Текст книги "Вейская империя (Том 1-5)"

Автор книги: Юлия Латынина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 101 страниц)

– Где Иммани? – спросил Нан.

Айр-Незим вздыбился и зашипел, как гусь.

Нан полез правой рукой за пазуху, вынул оттуда книжечку с переплетом из кожаных завязок, а из книжечки, – аккуратно вырванный листок.

– Узнаете? – спросил Нан.

Айр-Незим узнал листок: это был тот самый недостающий листок из дневника несчастного Ахсая, и об этом листке консул уже интересовался месяц назад, когда покупал книжку, но тогда лукавый чиновник сказал: "так было". Айр-Незим опустил глаза на строчки и прочитал:

"Шесть месяцев назад осуйский консул Айр-Незим отправил к Белым варварам своего племянника на моем корабле: после этого ко мне явился Андарзов секретарь, Иммани, и стал уговаривать меня присвоить груз, а племянника убить. Дело в том, что Иммани завел блуд с женой этого племянника, и хочет жениться на вдове, чтобы выбраться в Осую. Я присвоил груз и продал, будто свой, но пожадничал и не убил племянника, а продал его вместе с грузом. Племянник сбежал от варваров, явился, хворая, в столицу, и сегодня помер. Говорят, у него почернел рот, как у того человека, которого Иммани отравил в Чахаре. Теперь Айр-Незим готов съесть меня живьем, да и Иммани – тоже. Боюсь, как бы меня не нашли мертвым".

Запись была помечена вторым днем до праздника Пяти Желтоперок.

– Так где Иммани? – спросил Нан.

– Не знаю, – сказал Айр-Незим, – а большим пальцем правой руки молча ткнул в потолок.

– Это запирательство вам так не пройдет! – взвизгнул Нан и выскочил из комнаты, шумно задвинул дверь, остановился, – и тихо-тихо, как лиса, скользнул вверх по винтовой лестнице. Наверху в три стороны глядели три двери. Нан выбрал ту, которая помещалась над нижним гостевым залом, и вломился внутрь.

Ковер на полу был завернут в сторону, и из пола, для лучшей слышимости, кто-то вынул пару паркетин. С раскрытого окна свисала скрученное в веревку покрывало. Нан выглянул в окно, убедился, что клумба внизу умята, словно на нее сбросили мешок, и, не утруждая себя кисейным покрывалом, выпрыгнул вниз за беглецом.

Стоя на верхней ступеньке лестницы, Шаваш видел все: и как огромный Теннак побил Иммани, и как Андарз в придворной одежде поволок варвара в кабинет, и как Иммани тихонечко пополз в сторонку. Шаваш заметался: ему очень хотелось посмотреть, что произойдет между Андарзом, Теннаком и Наном, и очень хотелось посмотреть, что будет делать Иммани. Наконец его неприязнь к Иммани победила. Шаваш видел, как Иммани полежал-полежал в Синей Галерее, встряхнулся, вытер занавесью лицо и поспешил к женским покоям.

Когда, спустя половинку стражи, госпожа Линна, закутанная в плащ паломницы, в сопровождении Иммани, и вьючной лошади, покинула главные ворота, Шаваш тихонько последовал за ними.

Беглецы доехали все до той же харчевни, "Золотой Трилистник", и скрылись внутри, вероятно, чтобы переодеться.

Шаваш наблюдал за домом не больше четверти стражи, когда из боковой калитки выскользнула изящная женщина в синей юбке и белом покрывале, и заспешила, не оборачиваясь, по улице. За плечом женщина тащила два небольших узла. Она уже почти скрылась за поворотом, когда Шаваш вдруг сообразил, что мимо него в женской одежде прошел Иммани. А где же женщина?!

Шаваш побежал за Иммани. Они миновали синий квартал, прошли вдоль дворцовой стены, пересекли Левую Реку и оказались у ворот осуйского квартала. Иммани шел, стуча каблучками и покачивая бедрами, – ни дать ни взять – баба!

Ворота осуйского квартала были уже открыты после недавних беспорядков, и двое грустных граждан с пиками учитывали глазами прохожих. Иммани дождался, пока они занялись обширным возом с капустой и простучал каблучками по другую сторону воза. Шаваш последовал за ним.

Иммани спустился к реке и вскоре оказался у большого забора, за которым начинались причалы и склады. Над забором, невдалеке, торчала четырехгранная башенка с маяком и осуйским флагом на плоской верхней площадке. Иммани раздвинул доски забора и ввинтился внутрь. Шаваш подошел к забору и стал смотреть. Сразу за забором начинался склад. Иммани отпер низенькую железную дверь и прошел в помещение. Дверь закрылась. Шаваш завертел головой и, обнаружив в двух шагах от забора высокий и зеленый тополь, вскарабкался на самую верхушку. Шаваш боялся, что Иммани выйдет не из той двери, в которую вошел.

Тополь оказался удивительно удачным местом: Шавашу открылся вид на весь осуйский квартал, от лодок и грузовых кораблей, похожих на стручки гороха, до аккуратных западных стен. Около реки теснились склады и дома состоятельных граждан. Шаваш узнал дом консула Айр-Незима по пестрому флагу на крыше главного зала.

Шавашу было хорошо виден парадный двор, с шестью резными столбиками для привязи: у одного из столбиков, нагнув красивую шею, тыкался в овес рыжий конь с белой попоной. Шаваш не очень хорошо различал коней, но про попону мог поклясться, что это та самая попона, которую он чистил королю Аннару Сорочье Гнездо.

Иммани вышел оттуда же, откуда вошел, тщательно запер дверь на ключ и ключ привесил к поясу. Узлов с ним не было, и он опять переоделся в мужские штаны и серую куртку с отделанными дешевым мехом рукавами. Он настороженно огляделся, и Шавашу сверху показалось, что синяк в том месте, где бровь Иммани повстречалась с кулаком Теннака, вырос втрое против прежнего. Вообще даже с верхушки тополя было ясно, что синяки Иммани будут возбуждать всеобщее любопытство. Из этого Шаваш заключил, что Иммани теперь не пойдет далеко, и с тополя слезать не стал.

Господин Иммани попетлял портовыми задами и прошел в служебные ворота дома осуйского консула, над которыми развевался красивый, синий с золотыми хвостами флаг.

Шаваш остался на своем тополе. Ах, если бы его глаза могли снять с Рай-Аданова дома крышу! Но увы, Шаваш, конечно, не мог разглядеть, что делается под крышей и к кому в этом огромном доме явился Иммани. Зато что-то подсказывало Шавашу, что, буде Иммани явился к самому консулу, консул немедленно постарается спровадить гостя, чей высокий, рыжий с белой попоной конь стоял в дворе у резного столба.

Не прошло и четверти стражи: Шаваш вздрогнул и вытянул шею. С широкого крыльца консульского дома спускались двое: Айр-Незим в черном с серебром платье, и король Аннар Сорочье Гнездо. За королем несли подарки. Айр-Незим поклонился гостю у ворот и поспешно вернулся внутрь.

Прошла еще половинка стражи – Шаваш убедился, что Иммани не собирается покидать дом осуйского консула. Он осторожно слез с тополя, раздвинул доски в заборе, и подкрался к пустому и запертому складу. Шаваш пошнырял глазками туда и сюда, вытащил из-за пазухи инструмент из числа тех, изготовление которых карается двумя годами тюрьмы, и стал ковыряться в замке. Через пять минут Шаваш убедился, что имперская отмычка не подходит к осуйскому замку. Шаваш решил попробовать в другом месте.

Он обошел четыре двери, и у пятой, с противоположного конца, ему повезло: осуйский замок в двери сломался, – поверх него прибили ушки и вдели в ушки обыкновенный висячий замок. Шаваш поколупался немного и вошел в склад.

По стенам громоздились тюки с шерстью: посередине качались, доставая до пола, огромные весы, на которых можно было взвешивать по десять тюков сразу. Шаваш осторожно оглянулся: склад был совершенно пуст.

Шаваш пошел между тюками к противоположной двери, той, в которую входил Иммани. Вдруг он замер: дверь была опять открыта, потревоженная пыль танцевала в луче заходящего солнца. В то же мгновение кто-то потянул Шаваша за воротник. Шаваш обернулся: за его спиной, ухмыляясь, стоял Иммани и держал в руке круглый, хорошо наточенный нож-кочедык. Синяк над бровью Иммани распускался на глазах, через всю щеку шла ветвистая царапина от женского ногтя.

В представлении Шаваша Иммани всегда был человеком, который ворует персики из корзинок и золото из отчетов: и Шаваш впервые сообразил, что убить для Иммани – так же легко, как украсть персик.

Иммани помахал перед Шавашем ножом, а потом снял с мальчишки пояс, которым тот был подпоясан, и стянул ему этим поясом руки. Потом он пихнул Шаваша так, что тот упал между тюками, наступил на него ногой и спросил:

– Значит, эта конфета выпала из моего кармана? – спросил Иммани.

В следующую секунду лучик света, пробивавшийся из полуоткрытой двери, превратился в целый сноп, и Шаваш увидел на пороге Нана: чиновник, любопытствуя, оглядывал склад.

– Нан, – заорал Шаваш, брыкаясь.

Чиновник всплеснул руками и побежал к тюкам.

– Тише, Нан! Или я убью мальчишку!

Нан остановился. Иммани стоял у подножия лестницы, ведущей на башню. Он ухватился за веревку, которой были стянуты руки Шаваша, и протащил его несколько ступенек вверх. Шаваш ужасно напоминал упирающуюся мангусту на поводке.

– На колени!

Чиновник медленно опустился на колени. Иммани поискал глазами и бросил Нану ключ.

– Справа от вас люк, – видите кольцо? Откройте и достаньте оттуда вещи. Попробуете вскочить с колен, я зарежу мальчишку.

Нан подполз к люку, откинул крышку и стал доставать тюки. Он напоминал утку, ныряющую за едой. Через две минуты оба тючка стояли на полу.

– А теперь лезьте туда сами, – сказал Иммани. – Ну!

Нан поднял голову и стал смотреть на Иммани и Шаваша. Внезапно взгляд его скользнул чуть вбок и наверх, туда, где лестница над Иммани уходила в башню. Торжествующая улыбка на миг мелькнула на его лице. Шаваш понял, что на лестнице кто-то стоит. Иммани тоже это понял, и в отчаянии оглянулся. Наверху никого не было. В тот же миг Нан подхватил один из тюков и швырнул им в секретаря. Иммани вскрикнул и выпустил Шаваша, Шаваш всунул голову в плечи и покатился с лестницы, как колобок. Нан вскочил на ноги и бросился на секретаря. Иммани поднял ногу и ударил его в ложечку, но чиновник уклонился, схватил ногу и сдернул Иммани со ступенек. Иммани выставил вперед нож и полетел прямо в объятия Нана. Шаваш закрыл глаза. Нан схватил Иммани за запястье, но было поздно: нож разорвал кружева плоеного воротника и ушел глубоко в плечо. Нан вскрикнул и разжал пальцы. Иммани выдернул нож и бросился наверх. Нан остался стоять на середине лестницы. Кружево на кафтане краснело, словно рак, если его бросить в кипяток. Нан пошатнулся, ухватил здоровой рукой перила, и побежал вслед за Иммани. Шаваш пустился следом.

Когда Шаваш взбежал наверх, он увидел, что башня кончается квадратной площадкой, окаймленной этаким деревянным бортиком. Посереди площадки стояла палка, в которой торчал городской флаг Осуи. По четырем сторонам площадки стояли, блестя на закате стеклами, четыре разноцветных фонаря. Кирпичный пол был покрыт толстым слоем пыли и листьев. Нан стоял, загораживая Иммани выход с площадки. Лицо его было бледно, как воск, он сжимал правой рукой левую, и разевал рот, словно карась без воды.

– Голубчик! – засмеялся Иммани, – да ты сейчас сдохнешь.

Чиновник зашатался и опустился на одно колено. Рука его заскребла по полу. Иммани засмеялся еще громче. В следующий миг Нан подобрал с пола горсть пыли и швырнул ее Иммани в глаза. Секретарь замотал головой. Нан вскочил с колен и перехватил правой рукой запястье Иммани. Тот пискнул и выронил нож. Нан согнулся, подставляя спину, – Иммани, подброшенный в воздух, вдруг перепорхнул через эту спину, ударился о деревянный бортик, бортик подался, Иммани с диким воплем полетел вниз.

Шаваш подбежал к краю площадки и осторожно заглянул в дырку. Иммани, вполне мертвый, лежал внизу во дворе. Шаваш оглянулся. Нан подошел к проломленному бортику и наставительно сказал:

– Кто высоко взбирается, тому долго падать.

Нан разрезал пояс, стягивавший руки мальчишки, и Шаваш свел его вниз. Лицо чиновника побелело и заострилось, и Шаваш увидел на нем капли холодного пота. Нан на пол у тюков и велел Шавашу разрезать рукав. Потом Шаваш распорол один из тюков с тканями и перевязал Нану плечо. Шавашу попалась зеленая ткань с красными и черными павлинами, но все равно было видно, что она быстро намокла от крови. Шаваш вспомнил, что раненый Нан еще перебросил Иммани через себя, и в изумлении сунул в рот палец. Шаваш еще не видал, чтобы людей кидали, как кокосы.

По просьбе Нана Шаваш сбегал наверх за ножом. Нан обтер нож, попросил пододвинуть к нему тюки, и стал их потрошить.

В тюках была большею частью женская одежда, дорожные прибор, и коробочки с женскими украшениями. Шаваш раскрыл одну из коробочек, – и из нее выпрыгнула маленькая золотая птичка, с рубиновыми глазками и крыльями, усыпанными топазами. Это была та самая птичка, которая качалась в волосах госпожи Лины, когда Шаваш увидел ее в первый раз. Шаваш заплакал.

Нан распорол последний тюк и вынул из него шкатулку с документами. Вытащил документы, просмотрел их и сунул в рукав, который был цел.

Снаружи зазвенели голоса: кто-то, видно, заметил разбившегося Иммани, и это естественно возбудило в людях любопытство. Шаваш сказал:

– Я сидел на тополе и заметил, как Иммани прошел в дом Айр-Незима. Кроме этого, я видел там короля Аннара.

– А пирожника ты в переулке не заметил? – спросил Нан.

– Нет, – сказал Шаваш, – я на короля глядел.

– В следующий раз, – сказал Нан, – гляди не только на королей. Это был мой сыщик. А то откуда бы я узнал, в какую сторону побежал Иммани?

Весь этот день сын господина Андарза, Астак, провел в библиотеке. Стены библиотеки были украшены гобеленами с рисунками из жизни империи, подаренными Андарзу государыней Касией. На одном из гобеленов был изображен круглый город, опоясанный рвом. Рядом с городом стоял Андарз с мечом в руке, а перед ним на коленях стоял мятежник Идайя. Мятежника Идайю было легко узнать по черной туче над головой.

Астак сидел, подобрав ноги, и смотрел на мятежника и на тучу. К вечеру это занятие ему надоело. Он вышел в сад, а оттуда – за ворота. Никому не было до него дела: слуги плели языками о Линне. Вот также, семь лет назад, они судачили о его матери. Кто-то сказал, что Иммани сбежал в Осую, и что Нан арестовал его в тот самый миг, когда тот садился на корабль.

Ноги сами привели Астака к гостинице, где произошло убийство: у входа стояли желтые, как сердечко ромашки, стражники в парчовых куртках, а вокруг них собралась разноцветная толпа, интересующаяся несчастиями высокопоставленных лиц.

Толпа густела; прошел слух, что гостиницу будут разорять, как гнездо разврата, и представители многих городских шаек явились поглядеть, нельзя ли будет принять участие в разорении. Через час вывели на поводке содержательницу гостиницы, а за ней несколько гостей, связанных попарно.

И вдруг из толпы зевак вылетела женщина в пуховой юбке, вцепилась в одного из гостей и заорала:

– Люди добрые! Ведь это же мой муж! Ах ты негодяй, а сам сказал, что в храм поехал! Теперь вижу, куда деньги деваются!

И полезла в глаза привязанной к мужу девице. Стражники отпихнули ее и заверили:

– Ничего, мы его тебе отдадим! Накажем да отдадим!

Тут баба насторожилась:

– Накажете? А как?

– По новому закону каждому преступнику рубят ту часть тела, которой он грешит: клеветнику – язык, мятежнику – голову, вору – руку, а прелюбодею сама знаешь что.

Надо сказать, что стражники шутили, но откуда неграмотной бабе знать новые законы! Она опешила и заверещала:

– Да что что же он мне без этой штуковины!

Толпа вокруг заволновалась. Многие сочувствовали горю женщины: а у многих прямо-таки зашевелились штаны, когда им сказали, что они каждую ночь совершают мятежный акт против правительства. В этот-то миг один из лавочников, пришедший посмотреть бесплатный спектакль, сунул руку за пазуху и обнаружил, что зрелище вышло не такое уж бесплатное, так как у него срезали кошелек:

– Воры! – заорал лавочник.

– Воры, – подхватила толпа, отнеся возглас на счет властей.

Женщина бросилась на стражников, выдирая у них своего мужа, лавочник стал пихаться, в одно мгновение строй стражников был прорван, а глупая толпа заметалась, разевая глотку:

– Долой Нарая!

Свиной Зуб, и некоторые другие охотники за чужим имуществом, бывшие в толпе, пользуясь случаем, бросились отнимать у стражников узелки, которые те вынесли из опечатанного дома. Астак чувствовал себя очень неудобно. В этот миг раздался крик:

– Лицеисты! Лицеисты! Стражники!

Астак полетел вместе с толпой к набережной, запнулся о корень и упал в кусты.

– Астак, ты чего здесь делаешь! Уходи, заметят!

Астак выдрался из куста: над ним стоял один из его старых лицейских товарищей, сын министра Мнадеса, с большими от изумления глазами и с золотой повязкой на правой руке.

Астак повернулся, чтобы бежать, но было уже поздно: из-за угла показались трое лицеистов в сопровождении конного стражника.

– Это кто такой? – обалдел стражник, глядя на нарядного юношу.

– Это сын взяточника Андарза! – заявил предводитель лицеистов. Он-то и мутил народ!

– Вовсе я не мутил народа, – сказал Астак.

– Что ты врешь! – Разве народ сам может взбунтоваться против справедливого чиновника? Ты и устроил беспорядки!

Сыщики в беспокойстве завертели головой. Это были простые представители народа, добродушные в меру своей профессии; и, как и многим, им казалось, что все эти лицеисты с их повязками и знаменами выдуманы Нараем из сора и мелкой пыли, и что господин Андарз обратит их обратно в пыль, когда захочет.

Не таков был предводитель лицеистов: его звали Лахар, это был мальчик из бедной чиновничьей семьи. Раньше он немного заискивал перед Астаком, и ему было тяжело вспоминать об этом. Он был очень беден, и никак не мог забыть, как однажды зимой мальчики из высоких семей затеяли кидать фруктами в зимних птиц, – по реке неслись пластины льда, похожие на осколки мрамора, и на стылую землю шлепались красивые крутобокие персики и крупные, цвета свиной печенки сливы. Лахар глядел на эти персики, Астак повернулся и сказал: "Смотрите, он хочет съесть наши сливы!"

– Арестуйте его! – заявил Лахар, – он устраивал беспорядки, раздавал народу золото, радея о своем отце!

– Лахар! – с тоской сказал Астак, – я не сын Андарза! Я сын человека по имени Идайя, которого Андарз оклеветал и убил! Я всю жизнь хотел отомстить за отца!

– Вы слышали? – заявил Лахар, – он признался, что он не сын взяточника Андарза, а сын казненного мятежника! Арестуйте его!

"Ой, в какую плохую историю я влип", – с тоской подумал сыщик.

Через полчаса изумленного и перепуганного Астака втолкнули в камеру главной городской тюрьмы, страшного места, населенного изможденными узниками и упитанными крысами. Астак плакал и метался, как мышь в кувшине. "Это все проделки Лахара, – думал он, – Лахар даже на экзаменах передергивал, – стоит только Нараю или Нану узнать о происшедшем, как они тотчас же выпустят меня, а Лахара сурово накажут!

Спустя час узкая, как крышка гроба, дверь растворилась, и на пороге показался господин Нан. Он был немножко бледен, и левая рука его была замотана в кокон, напоминая личинку шелкопряда.

– Господин Нан! – бросился к нему Астак, – я ни в чем не виноват! Это все проделки Лахара! Он сердит на меня за то, что я не дал ему персика!

Изумление и негодование изобразились на лице Нана. Он схватил здоровой рукой юношу за ворот и закричал:

– Да как ты смеешь так говорить о любимце советника Нарая! Людей не арестовывают за то, что они кому-то не дали персик!

И с этими словами Нан швырнул растерявшегося Астака на лежанку. Тот вскочил:

– Вы не имеете права!

И тут же получил новый страшный удар по губам: на этот раз юноша полетел на пол.

– Вы не имеете права так обращаться...

– С сыном изменника?

– Я... я...

– Вы сами везде хвастаете, что вы – сын Идайи.

– Идайя не изменник!

Нан вынул из-под мышки папку:

– Полюбуйтесь!

– Что это?

– Переписка Идайи и Харсомы. Манифесты Идайи. Да вот, хотя бы...

Нан развернул бумагу и прочел: "Всем известно, что Касия, публичная девка, грешила с мужчинами всеми тремя отверстиями, пользуясь гнусным колдовством, отвела глаза государю, зачала своего щенка от барсука-оборотня: неужто народ допустит сына шлюхи и барсука до управления ойкуменой?"

Мальчишка в ужасе зажал уши.

– Это подделка! Мой отец не писал таких мерзостей.

Нан расхохотался и бросил ему папку. Мальчишка стал копаться в документах, читал их один за другим. Старая бумага ломалась в его руках. Он еще не встречался с политической пропагандой мятежников. Великий Вей! Неужто отец его писал, что у государыни Касии – козлиные ноги? Мальчишка стал плакать.

– Господин Андарз, – сказал Нан, – совершил преступление, спасши жизнь сыну мятежника, но закон, слава богам, еще не отменен! Господин Нарай казнит и Андарза и тебя...

Мальчишка поднял голову, и лицо его побледнело, словно ткань, на которую плеснули уксуса.

– Казнить, меня? За что?

– Ты сын Идайи. Уже забыл?

Мальчишка побледнел еще больше.

– Но это несправедливо, – сказал он, – нечестно казнить человека за то, что произошло до его рождения!

– Господин Андарз так и думал. За это ему придется поплатиться головой. Стремясь сделать последнее одолжение другу, он взял замуж женщину, подстрекнувшую того к мятежу, признал ее сына за своего, был готов простить ему то, за что наказал бы родного сына!

Астак забился в угол.

– Где письмо?

– Какое письмо?

– Лазоревое письмо. Отвечай!

– У меня его нет.

– Знаю, что нет. У кого оно?

– Я не знаю, клянусь, не знаю!

– Врешь! Это ты предупредил людей Айр-Незима, что Ахсай будет в "Красной Тыкве" и купит письмо! У кого он должен был его купить?

– Не знаю. Клянусь вам, господин Нан!

– Откуда же ты знал о "Красной Тыкве?"

– Я встретился там с Ахсаем, накануне. Он заказывал ужин, сначала на сегодня, а потом на завтра. Вскоре он напился выше глаз, стал нести какую-то чепуху. Вдруг сказал: "завтра, в этой харчевне, я куплю гибель советника Нарая". Я спросил: "для кого?" Он ответил: "Дурачок, для твоего отца!" Я спросил: "А что это?" Он "Лазоревое письмо!" Я спросил: "А кто продавец?" Он расхохотался и говорит: "Ах, если бы Андарз знал, кто продавец!" Он упал под стол, а я убежал в ужасе. Я думал, что делать, а потом вспомнил, как Иммани рассказывал о том, что за Ахсаем охотится осуйский консул, и написал письмо Айр-Незиму.

Нан побарабанил по столу пальцами.

– А почему, – спросил он, – Айр-Незиму? Почему не Нараю?

– Я как раз читал "Книгу наставлений" – пробормотал мальчишка. Там написано, что если у тебя два врага, то надо покончить с первым врагом руками второго, а второго арестовать за убийство. И вот я решил, что Айр-Незим убьет Ахсая, а потом Айр-Незима арестуют за это убийство. Это нечестно, что вы его не арестовали!

Нан, не говоря не слова, повернулся и пошел к выходу. Мальчик пополз за ним. Дверь открылась: на пороге возник стражник.

– Кормите заключенного три раза в день, – брезгливо сказал Нан. – И смотрите, чтоб не убился: господин Нарай будет недоволен. Книгочей!

Астак глядел на дверь остановившимся зрачками: Боже мой! Неужели его порочный отчим спас ему жизнь, рискуя собственной, а справедливый советник Нарай готов казнить его из-за шутки о раздавленном персике?

Через два часа господин Нан снова появился в доме осуйского консула, в паланкине и в сопровождении пяти сыщиков. Айр-Незим, с хмурым выражением лица, велел попотчевать сыщиков на кухне, а гостя повел вверх.

Когда они остались одни, Нан вынул здоровой рукой из-за пазухи два удостоверения личности: одно, на имя мужа своей племянницы Амая, консул выдал сам. Другое было выдано на имя какого-то Шии, морского писаря: отпечатки пальцев на обоих удостоверениях были, однако, одинаковые.

– Это, – сказал Нан, – я нашел при покойнике и забрал, чтобы не было лишних пересудов. Иммани таскал с собой оба документа и предъявлял бы их по мере надобности.

Айр-Незим запихал обе бумаги в карман, буркнул, что второй документы делали умельцы империи.

Нан промолчал.

Консул порылся в шкатулке, вытащил десять билетов осуйского банка, каждый по пять тысяч, и шлепнул деньги на стол перед Наном:

– Хватит?

Нан покосился на бумажки.

– Господин Айр-Незим, – сказал он, – честь вашей семьи бесценна, да и дружба ваша с Андарзом не поддается исчислению. Я бы не хотел разорять вас: эти два документа – скромный подарок молодого чиновника.

Айр-Незим так же молча взял билеты и сунул обратно в шкатулку.

– Однако, – сказал Нан, – чтобы оправдаться от подозрений в близости к партии Нарая, я принес также некоторые вещи, которые хотел бы продать.

– Хороши подозрения! – взвизгнул консул, – это вы писали указ об отмене государственного долга!

– До сих пор, – спокойно продолжал Нан, – не обращая особого внимания на критический выпад собеседника, – вы находились в прекрасных отношениях с господином Андарзом. Советник Нарай пытался испортить эти отношения, распуская слухи, будто это город Осуя, и даже лично вы, господин банкир, натравили варваров на провинцию Аракку, опасаясь конкуренции от ремесел, заведенных наместником, и что, таким образом, ответственность за завоевание провинции и смерть Андарзова брата лежит на Осуе.

– Вздор и чушь! – с сердцем воскликнул Айр-Незим.

Господин Нан вынул из рукава пачку писем, перевязанных розовой ленточкой.

– И вот, – сказал господин Нан, я стал собирать материалы, опровергающие эти слухи...

Нан развязал ленточку.

– Ваше письмо, – сказал он, – писанное в качестве секретаря республики северному королю: республика продаст ему арбалеты и копья, только если он нападет на Аракку. Отчет некоего Галатты, купца, бывшего в Аракке, о состоянии городских укреплений, имена чиновников, которые, будучи дружны с Осуей, сдадут королю город: начальник сырного ведомства Аден, смотритель над церемониями Атоя, глава над семью видами складов Варан...

Нан говорил и перебирал своим тонкими пальцами жуткие бумаги.

– Как это к вам попало, – взвизгнул посланник.

– Водный инспектор Кигира в городе Май, – он очень кстати рассказывает, как забраться в город по разрушенному акведуку.

Посланник вскочил из кресла и схватил бумаги. В здоровой руке Нана сверкнул кинжал: миг, – и узкий рукав посланника был пришпилен к лакированному столику. Горожанин зашипел.

– Тише, – сказал Нан, – а то прибежит моя стража.

И убрал бумаги в рукав.

– Сколько вы стоите, – сказал посланник.

Чиновник, не спеша, рассматривал свои пальцы. Пальцы были длинные и узкие, кончики их были выкрашены хной и присыпаны ароматной пылью. На среднем пальце сиял перстень в виде золотого угря, обвившегося вокруг пальца и держащего в своей пасти рубин.

– Я дорого стою, – задумчиво сказал Нан.

Вдруг поднял глаза на посланника.

– А может, это только начало? Может, вы натравите короля на столицу, как натравили на провинцию, и тоже попросите себе четверть земель и доходов бывшей империи. Может, здесь, в столице, вы так же ходите, покупаете недовольных чиновников, разыскиваете старые акведуки...

– Империя, – сказал осторожно посланник, – большой тигр, а мы маленький хвост.

– Нынче такие времена, что хвосты вертят тиграми.

– Вы опасный человек, господин Нан, – огорчился посланник.

Нан, казалось, встревожился.

– Я не хочу сказать, что эти письма не продаются. Просто они очень дорого стоят. Вот я и хочу подчеркнуть, как дорого они стоят.

Посланник засмеялся.

– Вот я и говорю, что вы опасный человек, господин Нан. Опасный человек – это не тот, кто не берет взяток и не тот, кто берет их по любому поводу. Опасный человек – это тот, кто продается, соблюдая свою выгоду, и умеет взять деньги за то, что он сделал бы и так.

Господин Нан улыбнулся, откинулся в кресле.

– Вот господин Нарай, – продолжал посланник, – он опасный человек. Но разве он не брал взяток? Когда десять лет назад он был в послан в Осую, он сумел убедить дома Кадуни и Рашков дать ему целую кадушку золота за то, чтобы он помешал присоединить город к империи.

Посланник развел руками.

– Спрашивается, – ведь советник Нарай скорее умер бы, чем позволил совершиться такому объединению! Но он сумел получить за свои убеждения еще и кадушку золота, и что же он с нею сделал? Он раздал ее черни, та подняла бунт, и вырезала Кадуни и Рашков!

Господин Нан чуть повернул голову, прислушиваясь к шуму внизу: как там, накормили его сыщиков или нет? Если накормили, так нечего им трепать языками...

– Сколько вам надо, – спросил посланник.

– Деньги, – сказал Нан, – опасная вещь, и недаром говорится, что деньги, не отданные государству и богу, навлекают только несчастья. Вот, например, управляющий Андарза, Дия. Сегодня он уехал из столицы в Иниссу, и что-то подсказывает мне, что он уехал с осуйским паспортом.

Айр-Незим нетерпеливо фыркнул.

– Последний месяц, – сказал Нан, – вы четырежды встречались с управляющим Андарза. Этот человек передал вам один документ, в обмен на право бежать в Осую: я меняю эти бумаги на этот документ.

– Господин Нан, – сказал посланник вкрадчиво, – если вы знаете, что Дия передал нам этот документ, то уж, наверное, вы догадываетесь, что это произошло не иначе как с ведома господина Андарза. А если это произошло с ведома господина Андарза, то дело зашло уже слишком далеко, чтобы вы, сторонник Андарза, могли что-то сделать, не погубив себя.

– Документ, – сказал Нан.

Посланник некоторое время сидел неподвижно.

– Господин Нан, – сказал он, – вы потеряете голову совершенно без толку. Вам не жалко потерять такую голову?

Нан усмехнулся.

Тогда, к изумлению Нана, посланник раскрыл бывшую при нем черную книгу, вынул из ее листов синий конверт и протянул его Нану.

12

Нан раскрыл синий конверт, и вытащил бывшую там бумагу. С первого взгляда чиновника понял, что это не письмо, и тем более не лазоревое письмо. Нан чуть не закрыл глаза и не застонал с досады. Он вгляделся:

– Да, – сказал он, как ни в чем ни бывало. Тайные ходы Небесного Города! И вы утверждаете, что Дия передал вам это с позволения Андарза?

– Конечно, – ответил посланник.

Нан засунул план за пазуху и встал, чтобы откланяться. Но, видимо, разочарование подкосило его, или поклон оказался слишком резок для человека, которого давеча пырнули ножом: выпрямляясь, Нан побледнел, заскреб было по спинке кресла, – и грохнулся навзничь.

На лестнице послышался топот, и в гостиную ворвались два сыщика. Айр-Незим, подскочивший было к чиновнику, чтобы забрать драгоценный план, отпрыгнул от Нана, как волк от костра, и заплясал перед сыщиками:

– Боже мой! Какое несчастье!

Захворавшего чиновника перенесли наверх, приготовили удобную кровать. Айр-Незим и слышать не хотел о перевозке больного. Сыщики согласились. Прилежный лекарь уже возился над больным в широкой и солнечной спальне, когда Айр-Незим сцапал с со спинки стула кафтан Нана, указал на кровяное пятно на рукаве:

– Кафтан надо почистить!

С кафтаном Айр-Незим побежал на второй этаж, в свой кабинет, где лучи заходящего солнца бешено плясали на черных с серебряными накладками шкафах, в которых хранились наиболее ценные образцы продукции и отчетные книги, и балки, изображающие дракона, били в воздухе красными лаковыми крыльями. К одному из этих шкафов и кинулся Айр-Незим. Изнутри шкаф был укреплен длинными стальными балками, и всю нижнюю его половину занимал стальной, крашеный синим лаком сейф. Вокруг круглого глаза сейфа торчала кожаная бахрома, закрывавшая ряды цифр и букв. Айр-Незим покопался в бахроме, и дверь сейфа отошла в сторону. План из конверта мигом перекочевал в сейф, а в конверт Айр-Незим засунул несколько бумаг розового цвета, очаровательных для взгляда всякого чиновника.