Текст книги "Империя страха"

Автор книги: Юлиан Бардин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Иваныч неторопливо поднялся из-за стола и подошел к широкому окну, задумчиво уставившись куда-то вдаль. В кухне воцарилась напряженная тишина. Наконец Ваня заговорил:

– У меня есть только один способ избежать многочисленных неприятностей, – его голос звучал уныло и обреченно, как у лежащего на смертном одре человека, – надо самому попытаться отыскать этот клад или черт его знает, что там еще.

Здоровяк повернулся к бывшему однокласснику и спросил:

– Ты тоже так считаешь?

Лямзин сплел пальцы в замок и громко хрустнул костяшками, сильно вывернув руки; наконец он произнес:

– Меня тоже пытались убить, но не это главное... – На несколько минут Антон задумался, глядя в широкую спину каскадера, а затем продолжил: – Я не люблю, когда со мной обращаются как с тряпичной куклой. Короче говоря, я согласен с Иванычем, назовем это праздным любопытством.

Чижов резко обернулся и впервые за все время разговора дружелюбно посмотрел на комитетчика, а затем спросил, обращаясь к Аникееву:

– Паша, ты с нами или как?

Хозяин квартиры замялся, не зная, что сказать, – по его одутловатому лицу побежали красные пятна, а в глазах отразилась явная нерешительность.

Подойдя вплотную к каскадеру, он положил массивную ладонь на его плечо и, поколебавшись, изрек:

– Пожалуй, я воздержусь. Я настолько оброс привычным бытом, что... – Здоровяк пытался найти разумное обоснование прозвучавшему отказу, но в конце концов тихонько выругался себе под нос и честно признался, глядя в глаза собеседнику: – К черту все красивые фразы! Мне просто страшно, я боюсь потерять то, что уже имею. Но если от меня потребуется помощь... – Слова иссякли, но за них договорил многозначительный взгляд.

Никто не решился что-либо возразить или осудить товарища за честность: и Чижов и Лямзин молчали, потупив взгляд, как будто это они проявили стыдливое малодушие, за которое, впрочем, нельзя было строго судить искреннего Пашу.

Антон, чтобы замять неловкость прозвучавшего признания, нарочито весело выпалил:

– Вот и отлично, поделим барыши на двоих. Лица присутствующих озарили натянутые улыбки, а майор продолжил, прямо взглянув на толстяка:

– Дашь мне свою машину?

– А заодно и ключи от квартиры, где деньги лежат, – поддержал его Иваныч, звонко хлопнув Аникеева по плечу.

Паша уловил произошедшую перемену настроений и понял, что над ним куражатся только затем, чтобы прийти ему на помощь, поэтому он дурашливо скуксился и запричитал:

– Давайте, можно... можно грабить несчастного лопуха, воспользовавшись его беспомощностью и слабым здоровьем.

На этот раз в тесной кухоньке прокатился дружный, искренний хохот.

– Слабое здоровье, – передразнил его Иваныч и беззлобно пошутил: – Да на тебе пахать надо.

Не обращая внимания на последнюю реплику, Аникеев заговорил, но уже более серьезно:

– Ключи от квартиры я вам вряд ли дам, а вот от дачи – ради Бога, – здоровяк вышел в коридор, покопался в карманах висящей на вешалке куртки и вернулся, держа в руках позвякивающую связку блестящих ключиков. – Этот от машины, – принялся объяснять он, – а эти три от моего загородного именьица.

Чижов закурил очередную сигарету и переспросил:

– Это, случайно, не там, где мы отмечали твой день рождения?

Смешно раздув щеки, Аникеев удивленно округлил глаза и не преминул заметить:

– Можно подумать, что я персидский шах и у меня этих особняков, как у собаки блох; ну конечно там. Дорогу знаешь?

– Найду, – ответил каскадер и направился к двери, бросив через плечо: – Антон, ты идешь?

Лямзин проворно вылез из-за стола и последовал за своим новым знакомым. По дороге он заглянул в гостиную и позвал подругу, увлеченную просмотром какого-то боевика:

– Маша, поехали.

– Ну вот, так всегда, – зароптала девушка, но покорно встала с кожаного диванчика и присоединилась к мужчинам, – на самом интересном месте прервал. Не могли подольше поболтать.

Не обращая внимания на ее недовольство, майор крепко пожал протянутую ладонь гостеприимного хозяина и произнес с искренней благодарностью в голосе:

– Спасибо, Паша.

– Да, спасибо, – торопливо выпалил Чижов и привычно хлопнул здоровяка по плечу, не забыв при этом пошутить: – Заезжай, если что, адрес знаешь. Гостям в нашем доме всегда рады.

– Пренепременнейше, – в тон каскадеру отозвался Аникеев и уже более серьезно закончил: – Поберегите себя, братцы.

Лямзин вместо ответа озорно подмигнул ему и вышел на лестничную клетку вслед за удалявшимся Чижовым, крепко сжав теплую ладонь девушки.

– До свидания, – произнесла она, обернувшись к стоящему в дверном проеме мужчине, – приятно было познакомиться.

– Взаимно, – любезно отозвался он и добавил: – Всего доброго.

Тонкие каблучки зацокали по бетонным ступенькам, заглушая тихие шаги спускающихся мужчин, и как заключительный аккорд в этой импровизированной симфонии прозвучал гулкий щелчок запираемого замка, эхом прокатившийся под сводами подъезда.

* * *

Гвоздика снова «дернули» на допрос в уже знакомый кабинет, и он привычно уселся на деревянный стул, сложив руки на коленях.

Прол ехидно улыбался, изредка бросая косые взгляды на строптивого подопечного. В поведении опера сквозило явное превосходство сильнейшего перед почти поверженным противником, как будто великий гроссмейстер собирался сыграть партию в шахматы с юным учеником.

– Ну что, Дегтярев, – произнес Прол, радостно потирая руки, – по-прежнему будешь запираться или все же сделаешь признание?

Пренебрежительно усмехнувшись, Юра одарил собеседника сияющей улыбочкой и нагловато ответил:

– Так ведь мне за это премии и очередного звания не полагается, поэтому я лучше помолчу, а ты, гражданин начальник, потей на здоровье.

Капитана явно уязвил столь неучтивый тон, но он сдержал рвущиеся наружу эмоции, считая, что нет смысла злиться на того, чья участь уже, собственно, предрешена.

– Как хочешь, – стараясь, чтобы его голос звучал в большей степени безразлично, чем обиженно, пробурчал он, – тогда приступим к главному.

Прол раскрыл лежащую на столе папку с надписью «Уголовное дело» и перешел к сухому допросу:

– Значит, гражданин Дегтярев, вы отрицаете свою причастность к краже драгоценностей из квартиры Милютиных?

– Угу, – пробурчал вор, вперившись в грязное пятно на давно не крашенной стенке, – отрицаю.

Опер вновь победоносно улыбнулся и задал очередной вопрос:

– Знакомы ли вы с гражданином Цимбалевичем Абрамом Иосифовичем?

– Нет, не знаком.

– А вот он утверждает обратное, – ощерился капитан, – как вы это можете объяснить?

Гвоздик недоуменно пожал плечами и нагло посмотрел в глаза сыщика:

– Мало ли, какая ахинея может взбрести в тупую голову. Этот ваш Цибулевич, – он нарочно исковеркал фамилию ювелира, продолжая говорить в том же, осознанно дерзком тоне, – может, псих какой, так мне что, из-за каждого идиота себе на горб срок подвешивать? Потом, что стоит его слово против моего – всего лишь «один-один», а тебе, гражданин начальник, как я понимаю, нужен ощутимый перевес в счете, чтобы упечь меня к «хозяину».

Оперативник недовольно нахмурился, внутренне осознавая справедливость слов подследственного, но он твердо уповал на скупщика, который мог прижать вора к стенке своими показаниями.

А Гвоздик между тем продолжал:

– А может, у вас есть мои пальчики, оставленные в квартире этого терпилы, или свидетельские показания? Вот это для «кивал», – говорящий пренебрежительно отозвался о

народных заседателях, – было бы серьезным основанием отправить меня по этапу. А еще лучше, чтобы меня взяли с поличным...

– Заткнись! – рявкнул опер и громко стукнул кулаком по крышке стола. – Всякая мандавошка меня еще учить будет. – От его прежней сдержанности не осталось и следа – лицо капитана перекосило в приступе отчаянной ярости, и ему стоило огромных усилий взять себя в руки. – Договоришься у меня до «пресс-хаты», пусть там с тобой «шерстяные» побазарят.

Прол имел в виду категорию подследственных, которые в равной степени ненавидели и милицию, и «правильных» уголовников – этакие одинокие шакалы преступного мира. Окажись кто-нибудь из среды «шерстяных» в нормальной камере, его бы там ждала неминуемая смерть. То же самое и наоборот – мало кто из блатных, попавших в столь неприятное (с точки зрения самих блатных) окружение, мог остаться в живых.

Несмотря на прозвучавшую угрозу, Дегтярев понимал, что дальше слов дело не зайдет, поэтому оставил обещания капитана без внимания.

А Прол перешел к главному: сняв трубку внутренней связи, он сказал в микрофон, обращаясь к невидимому собеседнику:

– Давайте Цимбалевича и свидетелей... да, будем проводить очную ставку.

Спустя пару минут в кабинет вошел молодой оперативник, следуя за пожилой супружеской парой.

– Присаживайтесь, – капитан указал вошедшим на стулья, а потом обратился к младшему сотруднику: – Давай скупщика.

Дегтярев с железным спокойствием следил за происходящими событиями, ни единым жестом не выдав собственных чувств.

Хозяин кабинета время от времени бросал на задержанного быстрые взгляды, стремясь уловить хоть тень волнения на его худощавом лице. Но тщетно – Гвоздик лишь криво ухмылялся, поглядывая на притихших свидетелей.

Тем временем ввели Абрама Иосифовича, который уселся напротив Дегтярева, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

– Итак, – неторопливо начал процедуру капитан, – гражданин Дегтярев, знаете ли вы этого человека? – Прол указал рукой в сторону притихшего толстяка.

Отрицательно качнув головой, Гвоздик громко и выразительно произнес:

– Впервые вижу.

Такой ответ нисколько не удивил сыщика, и он повернулся к Абрашке, внутренне предвкушая скорое удовольствие от ожидаемого со стороны вора протеста.

– А вы, гражданин Цимбалевич, – несколько мягче положенного пропел опер, – знаете ли этого человека?

Ювелир только сейчас удосужился поднять глаза на Гвоздика, но, встретившись с жестким, непроницаемым и вместе с тем насмешливым взором Дегтярева, толстяк повернулся к сыщику. Всем своим видом озадаченный скупщик краденого походил на затравленного зверька, мечущегося между ружьем охотника и стальным капканом.

Капитан не заметил или не придал значения произошедшей перемене в поведении Абрашки, а просто повторил вопрос:

– Ну так что, гражданин Цимбалевич, знаете ли вы этого человека?

Ювелир сконфузился, потупив взгляд, и едва слышно прошептал:

– Нет, не знаю...

– Что?! – вырвалось у Прола изумленное восклицание, он даже привстал. – Что вы сказали, говорите громче!

Ювелир, все так же избегая смотреть на опера, повторил, но уже более громко:

– Нет, я не знаю данного гражданина. Коротенькие пальчики капитана мертвой хваткой вцепились в шариковую ручку – раздался громкий треск ломающейся пластмассы, и на письменный стол посыпались жалкие осколки, пачкая бланк протокола размазавшейся пастой.

Какое-то время старший оперуполномоченный недоуменно пялился на ювелира, затем посмотрел на улыбающегося Гвоздика и нервно выпалил, обращаясь к ничего не понимающим свидетелям:

– Спасибо, можете идти.

За супружеской парой закрылась дверь, и капитан остался наедине со своими подопечными.

– Как это понимать? – закипая от ярости, процедил он сквозь зубы, вопросительно глядя на Цимбалевича..– Ты что, сукин сын, собрался меня за нос водить?

Абрашка упорно молчал – его начинала поколачивать нервная дрожь, но он изо всех сил старался ее унять, чтобы не показать собственного страха.

Это не укрылось от проницательного взгляда опера, и тот решил надавить на самое слабое место допрашиваемого:

– Ну молись, толстожопый, я тебя научу родину любить! Будешь у меня кипятком ссать...

– Давление на задержанного, – вмешался Дегтярев, – и злоупотребление служебным положением, тем более при свидетеле.

Он не так уж стремился прийти на выручку ювелиру, сколько хотел досадить ненавистному капитану.

Однако тот натянуто улыбнулся и медленно процедил, как будто плюнул:

– Это ты, что ли, свидетель? Да кто твоей роже поверит? А хотя бы и так, мне на твои слова откровенно насрать, понял?! – Прол неожиданно оживился и сменил тон: – Между прочим, я тебя не задерживаю, можешь быть свободен, сейчас подпишу документы у начальства, и адью...

– Как?! Почему?! А я... – встрепенулся Цимбалевич.

На лице сыщика появилась самодовольная гримаса садистского наслаждения, и он почти ласково произнес:

– А вы, гражданин ювелир, пойдете по статье двести восьмой, за скупку краденого, и я думаю, что можно впаять вам еще и сто восьмидесятую – заведомо ложный донос. Так что сидеть тебе, толстый, не пересидеть. – Капитан перевел дух и вкрадчиво продолжил: – Если, конечно, ты не одумаешься по поводу своих показаний.

Абрашка покрылся липкой испариной, чувствуя, как по спине потекли холодные ручейки. Его поставили перед выбором, и он надолго задумался.

«Какой же сволочной этот мусор, – пронеслось в его голове, – обещал отпустить, если мы договоримся, а сейчас вон что запел».

Перспектива загреметь на несколько лет в зону его никак не привлекала, но, с другой стороны, он понимал, что в любом случае опер его не отпустит просто так, хотя и накрутить срок не сможет, – это все-таки решать суду.

«Ну сдам я сейчас Гвоздика, что мне с того? – продолжал скрипеть мозгами толстяк. – Послабленьице получу от этого мента вонючего. А потом назад в камеру, и там братва меня «опустит», а то и того хуже – заколют как кабана, и ищи ветра в поле. Уж лучше я промолчу».

Приняв окончательное решение, Цимбалевич вдруг ощутил непонятный прилив бодрости, как обреченный, но смирившийся со своей судьбой висельник.

– Я не знаю этого человека, – может быть, впервые за свою жизнь смело заговорил Абрашка с более сильным противником, – добавить ничего не смогу.

В эту секунду капитан понял, что все его планы оказались похожими на замок из песка – нахлынула бурная волна, и еще недавно казавшееся незыблемым строение рухнуло, не оставив после себя даже следов. Протяжно вздохнув, Прол вновь снял трубку внутреннего телефона и властно распорядился:

– Уведите задержанных и подготовьте документы на освобождение Дегтярева.

Вор не мог скрыть искренней радости от услышанного – он до последнего момента был уверен, что капитан блефует по поводу обещанной свободы, чтобы сбить с толку Цимбалевича.

Теперь же он нисколько не сомневался в своем скором освобождении и на радостях шепнул толстяку:

– Считай, что я простил тебе все обиды. Пацанам в твою хату я передам, чтобы тебя не трогали. Если тебя прижмут на пересылке или на зоне, можешь сослаться на меня – пришлю малявку. – Он перевел дух и глубокомысленно закончил: – Хрен знает, может, из тебя еще получится нормальный человек...

– Прекратить разговоры! – не своим голосом заверещал капитан и обратился к вошедшим конвоирам: – Уведите задержанных.

Гвоздик не без скрытой иронии наблюдал за тем, как приосанился толстяк, еще несколько минут назад похожий на безвольную амебу.

Подталкиваемый в спину угрюмым «вертухаем», Абрашка вальяжно вышел из кабинета, гордо вскинув голову и залихватски заложив руки за спину, как заправский арестант, – он наверняка уже ощущал себя если не блатным, то приблатненным уж точно.

Юра еще раз широко улыбнулся в спину скрывшегося за дверью ювелира и повернулся к притихшему за столом капитану:

– Как вы там говорили, гражданин начальник, адью, что ли?

– Руки за спину, – прогромыхал над ухом звучный басок контролера, и Дегтярев направился к выходу, даже не оглянувшись на поверженного противника.

* * *

Троица благополучно добралась на дачу Аникеева, но прежде чем загнать машину во двор, Лямзин сказал, обращаясь к спутникам:

– Вы, пожалуй, идите внутрь, а я вернусь в Москву, меня зачем-то шеф вызывал. Дорогу я теперь знаю, поэтому не заблужусь, а заодно прикуплю продуктов. – Майор уже уселся за руль, включил зажигание, но перед тем как тронуться с места, задумчиво изрек: – Сколько нам здесь сидеть, одному Богу известно.

Чижов согласно кивнул и направился к железной калитке, а девушка подбежала к Антону, торопливо чмокнула его в щеку и произнесла:

– Возвращайся скорей, я буду скучать.

– Я быстро, – пообещал Лямзин и отпустил педаль сцепления.

Темно-зеленый «Опель-Омега» плавно тронулся с места, вырываясь с проселочной дороги на просторы скоростного шоссе.

Белый дымок тонкой струйкой вырывался из выхлопной трубы, а резиновые протекторы тихо шуршали по асфальтовому покрытию недавно отремонтированной дороги.

Навстречу «Опелю» мчался густой поток вырывающихся за город автомобилей – несмотря на наступившие холода, дачники с завидным упорством устремлялись к оставленным без присмотра домишкам и огородикам с созревшей картошкой.

До Лубянки майор добрался на удивление быстро и, припарковав машину на служебной стоянке, прошел внутрь старого здания.

Прежде чем войти в кабинет шефа, Лямзин заскочил на пару минут к приятелю из отдела, чья дверь оказалась распахнутой настежь.

– Привет, Коля, – поздоровался Антон с хозяином тесной комнатушки и, не присаживаясь, склонился над ухом товарища, – ты не знаешь, зачем меня вызывал Кудряшов?

– Нет, – несколько удивленно отозвался среднего роста брюнет с лицом школьника-второгодника, – я вообще не в курсе дел. А что, какие-то неприятности?

Майор пожал плечами и неопределенно ответил:

– Вроде бы у меня никаких хвостов нет, я думал, что это связано с чем-то экстраординарным.

– Здесь все тихо, – протянул собеседник, пододвигая к себе толстую папку с грифом «совершенно секретно».

Лямзин собрался уйти – он уже взялся за ручку двери, когда неожиданно обернулся и вновь обратился к коллеге:

– Слушай, Коля, может, выручишь меня, – в его интонациях послышались просительные нотки, – боюсь, что шеф не в духе, как бы мне не досталось за что-нибудь. Я сейчас войду к нему, а ты минут через пять позвони в кабинет и попроси его заглянуть к тебе.

– А что я скажу полковнику?

Лямзин на миг задумался, но, так и не найдя подходящего повода, произнес:

– Ну придумай что-то, ты же у нас мастер на всякие выдумки.

– Ладно, – пообещал Коля, – сообразим по ходу пьесы, но с тебя причитается.

Уже шагнувший в коридор, майор обернулся и согласно кивнул:

– Само собой.

Пройдя метров двадцать по сумрачному коридору, Лямзин оказался в приемной начальника отдела. Секретаря в комнате не оказалось, и Антон, предварительно постучав в дверь костяшками пальцев, вошел в просторный кабинет.

За своим рабочим столом восседал полковник Кудряшов, склонившись над какими-то бумагами.

– Разрешите, Родион Семенович? – учтиво спросил вошедший, плотно прикрывая за собой дверь.

Шеф поднял на подчиненного полные суровой решимости глаза и деловито поинтересовался, придав голосу стальную твердость:

– Где тебя черти носят? Водитель прождал у твоего подъезда добрых полчаса, но так и не дождался.

Изобразив на лице искреннее изумление, майор двусмысленно протянул:

– А я думал, что вы про меня уже забыли. Кудряшов поднялся из-за стола и прошелся

по кабинету, заложив руки за спину.

 – Присаживайся, – предложил он.

Когда Лямзин покорно опустился в жесткое кресло, начальник отдела встал напротив него и заговорил вновь:

– У меня все не выходит из головы тот странный субъект, который принес тебе рукопись. У тебя случайно не осталось ее копии?

Округлив глаза в притворном удивлении,

Антон спокойно ответил, нисколько не заботясь о правдивости собственных слов:

– Нет, а зачем? Насколько я помню, в той бумаженции был описан какой-то откровенный бред. Тем более что вы забрали у меня дело, – он сделал ударение на последнем слове.

Полковник пристально посмотрел в глаза подчиненного, как будто пытался просветить его душу рентгеном, но, так ничего и не поняв, задумчиво изрек:

– Странные вещи происходят. Тот старикашка умер от сердечного приступа, причем прошлой ночью, практически сразу после визита к тебе.

– Вы что, считаете, что это я его укокошил? – В вопросе Лямзина прозвучал откровенный вызов, с немалой толикой плохо скрываемой обиды.

Вопреки ожиданию, полковник не сказал ни да, ни нет – он лишь продолжал стоять все в той же позе, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

В этот миг прозвучал настойчивый телефонный звонок по внутренней связи.

Кудряшов недоуменно уставился на трезвонивший аппарат, как будто не мог понять, что от него хотят. Наконец он неторопливой походкой приблизился к столу и взял трубку: . – Кудряшов, слушаю.

Что говорил невидимый собеседник, для Лямзина осталось полной загадкой, но шеф торопливо кивнул и пробурчал в микрофон:

– Хорошо, сейчас подойду. – Трубка вернулась на свое прежнее место, а патрон обернулся к майору и коротко бросил: – Подожди меня, я сейчас вернусь.

За хозяином кабинета закрылась дверь, и Антон остался один – он напряженно вслушивался в удаляющиеся по коридору шаги. Наконец, убедившись, что никто не сможет ему помешать, по крайней мере в ближайшие пару минут, Лямзин вскочил с кресла и подбежал к столу начальника, торопливо листая оставленные без присмотра документы. Однако в них не было того, что стремился найти офицер.

Тогда он тихонько приоткрыл верхний ящик стола и, к своему огромному удовлетворению, обнаружил там ключи от сейфа.

По-видимому, полковник чувствовал себя в абсолютной безопасности, если оставлял ключи в столь доступном месте.

Связка перекочевала в правую ладонь майора, и он приблизился к старому, выкрашенному в серую краску несгораемому шкафу.

На дверцу был прикреплен кусочек пластилина с запечатленным на нем оттиском, но это не остановило Лямзина, так как сама печать была все на той же связке.

Замок открылся легко, издав при этом едва уловимый металлический щелчок. Провернув массивную рукоятку, Антон открыл сейф. И в эту секунду послышались приближающиеся шаги по гулкому коридору.

У майора было в запасе не более десяти секунд – по его телу пробежала нервная дрожь, но Лямзин справился с нестерпимым желанием быстро захлопнуть дверцу, а ключи водрузить на прежнее место.

Такая поспешность могла стать роковой, ведь лязг запираемого засова и звон упавшей в стол связки могли насторожить того, кто приближался к кабинету. Поэтому майор все так же

спокойно провернул рукоятку, вернул на место тонкий шпагат, прикрепив его к липкому пластилину, а ключи засунул в карман брюк.

Дверь порывисто распахнулась, и на пороге возник подполковник из соседнего отдела. К этому времени Лямзин уже сидел на прежнем месте, правда, его поза была несколько неестественной, но вошедший ничего не заметил.

– Здорово, – выпалил он, глядя на майора, – а где твой босс?

– Куда-то вышел, – вяло отозвался Антон, пожимая плечами и усаживаясь поудобнее.

– Когда вернется, передай ему, чтобы пришел ко мне, – попросил неожиданный визитер и так же быстро удалился.

Лямзин вновь принялся нервно прислушиваться к его затихающим шагам. Посчитав, что находится вне опасности, он вернулся к прерванному занятию, и на этот раз удача улыбнулась майору.

Среди множества картонных папок и скоросшивателей лежала тонкая пачка перехваченных металлическими скрепками документов. Под титульным листом, на котором красовались две жирно выведенные буквы «И.С», мирно покоилась уже знакомая ему рукопись.

Перелистав страницы, Антон обнаружил довольно подробную справку, в которой описывались уже известные ему события, связанные с каскадером, но в документе имелось много пробелов и недочетов, в отличие от подробного рассказа Иваныча.

Затем шло краткое упоминание о нем самом, но все оно помещалось в нескольких скупых строчках:

«Рукопись у гражданина Жутинова Ильи Константиновича принял майор Лямзин Антон Борисович вместе с предоставленным на экспертизу образцом неопознанного материала. От дальнейшего хода расследования майор Лямзин А. Б. был освобожден начальником отдела управления контрразведывательных операций ФСБ полковником Кудряшовым Родионом Семеновичем».

А вот дальше следовала информация, ради которой он и предпринял всю эту рискованную операцию.

«Согласно полученным сведениям из Парижа, где проживают родственники покойного Сереб-рянского Макара Федосеевича (бывшего действительного статского советника, профессора Московского университета), эмигрировавшего во Францию в феврале одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, позолоченная металлическая цепочка была подарена некоему Милютину Аркадию Альбертовичу, примкнувшему осенью одна тысяча девятьсот восемнадцатого года к партии большевиков и ставшему впоследствии одним из руководителей ГубЧК города Петрограда.

Из-за последнего обстоятельства связь между Милютиным А.А. и Серебрянским М. Ф. прервалась.

Оперативная разработка, а также сохранившаяся часть архивов бывшего КГБ позволила установить, что наследники Милютина Аркадия Альбертовича проживают в Москве по адресу...»

Лямзин услышал едва различимый шум приближающихся голосов и вынужден был прерваться. Но голоса стихли, постепенно удаляясь, и майор вновь углубился в чтение, пропустив пару сухих, ничего не сообщающих строчек.

Дальше в справке говорилось:

«По странному стечению обстоятельств,

квартира Милютиных не далее чем вчера была обворована, по оперативным данным, уголовником-рецидивистом Дегтяревым Юрием Васильевичем, по кличке Гвоздик. Похититель был задержан органами внутренних дел, но, к сожалению, цепочки при нем не оказалось.

Более того: в самый ответственный момент главный свидетель обвинения, некий Цимбалевич Абрам Иосифович, задержанный по обвинению в скупке краденого, резко изменил первоначальные показания, испугавшись мести со стороны сокамерников – друзей Дегтярева.

Вор по кличке Гвоздик сегодня будет отпущен на свободу за неимением улик или свидетельских показаний, изобличающих его в совершении кражи.

Предлагаю установить за Дегтяревым Ю.В. круглосуточное наблюдение, согласовав с руководством точное время освобождения задержанного...»

Дальше шло подробное описание вероятных направлений движения наблюдаемого объекта и план предпринимаемых в связи с этим оперативных мероприятий, выпавших на долю службы наружного наблюдения.

Дочитав весь текст до конца, Лямзин аккуратно вернул бумаги на свои места, запер сейф и уже собирался вернуть ключи в верхний ящик стола, когда резко распахнулась дверь и на пороге возник хозяин кабинета.

Антон внутренне содрогнулся, так как, вопреки ожиданию, не слышал приблизившихся шагов.

Ему показалось, что в глазах шефа светится скрытое злорадство, как будто тот уже обо всем догадался.

Как бы в подтверждение промелькнувших в голове майора мыслей, Кудряшов уселся за письменный стол и принялся копаться в ящиках.

Наконец полковник поднял на Антона то ли растерянный, то ли издевательски-изумленный взгляд и спросил:

– Слушай, а ты случайно не видел моих ключей? Вечно я их теряю, наказание какое-то с этими ключами.

Кудряшов задержал на лице собеседника испытывающий взгляд, как будто знал, что получит ответ на поставленный вопрос именно от него, майора Лямзина.

Глава 8

Дача Аникеева представляла собой добротный каменный дом с просторной гостиной, широким холлом, квадратной кухней на первом этаже и двумя спальнями на втором. .

На время своего отсутствия Паша наглухо задраивал все окна массивными ставнями, закрывающимися изнутри, а мощная металлическая дверь, ведущая на веранду, отбивала всякую охоту у мелких воришек тратить понапрасну время и силы.

Все эти предосторожности были приняты лишь против многочисленных бомжей, которые в холодное время года предпочитают отсиживаться в относительном тепле оставленных без присмотра строений.

Хотя справедливости ради стоит заметить, что внутреннее убранство коттеджа было великолепным: новая импортная мебель, мягкие ковры, минимум бытовой техники,

а главное – многочисленные полотна, развешанные на стенах особнячка. Все это могло привлечь внимание жуликов и покрупнее, чем отвергнутые обществом изгои.

Оставив спутницу в холле, Чижов прошел на кухню и принялся возиться с газовым котлом. Предстояло заполнить отопительную систему водой и только после этого включить газ.

Наконец в котле загудел огонь, и Иваныч вернулся к Маше, которая с нескрываемым интересом рассматривала картину с изображенным на ней натюрмортом из экзотических фруктов, покореженного осколка ржавого железа и огромного куска горного хрусталя, должного по замыслу в немалой степени странного автора изображать вазу.

– Нравится? – улыбаясь спросил Иван.

– По крайней мере необычно, – неуверенно отозвалась девушка и переключила свое внимание на следующее полотно, с не менее чудным сюжетом.

Чижов устало опустился в мягкое кресло и, желая дать пояснения по поводу частной коллекции своего приятеля, сказал:

– Эти два шедевра, – в устах каскадера слово прозвучало по меньшей мере иронично, чтобы не сказать большего, – Паше подарил один сумасшедший художник за то, что он профинансировал тому заграничную выставку.

– Оказывается, ваш приятель еще и меценат, – искренне удивилась Маша.

Иваныч пристально посмотрел на девушку и произнес, как будто объяснял несмышленому ребенку основы таблицы умножения:

– Это было на заре перестройки, когда приходилось искать способы отмывания денег и уклонения от непомерных налогов. – На секунду задумавшись, он продолжил: – Хотя сейчас налоги не стали меньше, насколько я знаю.

На лице блондинки отразилось неподдельное изумление, но мужчина, предвидя ее вопрос, пояснил:

– Просто на сегодняшний день существует гораздо больше возможностей обмануть налоговую инспекцию, чтобы не прибегать к услугам второсортных живописцев.

Понятливо кивнув головой, Маша переместилась в глубину комнаты, где в углу, по соседству с ярким гобеленом, висело потемневшее от времени полотно,

– Неужели и эта красота из той же серии?

– Какая? – оживился Чижов, вставая с кресла. – А, эта: – Его голос зазвучал несколько торжественно. – Нет, ее подарил Пашке я, когда он построил себе это уютное гнездышко, так сказать, на новоселье. Картина была написана в начале века одним действительно классным художником, который почему-то решил заняться наукой вместо того, чтобы посвятить себя служению музам. Она досталась моему деду от его друга, который после революции эмигрировал в Париж. Здесь даже дух совершен...

Внезапно Иваныч замолчал, как будто натолкнулся в темноте на непробиваемую стену – его глаза округлились от удивления, а на скулах явственно обозначились желваки.

– Что случилось? – забеспокоилась девушка, глядя в побледневщее лицо мужчины. – Вам плохо?

Ничего не объясняя, каскадер медленно простер руку в направлении старинного полотна и

заплетающимся языком смог произнести только одно-единственное слово: – Каарт-т-тина...

* * *

Первым желанием Лямзина было выхватить из-за пояса пистолет и разрядить в шефа всю обойму. В эту секунду Антон был уверен, что неудавшаяся попытка покушения на его жизнь была спланирована полковником.