Текст книги "Убийственная реклама, или Тайна работодателя"

Автор книги: Юлия Бакирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 7
Очередные подсказки или это загадки?

1

Мальчик ждал этого дня так, как ждут его только дети, ведь с возрастом эта дата превращается в очередной повод критически взглянуть назад, оценивая достижения прошлого, а когда прожито немного лет, то можно позволить себе беззаботно отдохнуть и повеселиться в кругу родных и друзей.

Он встал раньше обычного, скинул покрывало, спрыгнул с кровати, влез в мягкие тапочки в виде собак, стоявшие на ковре, сделал пару шагов и понял, что раньше у него таких тапочек не было. Он присел на корточки и присмотрелся к стеклянным глазам плюшевых животных. Они были очень похожи на настоящие. Именно такие он видел с мамой в магазине. Она сказала, что это слишком дорого, поэтому она не может ему их немедленно купить…

– Ма, ма, вы подарили мне тапочки! Вы подарили?! – забегая на кухню, кричал мальчик.

– С днем рождения, радость моя, – поворачиваясь к нему от плиты, присаживаясь и целуя его в лоб, ответила женщина. Она улыбнулась.

На ее талии был повязан фартук с нашитой ярко-красной клубничкой посреди темно-синей ткани с белыми оборками. Правая рука была в кухонной рукавице для горячих блюд. Она была похожа на голову змеи или ящерицы благодаря нашитым на тыльной стороне ресницам и глазам из пуговиц.

– А где папа? – обнимая мать за колени, спросил мальчик, чувствуя аромат какао, кипящего в кастрюльке на плите.

– Он пошел на работу, но обязательно вернется к застолью, – бросила мама, помешивая глазурь.

– Шоколад варишь? – втягивая терпко-сладкий запах, спросил мальчик.

– Да, – повернулась к нему женщина. – Хочешь попробовать?

Он задергал головой вверх-вниз, улыбаясь.

Вылизав ложку, он сел за стол. Мама налила ему какао с молоком, поставила конфеты и печенье, масленку, хлеб и колбасу. Он давно не видел такого.

– Пир на весь мир! – сцепив в предвкушении еще большего чуда пальцы рук, воскликнул мальчик.

Мама рассмеялась, и он повторил фразу, надеясь вызвать у нее смех еще раз, но женщина только протянула ему салфетки и вернулась к плите. Она сняла кастрюльку, поставила ее на подставку из можжевельника, и по кухне растекся едва уловимый в общей массе ароматов запах дерева. Он следил взглядом, как мама протянула руку вверх, к полке, прибитой к стене. Женщина сняла оттуда металлический поднос с аккуратной пирамидкой коржей.

– Мой торт, можно, я посмотрю?! – вскакивая со стула и подлетая к матери, попросил он.

– Смотри, – ответила она, опрокидывая кастрюльку с душистой шоколадно-ванильной глазурью на верхний корж. Вязкая горячая масса стала растекаться, укрывая желтовато-белую сдобу плотным сладковато-горьким коричневого глянца одеялом.

– Красоти-ща, – выдохнул мальчик, подставив пальчик под глазурь.

Жижа обволокла его, обжигая. Ребенок спешно сунул палец в рот, облизал.

– Не делай так, ожог будет, поедем в больницу вместо праздника, и никаких гостей, – спокойно сказала мать, размазывая шоколад алюминиевой ложкой, придавая торту аккуратный вид.

Он доел завтрак, она завершила приготовление десерта, украсив торт дробленым грецким орехом, припорошив сахарной пудрой, воткнув пять свечей синего цвета.

– Ма, а мне уже пять лет или только после того, как я задую свечи и уйдут гости? – спросил он, стоя рядом с женщиной.

– Ты родился в три часа ночи, а значит, тебе уже пять лет, – ответила она.

– А почему мы не пригласили гостей на три часа ночи? Поздно?

– Так точно, малыш, в это время все гости спят и видят сны, – убирая торт в холодильник на верхнюю полку, не занятую салатами, сказала она.

Раздалась соловьиная трель звонка. Он побежал к двери. Пришла бабушка. Она уложила волосы, закрутив их в мелкий серпантин.

– У твоих волос новый цвет, – сказал мальчик, вырываясь из объятий женщины.

– Хной подкрасила, чтобы стать еще красивее.

– А что такое «хной»? Как акварельная краска или гуашь?

Бабушка ничего не ответила, только рассмеялась и подарила ему набор солдатиков из свинца. Она всегда дарила что-то беззаботное – самое то для детства. Мама тоже смеялась. Лучи солнца проникали в квартиру через стекло, наполняя дом теплом и летом.

Гости стали стекаться часам к трем. Первыми пришли тетя с дядей. Они подарили книжки, набор карандашей, пластилин. Они всегда дарили только полезные и умные вещи, поэтому он не очень любил их подарки. Тетя начала сюсюкать с ним, как с маленьким, поэтому он сделал вид, будто хочет в туалет. Стоя около унитаза, он прислушивался к звукам за дверью. Задумавшись над вопросом: «Почему папа еще не пришел?» – мальчик сжал в левой руке пальцы правой. Пришли еще гости. Это подруга мамы, которая всегда дарила ему сладости. Сегодня он уже ел конфеты, поэтому выходить из туалета не стал. Тут за дверью прошаркали шаги. «Бабушка», – подумал он, слил для вида воду из бачка, дернув обломившуюся еще полгода назад ручку, и вышел.

Мальчик подошел к входу в кухню, невольно подслушав часть разговора мамы и бабушки:

– Он обещал, что вернется вовремя, – говорила мама, скобля «ежиком» по дну сковороды, в которой неудачно поджарилась картошка.

– Он пьяница. Тебе надо порвать с ним, – бросила бабушка, чуть стукнув кулаком по столу.

– Я люблю его, да и сыну нужен отец, – ответила молодая женщина. – Он обещал сегодня не пи…

– Скажи лучше, не похмеляться, – прервала ее бабушка.

Мальчик вошел, они заметили его. Мама отвела глаза к сковороде. Бабушка присела на корточки перед ним.

– А что такое похмеляться? – спросил он.

– Сынок, – вздохнула мать, словно вопрос был неприличный. Так она говорила, когда он спрашивал: «Что такое жопа? Откуда берутся дети? Что такое блидь? Почему писи у мальчиков и девочек разные?»

– Похмелье, внучек, это когда голова болит после излишне выпитого напитка для взрослых, – ответила бабушка, гладя его по волосам.

– А напитки для взрослых плохие?

– Ужасно вредные и опасные. От них мозги разрушаются, – продолжала запугивать женщина, дочь которой молча оттирала нагар.

– А мой папа пьяница, поэтому у него похмелье?

– Сынок…

– Он любит взрослые напитки, внучек, – сказала бабушка, бросив колючий взгляд в сторону дочери, вытиравшей губы краем фартука. – Тебе нужно идти к гостям.

– Я не хочу к гостям, хочу чтобы папа пришел, он обещал вернуться с работы.

– Вернется, – пригладив волосы внука, кивнула женщина.

– А почему он пьет? – задал мальчик вопрос, неожиданно пришедший в голову.

Повисла пауза. Слышно было, как разговаривают гости в зале, журчит вода в туалете. Потом бабушка сказала:

– Ему стыдно, что он зарабатывает копейки, вот он и топит позор в водке!

– Мама! Как ты можешь?! – оборачиваясь от раковины, подходя к ним, возмутилась мать Толи. – Не слушай ее, сынок. Бабушка шутит.

– Шучу, шучу! Если бы он согласился на работу, которую я для него нашла, то получал бы сейчас в пять раз больше…

– Перестань! – твердо приказала мать Толи, потом обратилась к сыну: – Иди к гостям.

В этот момент позвонили в дверь. «Папа», – подумал он, но это были друзья из детского сада. Следом пришли девчонки со двора, еще пара мальчишек. Вся компания в сборе. Подарков было много, бабушка с тетей провели игры, говорили всякие добрые слова. Мама с подругой хлопотали по столу. Отец пришел через час после начала веселья.

Мальчик с мамой вышли встречать его в коридор. Мужчина, опираясь рукой в стену, присел, дыхнув на сына гнилым воздухом и перегаром (Толик выучил это слово год назад).

– Поздравляю, малыш, – попытавшись обнять мальчика за плечи и чуть не завалившись на него, сказал мужчина.

– Иди к гостям, – попросила мама, и Толенька решил послушаться ее.

– Че, блидь! Ребенка мне обнять не даешь, – заваливаясь вперед на пол, огрызнулся отец.

Вышла бабушка, она проводила внука к гостям и заперла дверь в зал. Толя стоял с другой стороны стекла и смотрел, как расплывчатые контуры мамы и бабушки молча поднимают ругающуюся тень отца, ведут в комнату. Потом женщины вернулись и сели со всеми за стол, сказав:

– Наш папа устал, тяжелый рабочий день.

У мамы были покрасневшие глаза, проступил синяк на запястье, а бабушка посмотрела на мальчика, и Толенька вспомнил ее слова: «Он зарабатывает копейки, вот он и топит позор в водке», – закончил рассказ мужчина.

– Странно, – прошептала Полина, прижимаясь к его груди, играя ногтем указательного пальца левой руки с волосами, растущими из темно-коричневых ореолов его сосков.

– Что странно? – спросил Толя, правой рукой погладив ее плечо, глядя в игру света-тени на потолке.

– Это первое, что я узнала о твоем отце, – легко потянув один из волосков вверх и отпустив его, ответила женщина.

– А что странного-то?

– Первое, что я узнала о нем, не очень-то веселое, – сказала она.

– Что вспомнил, то и рассказал. Поэтому я не люблю взрослые напитки, – буркнул Толик, про себя добавив: «И не желаю работать за гроши». На улице проехал автомобиль, тарахтя на всю ночную тишину.

2

«Отец мой, я знаю, что это лишние слова, потому что наказано к тебе обращаться коротко, согласно Писанию, но я не так часто обращаюсь к тебе в последнее время, поэтому прости мне многословие.

Я долго думал вчера ночью о том, что вспомнил. Неужели не было ничего хорошего, а только это? Ведь отец мой человек добрый. Взять хотя бы случай, когда он вступился за мальчишку, которого обижали старшие ребята. Я наблюдал за этим из окна квартиры. Отец не знает, что я все видел. Он шел мимо, как и другие взрослые. Он шел мимо и вступился за парнишку. Тот, утирая слезы по раскрасневшемуся лицу, подал крохотную ручку отцу, чтобы он помог ему встать с колен, с земли. Взрослые пацаны стояли в сторонке и плевали сквозь плотно сжатые зубы, потирая кулаки. Отец гаркнул на них, они отошли подальше. Мальчонка встал, и папа проводил его в соседний двор, где тот жил.

Сейчас я вспомнил случай, когда мы шли с отцом через парк. В кустах кто-то боролся. Оттуда доносились всхлипы и слабо слышные призывы о помощи. Мимо снова шли люди, и никто не обращал внимания на происходящее в кустах. Они даже головы отворачивали в стороны, стремясь миновать место быстрым шагом. Отец не стал игнорировать ситуацию. Он раздвинул ветки акации, наказав мне стоять на тропинке. Из-за листвы донеслись вопли, хруст и плачь. Я испугался за отца и шагнул в кусты. На земле сидела женщина, прикрывающая руками груди, платье ее было разорвано сверху до пояса. Отец кричал угрозы в сторону чащи парка, куда убегал кто-то в темно-синем спортивном костюме. Сейчас я понимаю, что он спас женщину от изнасилования. Маме он не хотел про это рассказывать, а я ляпнул за ужином. Тогда он все выложил, избегая страшных слов, чтобы не напугать меня. Мама сказала, что он так нарвется и что она им гордится.

Почему я забыл эти случаи и помню только свои обиды на его пьянки? Ярко помню, как он дышал на меня перегаром в мой день рождения. Но я забыл, как он ходил со мной на мой первый школьный звонок. На торжественной линейке отец держал меня на плечах, чтобы я лучше разглядел все. Потом мы пошли в приезжий луна-парк на аттракционы. Отче, почему память так выборочна? Почему некоторые вещи неизгладимо преследуют нас всю жизнь, отражаясь на всем, что мы делаем, к чему стремимся, а некоторые вещи просто проходят и умирают где-то глубоко внутри?

Отче, я вспоминаю, как мать пыталась бороться с ним. Она даже била отца, когда он пьяный приползал домой. Она, мне кажется, сильно любила его, да и сейчас любит. Тоько она разочаровалась в нем, как и я. Ты, конечно, знаешь об этом. Ты вообще все знаешь. Так зачем я рассказываю это тебе?

Я хочу вспомнить. Хочу, чтобы во мне стало больше моего отца. В последнее время он словно в тени стоял. Он словно есть, но живет где-то на другом полюсе. И даже во время последней нашей встречи… Верю, что не последней вообще… Отец словно отсутствовал. Мать плакала. Он же молча пил на кухне в нашей квартире, а после кладбища – в столовой. Я подсел к нему, и он предложил налить, но я закрыл стопку ладонью. Он все понял, обновил себе и залпом выпил. У меня тогда возникло ощущение, что он чувствует себя неловко рядом со мной, и от этого мне стало стыдно за него перед людьми. Стыдно за собственного отца, а ведь когда-то он был примером для меня.

Господи, когда же он сошел с пьедестала, потеряв мое уважение? Наверное, в тот день рождения. Тогда постамент дал трещину, крошась с каждым днем, а в день моего совершеннолетия он рухнул в грязь презрения и отрицания. Высокопарно я выражаюсь, да? Прости, Отче, с высоты этих метафор лучше видно ситуацию, как мне кажется.

Отче, я стою вот тут перед иконой Всех Святых. Я давно не был в церкви, потому что не считаю, что здесь твой дом. В смысле, я не считаю, что с тобой можно разговаривать только под сводами храма. Но сейчас я все-таки пришел именно под купола, чтобы попросить тебя о спасении для отца.

Отче наш Небесный, прошу тебя, пусть он найдется, пусть вернется в дом или хотя бы сообщит, что жив. Господи, пусть лучше окажется, будто он нашел себе другую женщину, такую же пропойцу, как он сам. Пусть будет так, чем…» – Анатолий не решался произнести слово «смерть».

Он стоял напротив иконы, свеча за здравие отца догорела до середины, и какая-то церковная прислужница-старушка решила убрать ее. Он резко схватил костлявую руку, сказав:

– Не надо ее трогать, пусть горит.

Седенькая взглянула на него кротким испуганным взглядом и отошла, перекрестилась. На миг ей показалось, что глаза молодого человека не Божье зеркало души, а провалы черноты с копошащимися на дне змиями. Она наложила на себя еще два креста, до троицы, потом пошаркала к другой иконе.

Анатолий перекрестился, следя за кончиком пламени свечи. Он представил лицо отца, и этот воображаемый образ неожиданно прорезала красная рваная полоса, увеличивающаяся в размере до рытвины, пожравшей пол-лица. Он зажмурился, и видение исчезло. Перед ним была икона в золоченой раме.

«Отче, я тебя очень прошу», – посмотрев на потолок церкви, подумал Толя. Сверху на него смотрели глаза изображенных среди кучевых облаков ангелов. В руках своих красивые то ли юноши, то ли девы держали мечи возмездия, которые без жалости обрушатся на головы грешников в день Суда. Взгляды ангелов были строги, и Толик содрогнулся. Словно на него они смотрели, будто лезвия обнажены были для того, чтобы отсечь его главу.

Анатолий склонился, посмотрел в пол, потом поднял взгляд на икону. Наверное, от резкого движения все окружавшее его вдруг стало сжиматься пульсирующими скачками. Станет маленьким и вновь нормальным, маленьким и вновь нормальным. На этом фоне появились черные круги. Он зажмурился, вдохнул пропитанный смирной, горелым воском и ладаном воздух. Открыл глаза, и все встало на свои места.

«Отче, дай моей матери возможность жить спокойно, прошу тебя», – попросил он про себя. Свеча догорела, но никто больше ее не пытался вынуть.

Анатолий подошел к церковной лавке и попросил еще три свечи. Одну он поставил за упокой бабушке и деду, вторую за здравие матери, третью снова за отца. Потом подумал, что стоит заказать молитву.

– А что заказывают за здравие? – обратился он к служительнице веры.

– Обедню можете заказать, молодой человек. Говорите имена!

Он назвал себя, Полину, маму, отца. Женщина аккуратно выводила имена в тетради. Записав три первых имени, она принялась за четвертое, но в ручке закончилась паста. За спиной Анатолия тем временем образовалась очередь. Один из парней, с глазами фанатика, зашептал на ухо стоящей рядом с ним девушке, голова которой была повязана зеленым платочком в дурацких и неподобающих месту уточках:

– Через знаки открывается нам план Господень. Все не так просто в этом мире под Святым Небом. Если уж…

Толя сосредоточился на своих мыслях, чтобы не слушать этот бред, но в голове было пусто, ему даже показалось, что внутри ее только воздух, окуренный фимиамом. Он сжал в левом кулаке странно озябшие, несмотря на теплую погоду, пальцы правой руки. Служительница церкви пыталась расписать ручку, скобля сухим концом по бумаге. Спустя секунд десять пустых стараний она подняла голову от стола и крикнула:

– Мария! У тебя есть ручка запасная?!

– Нет, я сегодня и не покупала, – отозвалась незримая для Анатолия Мария скрипучим старческим голосом.

– Не волнуйтесь, молодой человек, сейчас найду карандаш, – успокаивала его женщина, шаря рукой под столом.

– Возьмите мою ручку, – вынимая из кармана брюк «паркер», протягивая его дрожащей рукой, сказал дизайнер.

– Успокойтесь, молодой человек, всякое бывает, – принимая ручку, наклоняясь к листку, записала имя его отца – Все! С вас…

Он расплатился, не забыв забрать перо. Подошел к иконе Святого Николая Чудотворца, попросил о защите для семьи и возлюбленной, вышел из церкви. На крыльце повернулся к дверям, перекрестился три раза с непременным склонением головы.

«Отче, защити и сохрани», – выходя за кованый забор, попросил он, направившись к станции метро. Было еще светло. Лето вступало в законные права.

3

Он уселся за выключенным компьютером. От монитора уставали глаза, поэтому он решил по старинке воспользоваться бумагой и карандашами. Раскадровка получалась легко. С каждым законченным наброском из него выходила боль бессонных ночей. В последние двое суток его не успокаивал даже секс, и когда измотанная Полина забывалась в его объятиях, он смотрел в потолок, на стены и не мог уснуть. В голову, давя друг друга в эфемерной сутолоке, лезли мысли о смерти. Он видел бледное лицо отца с синими губами, в уголках которых проступили черно-фиолетовые полосы. Он лежал с широко открытыми глазами, стеклянно-смотрящими на мигающие звезды ночного неба. Эта картинка сменялась кроваво-красными лучами закатного солнца, падающими на опухшее, посиневшее лицо папы… Он вставал из постели, шел на кухню, пил чай, слушал радио, пытался читать книги по дизайну, маркетингу, психологии, закупленные им в большом количестве в день получения последнего гонорара.

Каждый день Толик звонил матери, но утешительных вестей не было. Он не соглашался жить с мыслью, что отсутствие новостей – хорошая новость. Неопределенность мучила его. Если бы точно знать, что с отцом, то стало бы легче. Так он думал.

Анатолий закончил рисовать. Просмотрев все кадры, он понял, что не может нормально работать в такой ситуации. Придуманная им реклама была слепком с его мрачных полуснов. Он хотел предложить возобновить социальные программы, нацеленные на возрождение семейных традиций, укрепление уважения между поколениями, поэтому разработал концепцию ролика, в котором бы показывали компанию студентов. Молодежь веселится, и тут у одного из парней заканчиваются деньги, он решает позвонить родителям в другой город. «Попрошу перевести мне пятихатку», – думает герой клипа, набирая номер. Сигнал идет, длинные гудки, гудки, длинные гудки. Никто не берет трубку, парень вешает свою на рычаг. Зритель как бы летит по проводу в то место, куда он звонил, и оказывается в квартире, где все вверх дном. Трюмо опрокинуто, линолеум задран, вещи разбросаны, на кухне вся утварь разобрана, вилки и ложки на полу… Сразу рождается мысль об ограблении, обыске. Камера медленно едет по коридору к спальне, внутри которой обнаруживаются оба родителя со связанными руками и ногами, они лежат на полу. Рты заклеены черным скотчем. Глаза бесчувственно открыты в потолок. Мужчина и женщина средних лет мертвы. Чернеет экран телевизора, зажигаются белые буквы основного сообщения: «Поплачьте о них, пока они живые».

Пересмотрев еще раз раскадровку, написанные комментарии к ней, Анатолий порвал бумагу на мелкие клочки. Так работать нельзя.

Он решил взять отпуск, хоть за свой счет, поэтому пошел в приемную к шефу. По дороге не встретил ни души. Его накрыло ощущение полной изоляции от мира, будто он единственный выживший человек во всем мегаполисе, напрасно ищущий другую душу в этом пустынном офисном здании. Отсутствие секретаря в приемной директора только усилило и без того острое чувство одиночества.

Анатолий в нерешительности постоял около обитой черным с серебряными прожилками дерматином двери. Заметил, что компьютер секретаря включен, мигая на паузе, замер кинокадр. Что-то знакомое. В пламени рождалось или умирало дьявольское существо. «Что за фильм?» – силился вспомнить Толик. От размышлений отвлек звук, напоминавший шипение раскаленного металла, опущенного в студеную воду, донесшийся из кабинета директора.

Анатолий постучал, ему разрешили войти. В кабинете было сумрачно, впрочем, как и всегда. Директор сидел сгорбившись, положив руки, согнутые в локтях, на стол. Рядом с ним сидел Артем. Он бросил в сторону вошедшего колючий взгляд, скрестил руки на груди, закинув ногу на ногу.

– А, Анатолий, – улыбнулся начальник, указывая раскрытой ладонью на один из свободных стульев, расставленных вдоль стола. – Присаживайся. Мы как раз с Артемом обсуждали твои успехи, новаторские предложения. Кстати, тебе необходимо принять участие в нашем разговоре. Я думал послать за тобой.

– Спасибо, – присаживаясь рядом с Артемом, протягивая тому руку для пожатия, ответил парень. – Я к вам с личной просьбой… если честно.

– Личное никуда не денется. А вот клиенты с большим заказом, непременным условием сотрудничества с агентством выставившие твое участие в разработчике креатива, вполне могут исчезнуть с горизонта.

Голос директора был сух и безжизнен, как штиль, тих, как перед бурей.

– Кто-то выставил такое условие? – немного оживился Толик.

– Пивоваренная компания! – подняв указательный палец вверх, произнес шеф, подмигнув одним глазом.

– На какой срок заказ, какие требования? – заинтересовался дизайнер.

Артем крякнул, ерзая на стуле. Толя заметил, что он сбрил бородку, да и виски выбрил не углом, как раньше, а выстриг прямо.

– Об этом тебе сообщит Людмила Геннадьевна, – ответил директор. – Я же хочу лично поблагодарить тебя за отличную работу и сказать, что инициатива в нашей организации не наказуема, а поощряема! Ты пришел с идеей и получил одобрение…

Он говорил, говорил долго, обо всем и ни о чем. Толя слушал, испытывая смешанные чувства: гордости, страха, радости, грусти, – то теряя нить монолога начальника, то видя каждое произнесенное им слово отчетливой картинкой своим внутренним взором.

– …Толя! – позвал его директор.

Артем усмехнулся, и парень пришел в себя. Анатолий задумался, зацепившись мыслью за фразу шефа: «Пойти против власти всегда рискованно, но в данном случае еще и высокооплачиваемо», поэтому прослушал остальное, уставившись в тень на стене.

– Толя, ты задумался? – спросил начальник.

– Да, – сжав кулаки, кивнул дизайнер. – Простите меня, но в последние дни я сам не свой. Мой отец, он живет в другом городе, пропал несколько дней назад…

– И ты не можешь думать ни о чем другом? – так же безжизненно спросил директор.

Артем расправил плечи, задрал голову вверх, словно гусь. Тень падала на половину его лица, словно отсутствующую из-за этой игры света и сумрака.

– Вот разрабатывал сегодня социальный проект, а получился сценарий к фильму ужасов, – сказал Анатолий, разглядывая носки ботинок.

– Покажи?! – вмешался в разговор Артем.

– Да, покажи! – поддержал его директор. Он тоже выпрямился, превратившись из кургана в квадратную плиту, утопающую в сумраке.

– Я не сохранил раскадровку, – признался Толя. – Если честно, то я хотел взять…

– Анатолий, – обнажив зубы в ухмылке, прервал его начальник, – ты помнишь, с чего начался наш разговор?

Тот не ответил, понимая, что отпуска ему не видать.

– Клиент не станет ждать, пока пройдет твоя депрессия, пока наступит мир в твоей душе. Клиенту на нас плевать, ему нужен результат. После того как мы развяжемся с заказом пивоваров, тогда у тебя будет заслуженный отпуск. Тогда он будет истинно заслуженным! Но! Я понимаю, что не имею законодательной силы удерживать тебя от права немедленно использовать отпуск… Ты ведь об этом хотел попросить?

– Да, – кивнул Толик.

– …Ты можешь написать заявление и получишь заслуженный отдых. Но не лучше ли забыться в работе, чем травить себе нервы, сидя дома? Но ты вправе поступать так, как знаешь.

Директор замолчал. Анатолий кивал, ничего не произнося, словно фарфоровая статуэтка с шатающейся головой.

– Можешь подумать, – сказал начальник.

– Я согласен с вами, я подожду. Когда мне дадут задание? – спросил Толя, чувствуя, как першит в горле с каждым выходящим словом.

– Завтра с утра, – ответил начальник. – Мы сейчас с Артемом обсудим, кто какую часть будет подготавливать, и все. У него тоже еще есть идеи и порох в пороховницах!

– Я у него учусь, – механически произнес Толя. – Могу идти?

– Да! Только восстанови и принеси мне раскадровку социальной рекламы, которую сегодня подготовил, – вместо прощания велел шеф, подмигнув правым глазом, ухмыляясь.

– Восстановлю, – чувствуя жар в затылке, ответил Толик, выходя из кабинета.

Секретарь была на месте. Она моментально нажала на паузу и свернула файл с фильмом. Парень подошел к ней:

– Что за кино смотришь?

– С чего ты взял? – набирая для вида текст, бегая пальцами по клавиатуре, спросила девушка.

– Мне можешь не врать. Что за фильм? Я вспомнить не могу?

– «Адвокат дьявола», – выплюнула она, а потом елейно добавила: – С Киану.

4

Анатолий достал из мусорного ведра клочки с раскадровкой, стал собирать картинки, как элементы пазла. Он делал это механически, как выполняет свою работу слепой инвалид, второй десяток лет собирающий выключатели и розетки на специализированном заводе.

Когда он собрал половину, в дверцу его клетушки постучали. Он разрешил войти. Артем шагнул внутрь и закрыл за собой дверь.

– Собираешь? – спросил он, улыбнувшись, склоняя голову к рисункам, разложенным на столе.

– Чем обязан? – подняв на него взгляд, поинтересовался Толя.

– Да ты совсем скис, друг, – присаживаясь на корточки в тесном кабинетике, промолвил Артем. – Я к тебе по делу.

– Выкладывай.

– Мы договорились с шефом, что я беру разработку слогана, за тобой картинка. Потянешь?

– Потяну, – прикладывая к рваному краю очередной подобранный клочок рисунка, кивнул Анатолий.

– Ты так не грузись, – вставая, упирая руки в бока, продолжил Артем. – Случилось и случилось, а отпуск действительно не поможет. К тому же такие деньги платят, что можно наступить на горло своей песне скорби. Я вот…

– Может, ты пойдешь дальше со своими философскими речами?! – психанул парень, махнув рукой. Собранные вместе клочки завихрились, разлетаясь по клетушке.

– Вот к чему приводят лишние телодвижения, – усмехнулся Артем, поймав несколько рваных кусочков левой рукой.

– Я тебя очень прошу, – обхватив голову руками, уставившись в мертвый монитор, попросил Толик.

Раскадровка снегом легла на пол. Мэтр не уходил, молча стоял у двери. Толя не выдержал:

– Ты мне завидуешь, поэтому пришел капать мне на мозги именно тогда, когда я уязвим? – спросил он сквозь зубы, наблюдая гордо-прямое отражение мужчины в стекле черного экрана.

– Чему тут завидовать, – снова присел на корточки Артем, понизив голос. – Я прошел через все этапы: огонь, воду и медные трубы. Я миновал их и остался жив, поэтому ты должен мне завидовать. Я тебе больше скажу. Я за этим и пришел!

Он придвинулся ближе к Анатолию, приподнялся к его правому уху и прошептал:

– С каждым успехом в фирме я терял близкого человека, а у Олега Викторовича вообще никого не осталось, даже кошки и те сдохли. Это не случайности…

Тут он выпрямился, оглянулся, положил ладонь на плечо Толи и сжал пальцы.

– Я тебе больше скажу, – повернувшись вновь к парню, убрав руки, зашептал он еще тише. – Сейчас!

Мэтр полез в карман брюк, достал оттуда плоскую коробочку размером меньше подарочной упаковки для обручального кольца. Поддел ногтем крошечный замочек, поднял крышку. Толя наблюдал за всеми этими странностями молча, пытаясь переварить слова: «С каждым успехом в фирме я терял близкого человека», но ничего не выходило, кроме многократного повторения этой фразы на все лады: «С успехом приходится терять. Близкие люди теряются с успехом. Каждый успех чреват потерей близкого человека…» Артем же достал из коробочки что-то круглое, плоское, размером не больше монеты в два рубля 1998 года выпуска и того же цвета. Он поставил коробочку на стол. На вид она была изготовлена из дерева или из камня. Толя не разобрал. Взять, потрогать коробочку он не успел, потому что, зажав в одном кулаке плоский серебряный предмет, Артем положил свободную руку на плечо парню, нагнулся к его уху и тихо-тихо, медленно начал:

– Я и впрямь тебе завидую, но не потому, что ты брызжешь идеями и посему получаешь больше бабла. Я люблю деньги, но не из-за этого я готов встать на твое место. – Он поднял кулак с зажатым в нем предметом прямо к губам, словно хотел заткнуть себе рот. – Ты не понимаешь, насколько еще счастлив! У тебя еще есть возможность уйти. – Он нервно посмотрел назад, опасаясь того, что там стоит кто-то и подслушивает. – Первой я потерял жену. Я рыдал как проклятый… А почему, в сущности, как проклятый?..

Анатолий слушал, глядя в глаза Артему. Те перестали колоть холодом, потеплели.

– Я и есть проклятый, – шептал мужчина, непривычно выбритый, а потому казавшийся совсем молодым. – Разве у нормального человека могут умирать один за другим близкие люди? – Он замолчал, перевел дух. – Я отвлекся, а ведь каждая секунда на счету. Я хочу тебе сказать, что завидую твоей возможности отказаться от денег, от карьеры. У тебя еще есть шанс. Тебе…

В дверь рабочей кабинки требовательно постучали. Артем вздрогнул, кулак его разжался, и загадочный предмет полетел вниз. Ударившись о пол, он закатился под стол.

– Анатолий! Я слышу, что у вас Артем, – донесся голос Людмилы Геннадьевны из коридора. – Мне нужно поговорить с ним!

– Сейчас, – отстраняя мэтра, словно замороженного на месте, крикнул Толя, протягивая руку к коробочке на столе.

– Я сам! – очнулся Артем, сметя ее в карман.

Анатолий встал и открыл дверь. Женщина вошла резко и грубо, как смертоносное лезвие в горло свинье на бойне.

– Артем, а я тебя обыскалась, шла и голос услышала.

Взгляд ее сверлил мужчину. Артем расплылся в улыбке:

– Вы по поводу пивоваренной компании?

– Именно! Мне шеф сказал, что ты занимаешься слоганом, а Толик общей темой?

– Так точно, Людмила Геннадьевна, – отводя глаза от ее сверлящего взгляда, ответил Артем.

– Он зашел мне сказать об этом, – добавил Анатолий, усевшись на стул, подкатившись к компьютеру.

– Теперь по другому делу, – не поворачивая головы в сторону Толи, продолжила женщина. – Пойдем ко мне в кабинет.

Она взяла Артема под руку и словно потащила за собой прочь из рабочей кабинки.

– Ладно, Толь, я потом зайду. Подготовь мне ее! – При этом он ткнул пальцем в пол.

– Кого? Он еще не знает о концепции и пожеланиях заказчика?! – остановилась начальница в проеме.