй раз, и поселилась на дальней окраине королевства, опасаясь за свою жизнь. Она боялась, что Фигейра однажды найдёт её и заставит унести тайну в могилу. Когда Рихемира короновали на престол Аремора, этот страх, по понятной причине, стал ещё сильнее. И тогда Нинель отправилась на исповедь к самому Великому мастеру-приору Тарсису.
Свою исповедь бывшая камеристка подтвердила копией, снятой с документа купли-продажи и заверенной печатью нотария. Такая же копия была и у Фигейры Карденаль. Оригинал же документа хранился у нотария, однако исчез из деловых бумаг сразу после его смерти. Позже выяснилось, что его украла Фигейра, и что именно этот документ по счастливой случайности Эберин нашёл в монастырском архиве. Что до копии, её Фигейра отправила Рихемиру после того, как он стал королём. Бывшая баронесса, а ныне настоятельница монастыря Обитель Разбитых Судеб желала получить свой жирный кусок от королевского пирога. Так Рихемир узнал тайну своего рождения, а, кроме того, матушка настоятельница предупредила его о том, что маршал Ормуа владеет оригиналом документа…
В Парадном зале снова повисла тишина. Рыцари низложенного короля едва осмеливались поднять глаза друг на друга. Мало того, что столько лет их всех дурачили, обманывали, так ещё в последнее время, после присяги на Орифламме, они были готовы отдать свои жизни за самозванца. И ведь немало доблестных, верных присяге рыцарей погибло в развязанной лже-королём усобице! Но вот оказалось, что они защищали вовсе не своего истинного сюзерена, потомка легендарного Клодина, а отродье конюха-пьяницы и согрешившей баронессы!..
Неловкое молчание сеньоров внезапно нарушил чей-то пронзительный крик:
– Не-е-ет!
Это крикнул Рихемир-Гийом. Его подбородок, покрытый многодневной щетиной, дрожал, дряблые щёки пошли пятнами. Он снова повторил: «Нет!», в изнеможении опустился на холодный гранитный пол и застыл.
Лишь время от времени его уста шептали, как в бреду, заветные слова:
– Нет, это всё неправда! Я – король, я король!.. На колени!..
Глава 37
Глядя на несчастного безумца, который не вынес тяжкого бремени власти и тщеславия, Розмунда презрительно скривилась и проговорила, словно выплюнула:
– Пёс нечистой породы!
И прибавила:
– Тебе повезло, что первым тебя нашёл маршал, а не мои люди! За смерть брата я бы с тебя живого велела кожу содрать!
Затем она повернула голову в сторону Эберина, который по-прежнему стоял рядом с Ирис, держа её за руку, и с пренебрежительным видом спросила:
– Полагаю, вы, мессир Ормуа, намерены ознакомить сеньоров с содержанием ещё одного документа государственной важности?
– Вы не ошиблись, мадам, – учтиво ответил Эберин и чуть склонил голову. – Это свидетельство о рождении девочки по имени Ирис, внучки фризского вождя Альбуена и дочери короля Фредебода. Оно докажет сомневающимся в её происхождении сеньорам её права на ареморский престол. Мадемуазель Ирис принадлежит к королевскому роду, а стало быть, имеет законные права на наследие своего отца.
– Вы позволите? – Бладаст Маконский первым вызвался ознакомиться с текстом свитка, который Эберин нашёл в монастырской ризнице и затем отдал на хранение Тарсису.
Эберин взял свиток из рук мастера-приора и протянул его Бладасту, а потом снова повернулся к Ирис и опустился перед ней на колени. Фризы, а затем и все остальные последовали его примеру.
– Да здравствует королева! – торжественно возгласил Эберин.
– Да здравствует королева! – подхватил Великий мастер-приор Тарсис.
Вслед за ними повторили все присутствующие, и этот возглас гулким эхом прокатился под высокими сводами Парадного зала.
– Моё сердце переполнено радостью при мысли о том, что корабль ареморского королевства обрёл наконец своего законного кормчего! – взволнованно произнёс канцлер Вескард и скосил глаза на стоявшего рядом с ним Теофиля Бюррея.
– Что ж? Я спорить не буду, – в свою очередь высказался королевский казначей, отступая перед твердыней истины, заключённой в бумажном свитке. – Всё же это дочь короля Фредебода, хотя и незаконнорождённая. Других-то детей у него всё равно не было…
Придворный чиновник осёкся под суровым взглядом Великого мастера-приора.
– С сегодняшнего дня вы, мессир Бюррей, больше не ведаете королевской казной, – слова Тарсиса прозвучали для проворовавшегося казначея как приговор.
Красные пятна выступили на впалых щеках Теофиля Бюррея. Желая скрыть своё волнение, он быстро отвернулся и, пятясь, вскоре скрылся в толпе придворных.
Ни Бладаст, ни Розмунда долго не могли произнести ни слова. На лице графа Маконы читалась досада; Розмунда, хотя внешне и сохраняла невозмутимое спокойствие, едва сдерживала клокотавшую в груди ярость. Они рассматривали печать короля Фредебода на свитке, который попеременно держали в руках и никак не могли принять на веру очевидную правду.
У Эберина, впрочем, как и у мастера Тарсиса, не было оснований полагать, что графиня Монсегюр, бывшая королева, перестанет плести интриги. Она всю жизнь только тем и занималась, что строила кому-нибудь козни. Чтобы обезопасить правление Ирис, маршал и Великий мастер-приор заключили союз с баронами Галеарты, тревами и сеньорами Вальдонского герцогства. Сейчас, глядя на Розмунду и её верного рыцаря Бладаста Маконского, Эберин понимал, что просто так они не сдадутся. Возможно, затихнут на какое-то время, а потом соберутся с новыми силами и устроят мятеж, подговорив сеньоров соседних феодов. И Эберин решил сразу предупредить их.
– Король Фредебод, которому я служил когда-то и который был мне другом, всегда мечтал об одном – всеми силами укрепить власть ареморской династии и дома своего предка Клодина, – заговорил граф Ормуа, обращаясь больше к Розмунде, чем к Бладасту. – Как королевский маршал, я считаю своим долгом защищать дочь Фредебода и её права на престол Аремора. Я требую, чтобы вы оба раз и навсегда отказались от любых замыслов, которые могли бы угрожать жизни или безопасности королевы Ирис.
И поскольку Розмунда ничего не ответила – она сидела в своём кресле с надменно вскинутым подбородком и выпяченной нижней губой – Эберин предостерёг её:
– В союзе со мной защищать свою законную королеву будут владельцы самых крупных феодов Аремора, среди которых маркиз Тревии, а также их вассалы. А ещё…
Эберин выдержал паузу и неожиданно сделал Розмунде приглашающий жест:
– Мадам, будьте так любезны, подойдите к окну.
Розмунда нехотя поднялась со своего места и медленно приблизилась к стрельчатому окну.
То, что она увидела, заставило её поверить и в старинные ареморские легенды, и в передаваемые из уст в уста сплетни простонародья, и в рассказы очевидцев, сражавшихся с кочевниками на берегах Холодного моря.
На крепостной стене, прямо напротив окон Парадного зала, сидело, миролюбиво сложив крылья, существо чудовищных размеров. Сомнений больше не оставалось: это и в самом деле был дракон. Настоящий живой дракон…
Первую долгую минуту Розмунда оставалась неподвижной, точно необыкновенное зрелище зачаровало её, а потом, не проронив ни слова, вернулась на своё место.
Ирис была объявлена полноправной наследницей ареморского трона. Единственной, кто воспротивился такому решению, была Розмунда. Но она стоила бы многих, если бы её поддержали тревы, как это было прежде при маркизе Гундахаре. Розмунда оставалась верной своим чувствам и была против Ирис. Почему? Это было слишком очевидно: бывшая королева сама хотела власти. Поражение в последней битве за престол наполнило графиню Монсегюр ещё большей ненавистью к молодой сопернице. Ей было ясно, что, как только Ирис коронуют, она, бывшая королева, исчезнет из дворцовой жизни Аремора. Невыносимо, унизительно! Но Розмунда не была бы дочерью прославленного ареморского интригана Гослана Монсегюра, если бы согласилась уйти в небытие, позволив своей сопернице наслаждаться победой.
– Стало быть, тревы отныне ваши союзники и преданные вассалы? – с недоброй усмешкой обратилась она к Ирис. – Хочу предостеречь вас, мадемуазель, что с ними нужно всегда оставаться начеку. Чего можно ожидать от тревских рыцарей, если их правители способны в любой момент нанести своему сюзерену удар в спину? Вы удивлены? О, вам следует знать, что тревы не только отважные воины, но также искусные лицемеры и предатели! Маркиз Гундахар – лучший тому пример!
– О мёртвых либо хорошо, либо ничего, – заметил мастер-приор, глядя на Розмунду посуровевшими глазами. – Легче всего оболгать тех, кого здесь нет, кто, покинув этот мир, уже не может защитить свою честь и своё имя от злых наветов.
– Да что вы знаете о Чёрном Вепре, мессир Тарсис?! – вскричала Розмунда; в её пронзительном голосе звучало злорадное мстительное торжество. – Маркиз Гундахар, многие годы влюблённый в меня без памяти, выполнял любые мои приказы без малейших колебаний и угрызений совести. Более пяти лет назад я отправила его в Фризию с заданием убить Аралуен, дочь вождя Альбуена, и его малолетнюю внучку, бастарда Фредебода. Гундахар выполнил мой приказ лишь наполовину: он не избавил меня от девчонки, потому что не сумел найти её в густых лесных зарослях.
Розмунда снова повернулась лицом к Ирис:
– Вам тогда несказанно повезло, мадемуазель! Вы хорошо спрятались или, может, вам благоволили древние фризские духи, – криво усмехнувшись прибавила бывшая королева.
– Осторожнее, ваша милость, – предупреждающе прервал её Тарсис, – не забывайте, что вы говорите с королевой!
– Не нужно меня запугивать! – вскричала Розмунда, сверкнув холодными зелёными глазами. – Мне больше нечего терять! Конечно, вы можете судить меня, но моё чистосердечное признание смягчает мою вину: согласно закону мне полагается наказание в виде изгнания из королевства. Так или иначе я стала бы изгнанницей, опальной графиней Монсегюр – всеми осуждаемой и забытой!
Ирис слушала признание бывшей королевы, и в её памяти снова оживали картинки-вспышки из прошлого. Лесная поляна; бледное лицо матери; её светлые косы, разметавшиеся по земле; перевёрнутая корзинка из бересты и высыпавшиеся из неё ярко-красные ягоды брусники, похожие на брызги крови в зелёной траве… И ещё – тёмное расплывчатое пятно с очертаниями зверя. Теперь Ирис поняла, почему чёрный клыкастый вепрь на плащах тревских рыцарей всегда вызывал у неё смутную тревогу. Именно такой плащ был на убийце её матери – человеке, которого девочка, спрятавшаяся в кустах, видела со спины. Неужели это и вправду был Чёрный Вепрь? Неужели маркиз Гундахар, который своей храбростью и благородством сумел вызвать у неё почтение, был тем человеком, который хладнокровно убил беззащитную женщину, её милую добрую матушку? В груди у Ирис защемило от едкой нестерпимой боли. А ведь она доверилась сыну Гундахара, и именно Адальрик стал тем, кто пробудил в её сердце первую трепетную любовь…
Девушка подошла к молодому маркизу с бледным, убитым лицом и тихо, запинаясь, сказала:
– Она говорит… Я знаю, это неправда… Я не верю… Но скажите, мессир… ради Великой Троицы Богов, скажите мне сами! Что вы знаете об этом?..
И не закончила, задыхаясь от волнения.
– Не вините моего отца, ваше величество: он был орудием в чужих руках, – начал отвечать Адальрик печальным голосом, звучавшим робко и искренне. – Я ничего не знал об этом злодеянии: ужасающая правда о нём открылась мне впервые, как и вам… Поверьте, я ошеломлён не меньше вас…
Молодой тревский маркиз умолк и опустил голову и плечи, точно принял на себя тяжёлое бремя отцовского греха.
Розмунда могла ликовать и наслаждаться своим маленьким триумфом, уверенная в том, что посеянные ею зёрна мести дадут ядовитые всходы.
Неожиданно собравшиеся в Парадном зале расступились перед возникшей будто ниоткуда женщиной, которая остановилась посередине зала. Это была Теодезинда, лесная фризская отшельница, прорицательница и колдунья.
– То, что сейчас рассказала вам эта женщина, ложь! – заявила Теодезинда громким уверенным голосом. – Всё – ложь, кроме одного: маркиз Гундахар любил графиню Монсегюр так, как только может истинный рыцарь любить даму своего сердца. Но бедняжку Аралуен убил не Чёрный Вепрь!
– Неужели?! – с язвительной насмешкой воскликнула Розмунда, глядя на прорицательницу откровенно враждебным взглядом. – Кто же тогда?
– Князь Гримберт, – ответила Теодезинда, и фризы от изумления едва не ахнули в один голос.
– Расскажи нам, что ты знаешь, Теодезинда, – обратился к ней Эберин: он доверял прорицательнице и хотел, чтобы вина Гримберта была доказана.
