Текст книги "Хроники Потусторонья: Проект (СИ)"

Автор книги: Юлиан Хомутинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Моим, Сонни. Он был моим Спектралом.

– Твоим?.. Значит, ты вроде как мой дядя? – улыбнулся мальчик. Отражение фыркнуло:

– Да-да, очень смешно. Очень смешно… Твой отец был первым Воином Тени, первым Грандмастером Пантеона Теней. Моим «братом», против которого я воевал в Первой Войне, которого я победил, вынудив капитулировать. После этого он отправился в изгнание и, оказавшись в Миролюдье, встретил девушку… В результате чего родился ты. Вот и всё. Всё! Я наконец-то сказал тебе это. Фух, как гора с плеч, честное слово. Но я не мог сказать тебе об этом раньше! Ведь Второй набирал команду, и только Радуга знает, чем могло бы обернуться для всех нас этакое «откровение»!

– А почему… – слова давались ему с большим трудом, – почему ты воевал со своим братом?.. И почему он стал Воином Тени?

Первый отвернулся:

– Потому что… Радуга, как же я… ненавижу такие вопросы! Ненавижу, – так же, как ненавидел его! Твоего отца! Своего, как ты говоришь, «брата»… Ненавидел! Пойми: я – Первый, ровесник Мироздания. Я родился прежде всех остальных Духов. Я придумал систему, Закон, Кодекс! А знаешь, зачем?! Не от нечего делать, между прочим! Но Духи, они же вообще не знали, как им жить! Нас никто не ждал… Знаешь, люди рождаются в свой Мир и сразу же получают свод правил, по которым им следует жить. Ну, почти сразу. Каждое следующее поколение получает эти правила от предыдущего. Им ни о чём не надо думать, понимаешь ты или нет?! Ни о чём! Живи себе, радуйся жизни! А мы? У нас не было предтеч. Не было тех или хотя бы того, кто сказал бы нам: вот вам закон, живите! Понимаешь? У нас не было бога, который дал бы нам заповеди на скрижалях. Не было откровений для нас, не было ничего! Только Исток, который рождал нас и тут же норовил пожрать, и Потусторонье, чужой Мир, о котором мы и сейчас мало что знаем… Вот, скажем, люди часто задаются вопросом: «Зачем я живу на свете?» или «Для чего я пришёл в этот мир?» Знакомо, да? Так вот, Сонни: Духи тоже задавали такие вопросы – но на них некому было ответить! И тогда я – Первый, Старейший – решил, что сам должен стать для них кем-то вроде пастыря. Я, по праву и обязанностям Первого, должен был найти ответы на все их вопросы! А если не найти, так придумать, в конце концов, – ведь Миры были ещё совсем юными! И я нашёл. И придумал. Система, Закон, Кодекс. Три кита, на которых держится мой Мир, мой Орден. Система – это номера и Касты. С её помощью я упорядочил хаос. Закон? Закон гласит: «Нет истины кроме той, что изречена Старейшим». С помощью Закона я обозначил своё место в системе и непререкаемость собственного авторитета. И Кодекс – обширный фолиант, наш вариант Библии, Торы, Корана, Вед, или любого другого священного текста, в котором было описано всё, а главное – история от Начала. Духам было необходимо знать свою историю, ведь иначе у них постоянно возникали вопросы…

– И ты солгал, да?

Золотые зрачки превратились в две узкие щёлочки.

– Я не могу солгать, ибо слово моё – Закон. Духи не могут услышать из моих уст ничего кроме истины.

– Ну да… Тогда в чём же дело?

– В твоём отце, конечно. Духи порой сомневались, но эти сомнения были слишком незначительны, чтобы обращать на них внимание. Но твой отец… Видишь ли, Сонни: он был моим ровесником… А! Совсем забыл. Несмотря на то, что времени мы никогда не считали, Духи родились не в один и тот же миг. Между моим рождением и рождением Гермеса прошла небольшая вечность. Между его рождением и рождением Третьего – ещё одна вечность… В дальнейшем эти периоды сокращались, Духи рождались быстрее, но… Долгое время я жил один в совершенно пустом Мире, когда даже в Истоке не было Миров. Тебе ведь знакомо это чувство – одиночество? А теперь представь себе, что кроме тебя во всём Мире нет вообще никого! Вообще! Точнее, почти никого. Потому что был ещё и твой отец. Правда, в ту пору он никак не проявлял себя, не разговаривал со мной. Поначалу я и не подозревал о его существовании! Но он существовал и, более того, всё видел. Всё, что было. Поэтому… То, о чём я написал в Кодексе… Он один знал наверняка, что это – неправда, точнее, не полностью правда. Даже Гермес не знал! А он знал. Он долго молчал… но однажды в нём отчего-то взыграла жажда справедливости. Он отделился от меня. Он стал говорить им, что я лгу, он нарушил Закон. Он поставил под сомнение мой авторитет, всю систему, Кодекс! Духи, правда, долгое время не могли понять, что он вообще такое. К тому же я был с ними с самого начала, а он вылез только что. Многие ему не поверили… но нашлись и те, кто поверил.

– А чего они хотели?

Лицо Золотоглазого в отражении исказилось гримасой злости и презрения:

– Равенства. Точнее, беззакония. Бессистемности. Анархии!

– Так тебе и надо. Не нужно было их обманывать.

– Да что ты понимаешь, глупый мальчишка! – закричал Первый, вскочив на ноги. – На свет вчера родился, а туда же! Я с трудом терплю подобные выходки от Второго, но от тебя!..

И тут он вдруг поник, и снова уселся на стул, опустив голову:

– Радуга с тобой. Чего я ждал… Это естественно. Ты же его сын.

– Выходит, Пантеон Теней воевал за свободу? – спросил Сонни. Отражение ухмыльнулось:

– Можно и так сказать. А вообще, если у нас сегодня день признаний, то раскрою ещё одну карту: Войну начал я.

– А зачем?

– Я хотел наказать их. Наказать его. Твоего отца. И те, кто принял меня и мой Закон, с радостью поддержали мою инициативу. Чтобы ты знал, карательные войны укрепляют авторитет правителя, – если правитель побеждает, конечно. Так вот… Гермес тоже поддержал меня, что было естественно для него, как для моего первого Паладина. Правда, когда он узнал, что такое Война, он здорово на меня разозлился. И как только в Тень не ушёл, даже удивительно. Впрочем, его чувство долга всегда было в нём сильнее пацифизма. Да и с пацифистами у меня разговор всегда был короткий. Именно поэтому теперь они известны, как Изгои – бесправные, смертные ничтожества, живущие в Резервации, – пусть даже среди них есть и хорошие учёные…

– А отец?

– А что «отец»? Проиграв Войну, он добровольно ушёл в изгнание. Видишь ли, мы слишком мало знаем о Спектралах. К примеру, я не уверен, что Спектрал может пасть. Но, очевидно, Спектралам доступно то, на что не способны Духи. Я говорю о воспроизведении. О деторождении, если так проще. Самый яркий пример – Второй, со своими умершими женой и сыном. А ведь я его предупреждал! Это была его плата за нарушение закона, – не моего, правда, а закона Миров. Однако твой отец тоже сполна расплатился за твою жизнь. И он, и твоя мать, они оба прекратили своё существование в день, когда ты родился. Это была их плата. Твоя мать успела отнести тебя в больницу, – поэтому, мальчик, тебя воспитала твоя бабушка, которая, конечно, никакая тебе не бабушка. Во всех Мирах у тебя только один «родственник» – я. Вне зависимости от того, как ты ко мне относишься. Ну так что? Что ты чувствуешь теперь? Что ты чувствуешь по отношению ко мне? Расскажи мне. Ты… ненавидишь меня?

Сонни молчал. Золотоглазый хмыкнул:

– Ну же, малыш. Или ты обиделся? А может, ты в шоке? Я понимаю. Узнать столько… неприятного в столь краткие сроки, к тому же неизвестно где. Но посмотри на это с другой стороны: ты хотел разгадать свою тайну? Так вот тебе разгадка! Ну так что? Какие ощущения?

Но Сонни не слушал, Сонни думал. Если, думал он, если Пустота не белая, а чёрная, значит, я – наоборот, не чёрный, а белый! Значит, я не состою из ненависти! Значит, была ещё какая-то причина всем этим обмороками одноклассников и всему остальному… Значит, я не такой же, как Искажённый! А если я наполовину Спектрал, если я не могу пасть, – я ведь способен на многое, да?!

И тут он услышал хлопки: Первый медленно хлопал в ладоши и улыбался.

– Ты молодец, малыш, – сказал он, и Сонни услышал в его голосе облегчение: – Ты себе не представляешь, насколько я боялся узнать, что ты и правда меня ненавидишь. Ведь тогда… Радуга знает, в какие степи тебя могло бы унести! Искажённый, Тень, что угодно! Ты мог стать угрозой Мирам, но теперь я вижу: не станешь. Ты избрал для себя другой путь. Я специально провоцировал тебя, я должен был испытать тебя.

– Значит то, что ты рассказал – неправда? Ты всё придумал?

Золотоглазый звонко рассмеялся:

– Ну уж нет! Всё, что я рассказал – правда. На этот раз – правда. Причина проста: мне осталось немного. Моя Эпоха подходит к концу. Я не знаю, что будет дальше, точнее, знаю, но не всё. Так или иначе, мне необходимо было узнать, какой путь ты выберешь. Я хотел удостовериться, убедиться в том, что ты… что ты такой же, как твой отец, малыш.

Его голос дрогнул, и Сонни увидел, как по щеке Первого быстро сбежала слеза.

– Он был куда лучше, чем я, – продолжил Старейший Дух. – Я был… Я был неплохим администратором, ха-ха! Да. Но с человеческой точки зрения именно я был злодеем, я – Великий Магистр Ордена Радуги, а не он – Грандмастер Пантеона Теней. Впрочем, я не жалею ни о чём. Всё, что я сделал, было не зря. Ничего никогда не бывает зря, – запомни это, Сонни. У всего есть своё предназначение. Не бывает плохого или хорошего. Всё к лучшему, – даже если кажется, что это не так. И теперь, что бы ни случилось дальше, я спокоен за будущее Миров Истока. И всё из-за тебя, малыш. Времени у нас действительно осталось очень мало, так что… выходи. Этой иллюзии тебя не сдержать. Помнишь, как Гермес учил тебя смотреть на Пояс Пустоты? Здесь то же самое. Ты уже у Истока, осталось только закрыть глаза. А когда ты откроешь их снова, ты увидишь… всё увидишь. И знаешь… Как бы там ни сложилось, я горд, что у меня есть такой племянник, как ты. Вот так.

Сонни улыбался. Ему хотелось рассказать Первому о многом – но мгновение спустя он понял, что Первый уже ушёл, а отражение вновь стало всего лишь отражением.

Ничего, подумал Сонни, он расскажет Первому обо всём этом позже, когда они победят Искажённого, – а они обязательно победят его. В этом почему-то не осталось сомнений.

И, тихо рассмеявшись, он закрыл глаза, а когда открыл, его взору предстала совсем другая картина…

…

– Некоторым из нас легко понять, что чувствует человек или Дух: ведь их эмоции окрашены в разные цвета, – Рихард поправил очки, а я подумал: зачем они ему? Он ведь Дух, а у Духов не бывает проблем со зрением. Это что – остаточное проявление человеческой природы? Или просто имидж, новая мода среди новоиспечённых Духов? Впрочем, разницы почти никакой. Все мы пользуемся этим в той или иной мере, просто обычно не задумываемся над фактом использования. А ведь, казалось бы, зачем нам выглядеть как люди?

Купол Шестого Тренировочного над моей головой тихо переливался всеми цветами Радуги. Я посмотрел на Сонни: Полуспектрал сидел в кубокресле, задрав голову, и смотрел туда, наверх.

– Причина такой визуализации проста: Мир людей, как и любое порождение Истока, состоит из радужного вещества, – продолжил Реконструктор. – Вы можете возразить мне на это, что базовое первовещество для людей – пустотное, а не радужное, и я с вами, конечно же, соглашусь. Однако! Каждый человек от рождения заключён в своего рода «кокон» из радужного вещества, и именно оно составляет его характер, эмоции, чувства…

– А как же Любовь? – спросил Валя, и Рихард кивнул:

– Верно. Любовь является Третьей Субстанцией и не имеет прямого отношения к Радуге. Однако стоит помнить две вещи. Первая: Субстанции Триедины, они постоянно перемешиваются, одна не существует без двух других. Думаю, в этом правиле есть и исключения, но их мы пока опустим. И второе: Любовь, как чувство, является необычайно сложным, комплексным. Ввиду принципа Триединства она гармонирует с радужными чувствами, поэтому на протяжении всей своей истории люди неоднократно пытались дать определение Любви, но фактически у них ничего не вышло. Все их формулировки сводились к определению Любви через другие чувства, а также через противопоставление её другим чувствам и другим формам, которые, безусловно, были несовершенны или недостаточно масштабны. Истина в том, что Любовь определяется только через саму себя, поскольку является Субстанцией, принадлежащей другому Миру – Межмирью. Из немногочисленных исследований становится ясно, что мечта, к примеру, может быть формовыражением Любви, хотя это учёным Ордена и Колыбели ещё предстоит доказать. Однако в настоящий момент для нас важнее радужные формовыражения, ведь именно они являются ключевыми Изначальными Структурами…

– Как – Изначальными Структурами?! – воскликнул Сонни. – Так эти цвета и есть Изначальные Структуры?!

Збровски улыбнулся:

– Именно так. Конечно, у Пустоты есть свои формовыражения, однако их крайне мало и они весьма скудны в визуальном плане. А эмоции – это Радуга.

– Выходит, я вижу Изначальные Структуры с детства?.. – растерянно спросил Сонни. Мы с Эбби переглянулись, Рихард поглядел на Эбби вопросительно. Заместитель Первого вздохнул:

– И что бы вы без меня делали, а? Да, Сонни, у тебя есть такая способность. В этом нет ничего удивительного. Посмотри на Валю и Диму: они – Мастера Иллюзий, это их способность. Способность Рихарда – Реконструкция, он тоже видит Изначальные Структуры и может с ними работать. Однако у него эта способность предположительно является приобретённой, тогда как ты родился как минимум Созерцателем. Ты же понимаешь, мало видеть Изначальные Структуры, нужно уметь с ними работать. А вот сумеешь ли ты стать Реконструктором – это уже другой вопрос. Но я, безусловно, надеюсь на положительный ответ. Ещё вопросы?

Сонни промолчал: похоже, он осмысливал услышанное. Зато руку поднял задумчивый Деметр:

– А как же Искажённый?

– А что – Искажённый? – полюбопытствовал Эбби.

– Я хочу сказать, им ведь движет Ненависть, так? Но что такое Ненависть? Она – радужное формовыражение? Или же она Субстанция-антагонист Любви? И как это можно объяснить с точки зрения Теории Триединства Субстанций?

Эбби вздохнул:

– Это очень правильный, и очень трудный вопрос, Дима. Пока что всё, чем мы располагаем на этот счёт – лишь догадки. Первый обозначил Ненависть как игрек-вещество, противопоставив его икс-веществу Любви… Однако его природа нам не известна. Мо, например, высказал предположение, что Ненависть – базовое первовещество в том Мире, откуда прибыл Искажённый, но Первый с этим не согласен. Во всяком случае, не полностью. Есть вероятность, что игрек-вещество – это пустотное вещество, очищенное от радужного и от икс-вещества. Есть вероятность, что игрек-вещество – это анти-икс-вещество, антагонист икс-вещества, как ты и сказал. Что они соотносятся, как материя и антиматерия. С другой стороны, есть версия о том, что Ненависть – это то же, что и Любовь, но в другой фазе, инвертированная Любовь, что они подобны пустотному веществу и его активированной форме – Чистой Энергии. Возможно, в Мирах эти Субстанции сосуществуют в своём Балансе, я бы сказал, Балансе Второго Рода. Более того, я склонен думать, что игрек-вещество столь же комплексное, сколь и икс-вещество, и включает в себя все известные негативные эмоции, которые, по некоторым данным, тоже могут подпитывать Искажённого. Но, повторюсь, однозначного ответа на этот вопрос мы пока дать не можем.

– Понятно. Спасибо, – кивнул Димка и вновь углубился в мысли. Вот ведь интроверт, а?

– Не за что. Рихард, продолжай.

– Да, Мастер Эбби. Итак, наша задача сейчас – научиться грамотно составлять радужные сферы, которые, как считает Великий Магистр, могут стать основным оружием против Искажённого. Самое важное в составлении такой сферы – верно подобрать цвета-эмоции, потому что Искажённого, как уже заметил Мастер Эбби, питают негативные формовыражения. Я предлагаю взять за основу…

Но он не договорил: в пространстве Шестого Тренировочного зазвучал голос Кошки-Командующей Кси-А, – голос, напоённый болью. Голос, который мигом освежил мои воспоминания о Второй Войне.

– Лорд-Командующий, мы разбиты! Первая и Вторая Дивизии уничтожены полностью, Четвёртая и Шестая – на 80%. Враг уходит в Трещину! Он движется к вам!

Ну вот и всё, мелькнула мысль. Теперь осталось совсем немного.

– Командующая! Приказываю продолжать преследование! К вам на помощь движутся вооружённые силы Преисподней Резервации!

– Слушаюсь, Милорд…

Им всё-таки удалось задержать Искажённого. Надолго ли? Кабы знать. И сердце по человеческой привычке ноет; будь они прокляты, эти фантомные боли. «Четвёртая и Шестая – на 80%». Бася, как ты там?

– А что, Вертиго так и не нашли? – спрашиваю недовольно, но в ответ слышу только тишину. Вот – Эбби, пожимает плечами:

– Да какая разница, Гермес? Насколько мне известно, Вертиго вместе с Адским Батальоном движется к Точке Инвазии. Ты ему последнее напутствие дать хотел, что ли?

– Вот ещё. Но Командующему мог бы и показаться.

– Да брось, Гермес. Он же Изгой, тем более из Падших Ангелов. Бунтующая молодёжь, что с них взять, – Эбб задумчиво оглядывает притихших «студентов», а потом кивает Рихарду: – Ну а ты чего затих, Мастер Рихард? Сам видишь, сроки поджимают. Так что давай, учи, раз взялся.

Рихард отвешивает четвертной поклон и что-то отвечает Эбби, но я уже не слышу. Я уже проваливаюсь на второй слой…

…

Глава 23.

Однако вместо привычных декораций треклятого бара я неожиданно увидел совсем другую картинку.

Это была небольшая квартира. Небогатое убранство единственной комнаты состояло из книжного шкафа, железной койки-«одиночки», старого, полуразобранного письменного стола у окна и колченогого табурета. В шкафу жили книги – но, потрёпанные и старые, они занимали лишь верхнюю полку, тогда как на остальных царил хаос картонных коробок, рулонов ватмана и разнокалиберных кистей, сваленных в неживописную кучу; здесь же расположилась целая батарея бутылок с растворителем и льняным маслом. В койке старенький пододеяльник, украшенный мелкими подслеповатыми незабудками, стыдливо прятал в своих складках многочисленные прорехи, а по перьевой подушке, казалось, проехал каток. Письменный стол щерился навеки выдвинутыми ящиками (в каждом – россыпи тюбиков с красками); разноцветными пятнами этих же красок был заляпан облезлый фанерный табурет.

Чуть не забыл: под стенкой шкафа прикорнул складной мольберт. Что ж, Дмитрий, подумал я, похоже, твоё живописное холостяцкое логовище Искажённый воссоздал весьма убедительно, – так ведь?

Вопрос в другом: с чего вдруг я сюда попал? И попал ли? Или это ещё одна обратная сторона зеркальной стены?

Дверь вела в узкий, обшарпанный коридорчик, оканчивающийся аппендиксом прихожей. Было у него, правда, и ответвление – ещё один коридорчик-тамбур с двумя белёными дверьми, ведущими, очевидно, в туалет и ванную. Пройдя мимо этих дверей, я попал в крошечную, метров на пять, кухню. Обстановка здесь была ещё более спартанской, чем в комнате. Раковина из «нержавейки», электроплитка с не менее чем сорокалетним стажем работы, облезлый кухонный стол с бесчисленными засечками от ножа и покосившимися дверцами, а напротив – квадратный обеденный стол и два «венских» стула: один засижен до деревянных проплешин, зато второй – нетронут, будто лет пятьдесят простоял в музее соцреализма.

Сняв с плиты старенький белый чайник со свистком и лишив его крышки, я поставил его под кран и повернул отчаянно люфтящую рукоятку с почти отвалившейся синей нашлёпкой. Кран пару раз натужно кашлянул, фыркнул облачком ржавых брызг, и только тогда ледяная струя загрохотала о чайниково дно, дребезжащим эхом отзываясь в раковинных стенах.

Я посмотрел направо: из оконного проёма равнодушно глазел на меня бесполый белёсый полдень. Что-то тут не так, подумал я. Вот зачем я, к примеру, решил вскипятить чайник? И где Димка?

И тут до меня дошло.

Димка поставил чайник на конфорку, накрыл крышкой, и включил электроплитку. А я смотрел на его мир его глазами, пытаясь понять, как (и для чего!) мне удалось попасть не в его иллюзию, а в его голову.

Поздравляю, Арефьев: у тебя нынче раздвоение личности!

Впрочем, сам Димка этого, похоже, не осознавал. Да что там: он обо мне и не думал наверняка! Судя по его действиям, он пока что не понял даже, что находится в иллюзии! А ещё Мастер Иллюзий, тоже мне.

Впрочем, думал я, Валя тоже не сразу догадался. А направленная, лучевая иллюзия – штука точная, концентрированная, и распознать иллюзорность окружающего тебя мира не так-то просто (ты ведь примерно так это объяснял, да, Эбб?). С другой стороны, пришла в голову неожиданная мысль, обычная человеческая жизнь (как и жизнь Духа, по большому счёту), – чем не иллюзия? Ведь мы всегда что-то видим перед собой, какой-то мир, какую-то картинку; но где доказательства, что эта картинка отличается от того, что я вижу теперь? Возможно, ответ на этот вопрос известен Реконструкторам и Созерцателям. Наверное, эти Изначальные Структуры как-то отличаются друг от друга, если речь идёт о мире иллюзорном и мире настоящем. Наверное…

Философскими вопросами задаётесь, Герман Сергеевич, притом не в самое удачное для этого время.

А Деметр тем временем оставил чайник в покое и отправился в путь по узким коридорчикам обратно в комнату. О чём думал он, я не знал. В сущности, я мог всего лишь наблюдать за тем, что он делает. Я, правда, подумал было о мыслеречи, но потом решил, что попробую, если он не выйдет из сценария самостоятельно.

Димка пододвинул табурет к шкафу и аккуратно, затаив дыхание, снял с антресолей коробку от плоского монитора. Столь же аккуратно спустившись, придерживая коробку, как драгоценный груз, он поставил её на стол и открыл.

Я невольно «вздрогнул» – что было весьма проблематично сделать, не имея тела; но рефлексы, похоже, никуда не делись.

Из коробки на меня смотрела Она.

У Неё было необычное, какое-то несовременное лицо. Такие лица встречались мне раньше, в прошлом или даже позапрошлом миролюдском веке (куда все мы, конечно, нет-нет, да заглядывали порой). Треугольное, с маленьким подбородком и небольшим ртом, оно плавно расширялось к скулам, и тонкий, с лёгкой горбинкой нос соседствовал с огромными, цвета морской волны глазами и удивлённо взлетающими бровями, а высокий, чистый лоб прятался за пушистой вуалью чёлки. Кожа Её была настолько бледной, что наводила на мысль о том, будто художник вообще не использовал краску, обозначив только тени и блики на белом холсте. Волосы заслуживали отдельного слова: золотистые, они казались чуть подсвеченными невидимым Солнцем, и лёгкая небрежность выбившихся прядок лишь подчёркивала воздушное очарование этой хрупкой молодой женщины. Шею Незнакомки, длинную и тонкую, украшала изящная изумрудная подвеска, где полированный зелёный камень контрастировал со слоновой костью ключиц и белизной плечей, на которые художник набросил лёгкую сиреневую блузку.

На мой скромный, непрофессиональный взгляд Духа, ничего не понимающего в живописи, Она была само Совершенство.

Наверное, Деметр тоже любовался Ей. А может, наоборот, – высматривал недостатки? А может, Она была слишком совершенна, чтобы быть настоящей, реальной, как Шанталь?

– Почему ты так смотришь? – вдруг спросил Димка, и я вспомнил. Как я вообще мог об этом забыть? Тогда, в нашу первую встречу, он рассказывал мне о своём сне, в котором Она разговаривала с ним, а он уничтожал Её, плеснув растворителя на холст, и в ужасе просыпался.

Иллюзия, вероятно, была отсылкой к тому самому сну. Но, зная склонность нашего Искажённого недруга к садистическим фантазиям, можно было предположить, что эту и без того не слишком приятную историю он вполне способен превратить в сущий кошмар, особенно для впечатлительного Деметра, который только выглядит таким невозмутимым и спокойным. Ведь в действительности даже Валя куда устойчивее к иллюзорным фокусам, чем этот парень; во всяком случае, Валин случай свидетельствовал именно об этом. Кроме того…

– Почему ты так смотришь?

В этом было что-то маниакальное: заброшенная квартира, запущенное царство хаоса и одиночества. Портрет завораживающе красивой женщины. И этот парень, стоящий напротив своего творения, вглядывающийся в черты своего Создания… со страхом? С недоверием?

Увы, но я не видел его лица. Более того, я не замечал никаких изменений в самом портрете. В сущности, удивляться здесь было нечему: иллюзия ведь рассчитана на Деметра, не на меня. И там, где я видел только портрет, он видел… нечто большее, быть может?

– Что ты хочешь от меня? Кто ты? Почему я впервые за всю свою жизнь не хочу стирать готовую картину…

Она молчала. Я всматривался в Её лицо, пытаясь разглядеть там то, что виделось ему, но все мои старания пропадали втуне. Хотя в какой-то момент мне показалось, что на Её губах промелькнула вдруг загадочная полуулыбка. Воображение? Или остаточное воздействие иллюзии на меня, как на невольного её участника?

Непросто быть зрителем.

Должно быть, именно об этом думают Младшие Духи, которые порой и думать-то не умеют. Эти незаметные Существа часто живут рядом с людьми, подпитываясь их эмоциями (хотя и не зависят от них). Я никогда раньше не думал о том, каково это – быть не больше, чем наблюдателем, не имея возможности повлиять на происходящее. С другой стороны, Младшие Духи, жившие при людях, могли поделиться с ними своими эмоциями, своей частичкой Радуги, – и в человеке вдруг просыпалось вдохновение, например. Или жажда странствий. Или просто желание поговорить с кем-нибудь.

Чем же я могу поделиться с Димкой, чтобы помочь ему осознать иллюзорность его положения? И могу ли?

А он между тем не терял времени зря. Взяв маленькую кисточку, он наносил небольшие, робкие мазки, где-то добавляя света, где-то подчёркивая объём, где-то оттеняя. Он добавлял золота в волосы, моря – в глаза, подрихтовывал чаячьи брови, подравнивал чёрные «стрелки», контрастом выделяя ресницы. Его руки, такие грубые и неуклюжие на вид, творили чудо: на моих глазах Совершенство становилось ещё совершеннее.

И мне казалось (или не казалось), что кончики Её губ приподымались в лёгкой улыбке, и отчего-то мнилось, что он улыбается Ей в ответ.

Он рисовал, а я ждал. Это ведь иллюзия, притом не простая: это иллюзия, наведённая Врагом. А значит, нужно быть готовым к любому повороту событий.

И тут Димка остановился. А я понял: вот оно.

В комнате был кто-то ещё. Или нет, не в комнате – пока что в коридоре. Собственно говоря, едва ли этот самый «кто-то» мог быть кем-то, кроме Искажённого, но я всё-таки надеялся, что за Димкой решит прийти кто-нибудь из бойцов (хотя бы тот же Валя).

Димка развернулся. Он как будто бы оставался спокоен: возможно, думал я, парень начал подозревать об истинной сути этого пространства? Или нет?

– Ника, это ты там? – спросил он. – Выходи, не прячься, я знаю, что это ты. Больше всё равно некому.

«Ника»?! Ах ты Радуга, это он о Кошке! Ни черта он не понял! Он думает, что он у себя в квартире, – ведь в последнее время с ним жила Кошка! Спецназовец-Старший Ник-А! Плохо дело…

– Ника?

Никто не откликнулся.

– Ну что ещё за дела, – недовольно пробурчал Деметр и направился прямиком к двери. Где-то впереди, кажется, и правда мелькнула бежевая фигурка сиамской Кошки в миролюдской зооморфе. Показалось?

Ворча себе под нос нечто неразборчивое, Димка прошёлся по коридору в поисках неведомого «соседа», но, как ни странно, никого не обнаружил.

– Ника! Ну что за глупости? А ещё Спецназ! Ну и ладно, не хочешь показываться, и не надо.

Он развернулся и решительно шагнул к белевшему в тупике коридора проёму двери. А ведь там портрет остался, подумал я. Возможно, «Кошка» была только отвлекающим манёвром. И тогда…

Но я не успел закончить мысль: Димка замер на пороге комнаты и теперь смотрел туда, где неразборчивой тенью в контражуре окна появлялась, выбираясь из портрета, как из погреба, фигурка Той, которую он создал. Напряжённые руки упирались в стол, помогая телу сойти с холста: казалось, Ей приходится прилагать немалые усилия для того, чтобы покинуть опостылевшую белизну своей тряпичной колыбели. Наконец Она присела на край подрамника: теперь в картине оставались лишь голени и ступни, как будто она сидела, опустив ноги в воду. Посидев так недолго, Она вытащила их и спустила на пол, немного нетвёрдо ступая по новому для неё миру.

Димка всё это время стоял неподвижно, сам словно уподобившись скульптуре, не дыша и даже не моргая. Он наверняка с опаской и радостью ждал этого появления на свет, как ждут рождения ребёнка уставшие от треволнений родители, как терпеливый лепидоптерист ждёт бабочку, что вот-вот должна покинуть ненужную более куколку.

А я, забывшись, думал о том, каким могло быть рождение Шанталь. Ведь Валя не художник, а мадемуазель Дессанж была описана на простом тетрадном листке… Сошла ли она с него, подобно Созданию Деметра, или же её появление было не столь эффектным? Надо будет спросить Вальку при случае…

Однако постойте! Какое ещё рождение-появление?! Это же иллюзия! Значит, это не Она, не Создание нашего Димы! Значит, это…

– Наташа?..

Она склонила голову набок. Свет из окна настолько яркий, что я не вижу лица, а Димка не спешит подходить ближе. Может, он всё-таки чувствует подвох? «Наташа», значит. Ну да, конечно. Так, Дима, не торопись. Ты должен понять, что это всего лишь иллюзия. Но чего хочет добиться Искажённый? Вот главный вопрос. Если девушка сошла с холста, значит, это часть сценария. Что за этим скрывается? Может, это и есть Искажённый, – как тогда, у Вали, когда поганец замаскировался под меня? Проклятье, ну почему я не вижу эти клятые Изначальные Структуры?! И Димка, что характерно, тоже, – во всяком случае, не сейчас. Иначе он бы понял, я уверен. Он, конечно, не Сонни и не Рихард, но тоже парень талантливый. Давай, Дима, покажи класс! Разгадай эту загадку!

Пока я бесился, Деметр собрался с духом и шагнул к своему Созданию.

– Наташа, ты… Как же тебе объяснить? Жаль, что я не успел толком расспросить Вальку обо всём этом…

Она молчала, и это молчание действовало угнетающе, – по-крайней мере, на меня.

– Я – Дима. Я тебя создал, – наконец сказал Деметр. – Ты – Наташа. Запомни. Хорошо?

Он протянул ей руку – распахнутой ладонью вверх.

– Хорошо?

И тогда вдруг её рука – тонкая, длиннопалая – осторожно коснулась кончиков его пальцев.

– Хорошо.

Её голос был негромкий, нежный, с мягкими, певучими интонациями. Зазвучавший в ту секунду, он был настолько притягательным, что я растерялся. Где проходит грань между исполнением самой заветной мечты и самым изощрённым кошмаром? Если это – Искажённый, чего он хочет? Почему не действует? Что хочет он сделать с бедным художником, сумевшим вдохнуть жизнь в самое прекрасное своё творение?

– Деметр, отойди в сторонку.

Голос раздавался откуда-то сзади. Димка резко развернулся: на пороге стояла Кошка. Та самая Ника, Спецназовец-Старший. В лапах она держала две вскрытые бутылки с растворителем.