Текст книги "Испания от античности к Средневековью"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

ЭКОНОМИКА В КОНЦЕ III – НАЧАЛЕ V в.

Кризис III в. нанес Испании тяжелый удар. Ее экономика в конце этого века находилась в упадке. Эдикт Диоклециана о ценах, изданный в 301 г., из всех испанских продуктов упоминает только гарум, астурийскую шерсть и церетанскую ветчину. Нет никаких следов экспорта в Рим и другие регионы империи ни масла, каким еще недавно славилась Бутика, ни вина, изготовляемого в восточной части Тарраконской Испании, ни даже металлов, одним из главных поставщиков которых издавна была Испания^{155}.

В IV в. отмечается уже некоторый экономический подъем. Expositio totius mundi et gentium (LIX), составленная в 359 г., среди испанских товаров, поставляемых в «весь мир», упоминает масло, гарум, одежды, свинину, коней и особенно эспарто, т. е. особый вид волокна, идущий на изготовление корабельных снастей^{156}. Но надо иметь в виду, что это произведение появилось на Востоке, где не очень хорошо знали реальное положение в такой далекой западной стране, как Испания, так что возможно, что в представлении автора современные реалии смешались с данными, заимствованными у греческих источников более раннего времени^{157}. Тем не менее полностью игнорировать эти сведения было бы неразумно, ибо в них могли в какой-то степени отразиться данные о новом подъеме испанской экономики. Да и сведения из самой Испании тоже говорят о таком подъеме.

Вновь начали работать рудники верхней долины Бетиса (приблизительно до 80 гг. IV в.) и западной Бетики, дававшие серебро и медь^{158}. Однако они уже не достигали того масштаба работ и добычи, как во 11 в.^{159} Воздействие добытого здесь металла на общеимперскую экономику было минимальным. Совершенно иначе обстоит дело с золотыми рудниками Северо-Запада. В период Поздней империи значение золота еще больше возросло. Поэтому императоры обращали большое внимание на его добычу и доставку в Рим и Константинополь^{160}. В IV в. масштабы добычи металла в рудниках Галлеции и Астурии увеличились по сравнению, пожалуй, не только с III, но и со II в. В этих районах строятся и постоянно обновляются дороги. Нет почти ни одного императора, включая и некоторых узурпаторов, имена которых не встречались бы на милиариях, стоящих на дорогах Северо-Запада^{161}. Возможно, именно экономическое значение этого региона заставило Диоклециана, как когда-то Каракаллу, выделить столь важную территорию в отдельную провинцию. Однако меняется характер горного дела. В основном теперь работают небольшие рудники. Некоторые из них по-прежнему принадлежат императору, но отдаются в аренду латифундистам, другие находятся на землях крупных собственников, которые их и разрабатывают силами рабов и колонов^{162}.

Другой отраслью экономики, приобретшей значение, выходящее за пределы Испании, было коневодство. Астурийские кони славились еще в I в., теперь кони из Испании, особенно ее северной части, поставляются как в армию, так и в цирки почти всего государства^{163}. К этому надо добавить овечью шерсть. Астурийская шерсть ценилась весьма высоко, относясь к самым дорогим сортам. За фунт этой шерсти давали 100 денариев, что в 2—4 раза больше, чем цена ряда других сортов^{164}. Таким образом, основной экспортной отраслью испанского сельского хозяйства становится разведение коней и овец^{165}, в то время как продукты земледелия утрачивают этот характер. При этом надо заметить, что в I в. славилась в основном шерсть Бетики, а теперь первенство переходит к Астурии. Происходит общее оживление земледелия^{166}. Из Испании стали поставлять в Италию хлеб, но и он, кажется, происходил с полей Месеты.

Центр экономического развития Испании передвигается с юга и востока Пиренейского полуострова в его северную и северо-западную части^{167}. Эти территории были менее романизованы, там, как уже отмечалось, в меньшей степени существовали социально-экономические и социально-политические структуры античного типа. К этим территориям надо прибавить Балеарские острова, игравшие значительную роль в добыче пурпуроносных моллюсков^{168} и в торговле между Пиренейским полуостровом и Италией, и которые тоже были менее романизованы, чем противолежащие берега полуострова.

Несмотря на то, что экономический пейзаж Испании, как и всей империи в то время, определялся латифундиями, что определяло господствующую тенденцию к развитию натурального хозяйства, говорить о полной натурализации экономики не приходится. Экономические и культурные связи, хотя в меньшем масштабе, чем в I—II вв., продолжали объединять Испанию с остальной империей. Как и раньше, важным партнером являлась Северная Африка, откуда приходила, в частности, керамика. Относительно тесные связи объединяли Испанию с Галлией. Довольно оживленными были отношения с восточной частью Римской империи^{169}. В то же время значение связей с Римом и Италией начинает уменьшаться. Это можно заметить, например, на импорте такого специфического, но очень важного для испанской знати товара, как саркофаги. Если приблизительно до середины IV в. находимые в Испании саркофаги импортировались в основном из Рима, то с середины столетия этот импорт практически прекращается. Саркофаги либо привозят из Африки, особенно из Карфагена, либо изготовляют на месте, причем в последнем случае ясно чувствуется греческое и частично галльское влияние^{170}. Продолжала существовать и внутренняя торговля. Монета снова становится важным средством обмена. В самой Испании ни одного монетного двора не было, но в относительной близости от нее такие дворы имелись в Южной Галлии и Карфагене^{171}, и испанцы вполне могли пользоваться выпускаемыми там монетами. Но говоря о торговле, надо заметить, что все большую роль в ней играют не испанские, а восточные торговцы. Так, в Тарраконе, остающимся важнейшим торговым центром, связывающим Испанию с остальной империей, треть похороненных носили восточные имена, и большинство этих людей были явно торговцами^{172}.

Рассматривая и экономическую, и социальную структуру позднеримской Испании, надо отметить следующее: в Испании этого времени продолжали сосуществовать различные социально-экономические уклады: античный, крупнособственнический (в значительной степени протофеодальный), территориально-общинный и родовой. Но по сравнению с I—II вв. их взаимное значение изменилось. Первенствующим теперь был крупнособственнический; районы с его преобладанием являлись ведущими в экономическом отношении, и крупная землевладельческая знать включалась в элиту империи. Каждому укладу соответствовала своя система классовых взаимоотношений. На эту систему накладывалась сетка сословных подразделений. Сенаторы, всадники и куриалы составляли сословия «достойных» (honestiores), а остальное свободное население – «низких» (humiliores). Каждое из них в социальном отношении было неоднородным и состояло из представителей различных классов. Впрочем, в Поздней империи юридические различия вообще отступают перед экономическими^{173}.

ХРИСТИАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ. ЕРЕСИ

Большую роль в Испании этого времени играла христианская церковь, влияние которой все более распространялось. Центрами христианизации оставались наиболее романизованные города, но в IV в. в новую религию все чаще обращаются землевладельцы^{174}.[23]23
  Семья будущего императора Феодосия уже около 320 г. была христианской: Stroheker К. F. Germanentum… S. 59.


[Закрыть] Крестьяне в большей степени оставались приверженными языческим верованиям. Особенно сильным было язычество в северной части Испании, но язычники встречались также в Лузитании и на востоке Испании, даже в таком относительно крупном городе, как Барцинон^{175}. Однако постепенно и среди крестьян становилось все больше христиан^{176}. После разгрома Магненция, терпимо относившегося к язычеству и даже разрешившего ночные жертвоприношения, победитель Констанций принял решительные меры по полному искоренению прежних верований, результатом чего стало не только восстановление прежних ограничений, но и фактическое закрытие храмов. Это явилось решительным поворотом на пути полной победы христианства^{177}. Все это сказалось и на Испании. Хотя следы язычества прослеживаются в Испании и после ее завоевания варварами^{178}, к началу V в. страна становится в основном христианской[24]24
  Исключением являются, пожалуй, северные горные районы, где язычество оставалось живым еще много веков спустя.


[Закрыть]. Церковь, как уже говорилось, оказывается и крупным землевладельцем. Многие испанские епископы приобретают значимость и за пределами Пиренейского полуострова. Таким был, например, Осий из Кордубы, друг императора Константина, председательствовавший на первом Вселенском соборе в Никее в 325 г.^{179} Собирались и испанские поместные соборы. В 380 г. император Феодосии официально запретил исповедание любой религии, кроме христианской, в форме, утвержденной в Никее.

В этих условиях выступление против церкви косвенно оказывалось и выступлением против государства. Не случайно одной из форм классовой борьбы в позднеримскую эпоху становятся ереси. В Испании такой ересью стало присциллианство, о котором уже частично говорилось выше^{180}.

Присциллиан родился около 340 г. или несколько позже^{181}, был сначала язычником, позже крестился и достиг высоких ступеней в церковной иерархии и был даже избран епископом Абилы. К этому времени он уже выступил со своими взглядами, резко отличающимися от никейских. Присциллиан утверждал, что не существует реального различия между лицами Троицы, что Иисус Христос имел только одну, Божественную, природу и поэтому практически не страдал на кресте, что дьявол является порождением хаоса, а мир – порождением дьявола, что человеческое тело – создание тоже дьявола, а душа – часть Бога. Из этих теоретических посылок он делал весьма важные практические выводы. Он настаивал на аскетизме, на отказе церкви от имущества, на выборности церковных должностей, на вере как мистическом соединении человека с Богом без посредничества церкви. Присциллиан настаивал на возможности использования апокрифов (то есть сочинений, не признанных церковью священными), в которых можно было найти антицерковные взгляды, и на участии женщин в отправлении культа^{182}. Все это не только было противоположно официальному церковному учению, но и ставило под вопрос саму нужность церковной организации.

Естественно, что большинство испанских церковных иерархов выступило против Присциллиана. Особенно их возмущало требование Присциллиана и его сторонников аскетизма. Еще будучи светским человеком, Присциллиан создал свою аскетическую группу, которая обвиняла епископов в том, что они, являясь сами крупными собственниками, больше заботятся о своей земле, чем о вере, и о чреве и глотке больше, чем о душе. Кордубский епископ Гигин обратил внимание эмеританского митрополита Идация на деятельность сторонников Присциллиана. Тот, ознакомившись с этой деятельностью, был крайне возмущен и выступил не только против аскетизма присциллианитов, но и против чтения ими апокрифных книг. Присциллиана обвинили в манихействе (самое распространенное в то время обвинение против еретиков) и гностицизме. Но зато его активно поддержали широкие народные массы Галлеции и части Лузитании, а затем и других регионов Испании и даже Аквитании по ту сторону Пиренеев. В основном это были крестьяне, сравнительно недавно пришедшие к христианству. Возможно, что в Галлеции христианство в сельской среде вообще стало распространяться именно в форме присциллианства^{183}. Примкнули к Присциллиану и низы городского населения. Среди сторонников Присциллиана были и представители высших слоев, включая, например, богатого горожанина из Бетики Тибериана^{184}, и даже епископы, да и сам Присциллиан был епископом^{185} и, насколько известно, этого сана не лишался^{186}.

В испанской церкви развернулась ожесточенная борьба. В 380 г. для решения назревших вопросов в Цезаравгусте был созван поместный церковный собор, на котором один из лидеров антиприсциллианского лагеря епископ Эмериты Идаций выступил со специальным докладом, в котором сформулировал все обвинения против Присциллиана и потребовал изгнать еретика из церкви. Присциллиан успешно защищался, и собор принял компромиссное решение: он, как кажется, только осудил чрезмерный, с его точки зрения, аскетизм Присциллиана и умолчал об остальных обвинениях. Более того, в том же году Присциллиан, выступавший на соборе еще как светское лицо, стал епископом города Абелы^{187}.

Сам собор был не очень-то представительным; на нем присутствовало всего лишь десять испанских и два аквитанских епископа, и среди последних был епископ Бурдигалы (Бордо) Дельфиний, который активно поддержал Идация. Все это говорит о том, что большинство испанских иерархов предпочитало не обострять ситуацию. Тогда Идаций обратился к императору Грациану с письмом, в котором обвинял Присциллиа-на в магии, называл его псевдоепископом и манихеем и просил изгнать того из пределов империи. Отвечая на эту просьбу, Грациан издал рескрипт, в котором действительно угрожал изгнать присциллианитов из империи, но практическое исполнение этого рескрипта было возложено на местных епископов, а те не хотели или не решались принять соответствующие меры. Несколько позже уже присциллианиты перешли в наступление. Вскоре Присциллиан и два его соратника отправились в Италию. В Ахвитании, через которую лежал их путь, они проповедовали, и их проповедь вызвала довольно широкий отклик, что еще больше восстановило против них местных епископов. В Медиолане Присциллиан и его спутники пытались привлечь на свою сторону самого авторитетного тогдашнего иерарха Амвросия, но безуспешно. Зато они сумели убедить Грациана, и тот отменил прежний рескрипт.

Когда власть в западной части империи захватил узурпатор Магн Максим, сам происходивший из Испании и поэтому лучше знающий обстановку в этой стране и стремившийся к получению поддержки ставшей уже могущественной испанской церкви, положение изменилось. Вскоре после вступления Максима в его столицу Августу Треверов (Трир), соратник Идация Итаций, епископ Оссонобы, прибыл туда и при поддержке местного епископа Бриттона обратился к Максиму с требованием положить конец распространению ереси (Sulp. Sev. Chron. II, 49, 6). Присциллиан был обвинен в магии, что по законам того времени считалось одним из самых страшных преступлений. Сначала Максим также попытался снять с себя ответственность за решение этих проблем» возложив решение на церковный собор в Бурдигале, который осудил Присциллиана с церковной точки зрения[25]25
  Впрочем, уже в своем послании собравшимся в Бурдигале епископам Максим довольно ясно дал понять, что для него лично ересь Присциллиана несомненна.


[Закрыть], а после этого Идаций и Итаций снова обратились к Максиму уже для принятия юридических мер. И тот был вынужден взяться за это дело. Он вызвал Присциллиана и некоторых его видных сторонников в свою резиденцию Августу Треверов (Трир). Под пытками еретик «сознался» в магии, общении с бесчестными женщинами, в молитве в обнаженном виде. В результате он и его соратники были осуждены и казнены. Присциллианство было осуждено, и принадлежность к нему стала считаться уголовным преступлением^{188}.

Хотя официально процесс был чисто уголовным, но никто не сомневался в его идеологическом характере. Это была первая казнь за ересь в истории христианской церкви^{189}. Она вызвала недовольство даже многих противников Присциллиана. Медиоланский епископ Амвросий, являясь врагом всех ересей, но в то же время и решительным сторонником независимости церкви от светской власти, осудил эту казнь. Другой видный авторитет того времени – Мартин Турский, будучи принципиальным противником присциллианства, выступил против его осуждения на соборе в Бурдигале и против казни самого Присциллиана, а после нее отказался общаться с испанскими епископами, склонившими Максима к суду и смертному приговору. Недовольство выразил и римский папа Си-риций и часть римского клира, считавшие, что светские власти не должны судить епископа^{190}. Этот суд и последующая казнь вызвали настоящий ужас у язычников^{191}. А когда Максим был убит и все его меры отменены, сторонники Присциллиана и «нейтралы» припомнили Идацию и Итацию их связи со свергнутым узурпатором. В результате Итаций был смещен с поста епископа Оссонобы, а Идаций был вынужден добровольно оставить епископскую кафедру в Эмерите, хотя позже снова занял ее.

После осуждения и казни Присциллиана некоторые его сторонники, особенно из высших светских и церковных кругов, отреклись от его учения, но большинство присциллиан Галлеции осталось верным его памяти и его учению. Более того, казненных стали почитать как мучеников и требовали перенести их тела в Испанию, где возник бы настоящий их культ. Испанская церковь стояла на грани раскола. Это вызвало беспокойство в высших кругах церкви. Амвросий и Сириций настаивали на примирении. В 400 г. в Толете был снова созван собор для обсуждения создавшегося положения. В целом присциллианизм был осужден, и большинство епископов приняло это осуждение. Однако вплоть до конца римской власти в Испании, особенно в Галлеции, оставались присциллианиты, с которыми пришлось иметь дело уже свевским и вестготским королям после их завоевания Испании^{192}. В других провинциях их было гораздо меньше, но даже в Тарраконской Испании и на Балеарских островах еще оставались некоторые сторонники Присциллиана^{193}. Какие-то, хотя и слабые, следы присциллианства сохранялись в Испании еще в середине VII в.^{194}

То, что Присциллиан в своем учении особенно подчеркивал роль аскезы, на какое-то время привело к настороженности к аскетической деятельности в испанской церкви^{195}. Эта настороженность распространилась и на монашество. Монахи появились в Испании в IV в.^{196} В то время монашество частично тоже противостояло официальной церкви, лишь несколько позже интегрируясь в нее^{197}. Это в известной степени привлекало к монашеству какую-то часть недовольного населения.

И все же в целом положение в Испании оставалось более или менее стабильным. И только в начале V в. Пиренейский полуостров стал ареной военных действий. Воспользовавшись политической неурядицей, о которой говорилось в начале главы, через Пиренеи прорвались варвары – вандалы, аланы и свевы. Они уже почти три года разоряли Галлию и теперь обрушились на Испанию. Возможно, что их призвал себе на помощь узурпатор Константин. Ему они, однако, никакой реальной помощи не оказали, но использовали это приглашение для вторжения на Пиренейский полуостров. Осенью 409 г. варвары перешли Пиренеи (Hydat. 42). Началась агония римской Испании.

Глава II.
ВАРВАРЫ ДО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ В ИСПАНИЮ

В 409 г. в Испанию вторглись германские племена вандалов и свевов и иранское племя аланов. Позже на Пиренейском полуострове появились вестготы. С этого времени германцы станут активным компонентом жизни Испании. Чтобы понять их роль в крушении античного общества и становлении общества средневекового, надо кратко рассмотреть социально-политическую структуру германских племен до их вторжения в Испанию.

НАЧАЛО ИСТОРИИ

Прародиной германцев была Южная Скандинавия и северная часть современной Германии между устьями Рейна и Одера. Говорить о германцах в этом регионе можно приблизительно с середины I тыс. до н. э.^{198} Рост численности населения в условиях развития подсечного земледелия и крупного скотоводства в зоне лиственных лесов довольно рано принудил значительную часть германцев покинуть свою первоначальную родину. В результате миграций германцы сначала разделились на три большие ветви: северных (как правило, это те, кто остался на старом месте), восточных и западных германцев. Последние тоже разделились на три группы: ингвеоны, обитавшие от устья Рейна до Балтики, гермионы, жившие в центре Европы к северу от Дуная, и иствеоны, населявшие правобережье Рейна (Тас. Germ. 2). Эти группы были скорее лингвистическими, чем этническими единицами, и каждая состояла из ряда племен и племенных объединений, которые то объединялись, то распадались. Поэтому Плиний (п. h. IV, 99-101) в свое время говорил не о трех, а о пяти группах германцев. Во время своих миграций германцы столкнулись с другими народами, в том числе кельтами, которых они вытеснили из-за Рейна. В конце II в. до н. э. германские племена тевтонов и кимвров перешли Рейн и, опустошая Галлию, вторглись в римскую провинцию Трансальпийскую Галлию. Лишь с большим трудом римляне отбили это нашествие, уничтожив большую часть вторгнувшихся. В 60-х гг. I в. до н. э. германские племена гарудов, маркоманов, трибоков, вангионов, неметов, седусиев и свевов объединились под руководством свева Ариовиста, которого Цезарь называет «царем германцев», и, перейдя Рейн, заняли часть земли галльского племени секванов и поставили в зависимость от себя эдуев, т. е. наиболее сильные племена восточной части Галлии. Позже Цезарь вмешался в галльско-германские отношения, разбил Ариовиста и заставил его снова уйти за Рейн. Сам Цезарь дважды переходил эту реку, но на завоевание зарейнских земель не решился.

Приемный сын Цезаря, первый римский император Август, замыслил в духе обычных римских представлений о праве Рима господствовать над всем миром завоевать и Германию, тем более что полагал, как и все люди того времени, что где-то очень близко за известной частью Германии находится край света, океан, обтекающий землю, заливом которого считалось Каспийское море, так что подчинение Германии рассматривалось почти как завершение захвата всего земного круга. В 12 г. до н. э. Август послал сильное римское войско во главе со своим пасынком Друзом в первый германский поход. Друз перешел Рейн. Чтобы дать возможность свободно действовать флоту, он приказал построить канал в устье Рейна, и флот действительно принял активное участие в военных операциях. Действуя на суше и на море, Друз успешно воевал против ряда германских племен и дошел до реки Визургис (Везер). В следующем году Друз повторил свой поход, подчинив все территорию между Рейном и Визургисом. В 9 г. до н. э. Друз дошел до Альбиса (Эльбы), но на обратном пути упал с лошади и разбился. Походы Друза продолжил второй пасынок Августа, Тиберий. В течение нескольких лет до 6 г. до н. э. Тиберий подчинил земли до Альбиса и создал здесь провинцию Германия. Однако в 9 г. германцы во главе с херуском Арминием восстали. Они полностью уничтожили римскую армию в Тевтобургском лесу. В результате Германия была потеряна, Август вынужден отказаться от честолюбивых планов покорения всей вселенной, и Рейн стал границей Римской империи.

После смерти Августа по приказу ставшего императором Тиберия сын Друза, Германик, в 14—16 гг. совершил походы за Рейн, дойдя в одном из них до Тевтобургского леса и торжественно захоронив там останки римских воинов. Но эти походы остались карательными экспедициями и не привели к восстановлению римского господства. Лишь много позже, уже в 70—80-х гг. I в., римляне захватили треугольник между верховьями Рейна и Дуная, образовав там так называемые Десятинные, или Декуматские, поля. Вновь завоеванные земли были ограждены особой системой укреплений, валов, бастионов– лимесом. На левом берегу Рейна и на Десятинных полях были образованы две римские провинции – Верхняя Германия и Нижняя. Жившие там германцы переживали отныне свою историю в рамках Римской империи. Германия же к востоку от Рейна, северо-востоку от лимеса и северу от Дуная оставалась независимой, и социальные и этнические процессы проходили в ней самостоятельно, хотя и не без римского влияния.