Текст книги "Империя страха"

Автор книги: Юлиан Бардин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Отбросив в сторону чехол, каскадер остановил «жигуленок» в нескольких десятках метров от бревенчатого строения и, прячась в тени высоких деревьев, стал приближаться к своему жилищу.

Вокруг царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь сдержанным дыханием и громким стуком собственного сердца Иваныча.

Выставив перед собой удлиненный глушителем ствол, Чижов поднялся по ступеням крыльца и осторожно ступил за порог, прислушиваясь к каждому шороху.

Под ногами скрипнула половица – ее стон был тих и жалок, как будто тяжело вздохнула насмерть перепуганная мышь, а Иванычу показалось, что разверзлась бездна, обрушившись оглушительным шквалом падающих камней.

Пройдя через кухню в коридор, он, к своему немалому удивлению, обнаружил, что никакого покойника здесь больше нет – чьи-то заботливые руки старательно уничтожили все следы недавней трагедии.

Но что-то в доме было не так. Пройдя в спальню, Ваня нашел там свои вещи абсолютно нетронутыми. И документы, и деньги мирно покоились в заднем кармане брюк.

Чижов решился и зажег свет... Представшая его напряженному взору картина была, мягко говоря, гнетущей; создавалось впечатление, что в комнатах похозяйничали настоящие вандалы.

Все было перевернуто вверх дном – распоротые подушки истекали пухом и перьями; из раскромсанного матраса торчали старенькие пружины; его незваные гости разломали даже прикроватную тумбочку.

Жуткая дрожь пробежала по телу Чижова, и он, торопливо одевшись, выскочил на улицу, посчитав, что лучше оказаться лицом к лицу с противником на открытой местности.

Сторожко озираясь по сторонам, Чижов бросился к автомобилю. Указательный палец судорожно вздрагивал на спусковом крючке, готовый в любую секунду выпустить из длинного ствола огненный шквал смертоносного свинца.

Но стрелять ему не пришлось – вокруг царили первозданная тишина и покой. Казалось, что даже мелкий накрапывающий дождик принялся бесшумно барабанить по притихшей земле, боясь потревожить напряженные нервы вооруженного человека.

Несколько минут понадобилось Иванычу, чтобы окончательно прийти в себя. Наконец он засунул пистолет за пояс и уселся в свою «шестерку».

Пальцы по инерции потянулись к замку зажигания, но тут же отпрянули, как будто натолкнулись на расплавленный металл, – ключей в замке не было, хотя Ваня отчетливо помнил, что оставил их там.

Мгновенно вспотевшая ладонь потянулась к поясу брюк и уже нащупала ребристую рукоятку пистолета, когда сзади явственно послышался шорох.

Иваныч инстинктивно обернулся, но не успел ничего рассмотреть – на голову обрушился какой-то тяжелый предмет и перед глазами поплыли фиолетовые круги, а в ушах раздался раскатистый звон, как будто ударили в церковные колокола.

Мускулистое тело каскадера судорожно напряглось, но в следующую секунду безвольно расслабилось, сползая по водительскому сиденью. Чижов потерял сознание...

* * *

Лямзин проснулся в это утро раньше обычного. Неторопливо прошел на кухню, поставил чайник, а затем залез в ванну.

Колючие струйки теплого душа острыми иголочками стучали по темени, а затем собирались в густые потоки и низвергались на расслабленное тело. Ровное тепло обволакивало разбуженное сознание и наполняло Антона утренним зарядом бодрости и энергии.

Натянув брюки, майор вернулся на кухню и выключил газ под кипящим чайником. Ароматный бразильский кофе растворился в двух маленьких чашечках, оставив на поверхности призрачную белую пену.

Лямзин водрузил на поднос тарелку с бутербродами, тут же разместились фарфоровые чашки, и внес все это в спальню, осторожно поставив на прикроватную тумбочку.

Маша крепко спала, но настойчивый аромат напитка заставил ее смешно наморщить носик. Приоткрыв один глаз, блондинка удивленным взглядом уставилась на мужчину.

Какой-то миг она никак не могла понять, где находится.

Наконец воспоминания минувшей ночи вырвали Машу из цепких объятий Морфея; в считанные секунды девушка все вспомнила и широко улыбнулась, тепло посмотрев в лицо любовнику.

– Кофе в постель, – дурашливо произнес Антон, – в лучших традициях восточного гостеприимства.

– Но лишь с той разницей, – поддержала она его, – что на Востоке этим занимаются женщины. Отвернись, пожалуйста, – едва ли не жалобно попросила она, – у меня после сна всегда такая помятая физиономия, что просто стыдно показываться кому бы то ни было на глаза.

И не думая отворачиваться, Лямзин склонился над девушкой и поцеловал ее в губы, сказав:

– У тебя очаровательная мордашка, просто прелесть.

Усевшись повыше и подложив под спину подушку, Маша с видимым удовольствием приняла из его рук горячую чашку. Осторожно подула на крепкий напиток и сделала маленький глоток, но тут же поморщилась, как будто ей подсунули нечто ужасное.

– Невкусно? – встрепенулся Антон.

– Вкусно, – улыбнулась она и тут же пояснила: – Но очень горячо.

Пододвинув на край тумбочки тарелку с бутербродами, Лямзин иронично спросил:

– А губы на что?

– Вот на что, – весело отозвалась девушка и, отставив в сторону чашку, крепко обвила шею любовника руками и жарко поцеловала его, трепеща всем телом.

И как в первый раз, мужчина ощутил легкое головокружение от сладостного прикосновения кораллового бутона мягких, чувственных, податливых губ.

Он попытался вновь уложить ее на кровать, но Маша проворно увернулась и вырвалась из крепких объятий.

– Монстр, – захохотала она, – половой террорист, сексуальный налетчик...

Майор в два прыжка настиг беглянку и легко вскинул ее на руки, как будто она была вовсе невесомой.

Пристально глядя в ее широко открытые глаза, Антон, не ожидая от себя такой решимости, шепотом произнес:

– Оставайся жить у меня...

Маша откровенно растерялась – она была не готова к такому скоропалительному предложению; ее лицо стало серьезным и непроницаемым.

Лямзин уже пожалел, что сказал все это, но отступать было некуда, поэтому он молча смотрел на девушку. Противоречивые мысли роились в его мозгу, однако внешне он оставался абсолютно спокойным.

Вдруг глаза Маши блеснули шаловливым огоньком, а на губах заиграла привычная кокетливая улыбочка; вслух же она произнесла:

– Это надо понимать как предложение руки и сердца?

– Стало быть, так, – неуверенно проговорил он.

– А не боишься, что сбегу от тебя на панель, я ведь насквозь порочна? – Маша откровенно куражилась, – да и особа я капризная, избалованная. А ну как замучаю тебя упреками и истериками?

Не понимая, шутит она или говорит серьезно, Антон неуверенно пожал плечами и тихо произнес:

– Значит, так тому и быть.

Крепче прижавшись к его груди, Маша звонко чмокнула Антона в шею и скороговоркой выпалила:

– Была Маша, да не ваша – стала Маша ваша.

– Что? – стушевался майор, но тут же все понял и закружился с ней по комнате, уронив в конце концов прекрасное девичье тело на измятую постель.

Они долго и с жадностью предавались пылкой страсти, как будто хотели насладиться друг другом на сто лет вперед. Но в конце концов выдохлись и блаженно замерли, раскинувшись на мягких подушках.

Не скрывая больше собственных чувств,  Антон с искренним обожанием любовался ее красотой, перебирая пальцами шелковистые белокурые волосы.

Вдруг его взгляд случайно скользнул по циферблату настенных часов, и он вскочил как ошпаренный.

– Ты чего? – удивилась Маша.

– Как чего? – в свою очередь переспросил он. – Половина десятого! На работу опоздали!

Она залилась переливчатым хохотом и наконец с трудом произнесла:

– Какая работа? Сегодня же выходной – суббота.

Он смачно хлопнул себя по лбу и расслабленно упал на кровать. Но тут же поднялся и принялся неторопливо одеваться.

– Ты куда? – в очередной раз переспросила Маша.

Не вдаваясь в подробности, Антон многозначительно ответил:

– Да так, есть кое-какие делишки, но это не займет много времени. Через пару часов вернусь.

– А мне что прикажешь делать? – притворно надулась девушка.

Задумавшись на несколько секунд, Лямзин предложил:

– Может быть, ты в мое отсутствие перевезешь свои вещички и чего-нибудь приготовишь поесть? Но если не хочешь...

– Так и сделаю, – прервала она Антона, пристально глядя в его глаза преданным взглядом.

Майор достал из кармана бумажник, извлек из него несколько пятидесятитысячных купюр и положил их на тумбочку:

– Вот деньги на продукты и всякие расходы. Ключи висят на вешалке, а я пошел.

Чмокнув на прощание Машу, Антон вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

 * * *

Послышался настойчивый звонок в дверь, и Абрашка вздрогнул, всем телом, как будто через него пропустили электрический ток.

Набросив на жирные телеса домашний халат, он осторожно прошелестел по коридору и приник к дверному глазку.

На площадке стояла миловидная девушка лет двадцати пяти и беззаботно улыбалась хозяину квартиры.

Не почуяв никакой опасности, Абрашка щелкнул замками и сбросил массивную, кованую цепочку. Но едва он приоткрыл дверь, как был отброшен сокрушительным ударом чьих-то, никак не женских, ног.

«Налетчики, – пронеслось в его голове, – навел-таки Гвоздик отморозков!»

В квартиру ворвались трое крепких парней в штатском – в руках они держали короткоствольные пистолеты Макарова.

Предвосхищая события, толстяк запричитал:

– Забирайте все, только не убивайте! Я Гвоздику все верну до копейки. Деньги там, в книжном шкафу, за зеркальной стенкой.

Никто из присутствующих даже не посмотрел в сторону шкафа, а один – низкорослый широкоплечий крепыш – достал из кармана красную корочку удостоверения и, протянув ее лежащему на полу человеку, сказал:

– Уголовный розыск, капитан Прол.

– А?! – На оплывшем лице хозяина квартиры поочередно сменились несколько красноречивых выражений: сперва радостное облегчение, затем недоумение, а после откровенная жалость и злость на свой длинный язык.

Капитан присел на мягкий пуфик у входа и вопросительно уставился на толстяка:

– Если не ошибаюсь, гражданин Цимбалевич Абрам Иосифович?

Вместо ответа Абрашка лишь покорно склонил голову, обхватив ее коротенькими ручонками.

– Нас интересуют краденые ювелирные изделия, которые вы скупаете у воров, – принялся наседать на него капитан. – Предлагаем оформить добровольную сдачу – это будет учтено на суде как смягчающее обстоятельство.

Цимбалевич угнетенно молчал, раскачиваясь из стороны в сторону, как напившийся до чертиков пропойца, пытающийся определить собственное местонахождение.

– Вы готовы сотрудничать? – брал с места в карьер опер с Петровки.

– Готов, – заплетающимся языком промямлил толстяк.

Старший группы повернулся к своим подчиненным и властно приказал:

– Пригласите понятых.

Открылась дверь, и в квартиру вошла та самая молодая особа, чей смазливый лик сбил с толку жирного ювелира. Вслед за ней прошествовала седенькая бабуля – соседка Цимбалевича по лестничной клетке.

– Действуйте, любезный Абрам Иосифович, – подтолкнул его капитан и тут же обратился к одному из помощников: – Будешь вести протокол.

Понуро опустив седую голову на вздрагивающую грудь, Абрашка вошел в комнату и при-

нялся деловито освобождать стеклянные полки серванта.

Когда на полу выстроилась внушительная батарея из хрустальных бокалов и всевозможных рюмашек, Цимбалевич нажал на какую-то потайную пружину, и зеркальная стенка плавно отъехала в сторону.

Любопытным взглядам присутствующих открылась темная ниша, доверху наполненная картонными коробочками и полиэтиленовыми пакетами.

Толстяк достал оттуда черный пластиковый бокс, походивший на школьный пенал, и протянул его оперу:

– Вот – это то, что вас интересует.

– Посмотрим-посмотрим, – внешне безразлично отозвался Прол и принялся рассматривать побрякушки.

Его лицо при этом заметно оживилось, а на губах заиграла самодовольная усмешка:

– Насколько я понимаю, это как раз и есть те самые вещички, похищенные вчера на квартире Милютиных. – Это заявление капитан адресовал притихшим в сторонке коллегам. – Составь опись, – приказал он высокому шатену с хищным выражением лица и маленькими бегающими глазками.

Пока менты занимались нудными формальностями в присутствии обалдевших свидетелей, Прол крепко взял Цимбалевича за руку и увлек в соседнюю комнату.

– Колись, кто тебе это принес? И между прочим, – лицо капитана стало похоже на лисью мордочку, – что-то я не вижу здесь еще одной драгоценности...

– Какой? – искренне удивился ювелир. – Все, что мне принесли, я честно отдал. Может, мне чего и не показали...

– Где цепочка, – зло и напористо выпалил капитан. – Ну, колись, быстро?! И кто тебе это приволок, у кого купил?

Только сейчас Абрашка вспомнил ту никчемную цепь, которую отказался взять у Гвоздика. Но, по правде сказать, он удивился, что опер уделяет столь малоценной вещичке так много внимания.

Вслух же он произнес:

– Да, действительно, была такая безделушка, но я ее не взял. Кому она нужна – ей цена три копейки в базарный день.

– А у кого купил остальное? – продолжал настаивать Прол.

Цимбалевич откровенно смутился, не решаясь заложить вора. Его замешательство не укрылось от цепкого взгляда мента, и тот проникновенным голосом сказал, как будто разговаривал с близким другом:

– Ты не ссы, скажи мне по секрету, а я тебя ни за что не выдам. Может, получится оформить явку с повинной, и отделаешься до суда подпиской о невыезде. А практика такова, что кто приходит на суд своими ногами – тот так же и уходит, избегая общения с тюремным воронком.

– Ну, я не знаю... – неуверенно начал Абрашка.

Однако капитан перебил его, заговорив вновь, но уже более жестко и неумолимо:

– Смотри, допрыгаешься. Я ведь могу дело повернуть и так, что ты оказал сопротивление при аресте, а значит, нуждаешься в превентивных мерах. – Что это значит, он и сам не знал, но не преминул высказать собственное предположение: – Привинтят тебя к нарам в камере несколько здоровенных жлобов и начнут взламывать целку в твоем жирном пердильнике. Как тебе такая перспективка?

Дальше можно было не продолжать – ювелир спекся, как пасхальный кулич. Различия между двумя предложенными вариантами были настолько несопоставимы, что толстяк заговорил:

– Мне это принес Юра Гвоздик.

– Дегтярев Юрий Васильевич? – не то уточнил, не то изумился опер.

Неуверенно пожав плечами, Цимбалевич несколько раздраженно изрек:

– У нас не принято спрашивать паспорт. Может, он и Дегтярев, я не знаю.

– А где он сейчас? – больше для порядка, чем надеясь на точный ответ, спросил Прол.

– Не знаю. Вот честное слово, не знаю. Капитан резко повернулся и зашагал к выходу, бросив через плечо:

– Ладно, позже разберемся, а пока собирайся, поедешь с нами.

Абрашка принялся торопливо собирать вещички, в душе проклиная и Гвоздика, подсунувшего ему «горячие» цацки, и дотошного опера с его хитрыми ужимками и подходцами, и себя за то, что давным-давно не уехал в Израиль, на историческую родину.

* * *

Лямзин вошел в грязный и мрачный подъезд многоэтажки. В нос ударила застоявшаяся вонь мусоропровода с явственной примесью свежей мочи. Стены подъезда, уже порядком подзабывшие, что такое кисть маляра, несли на себе модерновую «культуру» тинэйджеров – повсюду красовались громкие названия заграничных рок-групп, разбавленные незамысловатым «я тебя люблю...» и «я тебя хочу...»; а между третьим и четвертым этажами бросалась в глаза едва ли не кровью сделанная надпись «здесь я потеряла невинность» и подпись: «Светка».

Антон криво ухмыльнулся и продолжил подъем по заплеванным ступеням лестницы.

Наконец он остановился у нужной двери, и рука его потянулась к дверному звонку. В квартире послышалась переливчатая трель, но никто не спешил впустить нежданного гостя.

Майор принялся повторять несложные манипуляции, однако все было без толку – никакого другого звука, кроме тарахтевшего звонка, за дверью не слышалось.

Уже собираясь уйти, Антон различил приглушенный щелчок отпираемого засова соседской квартиры. Повернувшись на шум, он обнаружил полноватую, дородную женщину, которой было на вид не больше пятидесяти лет.

– Здравствуйте, – вежливо приветствовал ее комитетчик.

– Здрасте, – робко ответила та, выгладывая в узкую щель, которой мешала увеличиться накинутая цепочка, – вы к кому?

Достав из кармана служебное удостоверение, Лямзин раскрыл его перед глазами женщины и веско добавил:

– Я из федеральной службы безопасности, мне хотелось бы поговорить с гражданином Жутиновым Ильей Константиновичем.

Оценив важность персоны по предъявленной корочке, соседка сбросила цепочку и распахнула перед Лямзиным дверь, приглашая его войти:

– Проходите, пожалуйста.

– Да нет, – отказался майор, – я не могу долго задерживаться. А что, Ильи Константиновича нет дома?

Изобразив скорбную мину, женщина тихо произнесла:

– Его здесь больше не будет. Он умер. Известие было настолько неожиданным, что

Лямзин не смог скрыть искреннего удивления и буквально выкрикнул:

– Как умер, когда?

Собеседница оперлась на дверной косяк и спокойно ответила:

– Как умирают старые люди? Вот так же скончался и Константиныч. Вчера ночью к нему приехала «Скорая» – я как раз не спала, читала книгу, – принялась объяснять она, – слышу, на лестнице шаги. Выглянула в глазок, а там кардиологическая бригада...

– У него что, было больное сердце, – перебил ее Антон, – частенько врачи наведывались? Женщина неуверенно пожала плечами.

– Да нет, что-то я не припомню, чтобы он жаловался на сердце. Вот ноги у него болели, а сердце нет.

Лямзин откровенно расстроился – слишком много вопросов он хотел задать старику, но, похоже, что все они так и останутся безответными.

– Скажите, – спросил он, – а в котором часу это случилось?

На лице собеседницы запечатлелась мимолетная тень задумчивости; помолчав несколько секунд, она протянула:

– Что-то около часа ночи, точно не припомню. Да вы можете позвонить его дочери, она наверняка все знает. Это Вера, дочь Жутинова, сообщила мне по телефону о несчастье.

– Не могли бы вы записать мне ее номер телефона? – попросил Лямзин.

– Отчего же, конечно, могу.

Женщина скрылась за дверью, но тут же появилась вновь, держа в руках обрывок тетрадного листа.

– Вот, – протянула она, – звоните.

– Огромное спасибо, – поблагодарил словоохотливую соседку майор и направился вниз по лестнице, услышав, как за спиной щелкнули запираемые замки.

Прежде чем спуститься в метро, Лямзин подошел к таксофону и набрал номер. К телефону долго никто не подходил, майор уже собрался повесить трубку, когда в динамике послышался осипший женский голос:

– Слушаю вас?

– Прошу прощения за беспокойство, – извинился Антон, – моя фамилия Лямзин, я из ФСБ. Не могли бы вы уделить мне несколько минут для личной беседы?

Какое-то время в трубке повисла напряженная пауза, но спустя несколько секунд женщина отозвалась:

– Если вы тот самый майор, с которым беседовал отец накануне смерти, то приезжайте. Нижнюю Масловку знаете?

– Конечно, – заверил ее Антон и старательно запомнил продиктованный адрес.

Поднявшись на площадь Савеловского вокзала, Антон зябко поежился – после тепла и относительного уюта станции метро ему показалось, что он попал в край вечной мерзлоты. Дождя не было, но промозглая сырость и порывистый ветер пробирали его до костей, заставляя втягивать неприкрытую голову в приподнятый воротник осенней куртки.

Хорошо, что идти пришлось недолго – нужный ему дом находился недалеко от вокзала. Поднявшись на второй этаж, майор надавил пластмассовую кнопку электрического звонка.

Дверь открылась почти сразу, и на пороге показалась маленькая фигурка женщины приблизительно одного с ним возраста. Под глазами женщины набухли огромные, синюшные мешки, а в черных как смоль волосах серебрилась ранняя седина. Если бы не навалившееся на нее горе, женщина могла бы выглядеть довольно привлекательно.

– Вы Лямзин? – спросила она больше для порядка, так как по ней было видно, что никого другого она и не ждала.

Майор утвердительно качнул головой и проследовал за хозяйкой в квартиру.

Жилище оказалось стандартной трехкомнатной квартирой, ничем не выделяющейся из огромного множества таких же совковых «хрущоб».

Дочь покойного старика провела визитера в гостиную и усадила на широкий диван, заняв место у прямоугольного полированного стола.

– Вы хотели о чем-то поговорить? – вежливо поинтересовалась она.

– Примите мои искренние...

Подняв правую ладонь, женщина прервала готовые сорваться с губ соболезнования и сказала:

– Не надо. Давайте сразу по делу.

Антон даже не знал, с чего начать. Он уже пожалел, что вторгся со своими вопросами к этой женщине. Но так или иначе – он уже был здесь, а значит, нужно было начинать разговор.

– Простите меня заранее, Вера, если я покажусь вам грубым и бестактным, – начал Лямзин, – но меня интересует несколько вопросов. Не знаю, говорил ли вам отец или нет о том, что он раскопал у себя на огороде?

Достав из кармана домашнего халатика смятый носовой платок, Вера смахнула набежавшую слезинку и отозвалась:

– Да, я в курсе всех дел. Отец мне рассказывал и про находку, и про вас... Но что конкретно вы хотели узнать?

Неожиданно для себя самого Антон спросил:

– Илья Константинович часто жаловался на сердце?

– Никогда, – шепотом ответила она, – единственная болезнь, которой он страдал, – это травматическое повреждение коленных суставов.

Смутная догадка пронзила мозг комитетчика, и он попросил:

– Вы позволите воспользоваться вашим телефоном?

– Конечно, – ответила она и подвинула к гостю телефонный аппарат.

Лямзин набрал номер и, представившись, спросил:

– Будьте любезны, девушка, подскажите, кто прошедшей ночью выезжал на вызов к Жутинову Илье Константиновичу, на улицу Пришвина?

Получив исчерпывающий ответ, майор переспросил:

– Вы абсолютно уверены в этом?.. Хорошо, спасибо большое.

Вера смотрела на него ничего не выражающим взглядом, но что-то в поведении мужчины насторожило ее, и хозяйка спросила:

– Какие-то проблемы?

– Нет, абсолютно никаких, – несколько торопливо отозвался Антон и, поднявшись с дивана, направился к выходу, благодаря Веру.

Такая поспешность всерьез обеспокоила женщину, и она буквально впилась глазами в лицо собеседника:

– Вы должны мне сказать! Что произошло? Несколько секунд помолчав, Лямзин нехотя

заговорил – его слова для нее были подобны грому среди ясного неба:

– Прошлой ночью никто не вызывал «Скорую помощь» к вашему отцу...

Вопреки ожиданиям, Вера довольно быстро успокоилась, услышав столь необычную новость, лишь тихо прошептала себе под нос:

– Я так и знала, что дело в этих бумагах.

Посчитав, что не следует больше задерживаться в этой квартире, Антон принялся обуваться, но короткая реплика заставила его обернуться на голос:

– Подождите, майор!

Женщина скрылась в дальней комнате, откуда донесся звук отодвигаемого шкафа. Вернулась она спустя пару минут, держа в руке скрученные в трубочку листы бумаги.

– Вот, – отсутствующим тоном произнесла она, – возьмите, может быть, пригодится – это копия с той рукописи, которую приносил вам отец.

Лямзин не верил в улыбнувшуюся ему удачу. Беглого взгляда хватило на то, чтобы определить – перед ним копия той самой злополучной рукописи.

Спрятав документ во внутренний карман пиджака, комитетчик искренне поблагодарил дочь покойного старика и вышел на лестничную клетку. А позади раздался приглушенный всхлип убитого горем человека.

Всю дорогу Антон ощущал неприятное жжение внутри, как будто тяготился еще не до конца осознанной виной перед своим недавним посетителем.

То, что Жутинов оказался вовсе не сумасшедшим, а вполне нормальным, абсолютно здравомыслящим стариком, теперь не нуждалось ни в каких доказательствах. И лучшее подтверждение тому – его внезапная смерть.

Выгони тогда Лямзин настойчивого заявителя, и ничего подобного бы не произошло. Но с другой стороны, на месте майора мог оказаться точно такой же служака, а значит, что Жутинов обрек себя на смерть лишь тем, что прикоснулся к тайне, которая может быть достоянием только сильных мира сего.

Сразу же многое прояснилось: и беспокойство начальника, и арест лейтенанта из лаборатории, и поведение Маши...

Маша! Антону показалось, что он с головой обрушился в кипяток; ведь и ей может угрожать опасность – она тоже видела заключение экспертизы. Да, но об этом вряд ли кто знает, кроме него, майора Лямзина, если, конечно, она сама с кем-нибудь не поделилась собственными страхами.

Но остается непонятным главное: что скрывается под всем этим делом? Какую важную государственную тайну так ревниво оберегают его коллеги, что готовы ради этого идти на любые жертвы?

На эти вопросы у Антона пока не было ответа. Все предстояло выяснить гораздо позже и ценой невероятных потерь...

Обуреваемый тяжелыми раздумьями, Лямзин добрался до своего дома, вошел в подъезд и поднялся на скрипучем лифте. Ключ привычно вошел в замочную скважину – раздался мягкий щелчок, – и мужчина нелепо застыл на пороге с широко разинутым ртом.

То, что он привык считать собственной холостяцкой берлогой, превратилось в миниатюрный филиал «Тадж Махала». На полу лежал настоящий персидский ковер; противоположная стена преобразилась в громадное зеркало с маленькими лампочками по бокам.

Вместо привычной кровати, тумбочки и платяного шкафа в комнате важно расположился импортный гарнитур из настоящего дуба. Угол с куском оторванных обоев загораживал громадный японский телевизор. В общем, комнату было невозможно узнать.

За его спиной послышались приглушенные шаги. Антон инстинктивно обернулся и наткнулся взглядом на смеющееся лицо подруги. Как ни в чем не бывало девушка произнесла, внутренне довольная произведенным эффектом:

– Ты же сам говорил, чтобы я перевезла к тебе свои вещи. Вот, – она обвела рукой новую обстановку, – я так и сделала. Правда, не все здесь поместится, но я решила взять только самое необходимое.

– А ггде-е... – слова застряли у него в горле.

– Твое старье? – Маша охотно пришла ему на помощь. – Уж прости, пришлось за ненадобностью выбросить.

Лямзин ощутил, как на него навалилась предательская тяжесть, и он уселся на толстый ворс ковра, поджав под себя ватные ноги.

Подавив рвущийся наружу смех, Маша приблизилась к нему и провела мягкой ладонью по коротко стриженным волосам.

– Пойдем есть, обед готов.

Антон встал и направился на кухню, где витал сладкий и аппетитный аромат приготовленных блюд.

Однако поесть ему не дали. Настойчивый телефонный звонок заставил его встрепенуться, и он в два прыжка подскочил к новенькому радиотелефону.

– Слушаю, Лямзин, – на одном дыхании выпалил майор.

– Здорово, Антон, – послышался в динамике деловитый бас полковника Кудряшова, – срочно подъезжай в управление. У нас ЧП. Машина за тобой уже вышла.

Комитетчик хотел что-то возразить, но трубка разразилась короткими гудками – полковник дал отбой.

Глава 5

Иваныч с трудом поднял тяжелые веки и уперся взглядом в девственно-белый потолок с яркой лампочкой без абажура. Шум в голове прошел, сменившись тупой, монотонной болью.

Над ним склонились двое незнакомцев в абсолютно одинаковых темно-коричневых костюмах из английской шерсти.

Какой-то момент Чижову казалось, что и лица у парней полностью одинаковы, но, всмотревшись получше, он различил существенную разницу.

Один был круглолиц и густобров, с реденькой шевелюрой русых волос – внешностью он напоминал циркового клоуна, только что смывшего с себя грим.

Второй, напротив, оказался скуластым сухопарым здоровяком с ввалившимися глазницами – этот больше походил на оживший скелет.

– Ну что, очухался? – подал голос Клоун; в прозвучавшем вопросе не чувствовалось ни злости, ни неприязни – только праздное любопытство.

– Вы кто такие? – в свою очередь поинтересовался Чижов.

На этот раз заговорил Скелет– слова вылетали из его горла с противным скрипом несмазанной телеги, и казалось, что прежде, чем достичь слуха, они усиливаются невидимым громкоговорителем:

– Мы, в отличие от тебя, законопослушные граждане, – пробасил он, – но я бы тебе советовал поменьше спрашивать и побольше отвечать на наши вопросы, чтобы не подорвать здоровьице.

Иваныч брезгливо поморщился и едва сдержал жгучее желание смачно харкнуть в эту самоуверенную рожу. Ему вдруг нестерпимо захотелось подняться на ноги, но руки и ноги оказались ватными, как если бы принадлежали совершенно постороннему человеку.

От круглолицего не укрылись жалкие потуги их пленника, и он, улыбаясь, проговорил:

– Если дашь слово, что будешь вести себя хорошо и не раздражать нас понапрасну, то мы тебя развяжем, правда, Леха? – Последний вопрос относился к долговязому детине, который в ответ лишь угрюмо кивнул.

Что такое дать слово неизвестным негодяям, Чижов откровенно не понимал, но на всякий случай согласно кивнул:

– Даю...

Оказалось, что похитителям вполне достаточно этой короткой реплики, да и не нужно им было никаких обещаний, потому что оба незнакомца были слишком уверены в собственных силах – вопрос же был задан просто так, для проформы.

Мускулистые руки легко подхватили связанного пленника и одним мощным, слаженным движением поставили Чижова на ноги.

Поняв, что какое-то время каскадер не сможет самостоятельно поддерживать равновесие, круглолицый сказал, обращаясь к приятелю:

– Тащи его в кресло, а то, не дай Бог, свалится и отобьет себе мозги, – Клоун опечалился, как будто в самом деле беспокоился о целостности Иваныча.

Тот, кого назвали Лехой, с видимым усилием донес онемевшее тело трюкача до мягкого уголка и с громким выдохом опустил его на матерчатую обивку кресла, при этом не преминув отметить:

– Тяжелый, зараза.

Ваня натянуто улыбнулся и в свою очередь произнес:

– Вы так весело между собой переговариваетесь, как будто я уже труп.

За спиной каскадера послышался негромкий щелчок, и в следующую секунду он увидел в руках Скелета блестящие никелем наручники.

– Слышь, Рома, – обратился долговязый к своему напарнику, – он еще и шутит.

Только сейчас Чижов смог как следует осмотреться по сторонам. Квартира, в которую его доставили, не испросив на то персонального согласия похищенного, оказалась обычной двухкомнатной «хрущевкой».

Естественно, что экскурсию Иванычу никто не предложил, но с подобной планировкой он был хорошо знаком, так как неоднократно бывал в точно таком же жилище у одного из своих приятелей.

Тесноватая гостиная была обставлена с примитивной, мещанской роскошью: мягкая мебель, обязательная «стенка» из полированных древесно-стружечных плит, сервант, набитый крупнокалиберным хрусталем, – все, как и у многих советских граждан.

Но что-то во всем этом было не так, отовсюду сквозило фальшивой вульгарщиной. Присмотревшись повнимательнее, Иваныч понял, что квартира долго стояла необитаемой, о чем красноречиво свидетельствовал толстый слой многодневной пыли на всех гладких поверхностях.

– Ребята, кто вы такие, – не удержался от вопроса Чижов, – и что вам от меня нужно?