Текст книги "Испания от античности к Средневековью"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА ЛЕУВИГИЛЬДА

Целью Леувигильда было создание мощного государства с сильной королевской властью. И образцом такого государства во многом служила Византия, прямая наследница Римской империи, а для самого короля – ее могучий император Юстиниан^{566}. И Леувигильд, по-видимому, чувствовал себя в какой-то степени наследником империи на Западе. Подражая империи и императору, Леувигильд стремился создать государство имперского типа, противопоставленное старому германскому, основанное на сильной королевской власти в противоположность своеволию старой племенной аристократии. И к этой цели Леугивильд шел твердо и последовательно, даже если те или иные конкретные шаги определялись сложившимися обстоятельствами. Вестготское королевство должно было напоминать империю как по внутреннему содержанию, так и по внешнему облику. Следуя византийскому образцу, Леувигильд первым из вестготских королей стал надевать специальную королевскую одежду и носить корону (Isid. Hist. 51). Как отмечает Исидор, до этого акта Леувигильда вестготские короли ничем от своего окружения не отличались. Теперь же уже один только внешний вид короля резко отделял его от всех своих подданных^{567}. Это не только было подражанием императору, но и стало знаком разрыва со старыми германскими традициями.

Своей цели Леувигильд добивался всеми средствами, не останавливаясь перед самыми кровавыми. Исидор (Hist. 51) пишет, что он казнил или отправлял в изгнание всех наиболее могущественных и знатных готов, конфискуя их имущество. Ему вторит Григорий Турский (IV, 38), говоря, что он убивал тех, кто обычно сам убивал королей, так что практически никого не оставил. Речь в данном случае идет опять же о вестготской аристократии. При всем преувеличении, допускаемом католическими писателями, ненавидевшими арианского короля, преследующего, как мы увидим далее, католиков, определенную долю истины в этих высказываниях отрицать нельзя. Уже говорилось о подавлении Леувигильдом мятежей в начале своего правления. Террор должен был ликвидировать любую внутреннюю оппозицию, а заодно и наполнить казну. С другой стороны, союз с той группировкой знати, которая объединялась вокруг Госвинты, расширял опору Леувигильда^{568} и позволил ему более решительно бороться с остальной частью вестготской аристократии. И своей цели Леувигильд достиг.

Важным шагом Леувигильда стало создание новой столицы Вестготского королевства. После падения Тулузы у вестготов, как и у их победителей франков, не было постоянной столицы. Гезалих бежал в Барцинон, Амаларих предпочитал Нарбонн, Тевдис вновь удалился в Испанию. Короли со своим двором переезжали с места на место по мере надобности. Атанагильд предпочитал Толедо (Толет), где он и умер, но его предпочтение не выделяло этот город среди других городов страны. Леувигильд же решил создать настоящую столицу, подобно Константинополю. Он избрал тот же Толедо. В значительной степени это тоже был вызов императору и его столице. Как и Константинополь, Толедо был civitas regia^{569}.

Толедо расположен на самом юге области, занятой вестготами, практически на границе между вестготской и испано-римской областями Испании. Такое положение как бы символизировало желание короля прочно объединить под своей мощной властью обе части единого королевства. Толедо существовал (под названием Толет) в римские и даже в доримские времена, но, как и другие города этого региона, большой роли не играл. Так что в Толедо не было долгой и прочной традиции римского городского управления и вообще римских традиций. Не было в нем и традиций интриг среди самих вестготов. Это позволяло вестготскому королю чувствовать себя там более свободно. Этот город был расположен почти в самом центре Пиренейского полуострова и становился, таким образом, символом объединения полуострова вокруг особы короля, а кроме того, дорогами был связан с различными районами Пиренейского йолуострова^{570}.

Уже Тевдис, по-видимому, предпочитал Толедо другим городам королевства. В Толедо находился самый старый монетный двор вестготов. Леувигильд сделал этот город постоянной столицей, местопребыванием двора (palatium) и центральных учреждений. Толедо становится urbs regia – королевским городом. Возможно, в Толедо был построен королевский дворец. Используя, как кажется, опять же византийский образец, короле создал в Толедо относительно разветвленное дворцовое ведомство (officium palatii), игравшее роль правительства государства под руководством короля. С этого времени можно с полным правом говорить о существовании Толедского королевства^{571}.

В этом же направлении шла и монетная реформа Леувигильда. Вестготы давно начали чеканить собственную золотую монету. Однако эта монета являлась воспроизведением имперских, сначала западных, а затем восточных. Постепенно вестготские монеты как бы отставали от византийских, воспроизводя чеканки не столько правящих, сколько предшествующих императоров. Последним таким императором, чьим монетам подражали вестготские короли, был Юстиниан^{572}. Наряду с ними ходили и настоящие старые западноримские и нынешние византийские монеты. Леувигильд с самого начала своего правления сделал важный шаг в этом деле. Оставив на аверсе византийский тип, на реверсе он уже стал помещать свое имя: LIWIGILDUS REX, сопровождавшееся эпитетами INCLITVS (прославленный) IVSTVS (справедливый), PIVS (благочестивый), VICTOR (победитель)^{573}. Слава, справедливость, благочестие, военные победы – все это было набором королевских добродетелей и как бы программой правления Леувигильда, во многом также заимствованной из имперских источников.

В 575-576 гг., уже после своих побед над византийцами, Леувигильд делает следующий шаг, подчеркивающий полный суверенитет, абсолютную независимость от империи: он вводит собственную монету, и с этого времени хождение в Испании иностранных денег прекращается^{574}. Хотя монетный стандарт остается позднеримским, т. е. практически византийским, изображения на монетах уже другие. На аверсе вместо изображения императора появляется бюст самого Леувигильда, хотя реверс еще сохраняет византийский вид: крест на помосте. И, наконец, после победы над мятежным сыном, за спиной которого, справедливо или нет, король мог видеть руку императора, Леувигильд стал выпускать монеты с собственным изображением на обеих сторонах. На ряде монет помещаются надписи, свидетельствующие о тех или иных событиях. Так, взятие Кордубы было отмечено чеканкой монеты с легендой CORDVBA BIS ОРТINUIT (Кордубой дважды овладел)^{575}. Присоединение Галлеции с ее золотыми рудниками позволило вестготскому королю получить более прочную материальную базу для своего монетного дела^{576}. Здесь располагалась приблизительно половина рудников, разрабатывавшихся вестготами^{577}. Правда, единого монетного двора у вестготов так и не было создано, но все монеты, чеканенные в разных местах^{578}(а монетный двор отмечался на монете), в принципе следовали одному образцу. Установил Леугивильд и единый вес монет. Ранее в Вестготском королевстве ходили триенсы как византийского типа весом в 1,52 г, так и более легкие свевского типа. Отныне же все монеты стали выпускаться весом в 1,5 г.^{579} Приближая вес своей монеты к византийскому стандарту, Леувигильд подчеркивал, что она не менее полноценная и полновесная, чем имперская

В Вестготском королевстве чеканились в основном триенсы, или тремиссы, являвшиеся третью частью солида^{580}, в то время как в законах все штрафы и налоги определялись в целых солидах, которые реально в королевстве не ходили и являлись лишь счетной единицей, что могло быть вызвано недостатком металла^{581}. Вестготские монеты имели сравнительно небольшое экономическое значение. Они были только золотые и уже поэтому не приспособленные для повседневной внутренней торговли[93]93
  Правда, в некоторых экономических центрах, как Гиспалис и Кордуба, ходили, хотя и в небольшом количестве, мелкие бронзовые монеты (Marot T. Op. cit. P. 144), но круг их хождения был очень ограничен.


[Закрыть]. В большей степени они использовались в торговле внешней, а также для уплаты налогов и штрафов и для платы воинам^{582}. А главное – монеты были символом власти и богатства, и наглядным средством пропаганды. Выпуская монеты, полностью отличные от имперских, Леувигильд подчеркивал свое положение монарха, равноправного с императором.

Экономического значения не имели и два города, основанные Леувигильдом. В 578 г. после успешной войны со свевами он основал город, названный в честь сына Рекополем (Bid a. 585). Это событие было столь важным для вестготского короля, что оно было отмечено выпуском специальной монеты^{583}. Через три года после победы над васконами в подчиненной области был основан Викториак (Bid. a. 581). Это были первые города, созданные варварами на территории бывшей Западной Римской империи. Они, несомненно, имели определенное стратегическое значение. Наряду с захваченным кантабрским укреплением Амайя эти города становились опорными пунктами для борьбы с северными горцами и свевами, а после победы могли гарантировать сохранение власти вестготского короля на этих территориях^{584}. Столь же несомненным является и политическое значение новых городов. Борясь не только с внешними врагами, но и с собственной знатью, Леувигильд создавал эти города как знаки ясного и недвусмысленного превосходства короля над всеми своими подданными. Недаром первому городу он дал имя своего сына, а второй напоминал о победе королевской армии. Военная победа и династическая преемственность высшей власти в основании этих городов демонстрировались не в меньшей мере, чем пышный королевский наряд и корона ее превосходство над всеми подданными.

Рекополь, основанный на месте небольшого поселения, существующего с IV в., создавался как один из самых больших городов Испании того времени; он занимал площадь в 30 га, в то время как, например, столица Толедо имела всего 5 га^{585}. Хорошо укрепленный город располагался на холме, и в самой высокой части этого холма, доминируя над окружающим пространством, находился дворцовый комплекс с базиликой в византийском стиле^{586}. Последнее обстоятельство очень важно. Город создавался по византийскому образцу и в то же время как сознательное противопоставление империи. И как на византийском Востоке, в имени города присутствовало слово «полис»: Константинополю противопоставлялся Рекополь, Городу Константина – Город Реккареда. Может быть, этот город должен был стать резиденцией Реккареда^{587}. При основании более позднего города Леувигильд берет за основу уже латинское слово Victoria. Этот город был уже гораздо меньше и его цель была, вероятно, лишь чисто военная^{588}. Но в обоих случаях, основывая города, Леувигильд становился как бы наследником римских императоров, продолжая их политику урбанизации подчиненных территорий.

Леувигильд стремился укрепить государство и свою власть в нем новым законодательством. С этой целью в 578—580 гг. был произведен пересмотр кодекса Эйриха и создан новый кодекс, известный в истории права как пересмотренный (codex revisus)^{589}. И в данном случае Леувигильд мог вдохновляться примером Юстиниана, при котором был создан новый и всеобъемлющий кодекс римского права. Но главным было все же другое: необходимо было создать новый свод законов, отражающий уже новое время и новый уровень правового мышления. Исидор Севильский (Hist. 51) пишет, что Леувигильд многое исправил в законах, беспорядочно установленных Эйрихом, многое прибавил и лишнее устранил. Как и кодекс Эйриха, этот кодекс касался только вестготов[94]94
  Римское население по-прежнему руководствовалось «Бревиарием Алариха»: King R D. King Chindasvind… P. 136-137.


[Закрыть], но его статьи были пересмотрены в направлении дальнейшей романизации германского права. Например, был введен совершенно новый раздел, касающийся различных степеней родства (Leg. Vis. IV, 1, 1—7), устанавливавший семь таких степеней: первыми признаются отец и мать, сын и дочь, шестыми – отдаленные предки и потомки, и не только самого человека, но и его брата и сестры, а последняя седьмая степень (еще более отдаленное родство) уже не является предметом законодательства. Одна из статей нового кодекса (IV, 2, 14), касающийся отношений внутри семьи в случае вдовства матери, почти дословно повторяет соответствующую статью кодекса Эйриха, но с одним очень важным изменением: если ранее в случае споров стороны могли обращаться к милленарию, графу общины или судье, то теперь упоминание милленария исчезает. Милленарий (тиуфад), командир тысячи воинов, приобретал после оседания вестготов в Аквитании и судебные функции, теперь же он их теряет, и это отражено в новых законах. Уже Тевдис в своем законе использовал термин populi nostri (наши народы) вместо старого gens (племя). В кодексе Леувигильда этот термин становится постоянным, хотя само понятие gens, обозначающее прежде всего самих вестготов, сохраняется, в основном тогда, когда они как целое противопоставляются римлянам. Но само это противопоставление уже теряет свою остроту.

В кодексе официально признается брак между готами и римлянами (Leg. Vis. III, 1, 1). Запрещение таких браков и ранее не очень-то соблюдалось, а теперь оно отменяется и законодательно, и это стало очень важным шагом по пути слияния народов. В новых законах были ликвидированы многие привилегии готов, и обе группы населения (германская и римская) оказались в равном или почти равном положении перед законами, хотя сами законы еще содержались в различных кодексах. И тех, и других Леувигильд рассматривал в первую очередь как своих подданных, хотя некоторая разница в положении внутри королевства еще сохранялась да и за все время существования Вестготского королевства полностью преодолена не будет. И по законам Леувигильда готы оставались властвующим народом, но правовая разница между ними и подчиненными испано-римлянами резко уменьшалась.

Леувигильд прекрасно понимал, что слиянию римского и вестготского населения в единую массу подданных короля в огромной степени препятствует религиозная рознь. Единому государству должна была соответствовать и единая государственная религия. Для этого было необходимо отказаться от устоявшегося представления, что католицизм – римская вера, а арианство – готская. Правда, к этому времени такое представление уже начало размываться, и какое-то число готов уже переходило в католицизм^{590}, а гот Масона во времена Леувигильда был даже католическим епископом Эмериты^{591}. Но в целом мысль о связи этноса и религии еще сохранялась. Леувигильд и в этом плане порвал со старыми традициями. Разрыв этот, однако, был все же неполным. Леувигильд был еще связан своим арианским воспитанием. Но еще важнее были, пожалуй, политические обстоятельства. Под флагом католицизма поднял свой мятеж Герменегильд, получив поддержку католического населения Южной Испании. Если не военную, то моральную и политическую, поддержку мятежному принцу оказали византийские власти в Испании. Католиками к тому времени были свевы, с которыми вестготы вели борьбу и подчинение которых поставил своей целью Леувигильд. Одним словом, католицизм стал духовным знаменем всех антилеувигильдовских сил. К тому же, противопоставляя себя византийскому императору (что хорошо видно из монет), Леувигильд хотел подчеркнуть это противостояние и в религиозной сфере. И наконец, что тоже было очень важно, со времени крушения римской власти епископ оказывался фактическим главой местного римского общества, и его богатства и влияние становились противовесом центральной власти^{592}. Стремясь к наибольшей централизации, Леувигильд считал необходимым сломить и эту местную власть. В этой ситуации Леувигильд сделал ставку на привычное арианство. Именно христианство в его арианском варианте должно было, по мысли Леувигильда, стать государственной религией его королевства.

Толчком к проведению такой политики стал, несомненно, мятеж Герменегильда, показавший всю опасность использования религиозного фактора в политических целях. Еще при проезде через Септиманию Ингунда получила настойчивый совет епископа Агда Фронимия никаким образом не принимать арианство (Greg. Tur. IX, 24), что, несомненно, в большой степени способствовало раздорам в королевском семействе и в какой-то степени делало Ингунду центром притяжения католиков. И Леувигильд принял меры. Как говорилось выше, выступлению мятежного сына под знаменем католицизма король решил противопоставить тоже религиозное знамя – традиционное готское арианство. Это должно было сплотить вокруг короля его соплеменников. Но рассчитывал он и на присоединение к арианству местного населения. С одной стороны, Леувигильд решил сделать все возможное для облегчения перехода католиков в арианство. С этой целью он собрал в 580 г. в Толедо собор арианских епископов, на котором присутствовали и светские вельможи, и этот собор принял компромиссный вариант перехода. От католиков не требовалось новое крещение, как это было обычно при переходе в новую христианскую конфессию, и было достаточно наложения руки и произнесения обращающимся формулы: «Слава отцу через сына в святом духе» (Bid. a. 580). В принципе эта формула была раннехристианской и могла удовлетворить и сторонников никейско-константинопольского вероисповедания, но в VI в. она уже была решительно отвергнута католиками. Однако король и арианские епископы надеялись убедить католиков принять ее. Было сделан еще одно важное отступление от первоначального арианства: ариане, в том числе сам король, стали утверждать, что Иисус Христос равен Отцу, хотя в то же время, ссылаясь на Священное Писание, отрицали божественность третьего лица Троицы – Святого Духа. Желая подчеркнуть отсутствие непреодолимых преград между двумя ветвями христианства, Леувигильд даже молился в католических церквах и у могил мучеников (Greg. Tur. VI, 18).

С другой стороны, король, поощряя переход в арианство, стал преследовать тех, кто этому переходу решительно противился. И в первую очередь он обрушился на вестготов, ставших католиками, видя в них изменников не только отцовской вере, но и своему народу. А затем началось преследование католической церкви вообще. Были изгнаны некоторые епископы, закрыты некоторые церкви и монастыри, католическая церковь лишилась некоторых своих привилегий (Isid. Hist. 50)[95]95
  Существует мнение, что ни о каком антикатолическом гонении не может быть речи, а установившееся мнение о его существовании ошибочно, ибо реальных фактов мало, а те, какие есть, свидетельствуют о чисто политических резонах преследования немногих конкретных лиц (Barbero A. El pensamieto politico visigodo… P. 252-253). Политические мотивы преследования тех или иных католиков несомненны, но это не может служить основанием для отрицания общих антикатолических мер Леувигильда. Нет достаточных причин опровергать сообщение Исидора. Да и сам характер Леувигильда, как он проявляется в самых различных сферах деятельности, говорит, что он едва ли останавливался на полпути. Религиозное же объединение, особенно в условиях или еще продолжавшегося, или совсем недавнего мятежа Герме не гильда, было слишком важным, чтобы пустить этот процесс на самотек.


[Закрыть], многие католики, как клирики, так и светские люди, были изгнаны, арестованы, избиты, а их имущество конфисковано (Greg. Tur. V, 38). Последняя мера явно имела не только (может быть, и не столько) карательное значение, но и экономическое, явившись еще одним средством пополнения королевской казны. В частности, в Эмерите, игравшей очень важную роль как в экономическом, так еще больше в стратегическом отношении^{593}, Леувигильд заменил католического епископа Масону арианином Сунной (Vit. Patr. Emer. XI, 27)^{594}.

Религиозная политика Леувигильда дала некоторые плоды. Так, в арианство перешел цезарагустанский епископ Винцентий (Isid. Hist. 50). Он, вероятно, занимал самый высокий пост среди тех, кто перешел в арианство; недаром епископ Малаки Север счел необходимым написать специальную книжку с обличением ренегата^{595}. Правда, Малака тогда находилась под византийской властью, так что ее епископ вполне мог обличать Винцентия, не боясь преследований Леувигильда. Были и другие случи перехода как среди клириков, так и среди мирян. Григорий Турский (VI, 18) со слов франкского посла, вернувшегося из Испании, говорит, что там осталось немного истинных христиан, т. е. католиков. В недавно завоеванной Галлеции Леувигильд уничтожал католические общины и вновь насаждал арианство. Но все же массового обращения католиков в арианство не произошло. Слова Григория Турского – явное преувеличение. Католическая церковь в Испании обладала в то время уже высочайшим авторитетом, экономической мощью и, соответственно, политической силой. И Леувигильд споткнулся об эту силу. В целом его религиозная политика потерпела крах: сделать арианство единой религией всего королевства ему не удалось. Возможно, что он и сам незадолго до смерти убедился в этом. Неслучайно возникла молва, будто перед самой смертью Леувигильд раскаялся в своих еретических заблуждениях и принял католицизм (Greg. Tur. VIII, 46). Испанские авторы, однако, об этом молчат.

РЕККАРЕД И ПРИНЯТИЕ КАТОЛИЦИЗМА

Леувигильд умер во второй половине апреля или в начале мая 586 г., и его сын Реккаред спокойно стал королем (Bid. a. 586). По существу это был первый случай спокойного наследования королевской власти у вестготов после воцарения Алариха II сто лет назад и, кончено же, явилось наглядным результатом политики Леувигильда. При восшествии на трон Реккаред был торжественно коронован, и он был, по-видимому, первым вестготским королем, принятие которым власти сопровождалось этой торжественной церемонией. Вскоре после этого Реккаред приказал убить Сисиберта, убийцу Герменегильда (Bid. а. 587)[96]96
  Иоанн Бикларский не упоминает приказ Реккареда, но сейчас принято, что убийство Сисиберта произошло все же по приказанию короля: Garcia Moreno L. A. Prosopografia… P. 74.


[Закрыть], давая понять всем, что нельзя безнаказанно убивать особ королевской крови, даже если они поднимали мятеж. В целом Реккаред продолжал политику отца. И только в религиозной области он пошел по иному пути.

Реккаред сделал вывод из провала отца и понял, что навязать религию меньшинства подавляющему большинству населения страны невозможно. И он решил сделать единой государственной религией католицизм. На это его могли толкать и внешнеполитические резоны. Вестготское королевство оказалось в кольце католическо-православных государств, и необходимо было прервать эту своеобразную блокаду^{596}. В прошлом франкские короли использовали религиозный фактор в своей борьбе с вестготами, да и византийцы не отказывались от этого же. Принятие католицизма выбивало из рук противников довольно важный козырь. Недаром сразу после своего обращения в католицизм Реккаред направил послов к Хильдеберту и Гунтрамну для заключения союза на том основании, что они все теперь придерживаются одной веры (Greg. Tur. IX, 16).

^{Церковь вестготской эпохи} 

В 587 г. на десятом месяце своего правления Реккаред крестился как католик и начал пропагандистскую кампанию по обращению в католичество вестготов (Bid. a.587; Isid. Hist. 52; Greg. Tur. IX, 15). Этот акт был совершен ровно через два года после убийства Герменегильда^{597}. День был выбран, конечно, не случайно. Это должно было, с одной стороны, подчеркнуть присоединение нового короля к тому вероисповеданию, за которое погиб его брат, а с другой – как и убийство Сигиберта, означать конец каких-либо раздоров в королевском доме. И уже в апреле того же года в Толедо была торжественно освящена именно как католическая церковь св. Марии, что подчеркивало публичный характер крещения короля^{598}. Через два года в Толедо был созван собор, который должен был официализировать обращение готов в католицизм. Это был первый всеобщий собор испанской (и септиманской) католической церкви. Руководил работами собора гиспалийский епископ Леандр, который в свое время не только активно поддерживал Герменегильда, но и был, пожалуй, духовным лидером его мятежа, а затем послом мятежного принца в Константинополе. Подавление выступления Герменегильда не дало ему возможности вернуться в Испанию, и он на несколько лет остался в имперской столице и вернулся, скорее всего, только лишь после смерти Леувигильда^{599}, став ведущей фигурой испанской религиозной жизни. Наряду с Леандром работами собора руководил аббат Сервитанского монастыря Евтропий, но его авторитет значительно уступал авторитету Леандра. Среди участников собора было восемь арианских епископов, которые теперь раскаялись и превратились в католиков.

На соборе присутствовали сам Реккаред, королева и высшие чины двора. Собор открылся выступлением короля, который заявил о своем обращении в католицизм, причем не только своем собственном, но и всех народов, находившихся под его властью; правда, имел он в виду только германцев – готов и свевов, подразумевая, видимо, что римляне и так уже были католиками. Он торжественно обещал не только заниматься светскими делами, но и защищать истинную веру и призвал к единству всех жителей Испании, Галлии, т. е. той ее части, которая подчинялась вестготским королям, и Галлеции (бывшего Свевского королевства) вокруг католической церкви. В ответ участники собора восславили подлинного католического и правоверного короля Реккареда как любимцем Бога и пастыря единого стада. Собор предал анафеме тех, кто в свое время восславил Отца через Сына в Святом Духе, т. е. по формуле, принятой арианским собором за девять лет до этого и принял специальное постановление о методе обращения ариан в католицизм. Сам король своей подписью подтвердил отказ от арианства. Католицизм становится с этого времени государственной религией Испании.

Этот государственный характер отразился в некоторых постановлениях собора. Например, епископы и судьи, т. е. и духовные, и светские власти, должны отныне вместе гарантировать и контролировать правильное исповедание всеми людьми. Этим был открыт путь не только к совместной деятельности светской и духовной власти. В своих постановлениях участники собора ссылались на предшествующие Вселенские соборы, опустив, однако, упоминание II Константинопольского (V Вселенского) собора. С догматической точки зрения, такое неупоминание ничем не обосновано. Но этот собор был созван Юстинианом и имел своей основной целью, ликвидировав церковные раздоры, укрепить власть императора^{600}. Запад далеко не сразу признал постановления этого собора, а испанские (и септиманские) епископы вообще решили лучше обойти его молчание. Политическая подоплека чувствуется в этом довольно ясно.

Собор принял «исповедание веры», в целом соответствующее существующему в тогдашней церкви, но с одним очень важным исключением. Впервые именно на этом Толедском соборе была принята формула о происхождении Святого Духа от Отца и от Сына. Через какое-то время эта формула была признана западной церковью, но решительно отвергнута восточной. Спор о filioque (от Сына) все больше будет разделять эти две церкви и станет, по крайней мере формально, причиной Великого раскола, разделившего католицизм и православие^{601}.

^{Саркофаг из Алькаубете} 

Признав католицизм единственной легальной верой на территории всего Вестготского королевства, собор дополнил политическое объединение Испании религиозным. В определенной степени это было продолжением религиозно-политических стремлений Леувигильда, направленных на отрыв конфессии от этноса. Сделав ставку на арианство, исповедуемое сравнительно незначительным числом населения, Леувигильд потерпел поражение. Сделав официальной религией исповедание подавляющего большинства, Реккаред достиг этой цели. Конфессия была окончательно оторвана от этноса, и понятие «готской веры» и «римской веры» исчезло. Были заложены основы тесного союза королевской власти и католической церкви Испании. Недаром на самом Толедском соборе Реккареда сравнивали с Константином и Маркианом, императорами, которые в свое время сами участвовали в соборах и из которых один стоял у истоков союза Церкви и империи, а другой в огромной степени способствовал укреплению этого союза.

Вслед за общегосударственным собором был созван ряд местных, на которых решались конкретные вопросы, связанные с обращением в католицизм бывших ариан^{602}. Так, II Цезаравгустанский, состоявшийся в 592 г., принял решение о новом посвящении бывших арианских священников и о новом освящении бывших арианских церквей. Нарбоннский собор 589 г. среди других решений принял несколько странное постановление, что не может быть посвящен в епископы тот, кто не умеет читать. Говорит ли это о неграмотности даже части высшего клира или оно направлено против бывших ариан, не умевших читать по латыни? Ответить однозначно трудно, хотя более вероятным кажется все же второе. Эти соборы должны были закрепить победу католицизма.

Реккареду, однако, пришлось столкнуться с упорной арианской оппозицией. Многие вестготы привыкли считать арианство национальной верой и не хотели ее менять. В сопротивлении наступающему католичеству были кровно заинтересованы арианские епископы. Часть вестготской знати испугалась, что превращение в государственную религию веры испано-римлян приведет к потере готами своего положения. И еще до созыва собора происходили выступления готов ариан против политики короля.

В 587 г. вспыхнуло восстание в Септимании, возглавляемое арианским епископом Аталоком и графами Гранистой и Вилдигерном. Они обратились за помощью к франкам. Те решили этим воспользоваться. Реккаред попытался нейтрализовать франкскую опасность. Ссылаясь на свое недавнее обращение в католицизм, он предлагал заключить союз и даже просил руки сестры короля Австразии Хильдеперта Хлодозинды. Но если Хильдеберт и его мать Брунегильда склонялись к заключению такого союза, то бургундский король Гунтрамн решительно отказался и предпочел оказать помощь мятежникам. И если раньше, выступая против Леувигильда, он, как когда-то Хлодвиг, ссылался на необходимость очистить Галлию от еретиков, то теперь поводом для отказа от союза с Реккаредом стала смерть на чужбине его племянницы Ингунды. Это лишний раз показывает, что религиозное знамя лишь прикрывало политические расчеты. В результате франки вторглись в Септиманию. Реккаред направил туда армию, которая разгромила франков и подавила восстание (Vit. Patr. Emer. XIX, 44; Greg. Tur. IX, 1; 15; 16; 20). Вслед за тем началось восстание в Лузитании, во главе которого стояли епископ Сунна и графы Сегга и Виттерих. Направленное против них войско возглавил знатный испано-римлянин Клавдий. И это восстание было подавлено, а его инициаторы изгнаны (Bid. а. 588)[97]97
  Может быть, речь идет об одном и том же восстании, которое охватило и Септиманию, и Лузитанию (Garcia Moreno L. A. Prosopografia… P. 73). В таком случае опасность для Реккареда была еще более грозной и значение победы Клавдия еще большим.


[Закрыть]. Арианская оппозиция существовала и при королевском дворе. Здесь арианскую «партию» возглавила мачеха Реккареда, вдова Атанагильда и Леувигильда Госвинта. Сначала Реккаред, стремясь нейтрализовать влияние Госвинты, приблизил ее к себе, и именно по ее совету попытался заключить союз с франками (Greg. Tur. IX, 1). Но эта попытка провалилась, а обращение короля в католицизм практически лишало вдовствующую королеву влияния, какое она, вероятно, имела сразу же после смерти Леувигильда^{603}, и Госвинта стала центром антикатолической группировки в самой столице. Ее ближайшим соратником стал арианский епископ Толедо Ульдида[98]98
  О том, что Ульдида был епископом Толедо, нет сведений, но его связь с королевой позволяет с большой долей вероятности это предполагать: Garcia Mopreno L. A. Prosopografia… P. 225.


[Закрыть]. Они составили заговор против короля и его религиозной политики. Заговор был раскрыт. Ульдида был осужден на изгнание, а престарелая королева покончила самоубийством. Разгром арианских восстаний и заговоров укрепил положение короля.

Разгромив своих противников, Реккаред стремился отблагодарить своих сторонников. Многим было возвращено имущество, ранее конфискованное Леувигильдом (Bid. a. 587). Реккаред приблизил к себе некоторых представителей испано-римской знати, как, например, уже упомянутого Клавдия. Король щедро раздавал земли и другие богатства и готским, и испано-римским аристократам. Он издал закон, согласно которому устанавливались единые нормы судопроизводства для обеих групп населения (Leg. Vis. III, 5, 2). Практически с этого времени и вестготов, и испано (и галло)-римлян судили одни и те же суды, хотя и руководствовались при этом различными кодексами законов. Следуя примеру Тевдиса, Реккаред принял имя Флавия, которое с тех пор постоянно носили вестготские короли. Такая политика, направленная на максимальное сближение с испано-римской аристократией, вызывала сопротивление вестготской знати, хотя, по-видимому, это сопротивление уже не было окрашено в религиозные тона. Выражением его стал заговор герцога Аргимунда. Опасность этого заговора была в том, что Аргимунд являлся не только герцогом, т. е. военным вождем, но и кубикулярием, одним из самых приближенных придворных короля, имевший доступ непосредственно к нему^{604}. Заговор был раскрыт, и заговорщики наказаны (Bid. a. 590). Но само появление такого заговора свидетельствует об острых противоречиях на самом верху вестготско-испанского общества.