Текст книги "Империя страха"

Автор книги: Юлиан Бардин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Он поднялся на второй этаж и нерешительно замер перед массивной дверью: под ее мягкой обивкой угадывалась прочная сталь – квартира была надежно защищена бронированным новомодным «чудовищем», о чем красноречиво свидетельствовали три сейфовых замка.

Воровато оглянувшись по сторонам, молодой человек сдвинул на затылок кепку и извлек из кармана связку хитроумных отмычек. На два верхних замка ему понадобилось не более одной минуты, а вот с нижним возникли серьезные проблемы – он никак не хотел открываться.

На лице нежданного гостя отразилась бурная гамма чувств: лоб покрылся тонкой сеточкой морщин, тонкие губы плотно сжались в непроницаемую щель, а ноздри раздувались, как у арабского скакуна во время ответственного забега. Только шустрые пальцы продолжали ковырять замочную скважину проклятого запора. Но все было тщетно – отмычки не проворачивались.

Тогда он в сердцах пнул дверь ногой... и она с легким скрипом отворилась, приглашая незваного гостя проследовать внутрь.

Еще раз оглянувшись по сторонам, вор прошмыгнул в квартиру и тут же заперся изнутри. В прихожей царил мягкий полумрак, в котором можно было различить лишь контуры предметов.

Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, визитер начал свой торопливый обход. Кухня, туалет и ванная комната его откровенно не заинтересовали, поэтому он сразу прошел в просторную гостиную.

С первого взгляда становилось понятно, что хозяева квартиры не знают нужды и безденежья. Персидские ковры, импортная мебель из настоящего дерева, дорогостоящая аппаратура – солидные атрибуты сытого спокойствия и достатка.

А вот картины на стенах, метровые вазы из китайского фарфора по углам комнаты и позолоченная посуда в серванте – это было откровенным вызовом ему, бедному вору, и говорило о чрезмерном богатстве новоиспеченных господ.

Нет, он не стал резать полотна, крушить посуду и фарфор; он просто принялся интенсивно шарить по многочисленным полочкам мебельного гарнитура в поисках шкатулки с ценностями или конвертика с зелененькими шуршал-ками. Сколько здесь было всякой совершенно ненужной, на его взгляд, дребедени: какая-то косметика, батарея всевозможного спиртного с яркими наклейками, видео– и аудиокассеты... Не было только того, за чем он, в сущности, пришел.

То же разочарование постигло вора и в двух спальнях: груды постельного белья, множество модной одежды в просторном гардеробе, а вот драгоценностями и не пахло, да и деньгами тоже.

Расстроенный и удрученный посетитель уже было собирался покинуть квартиру, но неожиданное чувство навалившегося голода заставило его вернуться на кухню.

Огромный, едва ли не до потолка, холодильник изобиловал аппетитной снедью. Ни секунды не раздумывая, воришка принялся с остервенением уничтожать запасы съестного, как будто они были виноваты в постигшей его неудаче.

Был съеден голландский сыр, растворилась в желудке баночка черной икры, вдогонку ей полетели плохо пережеванные куски финской салями, сдобренные изрядной порцией немецкого пива.

Молодой человек взял с боковой полки холодильника еще одну запотевшую жестянку и поразился ее необычной тяжести; вдобавок ко всему, металлическая упаковка была вскрыта, а овальное отверстие залепили куском расплавленного воска.

Вытащив из кармана небольшой перочинный ножичек, который можно приобрести в любом магазине хозтоваров, молодой человек принялся интенсивно вскрывать закупоренное отверстие.

Перевернув посудину вверх дном, вор едва сдержал готовый вырваться из груди радостный вопль – из пивной банки выпал массивный золотой перстень с крупным изумрудом, за ним последовали платиновые сережки с бриллиантами, затем настала очередь тоненькой цепочки с миниатюрным кулоном в виде пронзенного стрелой сердечка.

Надо отметить, что золотая цепочка оказалась самой невзрачной из всего, находящегося внутри жестянки.

В мгновение ока драгоценности перекочевали в карман незваного визитера, а пивная упаковка вернулась на свое прежнее место, причем отверстие вор благоразумно залепил все тем же воском.

Дело оставалось за малым – как можно быстрее скрыться, оставшись незамеченным.

Прежде чем выйти на лестничную клетку, молодой человек предусмотрительно уничтожил следы своего пребывания в квартире и взглянул в дверной глазок. Площадка была пуста, и он осторожно приоткрыл массивную дверь.

Несколько секунд понадобилось вору на то, чтобы вернуть замки в первоначальное положение – попросту запереть их; и вот он уже весело и непринужденно спускался по пологим ступеням лестницы.

И вдруг сзади послышался непонятный шум. Молодой человек инстинктивно обернулся и успел заметить лишь громадную пасть с мощными клыками – на него бросился здоровенный кобель немецкой овчарки.

Острые зубы вонзились в левую руку парня, прокусили мягкую ткань куртки и впились в живую плоть.

Отчаянный крик боли и ужаса потряс высокие своды подъезда – округлив глаза, вор ждал, что вслед за кобелем появятся несколько человек в милицейской форме; он был уверен, что его выследили, а взять решили с поличным при выходе из дома.

Но вместо этого на лестнице показалась высокая блондинка, чьи волосы отливали серебристо-платиновой сединой. Хотя, конечно, это была вовсе не седина – в ее двадцать шесть седеть было еще рановато, – а просто причудливая краска. Ее лицо, с некоторой натяжкой, можно было назвать красивым, если бы не очень широкий рот с тонкими губами-ниточками, но красота эта была холодной и надменной.

В руке у девушки был длинный кожаный поводок с мощным металлическим карабином на конце.

Замахнувшись поводком на пса, она резко крикнула:

– Рэкс, фу! Фу! Я кому сказала!..

Получив ощутимый удар железным карабином по загривку, кобель неохотно отпустил жертву и покорно прижался к ногам хозяйки.

А та, глядя на кровоточащую руку незнакомца, извиняющимся голосом запричитала:

– Ой, простите меня пожалуйста, сама не знаю, как это получилось, – вопреки ожиданию, голос ее звучал звонко и жизнерадостно, нисколько не гармонируя с холодноватым внешним обликом. – Он никогда раньше ни на кого не нападал без команды... Хотите, я вам заплачу, только не обращайтесь, пожалуйста, в милицию, а то его, – рука блондинки качнулась в сторону любимого питомца, – могут убить.

При иных обстоятельствах вор не отказался бы от денег, но в данную секунду он был несказанно рад тому, что это всего лишь досадная случайность, а не результат работы ненавистных оперов из уголовки. Поэтому молодой человек, прижимая к груди раненую руку, ворчливо и вместе с тем снисходительно произнес:

– Распустили собак, на людей уже бросаются. Но на первый раз, так и быть, прощаю.

Не слушая торопливых благодарностей обрадованной блондинки, он вышел под проливной дождь и в следующую секунду исчез в темноте полукруглой арки.

Рука, конечно, саднила от монотонной боли, но это было ничто в сравнении с улыбнувшейся удачей, красноречивое свидетельство которой приятно оттягивало внутренний карман спортивной куртки.

* * *

В квартире было многолюдно и шумно. Захмелевшие гости встретили Чижова восторженными криками, как будто он был виновником торжества, а не его дражайшая половина.

Елена Чижова – миловидная особа лет двадцати пяти с выразительной внешностью фотомодели и стройной, точеной фигуркой – неторопливо поднялась из-за стола, сделав коротенький шажок навстречу Иванычу.

– Ну что же ты, – укоризненно произнесла она, стараясь скрыть капризные интонации в голосе, – все уже давно собрались, только тебя одного и ждали!

Иваныч протянул Елене громадный букет алых роз и перевязанную синей ленточкой упаковку с французскими духами, сопроводив это все торопливым поцелуем в подставленную щеку.

Затем, окинув придирчивым взглядом наполовину опустошенные бутылки со спиртным, Ваня отозвался ироничным замечанием:

– Что же вы так, хотя бы по рюмочке пропустили...

С видимым безразличием Елена приняла подарки, даже не удосужившись разорвать упаковку, а лишь одарив мужа недовольным взглядом.

В тот же миг она вернулась на свое место и нарочито весело выкрикнула:

– Штрафную моему ненаглядному! Опорожнив предложенную рюмку водки,

Иваныч явственно ощутил, как по уставшему телу разлилась сладостная нега. Только сейчас он обратил внимание на то, что большую часть приглашенных видел впервые в жизни.

Честно говоря, в последнее время их семейные отношения оставляли желать лучшего. Куда делась та скромная, даже застенчивая Ленка, которую он полюбил пять лет назад? От былой Алены – как в самые задушевные минуты называл ее Чижов – осталась только броская внешность, а вот с ее душой творилось нечто странное.

У жены скромного каскадера появились новые подружки и друзья, а вместе с ними и непомерные требования к жизни. Все чаще и чаще ему приходилось выслушивать монотонные, а порой и истерические монологи о «маленьком заработке, нищенском существовании и невозможности позволить себе даже мелкие удовольствия».

Какое-то время Ваня пытался отнести неудовольствие жены на счет ее плохого настроения или мимолетной прихоти, но все чаще убеждался, что эти «сиюминутные» капризы обретают форму неумолимого постоянства.

Тревожные мысли о разводе начинали частенько приходить ему в голову, но всякий раз он пытался гнать их от себя. И причиной тому был четырехлетний сын Сашка.

– Иван, что это вы загрустили? – обратилась к нему ярко накрашенная брюнетка с короткой стрижкой «под мальчика» и непомерно огромным бюстом, едва поместившимся в тесном декольте вечернего платья.

Скользнув по лицу женщины откровенно оценивающим взглядом, Иваныч неожиданно для себя пробурчал:

– А вам-то какое дело? Кто вы вообще такая?

Последняя фраза не осталась незамеченной многочисленными гостями, и за столом повисла гнетущая тишина.

– Ваня, как тебе не стыдно, – попыталась исправить положение Елена, – это же Соня, моя подруга, помнишь, я тебе о ней рассказывала?

Чижов, как ни старался, не мог вспомнить эту загадочную Соню, поэтому грубовато пробасил:

– Нет, не помню.

Он встал и вышел на балкон, на ходу прикуривая ароматную сигарету. Здесь было тихо и прохладно.

Дождь так и не прекращался, казалось, что на город обрушился целый океан.

С высоты пятого этажа Иван наблюдал за торопливыми перебежками прохожих, чьи фигуры скользили в предвечерних сумерках.

Сзади послышался робкий скрип открывающейся двери. Оглянувшись, Иван увидел все ту же брюнетку в накинутой на плечи теплой куртке.

– Простите, если я вас чем-то обидела, – произнесла она, глядя в глаза Чижова.

Соня смотрела на него открыто и прямо, но было в этом взгляде нечто скользкое и плотоядное. Как бы в подтверждение мыслям Иваныча, прозвучала короткая фраза:

– Может быть, мы могли бы встретиться с вами... – неожиданно для собеседника она поправилась, – ...с тобой в другой обстановке и замирить наш конфликт бутылкой хорошего вина?

Ехидная улыбочка растянула губы Чижова, вслух же он сказал:

– Предлагаешь легкий перепихон? Или я что-то не так понял?

– Ваня, ты груб и неделикатен. Хотя мне нравится это слово, – брюнетка повторила по слогам: – пе-ре-пи-хон. Пусть будет по-твоему, я согласна. Мне всегда нравились сильные и независимые мужчины.

– А мне никогда не нравились откровенные бляди! – резко и грубо выпалил Иваныч и демонстративно отвернулся от пышногрудой мадам.

Соня была уязвлена в самое сердце. Еще ни разу в жизни она не сталкивалась с таким откровенным нахальством и неуважением. Но, с другой стороны, ее серьезно заинтриговал этот непохожий на других мужчина, и она решила: если не добьется его, то хотя бы испортит ему настроение.

Ядовитые слова острым кинжалом вошли в раздраженное сознание Чижова:

– Если ты думаешь, что твоя жена чиста, как первый снег, то должна тебя разочаровать – она потоптана, как прошлогодние листья...

Договорить брюнетка не успела; сильные руки оторвали ее от пола, и, резко встряхнув женщину, Иван вытянул руки за перилами балкона. Куртка упала с плеч Сони и полетела вниз, распластавшись на сырой земле под балконами многоэтажки.

Соня хотела закричать, но слова сбились тугим комком и застряли в пересохшем горле.

– Тебе не приходилось падать с пятого этажа? – ровным голосом спросил Иваныч. – Так вот, если еще раз я услышу что-то плохое о своей жене – почувствуешь прелесть свободного падения, правда, в первый и последний раз.

Только сейчас силы вернулись к Соне, и она заголосила не своим голосом:

– По-мо-ги-те!!!

Но кричала она напрасно – Чижов уже перенес ее на балкон и поставил на ноги, а сам развернулся и вышел, оставив брюнетку один на один с собственными страхами.

На крик сбежались гости во главе с Еленой.

– Что здесь произошло? – властно спросила она, обращаясь к мужу.

Вяло пожав плечами, Иван спокойно отозвался:

– Твоя подруга Соня уронила с балкона куртку и очень испугалась, как бы ее кто-нибудь не украл.

Присутствующие удовлетворились таким ответом, тем более что пышногрудая мадам не замедлила подтвердить слова Чижова. Только Елена догадалась обо всем, поняла по ироничному взгляду супруга и его плотно стиснутым губам, что все не так просто.

Взяв Иваныча за руку, она затащила его в спальню и, усевшись на краю двуспальной кровати, спросила:

– Так что все-таки произошло?

– Спроси у своей лучшей подруги, – посоветовал Чижов, невозмутимо прикуривая очередную сигарету.

Не получив вразумительного ответа, Лена резко вскочила и набросилась на мужа с кулаками, запричитав:

– Ты! Ты мне всю жизнь испортил!.. Я из-за тебя потеряла свои лучшие годы... Купилась, дурочка, на волевое лицо и романтическую профессию. Лучше бы вышла замуж за дипломата Сережку из соседнего подъезда. Он у меня полгода пороги обивал, а сейчас живет с женой в Америке, имеет свой дом... А я...

Поймав женщину за руки, Ваня пристально всматривался в ее заплаканное лицо, но на этот раз в его взгляде не было прежней любви – холод и боль услышанного смертоносным острием пронзили его душу.

– Ну, договаривай, что ты? Да, я не крутой бизнесмен и не бандит, чтобы швырять деньги направо и налево. А разве я тебе обещал другую жизнь? Ну скажи мне честно – обещал я тебе «золотые горы»?

Она уже и сама поняла, что перегнула палку, но отступать было некуда. Набравшись наглости, Лена выпалила, как будто облила его помоями:

– Да плевать мне на твои слова. Но если ты настоящий мужчина, то должен позаботиться о семье, обо мне, о ребенке, наконец...

На скуластом лице Иваныча резко очертились напряженные желваки – лицо стало непроницаемо-жестким, а глаза хищно сузились.

– А я, значит, не настоящий мужчина? Или, может, моя семья голодает, а ты пашешь за двоих?

– Не нужно упрекать меня тем, что я не работаю, – вяло парировала Елена, – между прочим, ты сам этого хотел...

Чижов пытался еще что-то сказать, но промолчал, решив про себя, что никакие слова не могут исправить положения. Вместо этого он порывисто развернулся и вышел из спальни.

Накинув на плечи ветровку, он уже у порога услышал, как какой-то мужик подошел к его жене и сказал ей нечто неразборчивое, на что она разразилась звонким, переливчатым хохотом, как будто не было никакого скандала.

Шум от резко захлопнувшейся двери потонул в многоголосии пьяной болтовни, сальных шуток и легкой музыке, плавно струящейся из мощных динамиков стереосистемы.

Прежде чем включить двигатель, Иван долго сидел в машине, обхватив руками видавшую виды баранку, и о чем-то напряженно размышлял. Наконец, приняв решение, он тронулся с места, устремляясь в пустующий родительский дом под Москвой.

* * *

Майор Лямзин вернулся с обеденного перерыва и нашел в собственном кабинете начальника отдела – среднего роста, дородного, плотно сбитого мужчину, которому было далеко за сорок – полковника Кудряшова.

– Здравия желаю, Родион Семенович, – по-свойски приветствовал он шефа.

– Здорово, Антон, – просто ответил тот, и тут же спросил: – Слушай, к тебе приходил сегодня утром гражданин Жутинов?

Искренне не понимая неожиданную заинтересованность старшего офицера этим никчемным старикашкой, как про себя окрестил недавнего посетителя Лямзин, майор охотно отозвался:

– Да, был такой. А что случилось?

Небрежно отмахнувшись – правда, несколько нарочито, чтобы это могло показаться искренним жестом, – полковник сказал, отведя глаза в сторону:

– Да нет, ничего серьезного, просто у этого старого хрыча оказались могущественные покровители, и он попросил их поставить на особый контроль ход расследования.

– А разве уже есть и расследование? – искренне удивился Лямзин.

Кудряшов несколько раздраженно посмотрел на подчиненного, а затем недружелюбно процедил:

– Не цепляйся к словам, и без тебя тошно. Меня вызывал генерал и приказал лично заняться этим вопросом. Вроде бы этот Жутинов раскопал какие-то старые архивы у себя на даче, касающиеся нашего ведомства. – Кудряшов выдержал короткую паузу, а затем нетерпеливо закончил: – Короче говоря, передай мне рукопись и забудь об этом деле.

Несмотря на мягкость, с которой была сказана последняя фраза, Лямзин ощутил привычную нотку раздражения, как бывало всегда, когда полковнику приходилось урезонивать своего ершистого подчиненного.

Даже не пытаясь скрыть недоумение, майор неторопливо открыл сейф и отдал начальнику листы рукописного текста.

От взгляда старшего опера не укрылось, с какой поспешностью Кудряшов спрятал документы в кожаный чемоданчик, обычно используемый для особо секретных документов.

– Ну бывай, – кивнул на прощание шеф и торопливо вышел из кабинета.

Оставшись один, Антон несколько минут сидел в полной неподвижности, подперев голову широкими ладонями, и пытался найти объяснение такой небывалой расторопности начальника. Впервые за десять лет совместной службы Кудряшов забирал материалы у Лямзина, не дав при этом мало-мальски понятных объяснений. Легенда, связанная с высокими покровителями недавнего посетителя, не выдерживала никакой критики.

Ну, во-первых, зачем в таком случае Жутинову нужно было записываться на прием к старшему оперу, если все можно было решить одним телефонным звонком? А во-вторых, неужели важнякам-генералам было недостаточно нажать именно на него, Лямзина, чтобы он оставил все текущие дела и занялся данным сигналом?

Нет, что-то здесь явно не стыковалось друг с другом.

Сняв трубку городского телефона, Антон набрал номер адресного бюро и, назвав сегодняшний пароль и личный номер, попросил данные на Жутинова Илью Константиновича.

Спустя пару минут майор убедился в том, что его утренний собеседник не врал – он действительно жил в Бибиреве, на улице Пришвина.

Аккуратно записав на листочек продиктованный адрес, опер покинул кабинет и отправился в лабораторию.

Все та же великолепная Маша встретила майора дежурной улыбкой хищной стервы.

– Какие проблемы, Антон? – спросила она, сверкая бездонной голубизной искусно подведенных глаз.

– Да вот, – стараясь казаться, как всегда, усталым и безразличным ко всему на свете, кроме ее красоты, промямлил Лямзин, – пришел узнать результаты утреннего анализа, а заодно и тобой полюбоваться.

Повернувшись к мужчине крутой попкой, обтянутой тугими джинсами, девушка подошла к столу и искренне удивилась, разговаривая как бы сама с собой:

– Странно, обычно все бумаги мы оставляем здесь. Наверное, Аня случайно убрала в сейф. Сейчас посмотрю.

Не прошло и нескольких секунд, как Антон держал в руках гербовый бланк немногословного заключения умных экспертов.

Но то, что он прочел на маленьком бумажном листочке, повергло его в неистовое безумие. Всего несколько машинописных слов могли потрясти любого, даже более искушенного человека.

«Материал, представленный на экспертизу, не содержит в себе ни одного из элементов таблицы Менделеева. Молекулярная структура материала не имеет аналогов в земной среде и относится к неизвестной форме материи».

Дальше шла витиеватая подпись начальника лаборатории и стояла сегодняшняя дата.

Лямзин несколько раз пробежал глазами текст, не веря до конца в смысл прочитанного. Только после этого он вернул бумаженцию волоокой Машеньке.

От девушки не укрылось волнение, нахлынувшее на майора, и она спросила:

– Что-то не так?

– А? – майор недоуменно уставился на собеседницу и не сразу нашелся, что сказать. – Нет, все правильно. Я пошел.

Провожаемый несколько изумленным взглядом лаборантки, Антон покинул помещение, плотно прикрыв за собой дверь.

Мысли лихорадочно роились в его голове. Ему понадобилось добрых полчаса, чтобы принять какое-то решение. Но приняв его, Лямзин ни секунды не сомневался в том, что приложит все силы, чтобы выполнить его.

Если бы он знал тогда, что эти несколько строк перевернут всю его жизнь, то, может быть, не был бы столь решителен. Но это был его шанс – шанс, который выпадает не каждому, и не воспользоваться этим было бы настоящим преступлением. Надо было действовать. И как можно быстрее.

* * *

Раздался настойчивый звонок в дверь. Средних лет толстячок с массивным, выпирающим брюхом, в накинутом на плечи домашнем халате, расшитом драконами, прильнул к дверному глазку.

Узнав посетителя, хозяин квартиры неторопливо принялся отпирать многочисленные запоры, придав помятому лицу небрежно-высокомерное выражение.

В прихожую ввалился молодой человек в легкой куртке и надвинутой на глаза кепчонке – он был мокрым с головы до ног, словно купался прямо в одежде. На лакированном паркете тут же образовалась грязная лужа.

– Здорово, Абрашка, – весело приветствовал хозяина гость, решительно не обращая внимания на недовольство толстяка по поводу испачканного пола.

– Привет, Гвоздик. Ты что, – с едва уловимым одесским акцентом спросил человек в халате, – опять в говно вляпался?

Торопливо скинув с себя мокрую куртку и грязные ботинки, молодой человек прошел в комнату, увлекая за собой хозяина.

Когда они расположились за круглым журнальным столиком, гость заговорил, баюкая раненую руку:

– Зараза, собака укусила... я уж грешным делом подумал, что меня легавые вычислили. Ну да ладно, Бог с ним, рука заживет, – на лице Гвоздика отобразилось радостное оживление, – гляди, что я тебе приволок.

На гладкую полировку стола посыпались драгоценные побрякушки, сверкая чистой воды бриллиантами и крупным рубином в золотой оправе.

Стараясь скрыть рвущееся наружу нетерпение, Абрашка неторопливо вставил в правый глаз мощную линзу и принялся рассматривать украшения, поочередно поднося их к настольной лампе.

– Ну как? – нетерпеливо спрашивал Гвоздик, – цацки что надо. Ведь верно? Попробуй мне только сказать, что я притаранил тебе фуфло, зенки повыкручиваю, – он громко заржал, довольный собственной шуткой.

Хозяин квартиры брезгливо поморщился – он не впервые слышал от своих клиентов подобные угрозы и знал, что они имеют скорее риторический смысл, нежели реальную опасность для его здоровья.

Наконец ювелир отложил в сторону «товар» и приступил к самому главному – к торговле.

– Ну, – толстяк вопросительно уставился на клиента, – сколько ты хочешь за этот хлам?

По изменившемуся выражению лица Гвоздика было понятно, что ему очень неприятен весь этот торг, но приходилось следовать давно установленным правилам.

Проворные пальцы подгребли к себе драгоценности:

– Нет, сегодня я буду продавать в розницу. Вот, скажем, эта «гайка», – он взял в руки мужскую печатку с плоским агатом, куда был вкраплен средней величины алмаз, – за нее я хочу пол куска «зелени».

Скупщик притворно удивился, возмущенно всплеснув руками:

– За это рыжье пять «катенек»? Да ты с ума сошел. Может, оно и стоит столько в ювелирке, но я за него больше трех сотен не дам. – Толстяк перешел на доверительный тон: – Ты же понимаешь, что я буду вынужден переделать вещицу, а значит, потрачу свое время и материалы.

Несмотря на кажущуюся непреклонность покупателя, он без заминок уплатил бы требуемую сумму, но все те же правила заставляли его буквально с боем уступать каждый доллар. Реальная цена перстня в несколько раз превышала запрос Гвоздика.

– Ладно, – согласился Гвоздик, – четыреста, и замяли базар для ясности. Ну, это я отдам по стольнику за штуку, – он подтолкнул к Абрашке пару золотых запонок и удивился, не услышав протестующих слов, – а вот за эту хренотень хочу две «косых».

В свете электрической лампочки переливались мелкие бриллианты, окружавшие сверкающий солитер, оправленный в платину старинной брошки.

– Штука двести, – чуть ли не захлебываясь от жадности, промолвил хозяин квартиры и тут же смягчился: – Ну, полторашка – это максимум, что я могу тебе дать, да и то только из дружеских побуждений...

Гость нетерпеливо и грубо перебил собеседника, причем на этот раз грубость была настоящей – злой и непримиримой:

– Ты, барыган, не свисти насчет дружбы! С каких это пор честный вор стал корефаном для такого фуцина, как ты?! Фильтруй базар, Абраша, иначе я плюну на «капусту» и залосую эти стеклышки тебе в амбразуру.

Толстяк понял, что перешел рамки дозволенного, поэтому попытался быстро исправиться:

– Ну что ты завелся, Юрик? Я не хотел тебя обидеть... Однако больше полторашки не дам, – настойчиво вернулся он к торгам.

Поразительной красоты украшение было брошено, как использованная туалетная бумага, на журнальный столик – свое действие Гвоздик сопроводил короткой репликой:

– Подавись...

Торги продолжались в том же духе, но вор упрямо настаивал на своей цене, а ювелир не пытался сильно скинуть ее. В конце концов настала очередь золотой цепочки.

Толстяк несколько минут рассматривал пробу и клеймо мастера, наконец поднялся, достал из серванта плоский чемоданчик с хитроумным инструментом и, слегка надпилив миниатюрный замочек, капнул на него кислотой.

– Извини, Гвоздик, но эту штуку я вообще у тебя не возьму, – произнес скупщик и поплотнее запахнул свой халат.

– Почему? – искренне удивился парень. Неторопливым жестом хозяин квартиры передал Гвоздику изделие и сказал:

– Посмотри, Юрик, – это не золото. Такого я вообще ни разу в жизни не видел. Какой-то дурак позолотил стальную проволоку, сделав из нее цепочку.

Не вдаваясь в детали, Юра сгреб выложенные на стол деньги и сунул их в карман брюк; туда же последовала и цепь.

Не считая нужным задерживаться в этом доме дольше «производственной необходимости», вор направился к выходу.

Обуваясь, он пристальным, тяжелым взглядом бывшего зека уставился на Абрашу и раздельно произнес:

– Я, наверное, больше к тебе не приду, потому что ты зажрался и думаешь, что, кроме тебя, нет нормальных купцов.

Сохраняя деланное безразличие, толстяк вполголоса отозвался:

– Хозяин – барин.

Он уже собирался закрыть за уходящим гостем дверь, когда услышал зловещую угрозу:

– Надо будет навести на тебя малолетних беспределыциков – пусть они прошманают твои сучьи потроха. А то сдается мне, что ты слишком спокойно живешь, как будто Бога за яйца поймал.

– Да ты чего, Юрок, – запричитал ювелир – его не на шутку испугала перспектива пообщаться с «отмороженными», которые не чтят ни государственных, ни воровских законов и за жалкие гроши готовы распотрошить любого, – если ты считаешь, что я тебя обделил, давай пересмотрим наш уговор... Может, я действительно в чем-то оказался не прав?

Криво ухмыльнувшись, Гвоздик процедил сквозь зубы:

– Ты не прав в том, что всех считаешь кончеными лохами. А за это когда-то придется ответить. – Он выдержал многозначительную паузу, а затем продолжил: – Я бы сам тебя рванул, да квалификация не позволяет о такую падаль руки марать.

Скупщик заметно засуетился – его поросячьи глазки сузились до предела, а на оплывшем лице заиграла раболепная улыбочка.

– Ну, давай, я тебе по стольнику накину на все, да и цепь твою куплю, скажем, за трис... нет, за двести баксов, – он и сейчас пытался торговаться.

– Эх ты, барыга, – устало протянул вор и, круто развернувшись, зашагал к кабине лифта.

Ему было приятно пощекотать нервишки толстяка, который, подобно паразиту, наживался на риске, а то и на свободе своих клиентов.

Хотя Гвоздик и пообещал ювелиру столь страшное наказание, в душе он не собирался претворять его в жизнь, потому что очень не любил, если не сказать, люто ненавидел, «зарвавшихся бакланов» – как он называл малолетних беспределыциков, готовых пойти на «мокрое дело» даже за мелкий барыш.

Однако явственно проступивший в лице собеседника страх дал возможность вору от души посмеяться над его трусостью, да и отчасти снял напряжение после удачного дела.

За Гвоздиком давно закрылась дверь; отзвенели гулкие шаги на лестничной площадке, а Абраша все еще стоял, подперев собственной тушей бетонную стенку. Будучи человеком впечатлительным, он уже прокручивал в голове грядущие события.

При этом его правая ладонь легла на жирную грудь в том месте, где судорожно трепыхалось сердце.

Гвоздик, выйдя под проливной дождь, теперь не выглядел таким измученным и удрученным – ведь его карман оттягивала пухлая пачка банковских билетов, которые сегодняшней ночью он намеревался превратить в несколько бутылок водки, отличную закуску и обворожительных шлюх.

Выйдя на дорогу, вор несколько минут простоял с поднятой рукой.

Когда же рядом с ним остановился старенький, потрепанный «Москвич», Гвоздик искренне улыбнулся водителю-пенсионеру и весело произнес:

– Давай, папаша, дуй в какие-нибудь бани, где можно не только попариться, но и кое-что еще.

– Так тебе проституток, что ли? – предположил догадливый частник.

Захлопнув за собой дверцу, Юрок вольготно развалился на переднем сиденье и громко заржал, сопроводив это ржание радостным воплем:

– Их, батя, их, родимых...

«Москвич» медленно тронулся с места и растаял в сильном потоке проливного дождя, мигая габаритными огнями.

Глава 3

Чижов проснулся от непонятного шума; ему показалось, что кто-то осторожно крадется в темноте спящего дома, стараясь избегать скрипучих половиц.

Медленно стянув с себя теплое одеяло, Иваныч коснулся пятками холодного пола и, прихватив с прикроватной тумбочки увесистую пепельницу, двинулся навстречу неизвестности. Он опасливо выглянул в коридор, но никого не заметил.

Успокоившись, Чижов хотел вернуться в теплую и мягкую постель, решив, что ему просто что-то привиделось во сне. Но тут раздался отчетливый шум, как будто на пол уронили пластмассовое ведро.

То, что он находится в доме один, не вызывало у него никаких сомнений. Его отец умер несколько лет назад, а мать поехала на полгода погостить к сестре, которая вышла замуж за американца и теперь жила в Калифорнии.

Кошки у него тоже не было, а это значит, что в жилище пробрался вор, не знавший о том, что Иван приехал в полузаброшенный дом. И тут до сознания Иваныча дошло, что если это вор, то очень наглый: не знать о наличии хозяев было невозможно, потому что у крыльца стояли светло-желтые «Жигули».

Переложив массивную стеклянную пепельницу в правую руку, Чижов притаился за дверью, ведущей в кухню, готовый в любую секунду обрушиться на голову незваного гостя.