Текст книги "Хроники Потусторонья: Проект (СИ)"

Автор книги: Юлиан Хомутинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

– Я не… кхм! Неважно. А для тебя было бы лучше примкнуть к Изгоям вместо того, чтобы становиться невесть чем…

– Неужели? – мальчишка засмеялся. – Тогда почему ты не примкнул к ним? Почему подался в Мироходцы? Боялся потерять свой статус, да? Свой номер? Я тоже. Правда, потом я пал, и всё это перестало меня волновать… Ну а когда я пошёл на слияние, я уже ничего не боялся. Я просто не мог простить Первому всего того, что он сделал, – как и ты. Ты тоже мог бы слиться с Неназываемым, Гермес.

– А ты мог бы стать человеком, Дзиттарен. Но отчего-то не стал. Отчего?

– Люди слабы. Они ничего не могут сделать. Я ничего не смог бы противопоставить такому, как Первый. Но теперь я могу! Могу! Слышишь, Гермес? Ты не можешь даже выйти отсюда, а я тем временем уже на пути к Истоку. Скоро я дойду до него, и всё будет кончено.

– Ты всего лишь Искажённый, Дзиттарен. Незадачливый мутант.

Его личико сморщилось в глумливой гримаске:

– Это я-то искажённый? Я – мутант? А впрочем, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но послушай, Гермес: ведь ты такой же. Ты точно такой же, как я. Двоедушник. Ты – и Дух, и человек. Правда же?

– Может быть. Но я не такой, как ты: ведь там, где у меня человек, у тебя… кто?

Мальчик задумался. Коростелёв, сидящий возле стены, скучливо зевнул. Искажённый улыбнулся и пожал плечами:

– Он никогда не говорит мне своего имени. Это было бы слишком большой честью. Поэтому для нас, Жрецов Истинной Тени, такие, как он, стали Неназываемыми. Но это не самое главное. Я хочу сказать: велика ли разница? Ты, я? Каждый из нас принял в себя чужого, стал частью чужого. Притом сделал это добровольно. Ведь так? Так. Тогда почему я – искажённый, а ты нет? Ты ничем не лучше меня, Гермес.

– Неправда. Я прожил интересную жизнь – как Дух, как Мироходец, как человек. Мне есть, что вспомнить. Я испытал множество эмоций и чувств, о большинстве из которых Духи даже не догадываются. Это ни с чем не сравнимый опыт. А твой опыт печален, Дзиттарен. Ты прожил скудную жизнь среднего Духа, потом пал в Войне, потом стал безумным фанатиком дикого Культа, а закончил как транспорт для того, чьего имени ты не вправе назвать. Незавидная доля, что и говорить. Мне жаль тебя, Дзиттарен.

Он вдруг спрыгнул с ковра, подскочил ко мне и со всего размаху влепил мне пощёчину:

– Тебе жаль?! Меня?! Тебе?! Да ты что! Я – не искажённый, Гермес! Я – Совершенный! Я сильнее всех вас, я непобедим! Я не могу даже пасть! И после этого тебе меня жаль? Ты смешон, Гермес! Ты обречён на гибель, а потому у тебя ничего не осталось, кроме воспоминаний о своих ах-каких-замечательных-жизнях! Ты жалок, ты и твои… студенты! Честное слово, даже Кошки сражались отважнее! Даже Изгои умирали с улыбкой на губах! А эти… послушно потерялись в самих себе, как я и предполагал! Немногому же ты успел их научить! Кстати! Хочешь посмотреть на них?

«Посмотреть на них?»

– Ты… Они мертвы?

Мальчишка удивился:

– Зачем? Они живы, как и ты. Ты же сам их видел на тренировке, разве нет?

– Их иллюзия – тренировка? – это звучало… странно.

– Не-ет, – проскрипел Коростелёв, – тут всё заковыристей получилось. Когда он прошёл Трещину, поле иллюзии накрыло целый Мир. Но нас это не остановило, и тогда, уже на подходе к Истоку он запустил иллюзию второго уровня. В итоге получился такой себе «слоёный пирог». Эта многослойность дала интересный эффект: первая иллюзия зафиксировала ребят всей компанией в Точке тренировки, а вторая иллюзия, у Истока, накрыла каждого по отдельности. Сечёшь? Они и там, и тут. Ты тоже – но, очевидно, твой ум осознаёт иллюзию послойно, благодаря чему ты периодически прыгаешь с первого уровня на второй, и обратно.

– Ну да, примерно так, – кивнул Искажённый. – Но осталось немного: скоро Неназываемый сольётся с Истоком, и всему придёт конец. В том числе тебе и твоим студентам.

– Да-да, это я уже слышал. Значит, ты можешь мне их показать?

– Запросто. Дверь видишь? – он указал мне на вторую дверь, ту самую, через которую хотели сбежать Амин и…

– Вижу. И что?

– На кого хочешь посмотреть сначала? – поинтересовался Искажённый, и тут же рассмеялся: – Надо же. А я думал, ты захочешь взглянуть на Полуспектрала. Ну хорошо, если хочешь увидеть того белобрысого, то он за дверью. Сразу хочу тебя предупредить: попасть к ним ты не сможешь, только посмотреть. Также и они не смогут ни увидеть тебя, ни услышать. Это будет неплохой иллюстрацией вашего бессилия, Духи. Вашей бесполезности. Вам не помог даже ваш хвалёный Проект! Давай, иди уже, смотри. А то ведь я и передумать могу.

Я подошёл к двери и вдруг увидел это: несколько пуль, застрявших в ней и в стене рядом. Я помнил это, как сейчас: те три, что застряли в стене, прошили мальчишку насквозь.

К горлу подкатила тошнота. Сзади тоненько расхохотался Искажённый и хрипло, глухо – Коростелёв.

Я открыл дверь – и увидел одиночную камеру Зябликовского КПЗ.

…

Валька неподвижно сидел на койке, свесив голову на грудь, но его лицо было спокойным, я бы даже сказал, умиротворённым.

Вот, значит, как оно было, подумал я. Конвой отвёл его в эту камеру; здесь с него сняли наручники и закрыли дверь.

Ему предстояло внушить себе иллюзию смерти.

Я никогда не был специалистом в области иллюзий. Если подумать, я даже не был уверен, что всё пройдёт, как надо. Что он, внушив себе иллюзию собственной смерти, действительно умрёт. Сложно сказать, что двигало мной в тот момент. Так много событий произошло в тот момент: моё пробуждение, возвращение в Штаб, встреча с Первым… Нахлынувшие воспоминания. Должно быть поэтому, вернувшись в Миролюдье, я отправил этого парня на смерть, не задумываясь о том, правильно ли я поступаю. Точнее, не так: сам по себе факт того, что я отправляю его на смерть, был мне… неприятен. Но, возможно, внезапная «деконсервация» несколько поубавила мой гуманистический пыл? Или же… Может, не так уж и много его было, этого пыла? Помнится, в те времена я любил иронично характеризовать себя, как «шестидесятипроцентного филантропа»…

Валька попал в оставшиеся сорок процентов? Или же мне просто было всё равно? Ведь если парень умрёт, я сделаю его Духом, – верно? Установки Проекта, потусторонняя безэмоциональность…

Так странно думать об этом теперь, когда всё почти закончилось. Он сидит на койке; он, наверное, частично потерял память, – а точнее, не осознал, что находится в иллюзии. Для него всё это – взаправду. Он заново переживает ту ночь, вот что он делает.

Если сейчас он внушит себе иллюзию – внутри другой иллюзии, – что с ним случится?

– Ничего особенного, – неожиданно (или ожидаемо?) ответил Коростелёв. – Иллюзия Искажённого замкнута сама на себя. Очнувшись, Валя вновь окажется на старте. И всё повторится, – до тех пор, пока Мир не закончится.

Выходит, мы уже проиграли? И так бесславно?

– А ты только теперь это понял? – мальчик весело улыбался. – Какой ты глупый, Гермес. А ещё Второй.

Да, так и есть. Я глупый. Глупый… Что же мне сделать, чтобы он понял, что это иллюзия? Может, передать мыслеречью?

– Нет, – поморщился майор, – не получится. Вы в разных кусках пирога, помнишь? Хотя ты можешь попробовать, отчего нет. Если он вспомнит о тебе, твоя передача может и дойти.

– А вот и не может! – злобно крикнул Искажённый. – Не может! Я же сказал: вы бессильны. Вы можете только наблюдать за собственной гибелью.

И тут Валя, вздохнув, встал с койки. Развёл руки в стороны, закрыл глаза… Искажённый довольно урчал что-то себе под нос, Коростелёв молчал…

И тогда, в этот самый момент, случилось то, чего я никак не ожидал.

Лампочка над Валиной головой вдруг мигнула, едва не погаснув вовсе. Дверь открылась, и в камеру вошла…

Смерть.

– А ну-ка стой, где стоишь, пацан, – её голос, этот её вечно насмешливо-усталый тон.

Искажённый подбежал к двери и припал к невидимой прозрачной стенке, которая отделяла мой сегмент иллюзии от Валиного. Некоторое время он молча вглядывался в Смерть, словно не понимая, что происходит, а потом обернулся и спросил:

– Это что такое?

Он был здорово озадачен, наш Совершенный друг-враг. Он действительно не мог понять, что происходит! Ха-ха, вот это поворот! Впрочем, в тот момент мы, наверное, смотрелись как два идиота, узревшие нечто недоступное их пониманию; по-крайней мере, сидящий у стены майор хрипло заухал-захохотал.

И всё-таки, откуда здесь взялась Смерть?

– Кто вы? – Валя был, кажется, не столько напуган, сколько удивлён.

– Смерть, – просто ответила девушка.

Какое-то время он молчал – очевидно, просто не знал, что на это можно ответить. Но потом его лицо прояснилось:

– Ну конечно, я всё понял! Вы пришли за мной, да? Я должен умереть… Сейчас, подождите секундочку, я уже…

– Я же сказала: стой, где стоишь. Ты что, глухой? – поинтересовалась Смерть, доставая из сумочки пачку сигарет: – Не верь, Валентин Звезда. Это всё ненастоящее. Это иллюзия Искажённого.

Кончиками матово-чёрных ногтей она поддела и выудила из пачки «слимку» – тонкую сигаретку, в народе именуемую «зубочисткой». Никогда не понимал, для чего такие нужны. Но, наверное, для женщин самое то, особенно для таких… колоритных особ, как Смерть.

– Иллюзия Искажённого? – повторил Валя, хмуря свой чистый лоб, и вдруг ахнул: – Господи! Так мы что, уже в бою?!

– Ну, если это можно назвать «боем», то да, – кивнула Смерть, с удовольствием затягиваясь пахитоской. Проклятье, мелькнула мысль, такое ощущение, что она делает это нарочно.

– А… а почему вы тут?

– Потому что это – моя юрисдикция. В Мирах Истока только у меня есть право на смерть и любые её образы. Можно сказать, копирайт. Искажённый этого не знал, за что и поплатился.

Мальчишка обиженно фыркнул:

– Да вот ещё, буду я всяких там неясных учитывать.

Валентин улыбнулся:

– Круто. А разве Смерть курит?

– А то.

– А что курит Смерть?

– Смерть курит «Вог». Запомни или запиши, пригодится.

Я поймал себя на том, что не могу сдержать восхищённую улыбку. Вот ведь женщина, а? Мирам конец, а она сидит тут, такая спокойная, и «Вог» курит. Обалдеть можно.

– Тогда… что мне теперь делать? – спросил Валя. Смерть смешно склонила голову набок и поглядела на него, как на идиота:

– Что значит «что делать»? Ты у нас Мастер Иллюзий, или где? Это – иллюзия, а тебе всего лишь нужно из неё выйти. Чтобы тебе было проще, дам подсказку: к тебе я пройти смогла, потому что это моя территория. Но к остальным не смогу. А вот ты можешь попытаться. Знаешь, как в сны ходить?

Валя нахмурился, а я только раздосадовано вздохнул. Ясен пень, откуда ему это знать, когда мы с ними этого не проходили. Разве только сам успел научиться…

Смерть покачала головой:

– Н-да. Пересилю себя и воздержусь от нелестных комментариев в адрес известных особ. В общем, слушай. Ходить в сны – это просто. Почти как мыслеречь – с той лишь поправкой, что акцептор видит не то же, что и ты, а что-то ещё. Если пробьёшься в его мысли – сможешь взглянуть на мир, который он видит, его глазами. А если увидишь мир – сможешь туда шагнуть, так же, как с Той Стороны на Эту. Понял? Только определись, к кому попасть хочешь, и сосредоточься на нём. Дальше будет проще. Твоим друзьям нужна твоя помощь, и, раз уж ваш командир не считает это приоритетной задачей, придётся вам самим ситуацию разруливать. А, ну да. Отсюда выходи к Истоку; попасть из своего сегмента иллюзии в чужой не получится. Зато выйти из иллюзии в Потусторонье тоже несложно: достаточно найти дверь.

– Даже из иллюзии Искажённого? – недоверчиво спросил Валя. Смерть презрительно усмехнулась:

– А чем, по-твоему, его иллюзии отличаются от твоих, например? Ты же не думаешь, что он особенный? Скажем так: та его составляющая, которая умеет наводить иллюзии, всего лишь ещё один Дух. А та, что не Дух, иллюзии наводить не умеет. Просто, да?

– С ума сойти…

Я повернулся к мальчику – тот весело улыбался:

– Что, Второй? Ловко я тебя, а?

– Значит, отсюда можно выйти?

Искажённый кивнул:

– Можно-то можно. Но ты не выйдешь.

– Это почему? – удивился я.

– Не захочешь. Сам подумай: чем твоя жизнь отличается от этой иллюзии? Куда ты выйдешь? В другую иллюзию? Нет, если хочешь – пробуй, останавливать тебя я не стану. Но за последствия не ручаюсь. И если попадёшь куда-нибудь… куда не очень хотелось бы попасть, – чур, я не виноват.

Ну да, подумал я, например в тот сон.

– А знаешь, там ты был куда… неприятнее, чем здесь.

– Там был не я, Гермес. Там был твой страх. Страх – и память о первом Неназываемом, о Второй Войне. Я ведь тоже там был, я помню. Знаешь, временами я вообще думаю о том, что всё это – большая глупость. Я имею в виду, я ведь тебе не враг. И студентам твоим тоже. Первому – да, Первого я ненавижу, Первому я мечтаю отомстить, но, если подумать, мщение моё получилось довольно абсурдным. Я ведь мечтал отомстить ему за Войны, которые привели к моему Падению – но в результате инструментом моей мести стала та же Война, притом такая, где я не могу даже сдаться. Нелепо, правда? Правда. Но иного просто не дано. Это неизбежность, и я с ней смирился, – чего и тебе советую. Даже не будь иллюзий, вам не победить Неназываемого. Он дойдёт до Истока, сольётся с ним, и всё будет кончено. И для вас, и для меня.

Он замолчал. Я в растерянности поглядел на Коростелёва, но тот сидел, отрешённо уставившись в пол, и никак не реагировал на признания Искажённого Духа.

Ну что же, подумал я. В сухом остатке у нас немного, но возможность понаблюдать за бойцами безусловно ценна. Кроме того, не стоит забывать про тренировки. Возможно, ещё не всё потеряно.

Возможно, это ещё не конец.

…

Глава 21.

…Дверь была так близко. Она заперта – но, думал он, это едва ли может стать серьёзным препятствием. И я могу, я действительно могу выйти отсюда; ведь там, на Той Стороне, быть может, мир доживает последние минуты.

Ведь Искажённый всё ближе к Истоку.

А что ты сможешь ему противопоставить, молча спрашивала Смерть. Ты – всего лишь мальчишка, без году неделя как ставший Духом. Проект с самого начала мог казаться неплохой идеей, но, положа руку на сердце (если бы оно у меня было), Проект был провалом. Более того, провалом сознательным.

Зачем это вообще было нужно? Любой преподаватель скажет: невозможно обучить чему-либо серьёзно за неделю. Можно преподать азы – но знание азов никому не сможет помочь, и уж тем более – спасти.

Ты можешь научиться плавать – но если тебе предстоит участие в профессиональном заплыве и соревнование с тренированными пловцами, тебе ничего не светит.

Первый знал это? Первый не мог не знать этого, – иначе он не был бы Первым. И тем не менее он одобрил и дополнил Проект, а когда время пришло – запустил его. Он знал, что времени не хватит. Знал, что Второй – никудышный преподаватель. Знал, что азы – это ничтожно мало по сравнению с неисчерпаемой мощью Искажённого. Знал. Тогда зачем?

Он не хотел сдаваться без боя? Надеялся на чудо? Или же всё это было запасным планом для отвода глаз, – чьих глаз? И от чего их нужно было отвести?

Наша жизнь состоит из вопросов, и неважно, человек ты или Дух. Было бы ошибкой считать, будто у Духов больше ответов, чем у людей, – отнюдь. Порой даже меньше…

Тебе пора, говорила она. Сейчас по коридору пройдёт дежурный. Ты должен заколотить в дверь, закричать, завыть страшным голосом, – в общем, сделать что-нибудь, что привлечёт его внимание. Дежурный – не Искажённый, он – деталь интерьера, шестерёнка в иллюзорном механизме, безмозглая кукла, робот, действующий по заложенному в нём алгоритму. И, если заключённый поднял шум, он отреагирует. Обязан отреагировать.

Так что действуй, малыш. Придумай что-нибудь. Я сделала для тебя всё, что смогла. Дальше сам. А я вернусь обратно к Истоку. Нас там теперь осталось всего двое, и я не знаю, сколько ещё мы сможем продержаться. Я, знаешь, никогда раньше не воевала. Я отнимала жизни – потому что такова была моя сакральная миссия, как Смерти, – но я не умела воевать. Теперь приходится учиться. Хорошо хоть у меня первостатейный учитель. Ты бы её только видел, Валька! Нет зрелища, более впечатляющего, нет в этих Мирах картины ярче и больнее, чем Ангел-Истребитель, оставшаяся один на один с могущественным Врагом…

Выбирайся отсюда, малыш. Помоги остальным – а мы пока подержим его ещё немного. И поспеши, малыш. Пожалуйста…

…И вот она вышла, и он остался в камере один.

Дежурный, сказала она. Ну что ж, это будет несложно.

Им владело странное спокойствие, иррациональное в этой немыслимой ситуации. Он никогда не отличался импульсивностью – но эту безэмоциональность объяснить не мог. Возможно, в глубине души он уже признавал их поражение, принимал со смирением слабого, с покорностью побеждённого. Враг всё равно стократ сильнее, времени всё равно не осталось, и даже самый могучий Ангел не сможет держаться вечно. Однажды она устанет, однажды даст слабину, однажды её руки откажутся подчиняться ей, и огненный клинок упадет на чёрную землю Мира Духов. И тогда Враг нанесёт свой последний удар, – сокрушительный удар, который поставит точку в этом отчаянном сопротивлении.

Тогда сопротивляйся сам, кричал где-то внутри едва слышный голос рассудка. Вспомни: это иллюзия. Она призвана, чтобы задержать Воинов Радуги внутри себя, чтобы Искажённый мог спокойно слиться с Истоком. Возможно, причины твоего невероятного спокойствия стоит искать именно в этом. Он хочет, чтобы ты расслабился. Сдался. Прекратил сопротивление. Это Война, вспомни. Неужели тебе всё равно, жить или погибнуть, сгинуть, стать ничем?

А Шанталь? Как же она? Ты бросишь и её? Вспомни: она – твоё Создание. Вспомни слова Кастальского, вспомни, как он цитировал Экзюпери. Ты в ответе за ту, которую создал. Ты не имеешь права бросать её, обрекая на распад. Если ты и правда любишь её, ты станешь сражаться. Ты встанешь сейчас (слышишь – шаги по коридору?) и сделаешь всё, чтобы выйти из этой камеры, из этой иллюзии.

Действуй, ну же!

И тогда юноша встал к стене, раскинул руки и закричал. И был этот крик до краёв наполнен отчаяньем, болью и страданием…

…Спину сержанта окатило ушатом ледяного пота. Крик всё звучал и звучал – громко, пронзительно, разрывая барабанные перепонки, – и доносился он из той самой «одиночки», в которой заперли психопата, по слухам порешившего свою подружку. Сержант не хотел подходить к этой двери. Ну его, этого психа. И так нервы ни к чёрту, а тут ещё он разорался.

И вдруг всё прекратилось. Крик стих. Поглядеть, что ли, как он там. А то уж больно жутко орал, словно резали его заживо.

Сержанта передёрнуло. И надо же было именно его дежурству выпасть на эту ночь! Завтра психа увезут, а там трава не расти! Участок снова станет относительно спокойным и тихим местечком. Так нет же!..

– Эй, ты как там? Чего орёшь?

Вязкая, склизкая тишина заливала уши. Вот и чего он, спрашивается, молчит? Чего не отвечает? То орал, понимаешь, как резаный, а то вдруг умолк. Ой, не к добру…

Сержант силой заставил себя подойти к двери «одиночки» и, отперев окошко, заглянул вовнутрь.

Но внутри было неожиданно темно и почти ничего не видно. Сержант посветил в окошко фонарём: луч выхватил из тьмы какие-то неясные очертания, там, у дальней стены, над койкой…

Фух. Ладно. Всё равно нутром чуял, что дверь придётся открывать. Хорошо, значит так. Достать с пояса связку ключей, выбрать нужный. Потом не с первой (и не со второй) попытки попасть в замочную скважину и повернуть в ней ключ.

Замок хрустко щёлкнул.

Он утёр лоб рукавом и медленно, осторожно потянул дверь на себя.

– Эй, ты, там. Ты живой вообще?

Тишина.

Ох, как нехорошо. Ох, какое предчувствие плохое. Ох, не к добру всё это, не к добру…

Противно скрипнула, открываясь, дверь. Сержант попытался нащупать на стене выключатель, но у него ничего не вышло. Тогда, титаническим усилием воли взяв себя в руки (а заодно понося себя по чём свет стоит за свою трусость), сержант посветил фонарём прямо туда, на противоположную стену.

И что это такое? Кровь? Что там висит, на стене? Кто там висит? Словно живое распятие: ладони пробиты двумя здоровенными гвоздями. Под тяжестью тела руки натянулись: на локтях полопалась и разорвалась кожа, а где-то и плоть, оставив страшные, рваные, беспрестанно кровоточащие раны. Русоволосая голова бессильно свесилась на грудь. Худое тело, всё в ссадинах и синяках от ударов, иссечённое – чем? Кнутом? Кровь сочится из ран, струйками стекая на худые бёдра, а потом по тощим, как щепки, ногам – вниз, к ступням. А здесь – ещё два гвоздя. Хорошие гвозди, автоматически подумал сержант, «трёхсотка»…

С оглушительным грохотом разбилась о бетонный пол капля крови, сорвавшись с одного из гвоздей, вбитых юноше в стопы.

И тогда сержант, опомнившись, закричал. Потом, видимо, в целях экономии энергии, тяжко бухнулся в обморок и более не шевелился. А распятый висел на стене «одиночки», не подавая признаков жизни…

…Незримо стоявший в самом тёмном углу камеры Валентин задумчиво поглядел на грузную тушу, безжизненно лежавшую на полу.

Вот, значит, как оно было.

Однако медлить нельзя. Проход открыт – но ведь сержант может прийти в себя. Да и иллюзия долго не провисит: всё-таки это не Миролюдье, это чужая иллюзия, и кто знает, как она отреагирует на подобное изменение сценария.

Ведь и дверь-то – вот она! Правда, злополучный страж порядка упал аккурат в проёме, а тушка его, по самым скромным оценкам, весит никак не менее ста килограмм. Будь Валя человеком, он бы этакого кабана в жизни с места не сдвинул – стати не те. Но теперь-то, снова вспомнил он Германа Сергеича, теперь-то я Дух! А значит, любой вес для меня не проблема!

Парень аккуратно взял сержанта под руки и уже было собрался оттащить в сторонку, когда вдруг услышал чьи-то шаги по коридору.

Но кто это может быть? Второй дежурный? Или…

Мерно жужжат под потолком длинные тусклые лампы. Грязный линолеум, засаленные стены. Слепая кишка коридора, и спрятаться негде; а где-то там, за поворотом, притаился неведомый гость. Если помнить о том, что это иллюзия, – кем он может быть?

Шаги приближаются. Валя аккуратно укладывает сержанта на койку и прячется за выступом стены, прикрыв дверь. Может, не заметит?

Пришелец надсадно кашляет, подходя к камере. Вот сейчас. Сейчас. А, чёрт! Там же ключи в замке остались! Он же их увидит! А значит, наверняка почует неладное.

Да. Кажется, догадался. Что теперь?

Пришелец досадливо цыкает и распахивает дверь. Дыхание перехватывает. А он запускает руку во тьму камеры и, нашарив-таки выключатель, зажигает неожиданно яркий, слепящий свет. Валя жмурится, вжавшись в угол, и в тот же момент слышит голос:

– Ну нифига себе инсталляция. Да уж, воистину лучше один раз увидеть, чем перечитывать описание в газете. Впечатляет. И ты подумай: как живой. В смысле, как мёртвый… Эй, Валька! Ты чего туда забился? Думаешь, я тебя не вижу?

Валентин разлепляет веки и видит высокую, статную фигуру. Чёрные с проседью волосы увязаны в хвост…

– Герман Сергеич?!

Кастальский добродушно рассмеялся:

– А ты кого-то другого ждал? Ты чего, Валёк? Я тебя жду, жду, а тебя всё нет и нет. Что у тебя тут не склеилось, что не по плану пошло? Рассказывай. Иллюзию, я вижу, ты сделал, Ванюхина до обморока довёл, – молодцом. Но сам-то почему до сих пор тут?

– В к-каком смысле, Герман Сергеич?..

Левая бровь психолога удивлённо поползла вверх.

– Валентин Иосифович, родной, тебе что, память отшибло? У нас там вообще-то бой идёт. Забыл? Один ты до сих пор в иллюзии отдыхаешь. Нехорошо, Валя. Давай, идём отсюда.

– Да я… (это не может быть Кастальский) …я с радостью! (это совершенно точно не может быть Кастальский!) …Я, вот, этого… как там его, в сторонку оттащить хотел, чтобы дверь освободить!

Психолог глянул на сержанта, мирно почивающего по соседству с распятым, и нехорошо улыбнулся:

– Ну да. Всё равно он мне никогда не нравился. Но, Валь, тут одна штука: через дверь не выйти.

– Но Смерть сказала…

– Смерть? – удивился Кастальский. – Здесь была Смерть? Да ну, гонишь. Не могла она здесь быть, Валя. Не мог-ла. Скорее всего, это была часть иллюзии.

– Но она сказала, что любые изображения смерти в Мирах – её юрисдикция, её копирайт… И вообще: зачем бы Искажённому являться мне в образе Смерти, да ещё и рассказывать о том, что всё это – его же, Искажённого, иллюзия?! Нелогично же!

– Нелогично, да. Но в той иллюзии, где оказался я, например, он был весьма откровенен. Он вообще довольно незадачливый, этот Искажённый. Тот Дух, который жаждал мщения – Дзиттарен его звали, – так вот, он утверждал, что он нам не враг. Что настоящий Враг – это тот, второй. «Неназываемый». Вот он – олицетворение самой ненависти, и именно он хочет уничтожить Исток. Дзиттарен убеждал меня, что совсем не хотел этого.

– Значит, вам удалось выйти из иллюзии?.. Так просто?

– А ты не усложняй. Да, удалось. Он мне так и сказал: ты, мол, можешь выйти. Вопрос в том, захочешь ли ты выходишь… Потому что я мог попасть не в Потусторонье, а в другой сегмент иллюзии, в очередной морок. Помнишь Межмирье? Я думаю, оно устроено схоже, просто Искажённый – со знаком «минус», а оно – наоборот, со знаком «плюс». Как-то так…

– Тогда почему через дверь не выйти? (Где здесь подвох?)

– Я же сказал: за дверью может оказаться совсем не то, что ты ожидаешь увидеть. Ты меня что, не слушаешь? Чтобы выйти из иллюзии, её нужно решить, – назовём это так. В каждой иллюзии заключена проблема; решая эту проблему, ты решаешь иллюзию, и она перестаёт существовать. Вуаля!

Психолог похлопал по карманам:

– Курить охота ужасно. Интересно, у Ванюхина нет? Хоть убей не помню, курил он, или не курил…

– А какая здесь может быть проблема?

– Ась? – Кастальский, наконец, отыскал в кармане мятую пачку «Явы» и, вхолостую чиркнув пару раз колёсиком старой, потёртой «Зиппо», прикурил: – Чего-чего проблема?

– Я говорю: в чём может заключаться проблема, – спокойно спросил Валя, хотя ответ на свой вопрос он, конечно, уже знал.

Кастальский пожал плечами:

– Да мне-то откуда знать? Это же твоя иллюзия, Валёк! Не моя.

– А у вас что было?

– Афган, Валь. Тадж-бек, дворец Амина. Там… много неприятного случилось.

– А в чём была ваша проблема, Герман Сергеевич?

– В одном типе. Был там такой майор Коростелёв. Гад из гадов, если честно. Так вышло, что я из-за него ребёнка убил тогда, в семьдесят девятом. А мне за это ещё и орден хотели дать. Гады. Ненавидел я их, а больше всего – того майора. Так что решением проблемы было совершить убийство – но на этот раз убить не мальчишку, а этого самого Коростелёва. Ну, я и убил.

– И иллюзия рассеялась?

– Рассеялась, Валя, рассеялась. Вот и тебе нужно найти решение проблемы, а сначала – саму проблему. Честно говоря, мне казалось, что здесь ты уже всё решил, – Кастальский кивнул на распятого. – Но если ты до сих пор тут, значит, это не решение. Значит, надо искать дальше.

Валентин улыбнулся:

– Хорошо. Думаю, этого достаточно. Основную мысль я уловил. Нужно сделать правильный выбор, – верно, Герман Сергеевич? И сейчас у меня как раз есть такая возможность. Шанталь, твой выход!

Тотчас же откуда-то сзади к психологу метнулась быстрая чёрная тень. Молниеносная подсечка – и Кастальский грузно упал на спину; мотнувшись, его голова гулко ударилась о покрытый грязным линолеумом бетонный пол КПЗ.

Он не успел опомниться: в ту же секунду два длинных узких стилета вошли через его глазницы в мозг.

– А я уж подумала, ты так и не догадаешься меня вызвать! Сколько у нас времени? – спросила Шанталь. Сердится, подумал Валя с радостным облегчением. Значит, точно моя. Настоящая.

Вслух же сказал:

– Думаю, немного… Прости, я просто должен был убедиться… Хотя, наверное, ответил на вопрос ещё тогда, когда он зашёл в камеру и увидел распятого…

– Ну-ка, ну-ка… Если можно, с этого места поподробнее, – сказал Кастальский, слепо глядя на похолодевшую от страха парочку.

Он встал, хотя и не без труда. Из глаз по рукояткам стилетов струилась кровь и стекала на пол. Он поднёс руки к голове и, нащупав стилеты, вытащил их; кровь хлынула неожиданно сильными струями, постепенно становясь всё чернее и гуще. «Психолог» разжал пальцы, и клинки со звоном упали на пол, – а он уже превращался, уже перетекал сам в себя, в лужу чёрной жидкости на полу, меняя форму, и вскоре вместо Кастальского в коридоре стоял некто текуче-чёрный, безликий, чужой.

– Так на чём же это я прокололся? – спросил Искажённый.

Валентин глубоко вздохнул, прогоняя страх:

– Реакция на распятого в камере.

– А что с ней не так?

– Вы отреагировали на неё как Дух – равнодушно. Настоящий Кастальский, в свою очередь, отреагировал бы как человек, чувствующий свою вину за случившееся. Именно тогда я и понял… Хотя были ещё и мелочи. Во-первых, вы были слишком спокойны, – а ведь в эти минуты у Истока идёт бой, и настоящий Кастальский наверняка нервничал бы, тем более, что там осталась его боевая подруга… Кхм. И во-вторых. Глупо, может быть, но всё же: ваша зажигалка.

– А с ней-то что?

– У настоящего Кастальского не может быть старой «Зиппо». У настоящего Кастальского может быть только Таинственная Розовая Зажигалка, – ответил Валя, пряча улыбку.

– Подумать только! Зажигалка! – Искажённый рассмеялся – безгубо, булькающе, отталкивающе.

На несколько секунд в КПЗ воцарилась тишина. Враги смотрели друг на друга, готовые ко всему.

А потом Искажённый вдруг сказал:

– Ну хорошо! Вы оба можете идти. Иллюзия сейчас рассеется.

– Можем… идти? – спросил Валя, не веря своим ушам.

– Ага. Ведь проблему ты нашёл и решил, не правда ли?

– Но… я думал, что… И что, вы вот так вот просто нас отпустите?

Враг усмехнулся:

– То, что ты видишь – не я, а лишь малая часть меня, слабая часть меня. Мы можем драться здесь вечно – до тех пор, пока Неназываемый не достигнет Истока, конечно, – но, честно говоря, вы мне не интересны. Вы мне не противники, вы слишком слабы. Вы не сможете, при всём вашем желании, доставить Неназываемому хлопот. Ангел куда серьёзнее – но и она в итоге не сможет удержать его. Кроме того, личной неприязни к вам, бывший человек и его Создание, я не питаю. Я ненавижу Первого – да. А вы… всего лишь дети, отправленные на гибель, пушечное мясо. Так что валяйте, идите туда, к Истоку, попробуйте остановить меня.

С этими словами он просто пропал, будто и не существовал вовсе.

Какое-то время они просто молчали. Потом Валя улыбнулся своей спутнице слабой, натянутой улыбкой и спросил:

– Ну что, идём?

Она кивнула. Тогда он подошёл к двери и закрыл её, а потом снова открыл – но там, за этой крашеной в грязно-белый цвет дверью теперь начинался Беззвёздный Мир. И где-то у его кромки, у самого горизонта, под бесконечным радужным полотном Истока уже становились видны едва заметные фигурки немногочисленных участников этой Войны, – и огромная, в сотни раз выше, чёрная фигура Неназываемого.