Текст книги "Хроники Потусторонья: Проект (СИ)"

Автор книги: Юлиан Хомутинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

– Знаю, Сантино! Довелось нам встретиться три года назад! Эх, а славное было время, – скажи, Мо?

– Ещё бы! Но это просто невероятно! И это точно надо отметить! Ты что пьёшь, Герман Сергеич?!

– Всё, что горит, дорогой мой, всё, что горит! Ха, Анка, ты чего там застряла?! – крикнул я застывшей в дверях Кошке. – Не видишь, я друга встретил!

– Да-да, Анна! Встреча старых друзей! – Мо радостно рассмеялся. – Вот уж не думал, не гадал! Так! Значит, будем пить коньяк!

– Мо! Ты гений! Коньяк! Я совсем забыл про коньяк! А у тебя сигары есть? – с надеждой спросил я у своего вновь обретённого друга. Он посмотрел на меня с гордостью:

– Обижаешь, Герман Сергеич! Для тебя всё самое лучшее! Любая марка, на твой вкус! Всё достану, здесь для меня нет ничего невозможного! Это мой Мир, понимаешь? Мой Мир! Я здесь царь и бог!

– Серьёзно? – звучало интересно. – Значит, не соврал Первый насчёт твоих способностей.

– Кто? – не понял Мо. – А, ты о Великом Магистре? Ну да, думаю, да. Это единственное место, где я практически всемогущ. И в этом, как ни крути, есть свои плюсы и минусы.

– А что это за Мир такой – Межмирье? – спросил Валентин. Мо пожал плечами:

– Если честно – понятия не имею. Просто однажды я набрёл на это место и обнаружил, что здесь моя фантазия умеет становиться реальностью. Я ведь ещё и Писатель, – сказал он, и в его голосе прозвучала странная, ни на что не похожая нотка. Серьёзная нотка.

– А что вы пишете? – поинтересовалась Шанталь.

– О, я пишу рассказы и повести! И знаете, о ком? – девушка отрицательно покачала головой, а Мо звонко расхохотался: – О вас! О Духах, о Кошках! Понимаете?

– Если честно, не вполне. То есть… И что, хорошие рассказы?

– Дело не в этом, Шанталь! Не в этом. Дело в том, что здесь мои рассказы могут становиться частью реальности. И то, о чём я пишу, происходит на самом деле.

Бойцы мои аж притихли. Поняли или нет – непонятно, но впечатлились. Впрочем, я и сам не до конца понял.

– Это распространяется только на Межмирье?

– Судя по всему, да, – Мо пожал плечами. – А вообще, я не знаю. Может, и не только. Ват-У, Смерть и Вертиго много рассказывали мне о Мире Духов, а о Мире людей я и сам немножко знаю. Вот и пишу.

– Любопытно, – задумчиво сказал я. – Надо будет как-нибудь почитать эти твои рассказы.

– А я, Герман Сергеич, и о тебе писал, между прочим, – улыбнулся Мо.

– Обо мне? – в этом было что-то… странное. Неожиданное, что ли. Непонятное: – И что же ты, например, обо мне написал?

– Ну, например о том, как тебя уволили из ФСБ после инцидента в банке, когда парнишку подстрелили.

– Да?.. Я тебе об этом рассказывал?

– Да нет. Я просто написал. А что?

– «Просто написал»?

– Ну да, придумал и написал. А что, Герман Сергеич, что-то не так? – спросил он обеспокоено. Я задумался. Потом спросил:

– А когда это было? В смысле, когда ты написал об этом? И когда происходили те события в твоём рассказе?

– Тогда же, в 2003-м. Через несколько дней после нашей встречи, 13 июля.

– 13 июля? Написал 13 июля, или описанные события происходили 13 июля?

– И то, и другое. Обычно я не выдумываю дат… Ну да, 13 июля. Я хорошо помню тот день, хотя память у меня не очень.

– 13 июля… А ровно через три года в этот же день я покончу с собой…

– А, это вместо того паренька, да? – понимающе кивнул Мо. – Есть и такой рассказ, да. Из новых. 13 июля написал, вот буквально несколько дней назад.

– Говоришь, Ват-У тебе рассказывает, да? – спросил я, взглядом пригвоздив Белую Королевскую Кошку к стульчику, на котором она сидела.

– Ага! Много интересного рассказывает! – с энтузиазмом отозвался юноша.

– Нет… Нет-нет, Герман Сергеевич… Об этом случае я ничего не рассказывала… – обеспокоенно забормотала Кошка. Похоже, ей было несколько не по себе.

– Так-таки ничего? Мо, кто тебе об этом рассказал?

– О чём?

– Не валяй дурака. Кто рассказал тебе о моём самоубийстве?

Мо пожал плечами:

– Никто. О тебе мне вообще никто ничего не рассказывал, о тебе я сам сочинял! Ты же мой любимый герой!

В его голосе была гордость, но я чувствовал, как непонятный холод разливается в моей груди.

– Сам? Сам сочинял? Любимый герой?

– Ну да! Как ты ловко придумал свою жену ни с чем оставить! Она тебя достала, вот ты и отомстил!

Да будь я проклят…

– А она… В смысле, Марина, – она видела, как я падаю?

Мо удивился:

– С чего бы? Она была на тебя страшно обижена за то, что ты накануне не пришёл вовремя домой. И это дало тебе возможность передать все тому парню…

– …Герману Титову, – закончил я. – Значит, расхождения всё-таки есть…

– Какие расхождения? – не понял юноша.

– Такие, дружище. Такие. Значит, я всё-таки… Я… Значит, я всё-таки не персонаж… Значит… Я всё-таки могу влиять на ход событий!.. Уфф! Прости, старик. И вы, ребята. Но мне срочно нужно перекурить. Судя по всему, это слишком даже для меня.

Писатель задумчиво почесал лоб. Потом пожал плечами:

– Я не знаю, как оно устроено, Герман Сергеич. Честно. Я просто пишу. О, кстати! – он оживился. – Твоя розовая зажигалка с тобой?

– Ро… – я запнулся и медленно опустил глаза.

Зажигалка в моей руке и правда была розовой. Простенькой, одноразовой, и розовой.

– Тайна розовой зажигалки! – возбуждённо произнёс Мо. – Никто не знает, откуда она взялась! Герман Сергеевич Кастальский случайно обнаруживает у себя розовую зажигалку. Он отчётливо помнит, что не покупал её! Но тогда откуда она взялась?

Я откинулся на спинку дивана и задымил, прикурив от таинственной розовой зажигалки.

– Да и Радуга с ней, Мо. Розовая так розовая.

– А-а, Сергеич, ничего ты не понимаешь! – досадливо отмахнулся он. – Я, кстати, никогда не писал детективы. Не очень люблю этот жанр, да и не так это просто – детектив сочинить! Так что это может быть, скажем, мистический рассказ. Обязательно надо будет написать!

– Радуга с тобой, старина. Пиши, что хочешь. Между прочим, а чего это у тебя диван такой просторный?

– Заметил всё-таки! – обрадованно воскликнул Мо. – Это не простой диван, это Диван Бесконечности! Сколько бы народу на него не село, всегда останется столько же места, сколько было! Я сам его создал! Здорово, правда?

– М-мм, причудливо. Да и практично, чего уж там говорить…

– Сонни, ребята! Вам, наверное, скучно, да? – спросил Мо, но Валя с улыбкой покачал головой:

– Ни в коем разе. Тут такие вещи узнаёшь… Какая уж тут скука. А про розовую зажигалку обязательно напишите.

– Ой, Валентин, давайте на «ты», ладно? И вы, ребята! Шанталь, Сонни! Анютик!

Всё-таки он был обаятельный, этот Мо. Вот Кошку точно обаял, она так и тает, когда он к ней обращается, подумал я. Розовая зажигалка. Да далась вам эта розовая зажигалка. Мало ли откуда она у меня. Может, Эбб тогда оставил… например. Когда Сонни покупал мне сигареты, она у меня точно была.

Тем временем бойцы договорились с Хозяином Дома о новых правилах обращения друг к другу, и Мо сказал:

– Ну что? Ручаюсь, вы очень устали! Так что я предлагаю нам сначала поужинать, а потом я покажу вам ваши комнаты! Мальчики отдельно, девочки отдельно, всё, как полагается!

Он весело рассмеялся, а я подумал: твоё веселье заразительно, парень. Во всяком случае у меня настроение точно улучшилось, даже после всех этих непоняток с рассказами. Да и моя скисшая было команда снова расцвела улыбками!

Похоже, Первый, ты подсказал мне отличное место для временного штаба.

Хм, да… Хорошо тут. Хотел бы я остаться здесь чуть дольше, чем…

А впрочем, ладно.

– Ну что, бойцы? Готовы к принятию пищи?

– Так точно, товарищ майор! – проорало четверо глоток.

– А разве не полковник? – удивился Мо. Я успокаивающе похлопал его по плечу:

– Так то посмертно, дружище. А я, как видишь, всё ещё жив.

– А, ну тогда ясно!

И была ночь с 16 на 17 июля 2006 года по миролюдскому исчислению – хотя тут, в Межмирье, понять это было непросто.

…

Глава 13.

Проснулся я оттого, что хотелось пить. Чудно, подумал я. Когда я в последний раз хотел пить? Я же Дух, как-никак.

С другой стороны, думаю, во мне всё ещё осталось много человеческого; а раз так, отчего не попить водички?

В Доме было тихо. Сонни и Валя спали в своих кроватях, как убитые. Я невольно улыбнулся, глядя на их довольные физиономии. Духи они или нет, но ребята устали, и только в этом необычном месте им выдалась возможность вволю наесться и, даст Радуга, хорошо выспаться.

Вот только интересно, где здесь можно раздобыть стакан воды?

Стараясь производить как можно меньше шума (старый дощатый пол то и дело довольно громко поскрипывал), я пробрался к двери и вышел из комнаты в Коридор Тысячи Свечей.

Однако в Коридоре было всё так же темно. То ли Кошка не удосужилась поменять свечи, то ли на ночь она их гасит, чтобы добро не пропадало, – кто её знает?

Я нащупал в кармане зажигалку (да-да, ту самую), и скоро махонький огонёк отхватил у ночи кусочек этого чудного Дома в странном Мире.

Внезапно рядом с дверью обнаружилась небольшая полка, а на ней – свечка в подсвечнике. Удачно, подумал я, зажигая сие допотопное светило. По крайней мере не придётся, обжигая пальцы, тратить газ в моей «таинственной» зажигалке.

Вода, вода… Логично было бы найти Ват-У, коль скоро она тут что-то вроде камердинера. Но где её искать? С другой стороны, может, попробовать спросить Мо? Он-то наверняка в своём Кабинете. Наверное… А может, сходить к голему? Думаю, у него достанет ума показать мне, где в этом Доме возможно отыскать стакан воды.

Свеча справлялась со своей ролью не без труда. Я поднял её повыше, но, кажется, светлее от этого не стало. Эта темнота, думал я, она чем-то похожа на нашу, на тьму Пустоты, на наш Беззвёздный Мир…

Коридор казался бесконечным. А ещё эти двери… Белая Королевская сказала, что они ведут неизвестно куда – но мне, честно говоря, было немного любопытно, куда они могут завести. Межмирье, заповедный Мир, неизведанный Мир, непредсказуемый Мир… Интересно, каким его увидели те трое пропавших Духов? И где они теперь?..

И в этаком чудном Мире я ухитрился встретить друга! И правда невероятно. Ведь, если задуматься, у меня никогда не было друзей. У меня был Первый – старший брат, Старший Дух, Великий Магистр. Остальные Духи… Мы никогда не испытывали друг к другу привязанности, что ли. Это – человеческое, у Духов такого просто нет. Любовь, и та… своеобразная.

Однако, прожив тридцать лет человеком, я не мог не сохранить в себе людские привычки. Если начистоту, я был ужасно рад появлению Мо, моего друга. Ведь мои ребята, безусловно, замечательные, – и всё же наши отношения трудновато назвать дружбой. Это, скорее, отношения Старшего и Младших, наставника и учеников… Отцы и дети, в общем. Они тянутся ко мне, потому что сейчас им больше не к кому тянуться. У них нет никого, кроме друг друга – и меня. Но команда будет набрана, и они отправятся в Штаб, в Потусторонье, где их будут обучать навыкам, которые им могут и не пригодиться.

И будет Война…

Потом, если мы всё-таки победим и выживем, – все мы, каждый, – тогда для нас начнётся новая жизнь. Точнее, для них начнётся новая жизнь: существование Духов всё-таки отличается от человеческого. Думаю, для них это будет увлекательным опытом. Что-то их, быть может, в нашей системе разочарует, но что-то, может, и обрадует… Они, вероятно, заведут себе друзей среди Потусторонних – точнее, постараются научить их дружбе. Отчего нет? Уж Сонни-то наверняка попытается…

Ну а ты, Герман Сергеич? Что насчёт тебя? Если Воины Радуги одержат победу – что ты будешь делать дальше? Как будешь жить? Миссия твоя будет выполнена, Проект закрыт. Конечно, Первый говорил о Конце Эпохи, а это значит, что скучать не придётся.

Но этого ли ты хотел?

Глупости. Кого волнуют мои желания? Я всего лишь Дух. У меня есть Кодекс. У меня есть Закон. У меня есть способности, а у Ордена есть требования ко мне. Вот и всё…

Я остановился. Потом присел, облокотившись на стену, и поставил подсвечник на пол. Пламя вздрогнуло.

А какой могла бы быть альтернатива, Кастальский?

Мо говорит, что пишет обо мне; может, он напишет что-нибудь о том, как мы победили Искажённого и зажили долго и счастливо? А?

Я огляделся. Затем встал и развернулся лицом к двери, рядом с которой стоял мой подсвечник. Рука ощутила холодное прикосновение железной ручки. Не отдавая себе отчёта в том, что я делаю, я аккуратно, но настойчиво потянул дверь на себя.

И она открылась.

А там, за этой дверью, начинался другой коридор, устланный до одури знакомой ковровой дорожкой.

Не закрывая двери, я пошёл по этому коридору в сторону кабинета – когда-то моего кабинета. Коньяк и сигары, сэр? Да нет, что вы. Я не за этим. Я по другой причине…

Дверь кабинета послушно распахнулась – и точно. Она всё так же спала на моей кушетке, как и в прошлый раз, укрывшись шотландским клетчатым пледом. Невольно улыбнувшись, я зашёл в кабинет и накрыл её вторым пледом, так вовремя оказавшимся у меня в руках. Я смотрел на её спину – такую худенькую, такую уязвимую под грубым клетчатым полотном. На тонкую шею, на бугорки позвонков, на завитушки каштановых прядок…

Стоп. Каштановых? Но ведь…

И тут она обернулась, и сердце моё замерло, словно схваченное чьей-то холодной рукой.

– Герка, – прошептала Катя и, выпростав руку из-под пледа, провела кончиками пальцев по моей щеке. Улыбнулась укоризненно: – Опять ты небритый, да? Эх, ты. А обещал, что будешь бриться. Врал?

– Ка… Катя? А что ты тут делаешь?

– Сплю. В спальне, знаешь, отчего-то ужасно холодно… А здесь у тебя уютно.

– А… – мой голос отказывался меня слушаться, – А где Мари…

– Кто? – сонно переспросила жена. – Знаешь, Гер, мне тут такой странный сон приснился. Странный и страшный. Будто бы я умерла. Игорька родила и умерла. Представляешь? И к чему только такие кошмары снятся. А ты был просто убит горем, я так во сне за тебя переживала. А сделать ничего не могла. Кстати, – она села и спустила ноги с кушетки, – надо Игорька проведать, как он там, спит или нет. Ты не ходил? Я ходила в два часа. Сейчас сколько? Знаешь, Герка, нам надо купить «радионяню». А то квартира большая: вдруг не услышим, что он проснулся? Гер, ну ты чего такой, как будто тебе тоже кошмар приснился, а? Гер?..

Я молча обнял её, прижав к себе. Она тихонько засмеялась:

– И правда кошмар, да? Нервная у тебя жизнь, Герман Кастальский.

– Катюша… – прошептал я, – Катюша, мне… Мне снился ужасный сон… Будто ты умерла, и Игорёк тоже… Будто я вас потерял навсегда… Будто я – это даже не я, будто я – не человек вовсе, а кто-то другой, кто-то странный… И всё это… Знаешь, Катя, мне было так одиноко. Так одиноко, будто я был один во всём мире…

Она погладила меня по голове:

– Ну-ну, Гер, всё хорошо, это был всего лишь сон. Я же – вот она, видишь? Не умерла. И Игорёк тоже. А пойдём его проведаем. А?

– П-пойдём…

Я был счастлив. Впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив – и не хотел слушать тихий голос рассудка, который твердил мне, что такого не может быть. Что у нас с Катей не было этой квартиры. Что сейчас, очевидно, не 1988-й, а 2006-й, но Катя выглядит так же, как двадцать лет назад. Что Игорёк не может быть жив. Что Катя умерла. Что всё это неправда…

Я не хотел слушать этот голос. Я никого не хотел слушать – кроме неё. А она – такая милая, такая красивая, такая любимая – накинула на плечи свой пушистый шерстяной платок и зябко поёжилась.

– Господи, лето, а в квартире так холодно! Ужас, Герка! А вдруг Игорёк простудится?! Я вроде бы его хорошо укутала, но вдруг он сбил одеяльце? Боже, надо срочно проверить! Идём, Герман, быстрее!

Мы вышли из кабинета и прошли через гостиную в детскую – бывшую гостевую комнату.

– Эх, надо мне всё-таки спать в спальне, – посетовала Катя. – Она-то с детской рядом, не то что твой кабинет.

Тут она затаила дыхание и осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь и заглянула в детскую. Потом обернулась: на лице её была счастливая улыбка.

– Спит, – прошептала она. – Слышишь, как сопит? Идём, посмотрим на него. Он такой славный, правда?

– Да, девочка, Игорёк у нас чудесный. У нас с тобой. Наш сын… – бормотал я, не чувствуя слёз, стекающих по моим небритым щекам.

Кроватка Игорька стояла в центре комнаты. Мы подошли к ней, осторожно ступая по пушистому ковру, и заглянули внутрь.

Игорёк и правда спал, да так безмятежно, как умеют только младенцы. Катя осторожно поправила чуть сбившееся набок одеяльце и прижалась ко мне.

– Как же всё-таки хорошо, – правда, Гер? Ой, а ты чего? Плачешь? Что с тобой, Герка?

– Ничего, маленькая, всё хорошо… – я улыбался, стирая с щёк эти дурацкие слёзы. Счастливые слёзы.

– Ну ладно. Пойдём тогда на кухню, может, попьём чаю, раз уж проснулись?

– Пойдём, Катюш.

Мы вышли из комнатки, аккуратно закрыв за собой дверь, и прошли на кухню. Катя долила воды в чайник и поставила его на плиту. Плита, кстати, была наша старая, советская. Казалось, тут перемешалась вся моя жизнь, в этой квартире, все воспоминания. Что-то было из восьмидесятых, что-то из девяностых, а что-то из нового времени, о котором я не хотел думать. Нет никакого нового времени. Есть только наше время, наше с Катей и Игорьком время, только для нас троих. Время быть счастливыми. Может же такое быть в жизни? Может же? Ведь может же человек быть счастлив простым семейным счастьем – даже если он не вполне человек? А вообще, может, это тоже был сон? И никакой я не Дух, а обычный человек, обычный московский житель, Герман Сергеевич Кастальский? Сколько мне сейчас? Лет тридцать пять, наверное, или около того. 1988-й год от Рождества Христова, Москва, июль – заповедное время и место. Работа хорошая, квартира приличная, семья – самая лучшая! Чего ещё желать?

Катя наливает кипяток в чашки с заваркой и кладёт в них кубики рафинада – один себе и три мне. Господи, а как раньше вприкуску пили! Казалось, ничего вкуснее просто не бывает, чем когда вот так, – вдвоём, и чай с сахаром вприкуску. Золотое время. Счастливое время. Как можно подумать, что бывает иначе? Как можно подумать, что может быть по-другому? Тридцать лет? Да Бог с вами, какие ещё тридцать лет?! Не было ничего! Ничего, кроме вот этого момента, кроме этого года, кроме этой жизни, нашей жизни, вдвоём, нет – втроём! Ничего!..

Я пью чай, Катя улыбается. Мы счастливы. Вот так вот запросто.

Из коридора сквозит. Я хмурюсь сквозь улыбку:

– Видишь, Катюш – сквозняк тут у нас какой-то! Пойду посмотрю, откуда дует. А, ну да, точно! Я же дверь в кабинет не закрыл! А там, наверное, форточка приоткрыта. Вот и поддувает.

– Сходи, Гер, сходи. Только возвращайся поскорее, ладно?

Катя улыбается. Собрала свои пушистые волосы в пучок, плечи укрыла платком и пьёт чай. Моя любимая, моя родная.

Тянусь через стол, чтобы поцеловать жену в губы – но получается, что целую в нос. Катя смеётся – звонко, заливисто:

– Да иди уже, чудо! Закрой свою форточку и возвращайся! А то без тебя скучно.

– Я сейчас, Катюша, я быстро!

Буквально выбегаю из кухни, быстро иду по коридору в сторону кабинета. Темно-то как! Где-то тут был выключатель…

Был – но куда-то пропал, и я наощупь дохожу до кабинета. Темнота, хоть глаз выколи. Дверь и правда открыта, а внутри здорово холодно! Похоже, форточка и правда нараспашку.

Я вхожу в кабинет и вижу: кресло развёрнуто к окну. Странное чувство: будто в нём кто-то сидит. Что за ерунда. Шарю по стене в поисках выключателя, но никак не могу его найти, а когда, наконец, нахожу и зажигаю свет, оказывается, что лампочка под потолком тусклая и почти ничего не освещает.

Кресло поворачивается ко мне, и я вижу сидящего.

Ледяной пот стекает по моей спине.

Сидящий… похож на человека. Но это не человек – это, кажется, сама тьма, сгустившаяся и принявшая форму человеческой фигуры. Вместо лица – ровная поверхность без намёка на нос, глаза, рот. Худое, длинное тело, длинные руки с какими-то паучьими пальцами, длинные ноги.

Безликое Существо встаёт – оказывается, оно на голову выше меня – и делает шаг в мою сторону. Я инстинктивно отступаю, спиной чувствуя холод стены. Существо упирает ладони в стену на уровне моей головы и наклоняет свою безликую башку на неожиданно длинной шее, поднося её прямо к моему лицу.

Я не могу сдвинуться с места. Не могу пошевелиться. Я только вижу, что Существо состоит из непонятной текучей тьмы, похожей на жидкий чёрный коллоид. Оно постоянно перетекает само в себя, меняет форму – но, несмотря на это, Существо остаётся вполне человекообразным. Его лицо, скачет мысль в моей голове, я хочу увидеть его лицо.

И тогда, словно угадав моё желание, коллоид на его «лице» начинает светлеть, и я, замирая от ужаса, вижу своё собственное лицо, похожее на лицо всплывшего утопленника – бледное, безжизненное, неподвижное. Я смотрю в свои застывшие глаза – но они вдруг оживают, и Существо принимается пристально вглядываться в меня, словно желая отыскать неведомый изъян.

И тут до меня доходит весь ужас происходящего. Я помню, я уже видел подобное – тогда, во время Второй Войны. Он выглядел почти так же – Лорд Тень, первый Искажённый. И я понимаю: время вышло. Второй Искажённый вышел в Мир людей. Мы опоздали. Но это не самое страшное. Самое страшное – Катя в опасности! Ведь он сейчас поглотит меня и, приняв мой облик, выйдет к ней! А она не поймёт, что перед ней уже не я, не я, что перед ней чудовище, что надо бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать!

Собрав все силы, я отталкиваю Искажённого. Он отступает, но не падает, а я кричу, кричу что есть сил:

– Катя!!! Катя, беги!!! Хватай Игорька и убегай из квартиры! Быстрее! Я его задержу!

Только не ходи сюда, родная, только не ходи сюда, не ходи! Убегай, убегай!

– Слышишь, ты! – кричу я Искажённому. – Тебе до неё не добраться! Я тебе не позволю! Давай! Я, может, не так силён, как ты, но и я кое на что способен! Давай, сволочь! Нападай! Ну же!

Он смотрит на меня моими глазами – долго и, кажется, как-то… печально. А потом вдруг распадается, растекается лужей!

Это конец, мелькает мысль. Она не успеет. Я не успею. Его уже не остановить.

Я выбегаю в коридор – но почему-то попадаю обратно в кабинет. Чертыхнувшись, разворачиваюсь, выбегаю в коридор – и снова оказываюсь в кабинете!

За дверью чернота.

Я опоздал, приходит вдруг страшная мысль. Всё кончено. Мира больше нет. Я опоздал. Я никого не сумел спасти. Я забыл обо всём, погнавшись за своим счастьем.

И вот она – расплата.

Вдруг я понимаю, что кто-то тихонько теребит меня за рукав рубашки. Я оборачиваюсь, готовый к любой напасти, любой атаке – но внезапно вижу перед собой Мо.

Он выглядит виноватым. Кажется, в его глазах стоят слёзы.

– Герман, очнись. Это я, Мо, – говорит он. Я мотаю головой:

– А Искажённый?

– Его здесь нет, Герман. И… и её тоже. Всё, что ты видел – неправда. То есть… Это Межмирье. Знаешь, Ват-У рассказывала мне… Когда-то Учёные Колыбели считали, что Межмирье – это Мир Снов. Снов, фантазий, мечтаний, воображения… Но в то же время – Мир страхов, сомнений, тревог, фобий всяких… Она говорила, Кошки считали, что Межмирье способно вывернуть наизнанку того, кто приходит сюда. Создать для него мир его собственных чувств, эмоций… и творчества. Мир, в котором нет ничего невозможного – потому что всё неправда. Это ненастоящее. По-своему, конечно, не в полной мере, и всё же. Понимаешь, ведь то, что ты видишь во сне, например, – ты же не всегда знаешь, что это сон. Порой ты думаешь, что это взаправду. Но это не совсем так… Потому что потом ты проснёшься и увидишь, что это был всего лишь сон. Понимаешь, Герман? Это был сон. Межмирный сон, но сон.

– Сон? То есть, я бы проснулся, и всё было бы как прежде? – но Мо качает головой.

– Если бы я не разбудил тебя, ты бы проснулся, но только утром. А если бы ты ночевал вне Дома, ты бы вообще не проснулся. Ты навсегда остался бы во сне – если бы только не вспомнил, что это сон. Ты забыл бы о том, что засыпал, забыл бы о том, кто ты и откуда. Ты знал бы только тот мир, который Межмирье создало для тебя… Думаю, Межмирье – это что-то типа Соляриса. Смотрел?

– И даже книгу читал, – я достал сигареты и, прикурив, жадно затянулся. – Сон, значит. Притом вечный?

– Это смотря по обстоятельствам, – он пожал плечами.

– А ты… Ты тоже можешь вот так вот уснуть?

– Ну… Не совсем так. Но Кошка видела, что случается с Межмирьем, когда мне снятся кошмары. Она говорит, это действительно страшно. Межмирье… будто бы настроено на меня. Именно поэтому здесь всё подчиняется моей воле. Оно стало для меня своего рода миром-сном – но я могу выйти отсюда, я не заперт в нём. Оно почему-то меня выделяет… Я не знаю, почему. И Кошка не знает. Я спрашивал даже у Смерти! А она, знаешь, только покачала головой, но ничего не сказала. Такое чувство, будто ей что-то известно, но она почему-то не хочет ничего говорить…

– Жуть, – резюмировал я. – И как ты тут вообще живёшь?

Мо улыбнулся:

– Оно меня любит, Герман. Межмирье. Оно ведь живое. Это живой, разумный Мир. И, понимаешь, у него кроме меня никого нет. Здесь были Духи, трое – но они заблудились в самих себе и не вернулись оттуда…

Я молчал. Да, понятно. Стоило ожидать чего-то подобного. Всё-таки это Межмирье.

– Интересно, а Сонни и остальные – им тоже снится такая пакость?

– Это зависит только от них самих, Герман. Межмирье ничего не выдумывает само. Все образы оно берёт из спящих, из их подсознания, наверное. Или что-то вроде того.

Я подумал именно о Сонни, и неудивительно. Что может присниться Полуспектралу? А что снится Созданиям, таким как Шанталь? А Кошкам?

Сны. Жутковатая вещь, если честно. Как для человека, так и для Духа.

И тут я вспомнил о Кате и Игорьке. Из глаз сами собой потекли слёзы.

– Не плачь, Герман Сергеич. Всё уже позади, – сказал Мо, сунув мне носовой платок. Эх, парень, подумал я, ничего-то ты не понимаешь. Ничего не понимаешь…

…

Остаток ночи я провёл на Диване Пустоты в Кабинете Мо, и ближе к утру мне даже удалось уснуть. Но, увы, ненадолго: скоро проснулись мои бойцы, и весь Дом, казалось, ожил их весёлыми голосами. Где-то звенела посуда, кто-то смеялся, кажется, Сонни; где-то Ват-У кому-то что-то объясняла менторским тоном (Анютке, никак не иначе). Я слышал и другие голоса, но так и не смог понять, кому они принадлежат.

В любом случае, о сне можно было забыть.

Я протёр глаза, достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил. Настроение было так себе. Межмирная ночь прошлась по мне паровым катком, выдавив из меня все эмоции, слёзы, печали, радости… Кажется, теперь там, внутри, не осталось вообще ничего.

Пустота.

– Доброе утро, Герман Сергеич!

Я поднял глаза, прищурившись от яркого белого света, нещадно бившего прямо в огромное окно Кабинета.

– Мо, это ты?

– Ага. Как ты себя чувствуешь?

– Никак. Мои проснулись?

– Да, и даже успели позавтракать, – ответил Мо. Он щёлкнул пальцами, и в комнате вмиг стало сумрачно, будто белый день за окном померк, обратившись вечером.

– А мог бы просто шторы повесить, – пробурчал я. Юноша рассмеялся:

– Ну что ты ворчишь? Спал плохо – так что ж теперь поделать-то? Я сделал всё, что мог – вытащил тебя из сна, покуда он не стал кошмаром.

– Вообще-то он стал кошмаром, – возразил я. – Да ещё каким. Мне такие уже давно не снились… Точнее, те, что про Афган, они в каком-то смысле даже страшнее были, но там хотя бы всё понятно было. И Кати там не было. И Искажённого. И… и вообще, всего этого.

– Понимаю, – он сочувственно кивнул. – Значит, ты его видел? Этого… Искажённого?

– Да. И это было чертовски неприятно, знаешь ли. Я эту безликую морду нескоро забуду. Тем более, что скоро лично увижу… А ведь мы так и не знаем пока, как нам его победить… Кстати! А ты сейчас что-нибудь пишешь? Если уж прежние твои рассказы совпадали с моей жизнью, то, может…

Мо задумчиво смотрел куда-то мимо меня.

– Да, – рассеянно ответил он. – Я пишу сейчас очень непростую вещь… Хм, а ведь точно. Только он у меня не Искажённый. Я назвал его Серый Лорд.

– Серый Лорд?

– Ага. Звучит?

– Ну, я не специалист в таких материях. Не знаю, кто вообще выдумывал все эти нелепые прозвища для Теневых… Вроде бы когда-то Аналитический Отдел Колыбели был ещё и Отделом Пропаганды и Контрпропаганды, но это было давно, так что утверждать не возьмусь. Можно спросить Ват-У: думаю, она должна помнить… Кстати, а почему он Серый-то? Во сне он был более чем чёрный. И какой-то… полужидкий. И безликий. Мерзкие они твари, эти Искажённые. Интересно, может, Первый что-нибудь накопал о том, кем могут быть эти паразиты… Ладно. Так ты, значит, всё-таки пишешь?

– Пишу. Но я не думал, что… То есть я думал, что пишу вроде как постфактум. Ну, как все обычные писатели.

– Тогда скорее уж летописцы. Но что, если это не так? Что, если всё наоборот? Ты об этом думал, Мо?

Если честно, мне об этом думать совсем не хотелось. Но и не думать я тоже не мог.

– Думал. Я же тебе говорил: я не знаю, как это всё устроено. То есть, Межмирье конечно откликается на мои выдумки – но на то оно и Межмирье! А вот Мир людей или Мир Духов…

– А что, Мо, – криво ухмыльнулся я. – Может, напишешь, что мы этого твоего Серого Лорда победили и зажили долго и счастливо, а? А оно и сбудется? Что скажешь, старина? Ну что тебе стоит? Написал, и всех дел. Или, например, что он испугался и передумал атаковать Исток, и как-нибудь самоуничтожился, не доходя до места! А?

Он смотрел на меня серьёзно, наморщив лоб, как больная обезьянка.

– Понимаешь… Написать-то я напишу. Но как это отразится на вас – вот в чём вопрос. И отразится ли. Я не знаю, Герман Сергеич. Моя жизнь – очень странная штука. Здесь происходит много непонятных вещей, к которым я уже успел привыкнуть. И в то же время я не знаю, как моё творчество отражается на мире, и отражается ли. Может, это просто совпадения.

– Маловероятно, – отозвался я. – Случайностей не бывает, а совпадения – закономерность. Ладно, Радуга с тобой. Пиши свою историю, а там посмотрим, чем дело кончится. Поживём, как говорится, и увидим.

– Хорошо, – кивнул он, и тут же, не сдержавшись, заулыбался, прикрыв рот ладонью: – О, Герман Сергеич, к тебе гости пришли! И-и-раз-два-три!

На «три» Дверь Тёмного Дуба распахнулась, и в Кабинет ввалилась моя команда, ватага моя, – сытая, довольная, с улыбками от уха до уха. Мои мальчишки-девчонки – смеющиеся, перекидывающиеся какими-то репликами… Как какие-нибудь школьники, честное слово. И даже Шанталь, и даже Анка! Это всё Сонни, подумал я. Вальки бы на такое не хватило.

– Герман Сергеич! Доброе утро! Доброе утро! – закричали они наперебой. Смотреть на них без смеха было невозможно, и я улыбнулся сквозь послесонную хмарь и мутные мысли.

М-да, хорошее настроение мне бы не помешало, честное-благородное слово.

– Доброе, доброе. Ну как вы? Цветёте и пахнете, м?

– Да! Мы уже позавтракали! – сказал сияющий Сонни. – Не хотели вас будить, но Ват-У сказала, что нам стоит поторопиться. У нас ведь дела.