Текст книги "Один за двоих (СИ)"

Автор книги: Юлия Гай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

=== Глава 17 ===

Оглушило меня не чуток, только я в разгаре боя этого не заметил. Пока шел до наших позиций в рощице, в глазах начало темнеть, и я почти рухнул возле ног Сергея. Меня подхватили, сдернули шлем, липкий от крови, бережно потащили куда-то.

Помню, как болтало в командирской БМД, казалось, что каждый трак вдавливается не в лесную землю, а в мою несчастную башку. Но нет худа без добра, зато мне не пришлось объяснять про Геру, думал я, то и дело выныривая из глухого беспамятства.

Как прибыли в селение, помню смутно. Были какие-то голоса, целый гул, нет, девятый вал голосов и громкий женский плач (кто же может так обо мне плакать?), отвратная вонь нашатыря и качающееся небо.

Просыпаюсь в избе Веры, в углу, за ситцевой шторой. У моих ног сидит Таня, лицо бледное, с красными, как у кролика глазами. Что случилось? Кто-то умер? Так и спрашиваю, со стоном приподнимаясь на локте. Она подпрыгивает от моего голоса, глядит, как на ожившего покойника.

– Ой, мамочки! – восклицает, сложив ладошки на груди. – Очнулся, Господи, спасибо!

– Таня, ты чего такая… Ревешь что ли? Танюшка, не плачь! Не надо же…

Она не слушает мое бормотание, прижимается к груди:

– Все думали, ты умрешь! – навзрыд. – Дан, никто не надеялся… Я так боялаааааась…

– Не реви, – смущенно утешаю ее, – пулю для меня еще не отлили, чтоб убить имперского десантника, такой ерунды слишком мало.

Танюшка всхлипывает, но уже успокоенная, просто от избытка чувств. Я падаю на подушку, голова тяжелая, словно внутрь через воронку залили свинец.

– Отец велел позвать его, если ты очнешься, – говорит Таня, – но можно… я попозже ему скажу? А пока посижу с тобой?

– Можно, – шепчу, закрывая глаза, – сиди, а я подремлю.

Я сижу на подоконнике, подтянув колени к груди. За окном настоящий оримский дождь: густая беспросветная пелена мороси, стекающие с крыши, струйки звенят в водосточной трубе. Дую на стекло и вывожу пальцем букву V, пририсовываю к ней двойку и украшаю вензелями.

Корд, я ужасно устал, запутался так, что распутывать нет ни сил, ни желания. Мне не хватает твоих звонков с другого конца света, наших редких ночных разговоров, после которых все непонятное выстраивается в стройную логическую схему. Я скучаю.

– Здравствуй, Дан.

Ты возникаешь рядом, кладешь руку на плечо, и все сразу становится неважно.

– Так, – провожу рукой по лбу, – почему я опять тебя вижу? Снова бред?

– У тебя черепно-мозговая травма.

– Отличный способ тебя увидеть: посильнее долбануться обо что-нибудь твердое, – замечаю я.

– Совсем необязательно, – ты едва сдерживаешь смех, – достаточно просто захотеть.

– Как просто! Взял и захотел! Ты понимаешь, что я ничего на свете не желаю больше, чем оказаться сейчас с тобой! – взрываюсь я.

Ты сжимаешь мои плечи, успокаивая. Тебя, кажется, больше занимает дождь, чем мои метания. Что мертвым до проблем живых?

– Я тоже скучаю, Дан.

– Правда?

– Правда.

Меня переполняет замешанная на боли эйфория, распирает изнутри так, что я не могу сделать вдох. Легкие горят, в горле застревают слова, которых не знаю, которых нет ни в одном языке мира – слов, что передали бы мои чувства. Живому мне нет возврата в Ориму, к тебе. Я будто грешник, перед носом которого захлопнулись врата рая, но музыка и свет еще льются в узкую щелку.

– Как он? – голос надо мной немыслимо громкий.

– Утром проснулся, поговорил со мной, а потом снова уснул.

– Плохо, похоже, все серьезнее, чем мы предполагали.

Почему они кричат? Почему голоса дробятся, будто эхо в подворотне?

Открываю глаза.

– Можно потише, мать вашу!

По щекам Тани снова бегут слезы, Сергей встревожен, позади, сложив руки на груди, стоит Вера. Только сейчас до меня доходит, что все говорили шепотом.

– Нормальная реакция при травме – его все раздражает, – сообщает хозяйка. – Дан, голова болит?

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Голова туго стянута повязкой, тяжелая, но боли нет.

– Нет.

Лица светлеют от облегчения, ну надо же, какая забота! Через полчаса прогоняю всех от своей кровати и медленно-медленно тащусь на крыльцо покурить. Сергей помогает мне сесть и протягивает пачку сигарет.

– Дан, – глядя в землю, говорит он, – хочу сказать тебе… спасибо. Спасибо, друг! Ты сделал там, на руднике, то, чего не смог бы никто другой.

– Но ведь…

– Жертвы неизбежны на любой войне. В отряде всего погибло четверо, семь раненых, но то, что ты сделал, спасло весь отряд.

– Да ладно, – отмахиваюсь я, выпускаю колечко дыма и смотрю, как оно медленно рассеивается.

Сергей кашляет, вытирает рот рукавом, мне почему-то кажется, что он тоже невыносимо хочет затянуться.

– Для тебя есть еще одно задание, – говорит он, – потом, как отлежишься, поправишься…

– Какое?

– Выяснить местонахождение аэродрома противника. Придется пробираться в глубокий тыл врага, но тебе, я думаю, не впервой.

Киваю, позабыв про повязку, виски стягивает от боли, но в груди зарождается искорка радости – в логово Алвано я готов отправиться хоть сейчас.

– Согласен.

– Я не сомневался. Не торопись, подлечись пару дней, а там…

К нам подходит Шику, молча опускается на колени рядом со мной. Сергей подмигивает мальчишке и уходит – он ничего не знает о Гере…

=== Глава 18 ===

На другой день мне полегчало, но Вера не выпустила из дома и заставила лежать. Шику с виноватым видом сидел возле меня, изредка осмеливаясь заглянуть в глаза, весь его по-собачьи преданный и скорбный вид выражал глубочайшую степень раскаяния. Я пытался заставить себя вновь относиться к нему, как прежде, но ниточка, протянувшаяся между мной и маленьким нарьягом после рассказа о тебе, уже оборвалась, и у меня ничего не получалось.

Танюшка тоже крутилась рядом, они с Шику о чем-то шептались в уголке и наперебой кидались ко мне, если у меня вдруг возникала какая-то потребность. Закинув руки за голову, я размышлял о предстоящей разведке. Ошалев от неизвестности, попросил у Веры ноутбук и углубился в изучение спутниковых снимков местности.

Прошли похороны погибших. Выведенных с рудников людей уже не устраивали в селении, а переправляли куда-то вглубь диких земель. Это был знак, что Сергей ожидает нападения в ближайшее время. Срочно сооружались укрепления, пристреливались орудия, мятежники сновали туда-сюда с мрачными и решительными лицами.

На третий день даже совместные усилия Веры и Тани не смогли удержать меня в постели, голова почти не болела, а времени не оставалось. Мы с Сергеем обсудили план действий.

– Мы встроим тебе в каску микрофон и камеру, так мы сможем получать информацию немедленно. Однако пойдешь ты без прикрытия, и рассчитывать придется только на себя.

– Знаю, не маленький.

– Аэродром хорошо замаскирован, со спутника его не видно, а имперской авиации тот район недоступен, так что все зависит от твоей удачливости.

– На чем туда добираться?

– Скутер тебя устроит? – спрашивает Сергей.

– Ого! – удивляюсь я. – У вас и такое есть?

– Не удивляйся, мы были на снабжении имперской армии, до недавних пор… У нас неплохое вооружение. Скутер «Астра», летает низко, скорость до двухсот километров в час – не много, но тебе хватит.

Еще как хватит. Ни разу не пилотировал скутер в лесу, но подниматься выше нельзя, нарьяги увидят – костей не соберешь.

Киваю, мы снова склоняемся над картами. Местность, которую предстоит обследовать, обширная, со сложным ландшафтом. Туда бы отряд послать, да некого.

Возвращаюсь домой, Шику ждет меня на крылечке. Он научился чувствовать мое настроение и не кидается ко мне с радостным криком: «Нар-одар!»

– Шику, – зову я его, мальчик вскакивает, – как день прошел?

– Ходил на стреляльную поляну, с Таней, – мне кажется, или на впалых щеках заиграл румянец?

– Я смотрю, вы подружились?

– Таня спрашивать про Нар-одара, – коротко отвечает Шику. Мне становится смешно. Что ты будешь делать с этой девчонкой?

Мы садимся на крылечко. Солнышко ласкает лицо мальчика бледно-золотыми лучами. А на носу – что это? – веснушки.

– Шику, скажи, тебе ведь неплохо здесь? – спрашиваю я.

Мальчишка хмурится, задумчиво ковыряет носком ботинка спутанную корнями землю.

– Что значит «не плохо», Нар-одар? – спрашивает он.

– Ты привык жить здесь, правда?

Шику обреченно кивает, ну да, привык, а куда ему деваться?

– Я отлучусь ненадолго, – говорю, – на несколько дней, не больше, дождись меня здесь, ладно?

Нарьяг вскакивает, раздувая ноздри и сжимая кулаки, еще немного, кажется, и он затопает ногами.

– Нар-одар хочет бросить Шику? У врагов, в плену?

– Нет! – возражаю я. – Ты не пленный, а Сергей и Вера – тебе не враги. Они присмотрят за тобой.

– В гробу я видеть их забота! – срывается Шику, употребляя выражение, подслушанное у русов.

Я беру его за руку, усаживаю рядом.

– Я в разведку, туда и обратно. Найду логово Алвано и вернусь, понимаешь? Потом мы вместе туда пойдем, но сейчас я должен лететь один.

– Но почему?! – звенящим от слез голосом спрашивает Шику.

– Потому что скутер рассчитан на одного, а добираться на наземных машинах нет времени, – убедительно отвечаю я, – только поэтому.

Мальчик закусывает губу, пытаясь справиться с постыдными рыданиями.

– Нар-одару опасно идти одному, Шику поклялся защитить, но здесь… я ничего не смогу. Шику не нужен Нар-одару?

– Конечно, нужен! – сердито хватаю его за тощие плечи и разворачиваю к себе. – Не болтай ерунды! Я скоро вернусь. А воевать нам еще долго, так что смирись с обстоятельствами и жди…

Пока я говорю, Шику, не мигая, смотрит на мои губы.

– Я буду ждать, – сдавленно шепчет он, и весь расслабляется, будто внезапно обессилев.

С облегчением выдыхаю. Голова ноет, и рана чешется под повязкой. Из Вериной избы выскакивает Танюшка, в расстегнутой куртке, растрепанная.

– Дан, Дан! – кричит она. – О чем тебе говорил папа? Надеюсь, он не отправляет тебя снова за тридевять земель?

Вот так скромница! Недавно боялась глаза поднять, а теперь уже ведет себя, как ревнивая жена при гулящем муже. Мне становится неловко, будто я чем-то обязан и не могу вернуть долг.

– Нет, Сергей всего лишь показал мне план фортификации.

– Если ты ничем не занят, пойдем к Матвеичу вечером, потанцуем, и Шику возьмем.

Танюшка светится от счастья, кажется, что в ней горит лампочка, смех и радость рвутся из ее хрустально-голубых глаз. Будь мы в другом месте и в другое время, возможно, я бы не устоял и поддался ее детскому искреннему обаянию, но нынешний Дан разобьет девочке сердце.

– Татьяна! – на крыльцо выходит Вера и сердито притопывает ногой. – Не приставай к Дану, он ранен, лучше поди, милая, тебя отец, небось, давно ждет.

– Ничего не ждет, он все со своими сооружениями и артсистемами… Скоро спать будет в сарае, в обнимку с пулеметом, – обиженно говорит Таня, запахивая курточку на груди.

– Как тебе не стыдно, – отвечает Вера, и Танюшка заливается румянцем, как зимнее яблочко, – на вот, отнеси отцу ватрушки, он там весь день голодный сидит. А вы, мальчики, идите в дом, ужинать будем.

=== Глава 19 ===

Взгляд человека в кадре похож на взгляд загнанного зверя, такое же пронзительное отчаяние прорывается сквозь ярость и боль. Выстрела не слышно, но в миг, когда пуля прошивает кости черепа, по лицу будто проходит тонкая нервная дрожь. Глаза стекленеют почти мгновенно, убитый опрокидывается на спину…

Кадры из фильма… нет, документальные съемки, черно-белые, с пляшущей рябью… Неизвестный корреспондент заснял расстрел оккупантами связанных пленников, горящие дома, женщину, лежащую на обочине с голыми ногами и задранной юбкой, детишек двух и пяти лет, обессилевших от голода, и крупного стервятника, ожидающего неподалеку близкий обед. Монитор снова идет пестрой рябью: видно уже совсем плохо, как имперские войска врываются в дома и выносят оттуда все, что посчитают ценным… На сером асфальте Ходхольма растекаются черные лужи невинно пролитой крови…Запись прерывается, будто кто-то внезапно разбил объектив камеры.

Свет включается так резко, что я на миг слепну. С трудом приходя в себя после чудовищных кадров, деревянной рукой тянусь к стакану воды. Я не узнаю бункера, где нахожусь, людей, сидящих рядом со мной за длинным полированным столом и даже себя в сером мундире имперского флота.

Передо мной на столе подшивка бумаг, рассеяно листаю ее, и постепенно до меня доходит… Военно-полевой суд. Начальник штаба, майор Вильямс, замполит Сото Григория и я (или ты?). Я удивительно спокоен в тот миг, когда моя рука подписывает смертный приговор двенадцати военнослужащим второго десантного батальона империи. Смертный приговор с отсрочкой до окончания боевых действий в Ходхольме.

Вскакиваю в холодном поту, сердце колотится, будто пробежал десять миль в полной выкладке, футболка насквозь мокрая. В избе темно, даже воздух кажется черным и густым, как смог, я никак не могу отдышаться.

– Что с тобой, Дан? – глухо звучит голос Веры из-за шторки. Я вскакиваю, босые ноги леденит мерзлый пол.

– Вера, ты помнишь что-нибудь о Ходхольме? – кидаюсь к ней.

Хозяйка уже сама выходит мне навстречу, завязывая пояс на байковом халате, зажигает свечу на столе.

– Ты имеешь в виду восстание Огненной Девы или черную среду?

– Я имею в виду год, год, когда в Ходхольме базировался второй десантный батальон! – ору я, как припадочный, будто от ее ответа зависит моя жизнь.

– Январь 965-го, первый и второй десантный батальоны, и 4-ая моторизованная дивизия направлены на подавление восстания Огненной Девы в Ходхольме. – Вера вынула откуда-то портативный ноут, нацепила на нос очки. – Конфликт был локализован, но партизанская война продолжалась до августа 966-го, вот, гляди.

Двигаю к себе компьютер и остервенело роюсь в систематизированных военных сводках. Мне нужны все военные действия, в которых принимал участие второй батальон, командиром которого был ты. Двигаю курсор по строчкам: Буцалло – Шерли – Арбе – снова Буцалло – Ходхольм… Я ладонями сжимаю голову с глухим стоном. Неужели все эти годы ты знал Ромари Алвано? Неужели тебя с твоим с убийцей что-то связывало?

Ты ничего мне не рассказывал о нем, впрочем, ты вообще мало что рассказывал, а я воспринимал тебя безотносительно твоей службы.

Но военно-полевой суд приговорил Алвано к расстрелу… Ты приговорил его (или все-таки я?).

Сижу, тупо уставившись в мерцающий экран. Вера, которую удивительным образом преобразили очки на переносице, с сочувствием кладет мне на плечо мягкую ладонь.

– Кошмар приснился?

– Да, кошмар…

– Бедный мальчик, – тихо шепчет она, – это все контузия.

Я не спорю. Да какая разница, что она там себе подумает, какое мне до них дело?

– Танюшка крепко влюбилась, – невпопад говорит Вера.

– А? – до меня с трудом доходит, о чем она.

– Девочка места себе не находит из-за тебя.

– Я-то тут причем?

– Нравишься ей, вот причем. Ты мог бы начать все с начала, знаешь, ведь время лечит.

– Лечит? – спрашиваю в крик. – Тебя вылечило?

Ее ладонь исчезает с моего плеча. Пусть! Не хочу ничего, хватит, наигрался с Линой в идеальную семью. Кофе с тостами по утрам, воскресные пикники, бильярд в офицерском клубе, фальшь, фальшь, сплошная фальшь…

– Это не про меня, Вера. Моя душа выгорела, я – каратель, и ничего не желаю больше, чем крови! – почти кричу я, а она тихо спрашивает:

– Кто у тебя?

– Брат.

Именно в эту минуту я осознаю, как тяжело мне было молчать, держать все в себе и терпеть разрывающую нервы боль. У меня их, нервов, наверное, не осталось уже. Я начинаю говорить, память захлестывает меня с головой, каждое слово разжигает огонь в груди, плавится свинцом. Говорят, если выговоришься – станет легче. Неправда, мне легче не стало! Все осталось прежним, только о моей беде узнал еще один человек. И, глядя в глаза этого человека, – красивые синие глаза за бликующими стеклами очков – я чувствую себя не столь одиноким, как прежде.

В отличие от остальных, Вера не унижает меня жалостью, наоборот, криво усмехнувшись, говорит:

– Все это очень печально, но объясни, почему ты обвинил себя?

– Я же говорил! – раздражаюсь я, мне кажется, что она невнимательно слушала. – В междумирье…

– Я поняла про Штормзвейг, про Лину тоже… Но, Дан, – она разворачивает ко мне экран, где высвечена сделанная мной таблица дат, – вот оно – твое оправдание.

– Что ты имеешь в виду?

– Если б ты не поддался на провокацию, твоего брата выманили бы другим способом. Не смотри на меня так, я очень хорошо понимаю тебя. Нет, – твердо остановила она мои возражения, – ничего не говори. Он тебя любил… я думаю, и вряд ли хотел бы, чтоб ты лез в логово Алвано.

– А больше некому, Вера, – отзываюсь я, – я один, один за двоих.

Вера Строгова, вдова офицера, смотрит на меня странным задумчивым взглядом. С таким видом можно решать интегральное уравнение, записанное у меня на лбу. Потом встает, и, отодвинув заслонку печки, достает кружку топленого молока и заботливо завернутые в полотенце ватрушки.

– Выпей молока, и больше никакие кошмары тебя не потревожат. Давай, утром тебе рано вставать.

На рассвете я забираюсь в скутер, меня провожают Вера и Сергей. Кроме них только Шику знает о моем рейде. Если кто-то сольет информацию, вычислить шпиона будет нетрудно.

Солнце показывается из-за кромки леса, превращая его в розовый хрусталь. Шику спит, и я рад, что нарьяг не провожает меня, надеюсь, его никто не обидит в мое отсутствие, об этом я лично просил Сергея.

Вера в последний раз проверяет встроенную в новый шлем камеру. Я подключаю каску к батарее костюма, и умная электроника послушно выдает на сканер параметры среды.

Сергей кивает и стискивает мою ладонь.

– Береги себя, Даня! – говорит он. – Помни, сроку тебе – неделя, не больше.

Улыбаюсь и завожу двигатель – не сомневайтесь, я вернусь.

=== Глава 20 ===

Путь до Наршинкур – пика Звездного Бога – занял три дня. Никогда еще я не был так внимателен, пилотируя скутер. «Астра» – один из самых совершенных летательных аппаратов своего класса с двумя почти бесшумными винтами, сделанный из особых сплавов, поглощающих радио– и инфракрасное излучения, он практически незаменим в условиях, требующих соблюдения секретности. Размер винтов, объем двигателя, вместимость кабины пилота – все это я мог рассказать среди ночи назубок. Ты, окончивший летный курс при военной академии Оримы, потратил немало часов, вбивая в меня, непутевого, разные премудрости. Можно сказать, штурвал истребителя был моей любимой игрушкой.

Но нынешний полет оказался сложным. Пошел снег, мягкие комья слипшихся снежинок плавно опускались вниз, мгновенно облепляя ветровое стекло. Системы управления не справлялись с навигацией, связь с базой исчезла, но этому обстоятельству я был только рад – мне хотелось одиночества.

Когда впереди показывается пик, – около восьмисот метров в высоту, не заметить невозможно, – я решаю рискнуть и поднять машину над лесом. Как и система скутера, на миг теряю ориентацию. Все вокруг такое белое, что непонятно, где небо, а где земля, будто завис в пенно-белой пелене тумана. Вцепляюсь в штурвал, ладони от напряжения вмиг становятся мокрыми. Система думает и усиливает подогрев и очистку ветрового стекла. Снежные комья превращаются в струйки и тут же срываются в стороны, подхваченные воздушным потоком.

Пик Наршинкур темнеет подножием, вокруг него разбросаны черные треугольники елок. Мерно работают винты моей серебристой машины, я лечу, понимая, насколько сильно рискую. Из-за смены высоты вдруг налаживается связь, сердитое лицо Веры появляется в маленьком мониторе на панели управления:

– Где ты?

– Квадрат шестнадцать – ноль три, высота двести метров, скорость семьдесят миль в час, – рапортую я. Вера хмуро отвечает:

– Хорошо, ты почти на месте, будь осторожен.

– Твоими молитвами.

Кружу у подножия пика, аппаратура тихонько пищит, стеклоочиститель старательно елозит по ветровому стеклу. Склоны горы покрыты ползучими лиловатыми кустарниками с причудливыми очертаниями.

Отклоняясь вправо, прочесываю квадрат за квадратом, понемногу набираю высоту. На радаре пусто, но у «астры» он слабенький, ловит только большие крейсеры, поэтому самым полезным инструментом остаются глаза, в которых уже рябит от снежных танцев.

Темнеет, я решаю спуститься – в темноте скутер практически бесполезен, и тут вижу его: широкофюзеляжный, грузовой самолет R-11, аналог имперского «Горба», медленно и плавно заходит на посадку. Щелкаю пальцами тумблер:

– Вер, я, кажется, нашел его.

В эфире молчание, потом раздается Верин голос:

– Ты уверен?

– Попробую подойти поближе.

– Нет, – ее голос чуть дрожит или это помехи? – не рискуй.

– Не волнуйся, время есть, я дойду до него сам.

Скутер ныряет в белую пелену, скользит между соснами, выискивая удобное для посадки место. Даже хорошо, что скоро ночь – к утру найду воздушную базу нелюдей.

Загружаю в карманный навигатор предполагаемые координаты цели, задаю машине режим ожидания и откидываюсь в кресле – спину ломит от долгого полета. Вытаскиваю из-под сиденья термос со сладким чаем, неизменную плитку концентрата (куда же без них?) и, не особенно торопясь, перекусываю. До цели немногим больше трех миль, правда, по заснеженному лесу, но мне не привыкать.

На душе как-то муторно. Так бывает, когда сталкиваешься с чем-то неприятным, после чего остается гадкое ощущение, хотя причину его уже и не помнишь. Ладно, черт с ним, все равно хуже уже не будет! Пора идти! Открываю люк и выбираюсь из скутера, внезапно осознавая, как соскучился по свежему влажному воздуху, не пропущенному через пластины кондиционера. Снег тут же облепил лицо, буквально окутывая его приятной прохладой. Синие сумерки сделали мою машину невидимой даже вблизи. Маскирую скутер сосновым лапником, чтоб уж наверняка. Ранец на спину, гранаты в подсумок, в руки винтовку, ну что ж, вперед!

Иду по не слишком глубоким сугробам, темнота не смущает, от снега светло и даже уютно. С коротким хриплым криком срывается с ветки потревоженная птица. Сверяюсь с навигатором, от траектории пути не отклонился, но в предполагаемом месте ничего нет. Только лес – такой же густой и непроходимый бурелом, как и возле пика Наршинкур. Делаю самое простое, что возможно в моем положении – забираюсь на верхушку дерева. Вокруг темнота и снег. Дьявол, неужели ошибся? Но я же четко видел «Горб», такую бандуру ни с чем не спутаешь!

Тут некстати вклинивается Вера:

– Дан, что там у тебя?

– А ты не видишь? На дереве сижу!

– Зачем?

– Гнездо вью! Что за идиотские вопросы?

Короткий смешок.

– Спокойно, нулевой результат – тоже результат, возвращайся.

– Вера, я видел самолет, я не псих и доверяю своим глазам.

Она помолчала.

– Я тебе тоже верю, дай мне координаты, где ты видел его.

– А держаться мне чем, зубами за ветку? Погоди полчаса.

Я выключаю связь, собираюсь слезать, и тут вспыхивает небо, подсвеченное с земли десятками прожекторов. Розоватые рыхлые тучи нависают над скалами и лесом, роняют из неуемной утробы тучи снежинок. Алый крошечный огонек пульсирует в толще тучи. Как ни смешно, я держусь, чем придется, чтобы только настроить навигатор на нужный курс. Есть!

Остаток ночи провожу в пути. Утром, миновав патрули, надо сказать, весьма неумелые, уже своими глазами вижу серые коробки ангаров, склады и вышку-радар. Аэродром маленький, всего три посадочные полосы, но техники сюда согнали на целый полк.

Снова включаю связь и настраиваю камеру.

– Я на месте, координаты… – навигатор выдает нужные параметры с точностью до десятой градуса.

– Спасибо, Дан, ты умница! Увеличь разрешение камеры, я сниму технику.

Вера что-то колдует, ее дыхание в наушнике странным образом успокаивает.

– Все, я закончила. Дан!

– Ау?

– Немедленно уходи оттуда, у тебя семь часов, чтобы покинуть восемнадцатый квадрат, поторопись.

– Но почему…?

– Райт, ракеты уже наводят, времени мало. Слышишь, что я говорю?

Слышу. Вот только это последнее, что я слышу – аппаратура отказывает. Я поднимаю винтовку, но понимаю, что патрон прирос к патроннику. Ощущаю себя жутко беспомощным, стискиваю ладонь, с хрустом ломая навигатор.

Их трое, нарьяги. Одежда уже не похожа на нищенские лохмотья – меховые куртки и добротные штаны, заправленные в высокие сапоги, но бритые черепа и костистые лица не спутаешь ни с чем. Один из них делает шаг ко мне. Я никогда его не встречал, однако он – мой давний знакомый, порождение кошмаров, я сразу его узнаю и протягиваю руки с одной целью – задушить, но в тот же миг проваливаюсь в темноту.