Текст книги "Империя страха"

Автор книги: Юлиан Бардин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Есть один человек, который мог бы тебе помочь – если не делом, то советом уж точно.

– Я его знаю? – вяло поинтересовался Чижов, но ответа не получил.

Паша исчез в спальне, однако тут же вернулся, держа в громадных ладонях электронную записную книжку. Проделав нехитрую манипуляцию с пиликающими клавишами, здоровяк нашел номер нужного человека и подвинул к себе телефонный аппарат.

На звонок ответили почти сразу, но вместо ожидаемого мужского голоса динамик отозвался чарующим женским воркованием:

– Алло, кто говорит?

Паша на мгновение растерялся, не зная что сказать, наконец произнес:

– Простите, я случайно номером не ошибся?.. – Он еще хотел что-то сказать, но звонкий девичий смех не дал ему продолжить...

* * *

Лямзин пришел в себя от противного резкого запаха, ударившего в нос нестерпимым зловонием. Открыв глаза, майор обнаружил, что лежит на матерчатых носилках внутри фургона «Скорой помощи».

Над ним склонилась пожилая мадам в белом халате, с надвинутыми на переносицу очками, в которых маленькие карие зрачки увеличивались до огромных размеров. Пальцы врача сжимали смоченную в нашатырном спирте ватку, которой она помахивала перед лицом потерпевшего.

Антон брезгливо поморщился и легким жестом отодвинул от себя руку женщины. Приподнявшись на локтях, он спросил о том, что его больше всего заботило в эту секунду:

– Где мой пистолет?

– Не волнуйтесь, – убаюкивающим голосом пропела пожилая мадам, – ваша жизнь вне опасности...

– Да какая к черту жизнь, – вспылил Лямзин, посчитав, что его держат за идиота, – я вас спрашиваю: где мое табельное оружие?

Изобразив на лице насквозь фальшивое недоумение, врач переспросила:

– Какое оружие, я ничего не видела.

Поняв, что ему не добиться толку от флегматичной медички, майор решительно встал с носилок и шагнул к боковой двери микроавтобуса.

Но едва Антон прикоснулся к металлической ручке, как дверца порывисто распахнулась и перед старшим опером возникла массивная фигура бородатого детины – в правой руке незнакомец сжимал его, Лямзина, ствол.

– Не двигайся, бандюга, – властно приказал бородатый, – иначе я тебя из твоего же шпалера приголублю! Стрелять меня в армии научили.

Майор вымученно улыбнулся, засунул руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда служебное удостоверение. Перед тем как предъявить документ верзиле, комитетчик произнес, придав голосу откровенно насмешливые интонации:

– А читать тебя в армии учили?.. – Прежде чем бородач нашелся что возразить, Антон напористо договорил: – Федеральная служба безопасности, майор Лямзин.

На какое-то время человек с пистолетом растерялся, не веря собственным глазам и ушам. Когда же до бородатого дошел смысл сказанного, с ним произошла разительная перемена – глазки быстро забегали из стороны в сторону, ни на чем подолгу не задерживаясь, а весь воинственный дух как ветром сдуло. Так ведет себя человек, оказавшийся в абсолютно голом виде посредине многолюдной площади.

Рука, еще секунду назад отважно сжимавшая ребристую рукоятку «пээма», заметно расслабилась и едва не выпустила оружие из побелевших пальцев.

– Извините, товарищ майор, – проблеял смущенный парень, – но мы думали, что вы... что они... – Он напрочь забыл, что хотел сказать.

Не обращая внимания на вмиг переменившегося субъекта, Лямзин отобрал у него ствол и привычно засунул его в поясную кобуру. Живая преграда моментом самоустранилась, и Антон шагнул на грязный тротуари

За его спиной послышалось недовольное бормотание врачихи, обращенное к бородатому собеседнику:

– Может, зря ты его отпустил, Вася, надо было дождаться милицию?

Чем ответил ей звероподобный Вася, Лямзин уже не расслышал – все его внимание было приковано к искореженным остаткам когда-то блестящей черным лаком «Волги».

Двери автомобиля были распахнуты настежь, и в нем уже никого не было. Только окрасившиеся в рубиновый цвет осенние лужи напоминали о произошедшей трагедии.

Майор неуверенной походкой перешел на противоположную сторону проезжей части и поднял руку, намереваясь остановить такси.

Грязно-серая тачка с выбитыми на дверях шашечками не заставила себя долго ждать, и Антон, откинувшись на заднем сиденье, вполголоса назвал таксисту домашний адрес, прикрыв отяжелевшие веки.

Пока таксомотор пробивался через запруженные многочисленным транспортом улицы и проспекты, Лямзин пытался придать собственным мыслям хоть какой-то порядок.

«Значит, теперь и меня пытались прикончить, – промелькнуло в его голове, – этого и следовало ожидать. Но кто?.. Неужели шеф?! Нет, вряд ли – слишком топорная работа.

Кудряшов нашел бы способ попроще и понадежнее. Да, но никто не мог знать о том, что за мной должна была прибыть машина».

Вопросов было много, а вот с ответами дело обстояло куда хуже. «Ладно, – сказал сам себе майор, – доберусь до дома, а там будет видно».

На этом Антон и успокоился, припав холодным лбом к оконному стеклу, за которым проносились разнокалиберные иномарки, обгоняющие неторопливые отечественные недоделки.

Изредка мелькали лица торопливых прохожих, опасливо косящихся на вереницы мчащихся машин, как будто каждая из них несла в себе потенциальную опасность для самого понятия «пешеход».

– Какой дом? – поинтересовался неразговорчивый таксист, взглянув на пассажира в зеркало заднего вида.

– Здесь останови, – попросил Лямзин и протянул водителю смятую купюру.

Антон медленно вылез из машины и зашагал к собственному подъезду, безжалостно топча пожухлую опавшую листву. Он уже взялся за

дверную ручку, как вдруг явственно ощутил необъяснимое напряжение – казалось, что воздух вокруг был спрессован и таил скрытую, невидимую опасность.

Так с ним случалось всякий раз, когда он чувствовал на себе пристальные взгляды, – давняя привычка, выработанная за время учебы в высшей школе КГБ и постепенно превратившаяся в подсознательный рефлекс.

Майор разжал пальцы и медленно обернулся, окидывая острым взглядом тихие окрестности. Но вокруг все выглядело спокойно – во дворе не было ни души, не считая плешивого рыжего кота, копошащегося в вонючей помойке.

Лямзин достал из кобуры пистолет и дослал патрон в казенник ствола, придерживая затвор, чтобы тот не издал лишнего шума.

Резким движением распахнув деревянную дверь, майор отпрыгнул в сторону, всматриваясь в полумрак лестничной клетки. Ничего – никаких шорохов, никакого постороннего движения.

Обхватив рукоятку ладонями, Антон направил ствол вверх, держа его на уровне правого плеча. Стараясь ступать как можно мягче, он шагнул в подъезд, готовый в любую секунду спустить курок.

Нервы комитетчика были напряжены до предела, но все оказалось напрасно – на площадке первого и второго этажей никого не оказалось.

Беспрестанно оглядываясь по сторонам, Лямзин добрел до дверей собственной квартиры и только здесь позволил себе расслабиться – тяж– кий вздох вырвался из его груди, а руки, сжимавшие оружие, расслабленно опустились.

– Надо лечить нервы, – вслух пробурчал Антон и полез в карман за ключами.

В эту секунду он снова ощутил то же самое напряжение, которое заставило его насторожиться у ступенек крыльца.

Подчиняясь животному инстинкту, майор резко оттолкнулся ногами от бетонного перекрытия и отлетел в сторону, на лету вскидывая пистолет.

Приземляясь на бок, офицер скорее почувствовал, чем услышал несколько приглушенных хлопков, донесшихся с лестничной клетки, ведущей на следующий этаж.

Ни на секунду не задумываясь, Лямзин нажал на спуск, и гулкие своды огласились грохочущим залпом захлебывающегося ствола.

Около мусоропровода четко очертился контур человеческой фигуры в маске; пули, выпущенные из «пээма», отбросили незнакомца к мусорозаборнику, и он медленно сполз на пол, уронив никелированный ствол с продолговатым цилиндром глушителя.

Антон проворно вскочил на ноги и бросился к неподвижному киллеру. Но тот уже не нуждался ни в чьих услугах.

Черный вязаный свитер зиял тремя рваными ранами, расположившимися строго по вертикали с правой стороны груди; из них медленно сочилась пульсирующая кровь вместе с остатками уходящей жизни.

Пальцы майора вцепились в шлем-маску и сорвали ее с гбловы покойника... Лямзин едва удержался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности – перед ним был недавно застреленный пассажир черной «Волги».

– Наваждение какое-то, – искренне изумился Антон, – так не бывает...

Однако сверхъестественность происходящего улетучилась, как табачный дымок в растворенное окно. Только сейчас комитетчик заметил, что губы «двойника» расплылись то ли в улыбке, то ли в злобном оскале и вместо переднего резца матовым блеском сверкнула золотая коронка.

У пассажира «Волги» такой запоминающейся приметы не было – в этом Антон был уверен на все сто, – значит, они были братьями-близнецами, которые появились на свет почти одновременно и так же дружно покинули этот бренный, суетливый мир.

Еще раз оглянувшись по сторонам, майор удивился про себя, что на звуки выстрелов никто из жильцов дома не отреагировал (хотя чему, собственно, удивляться – время такое); он вернулся к дверям собственной квартиры, прихватив пистолет мертвого киллера.

Маша с кем-то оживленно беседовала по телефону, собираясь положить трубку, но увидела вошедшего Антона и произнесла в микрофон:

– ...хотя подождите секундочку, как раз пришел. Тебя. – Она протянула майору радиотелефон и вяло поинтересовалась: – Что там за шум в подъезде?

– Мальчишки баловались, – отозвался Лямзин и в следующую секунду уже переключился на звонившего: – Слушаю, кто говорит?

– Здорово, Антон, – раздался в динамике веселый голос, – это Паша Аникеев тебя беспокоит. Вот что значит не созваниваться почти целый месяц, – притворно расстроился он, – ты, значит, уже успел и семьей обзавестись.

Майор замялся, не зная, что сказать: с одной стороны, он был рад этому звонку, потому что считал Аникеева настоящим другом, хотя все, что их связывало, осталось в далеком школьном прошлом; с другой же стороны, Антон, именно из-за последних событий, не был готов вести светские беседы на отвлеченные темы.

Не считая нужным изображать деланное радушие, Лямзин честно признался товарищу:

– Слушай, Павел, у меня сейчас возникли кое-какие проблемы, поэтому давай сразу о деле, или ты решил просто так поболтать?

Паша без лишних слов понял приятеля и не обиделся на некоторую резкость его тона:

– Ты как всегда прав – у меня к тебе дело. Не мог бы ты подъехать ко мне на полчасика? Срочно требуется твоя помощь.

– Кто бы мне помог, – недовольно пробурчал майор, но тут же взял себя в руки. – Ну давай, что там у тебя?

Павел замялся, не решаясь доверить чужой секрет телефонной линии:

– Да ты понимаешь, мне бы не хотелось...

– Хорошо, я постараюсь к тебе подскочить, но боюсь, что это будет не скоро.

Аникеев продолжат настаивать:

– Нет, вопрос действительно срочный, и от него зависит жизнь или смерть моего близкого друга. – Интонации в его голосе приобрели стальные нотки. – Я никогда тебя так сильно ни о чем не просил – можешь считать, что я стою перед тобой на коленях...

– Ну хорошо, – нетерпеливо выпалил комитетчик, – минут через сорок буду.

– Да от тебя ехать не больше пятнадцати минут, – запротестовал приятель, – возьми такси, а я оплачу.

Лямзин окончательно сдался и устало протянул:

– Сделаю, как ты того хочешь, но предупреждаю, что больше получаса уделить не смогу.

– Лады, – обрадовался Павел и дал отбой. Антон выключил радиотелефон и положил

трубку на аппарат, раздумывая, что там случилось у Паши.

Маша все это время неотрывно следила за его разговором, стараясь вникнуть в смысл по отрывочным фразам. Наконец она спросила:

– У тебя что, действительно возникли проблемы?

Майор попытался изобразить на лице беззаботное выражение, но ему это не удалось, и он честно признался:

– Да, действительно. Именно поэтому я хотел попросить тебя на несколько дней куда-нибудь уехать. Возьми больничный или напиши заявление на отпуск за свой счет.

Она отрицательно качнула головой и непреклонно произнесла:

– Я останусь с тобой.

– Здесь нельзя оставаться, – не сдержавшись, закричал Антон, – это небезопасно.

– Я останусь с тобой, – продолжала настаивать Маша, глядя в глаза Лямзину.

Во второй раз за последние несколько минут ему пришлось уступить, и он вымученно согласился:

– Ну хорошо, тогда собирайся, поедем в гости.

Маша скрылась за дверью спальни и через пару минут вышла оттуда, одетая в синие джинсы и темно-зеленый свитер. Накинув на плечи долгополый плащ, она улыбнулась:

– Я готова.

– Тогда пошли, – кивнул Антон, открывая дверь.

* * *

Допрос длился второй час. Второй час капитан Прол пытался выведать у вора местонахождение позолоченной цепочки, и второй час Гвоздик упорно твердил одно и то же:

– Ничего не знаю, гражданин начальник. Вы меня с кем-то спутали.

– Значит, говоришь, что не ты обворовал квартиру Милютиных?

Дегтярев пристально посмотрел на опера и в очередной раз повторил:

– Ничего не знаю, гражданин начальник... Прол поднялся из-за стола и, распахнув входную дверь, сказал кому-то:

– Проходите, пожалуйста.

В проеме показалась стройная фигура платиновой блондинки, и Юра, к своему немалому огорчению, узнал в ней хозяйку злобного кобеля, который укусил его на лестничной клетке подъезда.

– Присаживайтесь. – Капитан указал на стул, обращаясь к девушке: – Ольга Николаевна, вы узнаете этого гражданина?

Прежде чем она успела сказать хоть слово, вор нетерпеливо выпалил, зло сверкая узким прищуром глаз:

– Начальник, если это опознание, то оформляй его по всей форме: где понятые, подставные?..

– Заткнись! – не своим голосом рявкнул Прол, но тут же сменил гнев на милость, боясь предстать в невыгодном свете перед малознакомой дамой. – Помолчи, Дегтярев, – это не для протокола.

Девушка в нерешительности замерла, опустившись на предложенный стул. Она, конечно же, сразу узнала вора, но отношение милиционера к своему подопечному заставило ее призадуматься.

Ей вдруг стало жаль этого, в общем-то, симпатичного парня, хотя он и относился к разряду изгоев общества.

Гвоздик сидел, понуро опустив голову на грудь. Он ни капельки не сомневался, что свидетельница его опознает, а значит, есть перспектива раскрутиться на очередную отсидку. Юра уже начал в душе проклинать и эту длинноволосую красотку, и ее злобного кобеля.

Прозвучавшая фраза заставила всех присутствующих вздрогнуть:

– Нет, – твердо произнесла блондинка, – я вижу этого гражданина впервые в жизни. Тот, которого укусил Рекс, был выше ростом и шире в плечах, да и лицом посимпатичнее.

Опер откровенно обалдел и даже не пытался этого скрыть:

– Прошу вас внимательнее присмотреться, – произнес он не своим голосом, – может, вы что-то перепутали? А может, вы чего-то боитесь? Успокойтесь, я даю вам гарантию, что никто не причинит вам вреда...

– Послушайте, капитан, я что, похожа на старую маразматичку? – В интонациях ее голоса проскальзывал неприкрытый сарказм. – И потом, я не так часто встречаюсь с мужчинами, чтобы перепутать или не узнать кого-то...

– Но ведь ваш пес укусил его, – капитан указал на свежий шрам на руке вора.

– Я живу одна и обучила Рекса защищать меня от посторонних, – девушка явно пыталась увести разговор в другое русло, – но не думайте, что он бросается на всех подряд. Нет, – твердо закончила она, – этого гражданина Рекс не кусал.

Только сейчас Гвоздик принялся внимательно и с интересом рассматривать свою случайную знакомую. Как он мог не заметить того, что она чертовски привлекательна?

Чистое, открытое лицо с четкими, грациозными линиями слегка вздернутого носика, яркий пурпур тонких, резко очерченных губ и огромные приветливые глаза со скрытыми искорками природного лукавства. Она поистине была хороша.

Взгляды двух совершенно разных по своей природе людей встретились лишь на миг, но Юре показалось, что он ясно различил в ее лукавых зрачках мимолетную симпатию, проскользнувшую, подобно тени стремительной птицы, летящей над водной гладью.

Прол же был настолько огорошен столь неожиданным поворотом событий, что и не заметил этого молчаливого диалога, тем более что тот длился не дольше одной секунды.

– Гражданка Климец, – он перешел на откровенно официальный тон, – я вас предупреждаю об ответственности за дачу заведомо ложных показаний.

Но это ничего не изменило. Капитан не смог запугать Ольгу. Девушка лишь сильнее уверовала в правильность собственного решения.

– Что-нибудь еще, капитан? – спросила она.

И было в прозвучавшем вопросе столько независимого превосходства, что опер откровенно растерялся.

– Нет, спасибо, – хрипловато произнес он и добавил: – Не смею вас дольше задерживать. Если что, я вам позвоню. Всего доброго.

– До свидания, – вежливо попрощалась блондинка и направилась к выходу, одарив напоследок вора приязненным, теплым взглядом.

Когда за ней закрылась дверь, капитан вплотную приблизился к Гвоздику и процедил сквозь зубы:

– Один черт я тебя посажу. Попомни мое слово.

– Это уж как получится, – криво ухмыльнулся Дегтярев и вольготно откинулся на жесткую спинку стула.

Прол уселся за стол и нажал кнопку на селекторе связи, бросив в микрофон:

– Уведите задержанного.

Спустя какое-то время Юру ввели в тесную камеру следственного изолятора.

Навстречу новому постояльцу поднялся тучный коротышка с громадным, чуть ли не в поллица, носом и узким разрезом монголовидных глаз.

– Ты кто? – прогнусавил он.

– Дед Пихто, – оскалился Гвоздик и демонстративно пригладил короткий ежик редких волос, давая возможность незнакомому собеседнику вдоволь налюбоваться многочисленными перстнями-наколками на тонких фалангах его чутких пальцев.

Военные способны отличить своего собрата по форменным знакам различия и нагрудным регалиям; художники познают друг друга по холстам; артисты – по сыгранным ролям; писатели – по книгам, а в преступном мире, имеющем четкую, вполне осязаемую границу в виде тюремных стен, оконных решеток и колючей проволоки, человека можно узнать по наколкам.

Округлый коротышка был достаточно опытным сидельцем, чтобы сразу определить в новичке матерого уголовника.

Шестилапый паук говорил о том, что его хозяин вор высокой квалификации, который к тому же провел один из сроков на «крытке» – о чем красноречиво свидетельствовал «перстень» со светлой полосой по диагонали.

Носатый вмиг переменился и стал подчеркнуто дружелюбен:

– Здорово, дружище, я Поляк, – он протянул руку для пожатия.

Но Дегтярев не спешил ответить тем же, внимательно глядя в глаза нового знакомца.

– Поляк – честный пацан, – произнес тихий, вкрадчивый голос из глубины камеры.

Юра перевел взгляд на говорящего и в следующую секунду широко улыбнулся, отвечая на рукопожатие.

Обогнув коротышку, вор приблизился к сидящему на крайних от окна нарах мужчине, который поднялся навстречу вновь прибывшему, широко расставив руки в стороны.

– Здорово, Гвоздик.

– Привет, Сорока, – ответил Дегтярев и крепко обнял товарища, похлопав того по спине.

На вид Сороке было немногим больше сорока – круглая проплешина на покатом затылке и землистый цвет лица, испещренного крупными морщинами, выдавали в нем человека бывалого, а в его проницательном взгляде читалась отшлифованная житейским опытом мудрость.

– Каким ветром до нашей хаты? – задал праздный вопрос старший товарищ.

– На скоке погорел, – честно признался Юра и продолжил: – Выставил неслабую халупу, да мусора с цацками припутали. А ты какими судьбами в кичмане паришься? Я слышал, что ты в завязке.

– Треп, – отозвался Сорока, – кто тебе насвистел про меня?

Гвоздик вяло пожал плечами и дипломатично промолчал, как бы говоря всем своим видом, что запамятовал имя праздного болтуна.

Но приятель и не настаивал на ответе. Он вкратце рассказал Гвоздику свою незатейливую историю.

– Я как откинулся, пару месяцев грелся на югах, заодно и бобров по маленькому раскатывал (что означало на их языке – обыгрывал богатых ротозеев в карты), да потом дельце наклюнулось в столице, вот я и прикатил. Развели тут одного лоха по-крупному, да тот к ментам ломанулся, вот меня и упаковали. Но это ненадолго – нет свидетелей, нет улик, а все их мусорские прокладки хороши только для голимых фуцинов. Думаю, что до суда не доведут, через недельку отпустят.

– Ништяк, – ободрительно протянул Гвоздик и мечтательно произнес: – Может, и мне окраску поменять? Возьмешь к себе в ученики, а, Мишаня? – Он по-дружески назвал собеседника по имени.

Тот искренне рассмеялся и больше для публики, которая ловила каждое их слово, чем действительно думая так, ответил:

– Мне в пору к тебе в подмастерья записываться. Как ты раскалываешь скважины – так это не каждому под силу. – Неожиданно он переключился на другую тему: – Ты как всегда один работал или с подельником?

Юра откровенно изумился и в свою очередь спросил:

– А разве я когда-то работал по-другому? Нет, один. – Вдруг он задумался, как будто его посетила неприятная мысль, и принялся размышлять вслух: – Вот только как они на меня вышли?

В диалог вмешался молчавший до этого Поляк:

– Может, где засветка была? По пьяному делу ни с кем не делился?

Оба приятеля посмотрели на носатого коротышку такими взглядами, что тот поневоле замолчал, проглотив окончание последнего слова.

– Кроме скупщика, никто ни о чем не знал, – глубокомысленно изрек Гвоздик.

– Так, может, барыган скурвился? – продолжал вопрошать Сорока. – Ты с кем последнее время работал?

Дегтярев протяжно вздохнул и улыбнулся краешком губ, вспомнив перепуганную физиономию ювелира; вслух же он протянул:.

– С толстым Абрашкой...

– Погоди, – насторожился Поляк, – это не с Цимбалевичем, случаем?

На этот раз пришла пора удивляться Сороке – округлив глаза, он вопросительно уставился на собеседника:

– А ты откуда его знаешь? Ты же не вор, а гопник. Или тоже приходилось безделушки сдавать?

– Нет, я предпочитал брать лаве, – ответствовал коротышка и тут же пояснил: – Меня в эту хату, как ты уже знаешь, только сегодня перекинули, а до этого я парился в пятой. Так вот – твой Абрашка там. Его собирались опустить – уж больно скользкая харя и помелом метет, что привокзальная хуна, но он пообещал закинуть на общак воздуха (имелись в виду деньги) и сказал, что знает многих воров.

Дегтярев слушал не перебивая, когда же Поляк выговорился, Юра спросил:

– А есть связь с пятой хатой?

– Хочешь зарядить маляву? – понял Сорока и весело подмигнул носатому: – Сделаешь?

– Какой базар, – отозвался Поляк, довольный тем, что может быть полезен авторитетным ворам, – дорогой пустим. Только что писать?

Лицо Гвоздика покрылось багровыми пятнами, и он процедил сквозь зубы, даже не пытаясь скрыть неприязнь к ювелиру:

– Скажи смотрящему, что я прошу прижать к ногтю негодяя, если этот толстожопый урод раскроет свое хайло. Пусть слегка покошмарят Абрашку, только не перегнут палку, а то он присядет на измену и сдастся легавым с потрохами.

– Сделаю, – в очередной раз пообещал Поляк.

– И допиши от меня, – вставил свое веское слово Сорока, – что Гвоздик честный жулик, и я за него отвечаю, как за себя.

Юра широко улыбнулся и похлопал приятеля по плечу:

– Спасибо, друг, за подписку, долг платежом красен.

– Кочумарь, братело, какие могут быть платежи. Мы с тобой все долги еще на «крытой» списали, так что не в кипешь. Давай лучше пропустим по стаканчику. Тебя сегодня дергать не будут?

Пренебрежительно махнув рукой в сторону запертой двери, Дегтярев зло процедил:

– А сосут они все большой и толстый... Доставай ампулу – произведем впендюр.

Присутствующие дружно рассмеялись, а на столе уже возникла бутылочка «Столичной» с яркой, красно-белой этикеткой.

Братва собиралась гульнуть, и на лицах уголовников отразились совершенно противоположные чувства – в зависимости от статуса и занимаемого положения в «табели о рангах» незыблемой преступной иерархии.

Блатные, или как они сами себя называли – «отрицаловка», стали оживленно переговариваться, сгрудившись вокруг железного стола, во главе которого сидел наиболее авторитетный Сорока, являющийся к тому же и «смотрящим» камеры.

«Мужики» держались в сторонке, глотая слюнки и искоса поглядывая на готовящийся банкет – им не полагалось расслабляться.

Но хуже всех чувствовали себя «опущенные» – самая бесправная и угнетенная часть заключенных. (Среди «петухов» преобладали насильники малолетних, преступники, выдавшие своих подельников, или новички, мнившие себя на свободе слишком крутыми, чтобы считаться с воровскими традициями, и за это поплатившиеся собственной честью, которой, по сути дела, у них никогда и не было.)

Глядя на то, как к первой бутылочке прибавились еще две, они на глазах сникали, потому что это не сулило им ничего хорошего.

Напившись, блатные могли устроить себе забаву, организовав «петушиные бои» до первой крови, заставить «дать в ухо» «куму» – то есть оперработнику тюрьмы, который якобы прячется в бетонных стенах, чтобы подслушать разговоры братвы, или все может закончиться банальным изнасилованием. По-любому – ничего хорошего «Светочкам», «Леночкам» и «Маничкам» – ждать не приходилось.

А от окна неслись громкие реплики, перемежаемые смачным хохотком, от которого содрогались прочные стены. Веселье было в самом разгаре.

Надзиратели все слышали, но не вмешивались, предпочитая сохранять в отношениях устойчивый паритет.

Для них было главным то, что все подследственные находятся по камерам, а чем они там занимаются – это, в общем-то, не их забота.

Да и потом, водка и закуска попадали в тюрьму не по воздуху, а передавались ими – контролерами – естественно, за отдельное вознаграждение, являющееся значимым довеском к мизерной зарплате, а порой и полностью заменяя таковую.

В отличие от государственного бюджета, об-щак не может быть пустым, потому что за это кто-то может ответить своей жизнью.

И застолье продолжалось. Но по мере того как пустела тара, а ее содержимое весело плескалось в распахнутых глазах, гомон затихал, постепенно сходя на нет.

Глава 7

Мелодичный звонок наполнил квартиру Аникеева переливчатой трелью. Паша проворно вскочил и бросился открывать дверь, подтягивая на ходу сползающие джинсы.

Лямзин с подругой приветливо улыбались добродушному хозяину, который поспешил посторониться, впуская гостей в тесноватый коридорчик.

– Привет, Павлуха, – Лямзин протянул товарищу крепкую ладонь, и она утонула в медвежьих лапах толстяка, – знакомься, это Мария...

– Лучше Маша, – поспешно выпалила она, – так привычнее. .

– Павел, – произнес Аникеев и несколько театрально прикоснулся губами к руке блондинки.

Майор не преминул подметить, лукаво поглядывая на подругу:

– Известный ловелас, поэтому будь с ним поосторожнее.

Все трое весело рассмеялись, после чего хозяин квартиры проводил девушку в гостиную, включив ей телевизор, а сам вернулся на кухню.

– Это мой школьный друг Антон Лямзин – он майор... – здоровяк прервался, вопросительно уставившись на комитетчика, – или уже подполковник?

– По-прежнему майор, – отозвался Лямзин.

– ...майор ФСБ, – закончил Паша и, в свою очередь, назвал поднявшегося из-за стола Чижова, – а это знаменитый каскадер Ваня Чижов, более известный в богемной среде под псевдонимом Иваныч.

Мужчины обменялись скупым рукопожатием и уселись напротив друг друга. Чижов в упор рассматривал вновь прибывшего гостя, даже не пытаясь скрыть собственного

интереса к его персоне.

Антон же мимолетным взглядом скользнул по испещренному шрамами лицу трюкача и повернулся к Аникееву:

– Паша, у меня очень мало времени, поэтому давай сразу по делу.

– Ничего не имею против, – произнес хозяин квартиры и обернулся в сторону каскадера, – Ваня, повтори, пожалуйста, свою историю еще раз.

Заметив неуверенность во взгляде Иваныча, здоровяк поспешно добавил:

– Можешь довериться Антону как мне самому.

Скрестив руки на груди, Чижов принялся неторопливо, почти не прерываясь, пересказывать события последних дней, делая лишь короткие паузы для того, чтобы прикурить очередную сигарету.

Лямзин слушал его не перебивая, но с откровенно скучающим лицом – ему было не совсем понятно, чем он конкретно мог бы помочь во всей этой истории. Но вслух майор не высказал своих сомнений, продолжая внимательно следить за развитием «сюжета».

Тем временем Чижов приблизился к тому моменту, когда его привезли в незнакомую квартиру и требовали отдать какую-то картину.

В эту секунду Антон не выдержал и прервал рассказчика – подавшись вперед всем корпусом, он переспросил:

– А какую именно картину? Они не описывали ее? – Голос был по-прежнему тверд и спокоен, лишь в глазах Лямзина промелькнула мимолетная искорка скрытой заинтересованности. Чижов задумчиво наморщил лоб, силясь вспомнить подробности недавнего разговора, и, подбирая слова, начал объяснять:

– Вроде бы на картине была изображена какая-то церквушка и то ли столб, то ли дерево...

– Может, молоденький дубок? – высказал предположение Лямзин, внутренне сжимаясь от невероятной догадки.

Иваныч звонко хлопнул в ладоши, как будто аплодировал сообразительности собеседника, и торопливо выпалил:

– Точно! Именно об этом они и говорили.

На лбу комитетчика проступила липкая испарина, и он потянулся к лежащему в кармане носовому платку, издав при этом протяжный вздох.

Паша обменялся с каскадером недоуменным взглядом и спросил, обращаясь к майору:

– Ты что-то об этом знаешь? – Заметив на лице школьного приятеля победоносную улыбку, Аникеев обиженно протянул: – Чего ты лыбишься, как будто перед тобой сидят два идиота? Может, все-таки объяснишь нам, что происходит?

– Извини, старик, – отозвался Антон и вместо ответа на вопрос достал из кармана копию рукописи. – Прочтите вот это, и вам тоже сразу все станет ясно.

Чижов подвинул к себе смятые листы рукописного текста и углубился в чтение. Паша не замедлил присоединиться к товарищу, перегнувшись через его плечо и близоруко всматриваясь в корявый старческий почерк.

По мере того как приятели проникали в смысл пляшущих строчек, их лица приобретали недоуменное выражение, граничащее с откровенным изумлением.

Наконец Аникеев не выдержал и вопросительно уставился на майора:

– И ты хочешь, чтобы мы в это поверили? Бред какой-то, – говорящий нервно передернул плечами и закончил: – Ну, золото – это еще куда ни шло, а вот остальное...

Лямзин вновь улыбнулся, и от этой улыбки повеяло могильным холодом:

– Я тоже так думал сначала, но события последнего дня, а тем более рассказ Ивана, – Антон качнул головой в сторону притихшего каскадера, – заставили меня уверовать в правдоподобность написанного. Больше того, – привел весомый аргумент майор, – я видел маленький осколок описанного здесь материала, который попал в нашу лабораторию, а после этого у меня спешно отобрали дело.

– Де-е-ела, – протянул озадаченный Аникеев и уставился на Чижова, – а ты что думаешь по поводу всего услышанного и прочитанного?