Текст книги "Империя страха"

Автор книги: Юлиан Бардин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

И тут взгляд хозяина квартиры упал на валяющуюся на полу пустую раму, из которой Иваныч вырезал полотно.

– Картина! – не своим голосом вскричал Федя, неожиданно проворно для столь внушительной комплекции вскакивая на ноги. – Где картина?!

Посмотрев на опустевшее кресло, Леха лишь присвистнул от удивления, но благоразумно промолчал.

А Жбан продолжал бушевать:

– Эти пидарасы прихлопнули моих лучших людей, засадили меня в каталажку да еще и картину спиз... – не договорив, он устало рухнул на диван.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Едва слышный скрип отворяемой двери прозвучал как удар церковного колокола. На пороге стоял молодой охранник – тот, который впустил в квартиру Чижова.

– Чего тебе надо?! – рявкнул пахан.

Парень замялся, не зная, как поступить: немедленно удалиться, чтобы не наживать себе неприятностей, или все же сказать то, зачем, собственно, он пришел. Победило последнее, и он тихо заговорил:

– Слышь, Федя, мы с пацанами рассматривали картину, и я заметил там надпись...

– Какую, на хер, надпись, – взбесился Жбанович, – чего ты мне втираешь?

Лицо охранника покрылось пунцовыми пятнами, но он пересилил свой страх и закончил:

– Там было написано что-то насчет Успенского...

– Ну и что? – Пахан не понимал, к чему клонит собеседник, но кричать перестал.

И тут вмешался Леха:

– А ведь это идея, Федя. Мы не знали, где находится эта церковь с дубом. Они этого тоже не знали. – Он на миг задумался, а затем продолжил: – По крайней мере, в рукописи об этом ничего не было, если верить Пашке Аникееву. Значит, есть маза перехватить их там.

Несколько секунд Жбан не мог произнести ни слова, а затем, встрепенувшись, приказал:

– Срочно вызывай человек десять и догоняй нас. Поехали, – последнее слово относилось к столпившимся в коридоре охранникам.

* * *

– Вы куда? – Маша, одетая в бирюзового цвета шелковый халатик, любезно предоставленный ей хозяйкой квартиры, вопросительно уставилась на Антона.

Невольно залюбовавшись ее стройной фигурой и выразительными чертами лица, майор несколько секунд молчал, не в силах заговорить с подругой.

Когда девушка повторила свой вопрос, Лямзин медленно произнес:

– Кажется, мы напали на след. Едем в Успенское...

– Я с вами, – без колебаний сказала Маша и кинулась в спальню переодеваться.

Гвоздик приблизился к Ольге и прошептал ей в самое ухо:

– Задержи ее. Я понимаю, что мы тебе смертельно наскучили, но это последняя просьба.

– Ладно, – улыбнулась платиновая блондинка, – если только последняя.

Распахнув дверь, мужчины проскользнули на лестничную клетку, стараясь ступать как можно тише, чтобы не привлекать внимание любопытных соседей. Спускаясь по лестнице, они услышали, как за спиной щелкнули запираемые замки.

Выйдя на дорогу, приятели долго пытались остановить машину, но никто не решался посадить к себе трех мужчин, у одного из которых на лице еще оставались устрашающие следы побоев.

– Так мы в жизни не уедем отсюда, – выпалил нетерпеливо Гвоздик, – нужно разделиться.

Едва он это произнес, как около тротуара остановилось новенькое такси. Из машины вылез пассажир, и водитель уже включил передачу, чтобы рвануться с места, но Лямзин его опередил.

Плюхнувшись на переднее сиденье, он широко улыбнулся и как можно дружелюбнее произнес:

– В Успенское поедем, шеф?

Шофер хотел было что-то возразить, но тут распахнулась задняя дверца и в салон ввалились Дегтярев с Чижовым.

– Конечно поедем, – нагловато заявил Гвоздик, протягивая водиле пятидесятидолларовую купюру.

Замявшись в нерешительности, таксист все же принял деньги и угрюмо протянул:

– Добавишь еще столько же, когда приедем. – Несмотря на то, что он выглядел слегка испуганным, природная алчность взяла свое.

Рванувшись с места, «Волга» влилась в густой поток городского транспорта.

На выезде из Крылатского на Рублевское шоссе образовалась пробка из-за того, что шоссе было перекрыто нарядом милиции, и вор, скорее по привычке, чем по необходимости, занервничал:

– Чего они здесь, пикет устроили, что ли?

– Да здесь всегда пикеты, – отозвался водила, – когда слуги народа проезжают.

Едва он договорил, как по трассе промчался правительственный кортеж: два громоздких «ЗИЛа», блестящих на солнце черным лаком, сопровождали пять такого же цвета «Волг».

Ожидание заняло минут двадцать, но в конце концов пробка постепенно рассосалась и такси двинулось за город. На шоссе царило необычное для этого времени суток оживление, и стрелка спидометра зависла на отметке тридцать километров в час.

Лямзин с Чижовым выглядели спокойно, а вот Гвоздик не мог скрыть охватившее его нетерпение – он то и дело понукал шофера:

– Шеф, поддай газку.

Какое-то время таксист молча переносил реплики сидящего сзади парня, но наконец не выдержал и раздраженно произнес:

– Может, сам сядешь за баранку, а я посмотрю – получится ли у тебя быстрее?

 После этого Дегтярев затих, не проронив больше не единого слова.

Со времени, как приятели покинули квартиру Ольги, прошло часа полтора. И вот справа промелькнул дорожный указатель с надписью «Успенское».

– Здесь куда? – спросил водитель.

– А черт его знает, – пожал плечами Антон, но тут же спохватился: – Давай к церкви.

Старенькая церквушка примостилась на берегу живописной речки, являясь едва ли не единственной достопримечательностью Успенского.

Прежде чем рассчитаться с таксистом, Юра вылез из машины и обратился к спутникам:

– Слушайте, мы ведь отсюда никогда не уедем. Может, договориться с ним насчет обратной дороги?

– Может, и стоит, – пожал плечами майор, направляясь в сторону церкви и увлекая за собой Чижова.

Распахнув переднюю дверцу, Гвоздик спросил:

– Шеф, давай добазаримся насчет обратной дороги – такса та же?

– А долго ждать? – насупился таксист. Вор на несколько секунд задумался, а затем

произнес:

– С полчаса. Но простой оплатим.

– Хорошо, – отозвался водитель.

Резко захлопнув дверцу, Юра бросился догонять товарищей. Нагнал он их у тенистой аллейки, где Иваныч с интересом рассматривал высокий, но не очень толстый дуб.

– Насколько я разбираюсь в ботанике, – протянул каскадер, – этому деревцу не больше полтинника.

– Так здесь же дубов, как заседателей в Думе, – недовольно пробурчал вор, – от какого плясать?

– От того, которому под стольник, – иронично изрек майор.

Они переходили от дерева к дереву, пытаясь отыскать наиболее древний ствол. Но все их попытки оказались тщетными – вековых дубов, по крайней мере внешне, они не обнаружили.

Занятые изучением дубовой рощи, мужчины не заметили, а вернее не обратили внимания, как со стороны церкви в их сторону двинулась группа людей: четверо мужчин и одна девушка – маленькая, совсем не симпатичная, явно деревенская особа лет двадцати пяти в туго обмотанном вокруг головы платке и простенькой одежонке. Ей ужасно льстило, что парни пытаются ее закадрить – такого внимания со стороны сильного пола она никогда не испытывала, отчего еще выше вздернула свой носик-кнопочку, не оборачиваясь на провожатых.

Поравнявшись с новоявленными «биологами», парни вдруг неожиданно оставили в покое даму и обступили кладоискателей.

– Ну что, естествоиспытатели, – оскалился один из них, – все, что вы хотели, вы нашли.

Первым на голос обернулся Иваныч и мгновенно узнал в говорящем квадратного телохранителя Жбана.

– Леха?.. – вопрос прозвучал как удар медного гонга перед началом боксерского поединка.

Не обращая внимания на тот факт, что в руках каждого из подошедших к ним «быков» были пистолеты, Антон решил действовать. Хотя слово «решил» не совсем подходящий термин к неожиданно возникшей ситуации: решать было некогда, и майор действовал интуитивно, жестко и без оглядки, отдавшись на волю подсознания и мышечной памяти.

Бросившись на ближайшего к нему бандита, Лямзин в прыжке сбил его с ног, закрывшись грузным телом, как живым щитом.

Парень явно не ожидал такого проворства событий – ну действительно, какой нормальный человек пойдет с голыми руками против четырех стволов, – поэтому выронил оружие, которое в мгновение ока перекочевало к комитетчику.

Антону оставалось просто четыре раза нажать на спуск, но ему помешали... и кто... – собственные товарищи.

Не желая оставаться в стороне, Иваныч кинулся на громилу. Мощным ударом ноги каскадер выбил из рук квадратного Лехи пистолет и дважды съездил тому по челюсти.

Тряхнув головой, как ленивый мул, отгоняющий от себя назойливых мух, качок выдержал оба удара, даже не покачнувшись, и в ответ со всего маху саданул Чижова плоским лбом в нос.

Удар получился точным и эффективным: Иваныч ощутил на языке солоноватый привкус сочащейся крови – темно-алая липкая жидкость залила всю нижнюю часть лица, вытекая из перебитого носа, а в голове что-то взорвалось. Не устояв на ногах, каскадер рухнул на мягкую землю, ощущая, как сознание покидает его.

Вор тем временем занялся двумя другими нападавшими. Они посчитали его сильнейшим из противников и, позабыв про пистолеты, бросились на Гвоздика с кулаками.

Тюрьма приучила Юру никогда не расставаться с ножом (кроме тех случаев, когда он отправлялся «на дело» – обчистить очередную квартиру), и в его руке зловеще блеснуло холодное лезвие самодельной заточки. Слово «рукопашная» было для него неотделимо от понятия «поножовщина», и вор, не обращая внимания на профессиональную подготовку двух противостоящих ему каратистов, навязал противникам собственную тактику. Смысл ее сводился к полному отсутствию таковой.

Прочертив лезвием в воздухе латинскую букву «зэт», Гвоздик отпугнул одного из бойцов и тут же, воспользовавшись замешательством нападавших, вонзил нож в живот второго. Лезвие вошло в мягкие ткани легко, как в подтаявшее масло, по самую резную рукоять. Не удовлетворившись достигнутым, Юра провернул нож и резко дернул его в сторону.

Парень, получивший удар, явно не ожидал, что дело примет такой оборот, – согнувшись пополам, он обхватил руками вываливающиеся из пореза кишки, как будто пытался запихнуть их обратно. Но либо от нестерпимой боли, либо от вида крови, а может, просто убедившись в тщетности подобного занятия, завалился на спину, принявшись по-собачьи поскуливать.

Его приятель тоже опешил от подобного зрелища и находился в каком-то тупом оцепенении. Наконец, придя в себя, он хотел броситься со всех ног подальше от места кровавой разборки, но вор не оставил ему подобной возможности.

Одним прыжком очутившись около него, Гвоздик размеренным движением попытался вогнать уже окровавленное лезвие в шею противника, но удар пришелся в подставленную ладонь. Окрестности огласил истошный вопль незадачливого каратеки.

Поняв, что жертва полностью деморализована, вор обхватил противника за голову и, оказавшись за его спиной, готовился одним резким движением перерезать парню сонную артерию.

Резкий окрик не позволил ему закончить начатое:

– Эй ты, рожа! – голос принадлежал самому Жбану, который с небольшим опозданием пришел на выручку своим людям вместе с десятком «быков». – Брось нож, иначе он прочистит твоему приятелю мозги.

Оторвав взгляд от горла кандидата в покойники, Гвоздик обернулся на окрик и увидел, как один из бойцов – им оказался молодой паренек, когда-то (казалось, что с того момента минула целая вечность) впустивший в квартиру пахана Чижова, – упер вороненый ствол в голову лежащего на траве Лямзина.

В сердцах сплюнув, Юра отпустил противника, безвольно выронив заточку, которая с глухим стуком упала на потрескавшийся от старости асфальт.

– Я сейчас и тебе мозги прочищу, – браво пообещал молодой телохранитель, наводя оружие на вора, – ты у меня...

Договорить он не успел; раскатистый звук выстрела оборвал его буквально на полуслове – маленькая звенящая пуля вошла пареньку точно в ушное отверстие с левой стороны, вылетев из противоположного уха вместе с кровавым месивом того, что еще секунду назад можно было назвать мозгом.

– Прочисть сначала себе уши, – злобно выпалил Иваныч, сжимая в руках дымящийся ствол.

В пылу короткой схватки все позабыли об отрубившемся каскадере, который не собирался «отдыхать» вечно – придя в себя, он подобрал оружие, принадлежащее Лехе, и произвел этот роковой выстрел.

Несколько пар глаз недоуменно уставились на Иваныча, который, взяв на мушку Жбана, сквозь зубы процедил:

– Ну что, толстый, твоя очередь петь отходную. Передай привет чертям в аду, пусть готовятся к встрече...

Федор Петрович с замиранием сердца наблюдал за медленным движением указательного пальца каскадера, плавно нажимающего на спусковой крючок. Лицо пахана перекосило от жуткого, панического страха – глаза подернулись мутной пеленой, в них ясно читалась предсмертная паника, а на губах появилась пузырящаяся пена. Перед мысленным взором Жбана пролетела вся его бурная жизнь.

Любой из бригадных «быков» мог опередить Чижова одним-единственным выстрелом, но на всех навалилось какое-то гипнотическое оцепенение. Казалось, что они сознательно ждут логического завершения происходящего, как секунданты, присутствующие на дуэли.

Два выстрела слились в один; Жбан конвульсивно дернулся, получив пулю в лоб, и медленно начал падать. Когда его массивная туша с шумом грохнулась на асфальт, верхней части черепа как будто никогда и не было – надбровные дуги резко переходили в кроваво-красную массу, к которой прилепились остатки реденьких волос, как будто скальп Федора Петровича отделили от головы мастерским ударом индейского томагавка.

Никто не вскрикнул, не позвал на помощь – обалдел даже сам стрелок, как будто не мог до конца поверить в то, что произошло.

Первым оправился квадратный Леха: подскочив к сидящему на земле Иванычу, он одним ударом выбил из его рук пистолет и громогласно пробасил:

– Ты, пидар гнойный, сдохнешь сейчас лютой смерью, как попавший под дихлофос таракан...

Оружие уже вернулось к своему законному хозяину, и тупой, бездонный зрачок смотрел в лицо каскадера.

Но на этом неожиданности не закончились. Три черные «Волги» появились как будто из ниоткуда, и приоткрытое окно впереди идущего автомобиля полыхнуло длинной автоматной очередью.

Здоровенное, накачанное тело квадратного Лехи затряслось в предсмертной агонии, прошитое роем свистящих остроконечных пуль. Куртка в трех местах раскрылась кровавой розочкой, обнажая рваные раны. Бывший телохранитель убитого шефа еще по-прежнему стоял на ногах, но был уже безвозвратно мертв.

Пальцы разжались, выпуская из рук, на этот раз навсегда, бесполезный теперь ствол, и Леха ничком уткнулся в сырую землю, разметав руки, как на деревянном распятии.

Однако оставшимся в живых бандитам уже не было дела ни до остывающего пахана, ни до его верных, но не менее мертвых «рексов», ни даже до недавних противников – они полностью переключились на вновь прибывших неприятелей. Так уж устроен человек: в момент новой опасности он напрочь забывает о старых обидах и страхах.

В мгновение ока рассредоточившись, бойцы заняли круговую оборону: кто-то спрятался за деревом, кто-то залег за камнем, а кое-кто просто распластался на ровной земле, но все стреляли.

Трое друзей тоже были вынуждены упасть на землю под градом сыпавшихся со всех сторон пуль. Несколько секунд они молчали, не в силах произнести ни слова. Первым встрепенулся Антон:

– Что, так и будем здесь лежать, пока нас не перестреляют?

– А что ты предлагаешь? – в свою очередь спросил Гвоздик и хмуро пошутил: – Подставить грудь и переть на рожон, как Матросов на амбразуру?

И тут подал голос Иваныч:

– Братцы, есть шанс отсюда выбраться, только вот получится ли?..

– Все одно подыхать, толкай речь, братэло, – высказался вор.

Показав рукой в сторону стоящей метрах в пяти от них темно-синей «Вольво» с распахнутыми настежь дверями, на которой приехали люди Жбана, Чижов усмехнулся:

– Если удастся добежать до этой тачки и если в ее замке есть ключи, то я обязуюсь вас отсюда вытащить...

– Слишком много у тебя этих «если», – недовольно пробурчал Гвоздик и, помолчав секунду, угрюмо добавил: – Есть у меня чуйка, что это будут мои последние шаги в этой жизни. Ну да ладно, где наша не пропадала... По крайней мере, если меня шлепнут, то страна не лишится героя и плакать обо мне никто не будет...

– Заткнись ты! – сердито крикнул Антон и повернул голову к Иванычу: – Попробуем?! Давай!

Дольше ждать было невозможно, потому как пока что ситуация была непонятной, но в любой момент могли одержать победу либо те, либо эти, или же кто-то другой мог попробовать воспользоваться машиной.

Приподнявшись на локтях и коленях, каскадер резко рванулся вперед – пять метров под кинжальным огнем показались ему нескончаемой, многокилометровой пробежкой. Но вот она, желанная цель. Оттолкнувшись в последний раз от земли, Иваныч на бреющем полете влетел в распахнутые дверцы.

Оказавшись в салоне, он, к своему огромному удовольствию, обнаружил ключи в замке зажигания – по-видимому, хозяин авто так спешил на разборку, что напрочь позабыл о собственной тачке. Лежа на переднем сиденье, Чижов передвинул рычаг включения скоростей в нейтральное положение и запустил стартер – мотор, подобно безотказному часовому механизму, тут же отозвался ровным урчанием, сгорая от нетерпения дать волю всем своим «лошадкам».

Перестрелка на миг прекратилась – обе стороны явно не ожидали, что кто-то решится прорываться, и перенесли огонь на темно-синюю иномарку.

Этим удачно воспользовался Лямзин: вскочив на ноги, он в два прыжка преодолел пятиметровое расстояние, оказавшись на заднем сиденье «Вольво».

К удивлению как прибывших на черных «Волгах», так и сидящих в машине людей, пули с глухим стуком отскакивали от корпуса автомобиля, оставляя на оперении иномарки глубокие впадины, но не пробивая ее насквозь.

– Бронированная! – не своим голосом заверещал каскадер, не в силах скрыть дикий восторг. – Юрик, давай!..

Вор на несколько секунд замешкался, и в это время перестрелка вошла в свое «обычное» русло – «быки» жбановской бригады нещадно палили в пассажиров черных «Волг» и наоборот.

Отважившись наконец на решающий бросок, Гвоздик встал едва ли не в полный рост и побежал. Шаг... второй... третий... И вдруг Юра ощутил, как в спину впивается что-то горячее, колючее и ужасно болезненное.

Ему оставалось всего лишь два шага – два шага, отделявшие жизнь от смерти. Он так и не смог их пройти, рухнув на пожухлую, растоптанную, уже никому не нужную, как и он сам, траву.

В глазах застыл немой вопрос:

– Почему?! Почему я?! Почему сейчас?!

А из машины доносились громкие вопли приятелей:

– Юрка, мать твою так, беги! Беги, Юрик! – задыхаясь и захлебываясь, орал Иваныч.

– Ну давай! – вторил ему Антон. – Ты сможешь. Давай, вперед!!!

Но он, Юрий Васильевич Дегтярев – вор по кличке Гвоздик – не мог. Он уже ничего не мог. Единственное, на что хватило его сил, так это на два коротких слова:

– Атас, братва... – большего сказать он был не в состоянии.

Последний крик отобрал у него все силы, и Гвоздик уткнулся лицом в землю, теряя драгоценную кровь, которая обильно поливала выгоревшую и жалкую траву.

– Юра!!! – последний раз выкрикнул Чи-жов, мертвой хваткой впиваясь в черный пластик руля.

– Двигай, Иваныч, – тихо, но настойчиво потребовал майор, – мы ему уже ничем не поможем...

Дико и остервенело завизжала проворачивающаяся резина, оставляя на потрескавшемся асфальте жирные полосы цвета воронова крыла, выхлопные газы смешались с горьким запахом подгоревших протекторов, и «Вольво» сорвалась с места, как будто всю жизнь ждала этого решающего броска.

Дорогу перекрывали поставленные поперек, бампер к бамперу, черные «Волги». Но Чижов как будто не замечал этого препятствия: выжав до отказа педаль акселератора, пока подошва ботинка не уперлась в жесткий полик, каскадер, не колеблясь ни секунды, бросил бронированную иномарку прямо на автомобили.

Мощный удар заставил содрогнуться сидящих в темно-синем автомобиле мужчин и буквально разбросал отечественные тачки, высекая ослепительные искры. Одна из машин, не выдержав удара, перевернулась, откатившись в сторону.

«Вольво» уже проскочила этот заслон, когда сзади раздался оглушительный взрыв – перевернувшаяся «Волга» занялась легко и ярко, пылая, как смоченная в бензине ветошь. В ее чреве пылали двое не успевших вовремя выскочить людей.

Взрывом отбросило в сторону вторую «Волгу», и она, оторвавшись от земли едва ли не на метр, опустилась на ногу одного из прятавшихся за ней автоматчиков.

Жуткие, душераздирающие крики, не прекращающаяся ни на миг пальба, треск полыхающей машины, от которой в небо потянулся длинный матово-черный дым – так, наверное, выглядел бы конец света. Но только для тех, кто остался в этой мясорубке.

Чижов с Лямзиным оказались единственными из всех участников разыгравшейся трагедии, кто в эту секунду мог вздохнуть спокойно.

Побитая, исцарапанная, местами крепко покореженная, но все же сносно двигавшаяся по Рублевскому шоссе «Вольво» стала для двух приятелей настоящим спасением.

Спустя пару минут после того, как они вырвались из перестрелки, Лямзин тихо пробурчал себе под нос:

– Как в Афгане...

Иваныч все еще никак не мог оправиться от гибели в общем-то чужого ему, но ставшего до боли близким человека, однако услышанная фраза на миг отвлекла его и он спросил:

– А ты что, был там?

– Угу, – нехотя отозвался майор и добавил: – Офицером разведки, сразу после «вышки», восемьдесят пятый – восемьдесят седьмой года.

– Странно, – удивился Иваныч и тут же пояснил: – Странно, что мы с тобой там не встретились. Герат, Кандагар, Газни, Джелала-бад – спецназ ВДВ, почти те же года.

– Да, действительно странно, – довольно равнодушно согласился с ним комитетчик и отвернулся к окну, чтобы товарищ не заметил катившиеся по его щекам скупые слезы.

Глава 15

Маша выскочила из спальни буквально через пару минут – растрепанная и взволнованная, – но мужчины уже ушли.

– Где они?

Ольга стояла, прислонившись спиной к вход-

ной двери, и непреклонно глядела на гостью: в ее глазах читалась уверенная решимость выполнить данное Гвоздику обещание.

– Они попросили задержать тебя, – холодно произнесла хозяйка квартиры.

В Машиных глазах появился безумный блеск, и она настойчиво попросила:

– Пусти меня, я должна быть с ними.

– Никому ты ничего не должна, – сказала, как отрезала, Ольга, – поэтому раздевайся и пойдем завтракать. Но если ты будешь продолжать упорствовать, я посажу перед дверью Рекса, договорились?

Маша замялась, не зная как поступить: с одной стороны, ей очень хотелось броситься вдогонку за ушедшими, а с другой, едва ли было возможно вырваться из квартиры – пес ни за что не позволил бы ей этого сделать.

Обреченно понурив голову, девушка произнесла:

– Хорошо, пойдем завтракать.

Ели они молча, стараясь не смотреть друг на друга. Маша прямо-таки кипела от глухого раздражения, но старалась не выдать своих чувств хозяйке, а поэтому просто избегала смотреть той в глаза.

Ольга же держалась как всегда – независимо и непринужденно, как и подобает хозяйке вести себя с нежеланной, но неизбежной гостьей.

Маша почему-то с первого раза не понравилась Ольге, но она ни единым жестом не выдала этой антипатии, старательно избегая общения с ней.

Сейчас, уткнувшись в тарелку с яичницей, платиновая блондинка пыталась разобраться в собственных чувствах.

Что так не понравилось ей в этой несколько экстравагантной особе? Может, ее поведение, которое выдавало в ней избалованную, взбалмошную куклу? А может, дело было совершенно в другом?

Может быть, она, Ольга, поддалась простому женскому честолюбию, которое не могло выносить рядом с собой более красивую и несравненно более молодую соперницу? Кто знает?

Украдкой бросив испытующий взгляд на свою соседку, Ольга не преминула отметить, как та все-таки хороша: натуральный ржаной цвет длинных пышных волос обрамлял поистине красивое личико, а привлекательная упругость обворожительных полусфер высокой груди была способна свести с ума любого самца, у которого хоть что-то шевелилось в штанах.

Невольно хозяйка квартиры представила свою фигуру, как будто смотрелась в зеркало, и отметила, что сравнение явно не в ее пользу.

Ну действительно, разве могло соперничать искусство пусть даже и первоклассных парикмахера и косметолога с природной свежестью этой молоденькой девочки? А тело...

Да, Ольга честно признавала, что ее ноги недостаточно длинны и стройны, а про среднего размера, слегка увядшую, хотя и сохранившую определенную упругость грудь и говорить не приходилось.

Хотя у нее было одно весьма значительное достоинство, умещавшееся в слово из четырех букв – шарм. Но платиновая блондинка прекрасно понимала, что это дело наживное.

Устав от сопоставления себя с этой куклой, Ольга, чтобы успокоить нервы, резко встала из-за стола и отправилась в ванну – это был старый, хорошо проверенный способ снять стресс и привести себя в норму.

Теплая вода, воздушная пена, пахнущая шалфеем и фиалкой, всегда приносили ей желанное успокоение.

Заткнув пробкой сливное отверстие, Ольга на всю мощность открутила кран горячей воды и принялась подмешивать в воду шампунь, задумчиво наблюдая за тем, как растет и пузырится невесомая пена.

Спустя несколько минут она уже погрузилась в ласкающую негу душистой ванны, безразличным, блаженным взглядом уставившись в лепной потолок.

И тут ее слуха достигло едва уловимое позвякивание параллельного телефона, установленного в спальне. Посторонний звук на какой-то миг вернул Ольгу к действительности.

Но решив, что ей нет никакого дела до того, кому звонит Маша, девушка вновь расслабилась.

Тонкие ласковые пальчики коснулись плоского живота и поползли вверх по мягкому изгибу груди, пока не остановились на затвердевших коричневых сосках – она блаженно прикрыла отяжелевшие веки, погружаясь в зыбкое сладострастное оцепенение.

Было неимоверно приятно нежиться в теплой ванне, но постепенно вода стала остывать, и Ольга слегка озябла. Протянув руку к маленькой стеклянной полочке, она взяла мокрыми пальцами позолоченные часики и удивленно уставилась на круглый циферблат. Если верить фигурным стрелкам, то она пролежала в воде больше часа.

Абрикосового цвета махровое полотенце невероятной длины окутало ее стройную фигуру с головы до пят, впитывая в себя влагу и душистый запах ее гибкого тела.

Развернувшись вполоборота к большому квадратному зеркалу, Ольга на этот раз осталась довольна увиденным и весело подмигнула собственному улыбающемуся отражению. От былой неуверенности не осталось и следа.

Дверь ванной комнаты открылась, не издав ни малейшего скрипа, и абсолютно нагая девушка, грациозно покачивая бедрами, прошла в спальню, где принялась неторопливо одеваться.

И в этот момент она вновь услышала негромкую трель набираемого номера. Встав с кровати, Ольга распахнула дверь и прислушалась к тихому, но напряженному голосу Маши, доносившемуся из соседней комнаты.

– ...нет, они еще не вернулись, – произнесла Маша, – но если вы говорите, что им удалось вырваться, значит они скоро будут здесь. Передайте Родиону Семеновичу, что больше им ехать просто некуда. Адрес он знает.

По-видимому, собеседник принялся что-то доказывать ей, с чем она была категорически не согласна, потому что Маша, не дослушав, резко выпалила:

– Я вам уже все объяснила, так что не задерживайтесь. Все!

Телефонный аппарат, стоящий в спальне, издал короткое звяканье, что могло означать только одно – Маша повесила трубку.

Собрав волосы в тугой пучок, Ольга закрепила их блестящей заколкой и прошла в гостиную.

Маша невольно вздрогнула при виде вошедшей хозяйки, но постаралась быстро взять себя в руки. И ей бы это вполне удалось, если бы Ольга не слышала обрывок короткой беседы.

– Кому ты звонила? – Глаза Ольги не мигая уставились на Машу, а выражение ее лица не сулило ничего хорошего.

– Никому, – несколько торопливо выпалила Маша, но тут же поняла свою ошибку и попыталась исправиться: – Я разговаривала с... с братом.

– Странно, – протянула Ольга, изобразив на лице изумление, – что-то я не помню, чтобы ты упоминала о каких-то родственниках. Если мне не изменяет память, то однажды ты восторгалась преимуществами единственного ребенка в семье.

Действительно, как она могла забыть, что проболталась насчет своих семейных обстоятельств, внутренне расстроилась Маша, нервно комкая в руках пачку сигарет.

Она допустила неверный ход и сейчас запоздало жалела об этом.

Маша могла бы сказать, что звонила на работу, или подруге, или, в конце концов, любовнику – все это Ольга, хотя и не без доли сомнений, проглотила бы. Но «брат»...

– Кто такой Родион Семенович? – продолжала задавать вопросы хозяйка, стоя у дверей и все так же строго глядя на сидящую в кресле девушку.

Несколько секунд Маша раздумывала, что сказать, но, не найдя ничего подходящего, злобно выпалила:

– Какое твое дело, в конце концов? Что ты ко мне привязалась, как на допросе?

Первым желанием Ольги было немедленно выставить за дверь эту охамевшую куклу, но она вспомнила данное Гвоздику обещание и поэтому сдержалась.

Внезапно ее мозг пронзила неприятная догадка, и, чтобы окончательно во всем увериться, она произнесла категорическим тоном:

– Ты их заложила. Зачем и кому?

И вновь Маша ошиблась: ей надо было бы изумиться, расстроиться или даже негодовать, а вместо этого она нервно огрызнулась:

– Какое твое дело? Не будь затычкой для каждой дырки...

Пропустив мимо ушей откровенную грубость, Ольга повторила свой вопрос:

– Кому и зачем ты заложила парней?

В глазах Маши появился недобрый блеск, и она улыбнулась, откинувшись на мягкую спинку кресла, оставив вопрос без ответа.

Внешне гостья старалась выглядеть спокойной, даже расслабленной, но от взгляда Ольги не укрылось, как напряглись мышцы ее тела, словно у готовящейся к прыжку пантеры.

Хозяйка квартиры отступила на шаг, чтобы успеть в случае чего добежать до дверей спальни и выпустить запертого там Рекса. Но она не успела даже вздохнуть, как Маша, с остервенением загнанного в угол хищника бросилась на нее с кулаками.

Последний раз Ольге приходилось драться лет десять назад, да и то в окружении бдительных подруг, которые следили, чтобы поссорившиеся из-за парня девчонки не переходили неписаных законов уличной схватки. Правда, даже в тот раз Ольга проиграла...

Вот и теперь она явно уступала в проворстве и мастерстве своей более молодой сопернице, которая успела несколько раз дотянуться кулаком до ее лица и разбить в кровь ее губы.

Но сейчас вопрос стоял не в том, кто будет фланировать по школьному двору с местным красавчиком, – победа могла значить несравненно больше, чем незатейливый любовный интерес, на карту было поставлено здоровье, а может, и сама жизнь.

Ольга не владела премудростями восточных или каких-нибудь других единоборств и поэтому просто с диким остервенением вцепилась в волосы неприятельницы, пригнув ее голову вниз.