Текст книги "Один за двоих (СИ)"

Автор книги: Юлия Гай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

=== Главы 69–70 ===

Глава 69

На крыльце большая лужа, дождь льет, не переставая, уже сутки. Хотя для Оримы это скорее закономерность, чем исключение. Дверь отчего-то приоткрыта, в щель из дома вытекает струйками тепло. Я хватаюсь за мокрую ручку, толкаю и замираю, едва не оглушенный жутким скрипом петель. Такое ощущение, что их не смазывали столетиями.

– Корд!

Мне никто не отзывается. Уснул ты что ли? А почему бы, собственно говоря, и нет.

В доме полумрак, зябко повожу плечами – даже снаружи не так холодно, а здесь, как в склепе. Ну конечно: окна на кухне и в гостиной распахнуты настежь. Дождь стучит по подоконникам, брызжет на пол, сквозняк гуляет по комнатам, вздувая шторы парусами.

– Корд, ты зачем окна открыл? Холодно же.

Я с детства не терпел духоты и любил спать с открытыми окнами. Но за тобой этого не замечал. Странно, что ты ушел наверх, не закрыв створки. Ну и потоп тут теперь!

Включаю торшер, теплый свет обнаруживает плачевную картину полного разгрома: лужи на полу, ковер со стороны окна основательно намок, старый пожелтевший номер «Ориматаймс», видимо, долго мотало ветром по комнате. Там и здесь валяются отдельные листочки газеты. Спешу накрепко закрыть окна, подумав, расправляю портьеры, иначе рискую получить выговор от миссис Смит, нашей экономки.

От электрического камина в гостиной довольно быстро становится тепло. Я с облегченным вздохом падаю на диван, чувствуя приятную расслабленность. Теперь-то мне точно не надо никуда уходить, я вернулся домой, и дом принял меня. Рассеянный взгляд скользит по шелковым обоям с крупными цветами, по светлым легким занавесям, у окна старое кресло, которое принадлежало деду, следом отцу и, наконец, тебе. Плюшевая обивка обтерлась и потускнела, но массивное кресло, словно символ власти главы семьи, все также стоит у окна.

Не знаю, что на меня вдруг находит, но я вскакиваю с дивана и занимаю кресло, будто чужой трон. Руки удобно устраиваются на широких подлокотниках, сидеть немного неловко, наверное, из-за неудобной спинки, которая заставляет держать спину прямой. Кресло плавно покачивается вперед-назад, вид с этого места непривычен мне: отлично просматривается вся гостиная, холл и даже угол столовой. Это место настоящего хозяина особняка. Но ты, конечно, не обидишься, что я ненадолго занял твое место.

Яркое, детское ликование охватывает все мое существо от предвкушения встречи, за которой не последует неизбежное расставание. Будто все страшное и горькое произошло не с нами и не имеет к нам никакого отношения. Будто мы можем вернуться назад в детство, где были спокойны и счастливы.

Воспоминания, еще довольно четкие и болезненные, начинают мутнеть, будто пейзаж за запотевшим окном. Я забываю, как поднимался в ледяное черное небо «Шершень», увозящий Эльви Крайер и спасенного ею генерала Форку. Забываю полное мертвецов капище Нарголлы, ледяные пики Нар-Крид и идущих за моей кровью морфоидов. Забываю, как, тоненько всхлипнув, Танюшка упала на грязный пол землянки. Как меня оторвали от бесчувственного Шику и погрузили носилки с мальчиком в санитарный вертолет разведуправления. Жаркая пустыня и снежные вершины, дружба и предательство – все осталось немыслимо далеко, в мире живых. А я покачиваюсь в кресле, тихо млея от уюта и тепла.

Но где же ты? Пора бы тебе проснуться. Я встаю и не спеша поднимаюсь по лестнице, с наслаждением касаясь ладонью полированных перил. У двери в твою спальню на миг замираю, как в детстве: не помешаю ли?

– Корд.

Дверь скрипит, я вхожу и изумленно озираюсь. Комната выглядит странно: чисто прибранная и нежилая. Сняты портьеры и постельное белье с кровати. На письменном столе тонкий слой пыли.

– Корд, где ты? Что за шутки?

Мой голос разносится эхом. Нехорошее подозрение закрадывается в душу. Я кидаюсь к двери в душ, распахиваю и, обнаружив пустое помещение, бегу дальше. Моя комната, спальня родителей, комната экономки и чулан. Я распахиваю даже шкафы. Тебя нигде нет.

– Коооооорд!

Руки трясутся, когда я пытаюсь справиться с балконной перегородкой. Стекла дребезжат от резкого рывка. Капли дождя в лицо, я беспомощно оглядываюсь, но и тут пусто.

– Брат, – кричу я, – не играй со мной! Я знаю, что ты не можешь отсюда уйти!

Уйти, – ти, – ти – повторяет эхо. В отчаянии я хлопаю дверью так, что осколки, звеня, осыпаются на пол. Упираясь руками в пустую раму, тяжело дышу, пытаясь справиться с чернотой, наползающей изнутри, из самой подсердечной глубины. В оставшихся кусках стекла я вижу твое отражение… мое собственное отражение! Я больше не могу с этим бороться: срываю портьеру, под ноги подворачивается пуфик для ног – швыряю его в зияющую дыру окна. Крушу и ломаю все, что только попадает мне под руку: посуду, картины, вазы; в своей комнате срываю и топчу ногами макеты самолетов. Дом больше не кажется мне уютным и теплым убежищем, куда я так стремился, устав от невзгод. Пустой он мне не нужен. Он стал моей могилой!

– Неужели ты спасся, Корд?

– Не обманывай себя, Дан. Конечно же, нет.

– Но почему я тебя вижу?

– Наверное, потому что хотел меня увидеть.

Ты был здесь, потому что я верил в тебя.

– Бедный мальчик!

– Не веришь мне?

– Видимо, травма оказалась серьезнее, чем мы думали.

– Думаешь, я клиент психиатра?

– Ты построил замок на песке, Дан.

Ты был здесь, пока я верил в тебя.

В изумлении гляжу на саднящие ладони. Руки и все, чего ими касался: стены, покрывала – в крови. Медленно трезвею, безразличие и усталость завладевают мной. Спускаюсь в гостиную, а там снова сумерки и холод, в раскрытые окна хлещет дождь. На подгибающихся ногах тащусь к креслу, почти падаю на семейный трон. Все равно теперь, кроме меня, его некому занять. Я тут один.

Прости, Корд, я выдумал тебя, потому что очень скучаю.

Глава 70

Просыпаюсь от назойливого механического писка. Веки поднимаю с таким трудом, словно это бетонные плиты. Надо мной серый в разводах потолок. Бело-голубые галогенные лампы кружатся, двоятся и троятся в глазах и вообще ведут себя странно. Некоторое время наблюдаю за их причудливым танцем, ибо ничего бессмысленнее в жизни не видел. Замечаю даже определенную закономерность движений: три круга влево, потом четыре вправо и странное дрожание на месте… Скорость вращения нарастает, я устаю, будто вручную разгрузил вагон угля, и закрываю глаза.

Во второй раз просыпаюсь от неприятного ощущения ледяных мурашек, бегущих от пальцев вверх, к сердцу. Так бывает, если отлежишь руку или ногу. Только я, видимо, отлежал все тело. Пытаюсь пошевелить пальцами правой руки, но совершенно их не чувствую, ни правой руки, ни левой. Такое ощущение, что кроме мозга, от меня ничего не осталось. Нет, еще что-то трепещет в груди от нахлынувшего страха. Я не могу даже открыть глаз и с радостью чувствую, что теряю сознание.

На третий раз все происходит совсем по-другому. Сквозь сон чувствую чей-то пристальный взгляд. Кто-то буквально пожирает меня глазами, оставляя на коже ожоги. Такое посягательство на мое личное пространство отчего-то возмущает меня. Настолько, что я открываю глаза. Надо мной все тот же потолок с лампами, правда, сейчас они смирно висят там, где прикручены. Попытка повернуть голову терпит неудачу по непонятной причине. Что-то мешает мне сделать это, хотя на сей раз в глазах не двоится, и я чувствую себя полным сил.

– Джон, он очнулся, – слышу приглушенный голос, кто-то наклоняется надо мной, закрывая яркий свет. Женское лицо в первый миг кажется невероятно уродливым: толстые щеки и ноздри, сильно накрашенные тушью глаза и густые сросшиеся брови, из-под медицинской шапочки вылезает на лоб светлая челка.

Женщина светит мне в глаза фонариком, зачем-то ощупывает лицо и отходит. Я снова пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть хоть что-то кроме этих проклятых ламп.

– Не двигайтесь, Райт, – звучит мужской голос, такой приторно-ласковый, что сводит скулы, – иначе катетер повредит вам носоглотку.

Я послушно замираю, прислушиваясь к ощущениям. Все тело ноет от долгого отдыха, попытка глубоко вдохнуть вызвала резкую боль, но в целом вполне терпимо. Я в любом случае не умираю, а значит надо по возможности установить с врачами контакт и выяснить, где меня держат.

Пытаюсь разомкнуть пересохшие губы, они тут же трескаются.

– Пить, – слово вырвалось помимо воли, я хотел спросить о чем-то, но есть вещи, которые неизменны для всех больных.

– Нельзя, – участливо говорит доктор Джон, склоняясь ко мне, так что прямо перед глазами оказывается большой блестящий нос и серые глаза с белесыми ресницами, – жидкость поступает в организм в достаточном количестве, а пить после полостной операции абсолютно противопоказано.

Его голова исчезает из поля зрения, кто-то смачивает мне рот влажной губкой. Капли вожделенной влаги проникают между губ. Потом становится тихо, слышно лишь, как пищит реанимационный комплекс. Да еще за дверью кто-то переговаривается вполголоса.

– …да, пришел в сознание. Состояние стабильно тяжелое, но в любой момент возможно ухудшение. Нет, это исключено, только наблюдение…

Услышанный разговор подтверждает мои самые худшие подозрения. Скашиваю глаза, и подозрения превращаются в уверенность: на узком окне решетка. Значит я в Гурверсте, на тюремной госпитальной базе.

Несколько дней я лежал беспомощный, как никогда. Весь утыканный трубками и катетерами, увешанный какими-то датчиками. В меня, не переставая, что-то вливали и что-то выкачивали. Ни разу в жизни еще мне не было так плохо. Что-то внутри болело столь невыносимо, что я умолял медсестру поставить мне укол. Но по тому, как неважно помогали лекарства, я мог сделать вывод, что болит во мне та самая пресловутая грешная душа.

Мне мучительно хотелось остаться одному, но едва сиделка по имени Джейн покидала палату, меня сковывал ужас. Казалось, стены моей тюрьмы сближаются, норовя раздавить в своих бетонных тисках. Дважды в день меня осматривал доктор Джон, от его вечно ледяных рук и сладкого голоса мне делалось особенно мерзко. Я пытался расспросить его о том, где нахожусь и насколько тяжело ранение, но неизменно получал в ответ какую-нибудь чушь вроде: «все будет хорошо» или «не стоит беспокоиться, мистер Райт».

Через два дня ко мне впустили первого посетителя. Это был мой старый знакомый капитан Рэндел. Я обрадовался ему, как родному. К этому моменту я уже научился самостоятельно дышать, и катетер из носа вынули, поэтому маленького особиста сумел разглядеть очень хорошо.

– Только пять минут, – предупредил его из коридора доктор Джон.

Рэндел выглядит таким довольным, словно пришел на свидание с невестой, а не с раненным преступником.

– Доброе утро, – приветствует меня особист, поправляя накинутый на плечи белый халат, – Рад, что ты очнулся, Райт.

– Здравствуйте… господин… капитан, – на длинные фразы у меня еще не хватает дыхания.

Он садится на табурет, и мне приходится скосить глаза, чтобы по-прежнему смотреть ему в лицо. От этого голова немедленно начинает кружиться.

– Поскольку я ограничен во времени, задам всего пару вопросов. Надеюсь, вскоре мы сможем посвящать нашим беседам намного больше времени.

Мне становится холодно от его намеков.

– Итак, в Нарголле ты собирался рассказать мне что-то важное. Это касается убежища в Нар-Крид? Как вы там оказались?

Отрицать бесполезно, наверняка в кармане у него рапорт Кейтера об угоне геликоптера.

– По… воздуху…

– Это понятно, как вычислили базу?

– По… повадкам… морфоидов… они… охотились… на меня, а я… на них, – на этой фразе я совершенно выдыхаюсь и долго лежу, судорожно хватая ртом воздух.

– Наш пострел везде поспел, – бурчит Рэндел, – а где сейчас твоя сообщница Эльви Крайер?

– Не… знаю… – честно признаюсь я.

– Куда она могла вывезти бывшего командующего южным флотом? Есть предположения?

Качаю головой, мол, понятия не имею.

– Райт, я хочу, чтобы ты усвоил накрепко: от твоей откровенности зависит, пойдешь ты на суде соучастником Крайер или свидетелем.

– Я… правда… ничего… не знаю…

– Капитан, время вышло, – в дверях появляется доктор Джон, и вовремя – у меня уже начинает темнеть в глазах.

– Я еще не закончил, – рявкает, подскакивая с места, особист и нагибается ко мне.

Доктор отступает и прикрывает дверь.

– Райт, я все равно выведу тебя на чистую воду! – Рэндел нависает надо мной. – Твой друг Веньяр уже дает показания, и ты у меня, как миленький…

Хватаюсь за эти слова, как утопающий за соломинку:

– Он… жив? А Таня… Светлова?

– Это информацией я не располагаю…

Значит, не спасли… Прикрываю глаза, сердце гулко и часто колотится в груди. Перед внутренним взором встает озорная белокурая девчушка, которая прыгала на меня с разбега, как белка, ни на миг не переставая при этом трещать обо всем на свете. В ее кудряшки было так приятно запускать пальцы. И она любила меня, любила, пожалуй, как ни одна женщина. Горячая, нежная боль растекается по истерзанному, утыканному трубками телу. Не сберег. И никогда уже никто не назовет меня смешным именем «Даня».

Сквозь шум в ушах слышу голос доктора:

– …семнадцать дней выводили из комы. Вы хотите повторения? Об этом не может быть речи!

– Вы хотите, чтобы все здесь…

– Хорошо, но не ручаюсь, что он перенесет перелет…

Я с усилием поднимаю веки, и совершенно зря, потому что лампы на потолке снова пускаются в пляс. Спор мгновенно прекращается, к лицу мне прижимают кислородную маску, над ухом монотонно пищит реанимационный комплекс.

– Джейн, адреналин! Капитан Рэндел, покиньте палату реанимации!

=== Главы 71–72 ===

Глава 71

Это было забавно: с отстраненным любопытством я наблюдал за суетой вокруг моей персоны. Они очень старались вернуть ценного свидетеля, очень… Если бы я по-прежнему верил, что ты меня ждешь, то плюнул бы на все и ушел. Но воспоминания о пустом холодном доме были слишком мучительны.

В конце концов, длинный монотонный писк реанимационного комплекса сменился частым и ритмичным, и мне пришлось вернуться.

В другой раз я прихожу в себя нескоро и уже не в Гурверсте. Светлая просторная палата светится от ярких солнечных лучей, они проникают сквозь большие окна без решеток. Трубок уже нет, кроме подключичного катетера, в который поступает из пластикового пакета какое-то лекарство.

– Он очень слаб. Во время транспортировки в Ориму сердце дважды останавливалось, – раздается в отдалении голос сиделки Джейн.

– О, Боже!

– Ни о чем его не спрашивайте, говорите только о приятном. Постарайтесь взбодрить, пробудить волю к жизни…

– Да-да, хорошо, – второй женский голос тоже мне знаком, – я все понимаю.

Я озадачен. После встречи с Рэнделом не ожидал от властей такой милости, как позволение повидаться с родственниками. Все это попахивает провокацией, но чего от меня хотят?

От усиленного мыслительного процесса голова начинает раскалываться, и я бросаю бесплодные попытки.

По кафельному полу стучат каблучки, Вики садится возле меня и осторожно касается руки.

– Здравствуй, Дан.

– При… вет… – с немыслимым трудом выдавливаю я.

Она ласково гладит мою ладонь:

– Не говори ничего, тебе нельзя. Господи, сколько же ты перенес, бедненький!

Я не очень четко вижу ее лицо, но прекрасно помню, как выглядит невестка. В свои тридцать жена Корда похожа на девочку: маленькая ростом (пониже Танюшки), тонкая, как статуэтка. У нее гладкая кожа, копна непослушных темных волос, фиалковые глаза и нежный рот.

– Я прилетела в Ориму, как только узнала, что ты здесь. Ты был без сознания, мы не находили себе места от тревоги. Дан, почему ты скрыл от нас все?

– Что… все?

– Что тебе настолько плохо. Пойми, несмотря на то, что случилось… с Кордом, несмотря ни на что, мы – твоя семья. Мы тебя любим и очень переживаем.

От слов Вики на душе теплеет, я благодарно сжимаю ее ладонь. Мы никогда не были особенно дружны, но сейчас я чувствую поддержку действительно родного человека. С особой нежностью вспоминаю зимние праздники, которые проводил под Оримой с твоей семьей. Мы с тобой жарили мясо на углях, Вики тазиками делала неоригинальные салаты, а Анж и Ким прыгали вокруг, измазанные в креме, приготовленном для торта. После все вместе бежали на улицу, валялись и дурачились в снегу, лепили крепости и, разделившись на две команды, играли в снежки. А вечером зажигали рождественские огни и загадывали самые сокровенные желания.

– Анж учится рисовать, – вдохновенно продолжает Вики, – у нее хорошо получается, в прошлом месяце одну из работ даже забрали на оримскую выставку детских рисунков. Знаешь, Дан, с тех пор, как мы узнали, что ты здесь… она рисует тебе каждый день, уже целая пачка скопилась.

Как это похоже на Анж! У малышки твое упорство. Едва научившись писать, она ежедневно строчила тебе длинные корявые опусы. А когда я учил ее кататься на горных лыжах, Анж вставала затемно и прекращала тренировки, когда я уже шатался от усталости.

– Я бы… хотел… взглянуть.

– Тшшш, – Вики кладет ладошку мне на лоб, – когда ты поправишься, мы приедем все вместе. Анж сама покажет тебе рисунки. А Ким сильно подрос, ты будешь удивлен.

– Они… знают?

Вики пару мгновений медлит с ответом.

– Да. Они уже достаточно большие, чтобы все понять. Я возила их в Штормзвейг на могилу отца. Знаешь, Дан, я горжусь своими детьми. Анж смогла не заплакать, представляешь?

– Она… умница…

Если бы я не остался в междумирье, а вернулся в Ориму и поговорил с этой спокойной мудрой женщиной. Многих ошибок можно было избежать.

– Ты нужен нам, Дан. Ты – глава семьи и пример для своих племянников.

Вики наклоняется, ее блестящие от слез глаза теперь прямо надо мной.

– Дан, – шепчет она, – я все знаю. Я не могла уснуть ночами от мысли, что его убийца ходит по земле. Спасибо тебе, родной! Для меня и детей ты – настоящий герой! И не бойся ничего! Ты больше не один.

Горячее дыхание касается моего лба.

– У нас много влиятельных друзей, отец уже задействовал связи. Мы отстоим тебя. Только поправляйся скорее.

Я гляжу в фиалковые глаза и чувствую, что действительно больше не одинок. Пусть мое положение далеко от благополучного, но есть люди, которые ждут меня, те, кому нужна моя помощь. Это стоит того, чтобы бороться.

С усилием поднимаю руку, касаясь кончиками пальцев бледной щеки твоей жены.

– Спасибо… Вики…

– Кстати, может быть тебе интересно: Лина тоже в Ориме и извелась от тревоги…

Качаю головой. Я уже не тот, что прежде, и встречи с Аделиной мне не вынести. Возможно, когда-нибудь потом, но не теперь.

– Скажи,… чтобы… уезжала.

– Хорошо, – быстро соглашается Вики, – все будет, как ты захочешь. Отдыхай.

Губы Вики нежно касаются моего лба. После ее ухода я долго лежу в блаженном бездумном состоянии, по телу волнами катится тепло. Боль отступает, я качаюсь в солнечных лучах, как в невесомости, впервые поверивший, что все может окончиться хорошо. С этого момента начинается мое выздоровление.

Глава 72

Опираюсь на руку Джейн и делаю шаг. Я слаб, как новорожденный ребенок, но чертово упорство заставляет передвигать ноги. Еще один шаг – вперед, к широкому окну, за которым сияет по-весеннему яркое солнце – остается миновать совсем немного.

– Вы умница, мистер Райт, – ободряет меня сиделка, крепко придерживая за локоть.

Вот! Упираюсь ладонями в прохладный пластиковый подоконник и облегченно выдыхаю. Четыре шага, первые шаги новой после воскрешения жизни. Необычное для оримской весны яркое солнце слепит глаза, я щурюсь, как кот. Земля и сады еще укрыты снегом, но в окно уже весело и звонко стучит капель, брызги разлетаются во все стороны. Внутри щекочет, рвется наружу странное глупое ликование, причин для которого вовсе нет. Может быть, я просто стал воспринимать все несколько иначе, ярко и красочно, как в детстве.

Стою и молча смотрю на капли, разбивающиеся о подоконник, в форточку поддувает влажный ветер, остро пахнущий весной. Я до сих пор не знаю, что это за место, где меня лечат. Вики на мои вопросы только пожимает плечами: ее привозят и увозят люди в форме без опознавательных знаков. Она ничего не знает. А может быть, ей пригрозили запретить свидания при попытке рассказать мне правду.

Вики навещает меня через день. Мы подолгу болтаем, вспоминая прошлое: разные веселые случаи, мелочи, от которых теплеет на душе. Потеря удивительным образом сблизила нас, сделала понятнее друг для друга. Вики постоянно пытается связаться с Мэри Сантаро, своей близкой подругой, которой я доверил заботиться о Шику. Но новостей о «V4» и судьбе мальчика пока нет.

– Мистер Райт, – отвлекает меня от раздумий Джейн, – вам пора принимать лекарства.

– Проводите меня до постели, – прошу я, и сиделка послушно берет под локоть.

Четыре шага назад отнимают у меня последние силы. Дьявол, ну почему я выздоравливаю так медленно! С таким же наслаждением, с каким смотрел в окно, опускаю голову на подушку. Джейн поправляет одеяло, набирает в шприц лекарство из большой ампулы и вводит в подключичный катетер.

Потом распахивается дверь. Широко улыбающийся доктор объявляет мне с порога:

– Мистер Райт, у вас сегодня гость.

Приподнимаюсь, упираясь на локти, ожидал увидеть Вики, но входит не она, а незнакомая молодая женщина с кожаной папкой для бумаг. В халатике поверх серого делового костюма, на носу очки в изящной оправе. Она чем-то неуловимо напоминает мне Веру. Такая же РэУшная крыса, хитрая и изворотливая.

Благой настрой сразу пропал. Я опускаю голову на подушку и отворачиваюсь к окну. Незваная гостья садится у постели, шуршит бумажками, а я смотрю на капель за окном и настраиваюсь на упорную борьбу. Я ничего им не скажу! До суда из меня не вытянут ни слова.

– Мистер Райт, – говорит гостья, голос у нее тонкий и немного простуженный, – давайте знакомиться. Меня зовут Элизабет Гарден. А я, если позволите, буду звать вас Даном.

– Чего вам надо?

– Я в некотором роде врач, меня пригласили потому, что лечащим докторам ваше состояние внушает опасение.

Я фыркаю, продолжая смотреть в окно.

– Для начала я задам несколько вопросов, прошу ответить на них предельно честно. Договорились?

Не дождавшись моего ответа, мисс Гарден продолжает:

– Скажите, Дан, вам часто снятся кошмары?

– Нет.

– У вас есть вредные привычки?

– Нет.

– Неправда, вы курите. Прошу вас отвечать честно. Были у вас травмы головы?

– С какой стати я должен отвечать?

– Это в ваших интересах. Вы хотите выйти отсюда?

– Смотря куда.

Бэтти возмущенно шуршит бумажками.

– Вы просто не хотите отвечать? Я угадала? – уточняет она.

– Не трудно было догадаться, – я поворачиваюсь к ней и с ненавистью смотрю в глаза сквозь очки.

– Чего вы боитесь, Дан? – в голосе звучит такое участие – трудно не поверить. Но меня уже столько раз предавали, что истребили веру под корень.

– Я ничего не боюсь.

– Тогда просто ответьте на мои вопросы, это не займет много времени, – терпеливо уговаривает меня мисс Гарден.

– Вы так думаете?

Некоторое время она не знает, что сказать и просто молчит.

– С вами трудно разговаривать, – наконец признается она.

– Ну и не разговаривайте, – огрызаюсь я, – зачем вы вообще пришли? Уходите и передайте тем, кто вас послал: Дан Райт не скажет ни слова.

Бэтти шумно вздыхает, нервным жестом поправляя очки на переносице. До артистизма Эльви ей далековато, та умела держать эмоции под контролем и ловко манипулировала чужими чувствами.

– Дан, – с отчаянием произносит мисс Гарден, – пожалуйста, выслушайте меня, я пришла помочь!

– Ну-ну, – невозмутимо отзываюсь я, – честное слово, у Рэндела лучше получалось. Верните его обратно.

– Успокойтесь, мистер Райт! Иначе…

– Иначе что? Договаривайте, раз уж начали. Отправите меня в дурдом, вы ведь психиатр, не так ли? Думаете, я псих, и мои показания на суде не зачтутся…

– Да успокойтесь вы! – прикрикивает она.

Я снова отворачиваюсь к окну и мрачно наблюдаю за капелью. Бэтти Гарден молчит, то ли опять роется в своих бумажках, то ли раздумывает, что со мной делать. Протягиваю руку нажать кнопку в изголовье кровати. Через двадцать секунд здесь появится доктор Джон и выставит назойливую гостью.

– Не делайте этого, – уже спокойным голосом говорит мисс Гарден, – обещаю, я уйду. И даже не буду ни о чем спрашивать. Только выполните маленькое условие.

– Какое?

Она вынимает мобильник, быстро набирает номер и подносит к моему уху. Я напряженно жду ответа, гудки звучат с невыносимо длинными промежутками. Наконец, на том конце берут трубку, женский голос кажется мне знакомым:

– Бэт? Бэт, это ты?

Сердце подпрыгивает и в груди разливается боль.

– Мэри, это я, Райт.

– Дан! – голос Мэри Сантаро в трубке звучит глухо. – Я так и знала, что ты упрешься. Прошу тебя, расскажи Бэт обо всем, чего я не знаю. Это очень-очень важно!

– Мэри! – кричу я. – Как там Шику?

– Не беспокойся, – мягко и спокойно отвечает она, – твой мальчик пришел в себя. Он даже заговорил со мной. Хочешь знать, какой был его первый вопрос?

– Я знаю, – сдавленным голосом говорю я, – «Вир сахирра Нар-одар?»