Текст книги "Страсть и судьба"

Автор книги: Юджиния Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 24

На другой день Сара почти не виделась с Дэмьеном. Поскольку священника ожидали назавтра Сара и Олимпия весь день шили платье. Они работали в комнатке рядом со спальней Сары. Молодая женщина обнаружила, что швейная машинка Олимпии мало походит на те машинки, к которым она привыкла, но все-таки с ней работа шла побыстрее – шить платье вручную казалось делом бесконечным.

Хотя Олимпия и продолжала обходиться с Сарой холодно, но волнения по поводу предстоящей свадьбы заразили и ее. Время от времени на ее губах появлялась улыбка. Не могла Олимпия устоять и перед чувством товарищества, возникшем за совместной работой. Сара посочувствовала старой деве, когда та дважды уколола один и тот же палец, прометывая петли, и обе они рассмеялись, когда Сара зашила шов налицо.

Кончили они почти в полночь. Когда подол был подшит, Сара еще раз примерила платье. Олимпия отступила и изучающе осмотрела невесту. Платье было очень простое, в стиле ампир, со скромным высоким воротником и длинными рукавами с кружевными манжетами. Мелкие жемчужинки на воротнике и манжетах придавали платью элегантность. Под грудью платье опоясывала широкая голубая лента, юбка падала до полу изящными складками.

– Ах, милочка, какая вы красивая невеста, – сказала Олимпия.

Сара сочла эти слова за первый шаг к примирению.

– Спасибо, – отозвалась она. – А я хочу сказать, что очень хорошо понимаю вашу тревогу за Дэмьена.

– Вот как, – лицо старой девы тут же превратилось в маску.

– Да. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш племянник был счастлив.

Олимпия отвернулась и стала собирать со швейного стола обрезки ткани.

– Не сомневаюсь, – пробормотала она.

Вошла Баптиста, неся поднос с чайником и чашками. Не взглянув на Сару, она обратилась к Олимпии:

– Мадам, я думать, вы хотеть чай перед сном.

– И в самом деле, – Олимпия с улыбкой повернулась к негритянке. – Поставь, пожалуйста, поднос на стол. – И когда та поставила поднос, добавила: – Правда, Сара очень хороша?

Баптиста посмотрела на Сару с едва прикрытой враждебностью.

– Да, мадам, – сказала она вежливо и вышла.

Когда Баптиста уже не могла слышать ее, Сара спросила:

– В чем дело? У нее такой вид, словно ей хочется, чтобы я умерла.

– Не стоит всерьез принимать ее мрачные настроения, – ответила Олимпия примиряюще. – Она тоже озабочена судьбой Дэмьена.

И к тому же, была его любовницей, хотелось заметить Саре, но ей не хотелось рисковать, раз отношения с Олимпией стали налаживаться.

– Чаю, милочка? – спросила Олимпия.

Сара через силу улыбнулась.

– Да, с удовольствием. Но сначала я сниму это платье. Вдруг посажу на него пятно.

После чая Сара пошла в салон. К своему удивлению, она обнаружила там Дэмьена, ждущего ее у окна.

Сара быстро подошла к нему. Их глаза встретились. В ее глазах была любовь и неуверенность, в его – нежность и боль. Он посадил ее к себе на колени и впился в ее губы. Сара вернула ему поцелуй, потрясенная силой его желания. Отчуждение, возникшее накануне, чудесным образом исчезло.

Она оторвалась от него, чтобы вдохнуть воздух.

– Почему ты не ложишься? – прошептала она. – Ты давно меня ждешь?

– Я мог бы ждать вас целую, вечность, миледи, чтобы получить от вас поцелуй перед сном. Готово подвенечное платье?

– Все готово. И, кажется, твоя тетушка несколько оттаяла.

«Хотела бы я сказать тоже самое о Баптисте», – добавила она про себя обеспокоенно.

– Прекрасно. – Глаза его радостно блеснули. – Я знал, что тетя смирится.

– Дэмьен, – начала она нерешительно, – вчера вечером… когда мы обсуждали… надеюсь, я не…

– Т-с-с, – остановил он, – это я должен просить прощения за свою резкость. Выброси все это из головы.

– Но когда же мы поговорим? По-настоящему поговорим?

Он сжал ее руку и серьезно сказал:

– Сара, я должен подготовиться. Ты прочла мои мемуары. Это преждевременно – для меня. Прошу тебя. Не торопи естественный ход событий.

– Хорошо, – вздохнула она.

Он вдруг улыбнулся, словно сбросил с себя тяжесть.

– А теперь поцелуй меня еще раз, очаровательное создание.

Он жадно завладел ее губами. Его поцелуй был как обещание грядущей близости. Сарой овладело горячее, мучительное желание. Задыхаясь, она спросила:

– Ты уверен, что мы не можем?

– Не можем чего, дорогая?

– Ах, ты прекрасно знаешь, о чем я. Ты сводишь меня с ума!

– Вот и хорошо. – Он провел пальцем по ее шее, и по спине у нее побежали мурашки. – Завтра, любовь моя. Завтра.

Среди ночи Сара проснулась от какого-то шума и почувствовала, что в комнате кто-то есть. На фоне окна мелькнула тень, и Сара с ужасом увидела, что над ее кроватью наклоняется женщина.

В руке у нее был предмет, похожий на кинжал. Стараясь не закричать, Сара закуталась одеялом. Что делать? Первая мысль была о том, чтобы не дать нападающей причинить вред ребенку. Но Сара соображала с трудом, она только слышала как дико бьется ее сердце.

– Убирайся, – прошипел призрак тихим леденящим голосом. – Ты здесь чужая! Убирайся туда, где тебе место!

От этих слов кровь застыла в жилах. Парализованная страхом, Сара смотрела, как женщина придвинулась ближе, занеся кинжал для удара. Тогда она закричала. Закричала так, словно горел дом.

Призрак исчез мгновенно, тень метнулась к двери, но Сара продолжала кричать. Еще одна тень бросилась к ней.

Последовала яростная короткая схватка, и она услышала хриплый голос Дэмьена:

– Сара, это я, не нужно со мной сражаться!

– Дэмьен! – она припала к нему и с облегчением разрыдалась. – Кто-то хотел меня убить! Она вошла в комнату с ножом и хотела меня ударить!

Тут их осветил колеблющийся свет, и чей-то сдавленный голос прошептал:

– Племянник, ради Бога, что здесь происходить? – В дверях стояла Олимпия в халате и ночном чепчике, с лампой в руке. В ужасе старая дева уставилась на кровать, где Дэмьен и Сара, оба в ночных одеяниях, обнимали друг друга.

Дэмьен не отодвинулся. Гладя Сару по вздрагивающей спине, он сказал спокойно:

– Кто-то пытался ранить Сару, тетя.

Брови Олимпии взлетели вверх, она шагнула в комнату, переводя взгляд с Дэмьена на Сару.

– Не может быть!

– А вы ничего не видели и не слышали?

Олимпия покачала головой.

– Я крепко спала, когда услышала крик. Зажгла лампу и пошла узнать, в чем дело.

– Сара, ты можешь опознать того, кто тебе угрожал?

– Нет, я знаю только, что это была женщина с кинжалом.

– Какой ужас! – воскликнула Олимпия.

Дэмьен с минуту молчал, потом спросил:

– Где Баптиста?

– Думаю, спит в кухне, как всегда.

Опять настало напряженное молчание, потом в дверях появилась еще одна фигура, освещенная лампой. Сара узнала негритянку, тоже в ночной одежде. Она посмотрела на собравшихся без всякого выражения, потом обратилась к Дэмьену:

– Мсье, что-то происходит?

– Кто-то напугал мисс Сару, – ответил тот, едва сдерживая ярость.

– Я услышать крик и приходить. – Баптиста глянула на Сару.

Дэмьен встал.

– Ты слышала крик, будучи в кухне? – недоверчиво спросил он.

Лицо Баптисты не выразило никаких чувств.

– Да, мсье.

Дэмьен подошел к ней с угрожающим видом.

– Баптиста, это ты прокралась в комнату мисс Дженнингс?

В глазах Баптисты сверкнул страх, и она затрясла головой:

– Нет, нет, мсье.

Дэмьен не сводил с нее взгляда, а Олимпия обратилась к Саре:

– Дорогая, вы уверены, что кто-то действительно был у вас в комнате? – ласково спросила она. – Я хочу сказать, что волнения по поводу завтрашней свадьбы.

– Вы думаете, что ей все померещилось? – свирепо спросил Дэмьен.

– Вовсе нет, племянник. Я знаю, как просто ошибиться в темноте. Со мной это случалось не один раз. Я просыпалась ночью, уверенная, что в комнате кто-то есть. А потом оказывалось, что это занавеска колышется в окне или птица пролетела мимо…

– Все было не так, – прервала ее Сара, – со мной такое тоже случалось, но сегодня здесь был кто-то реальный, и с реальным кинжалом.

– Сара; – начала Олимпия, всхлипывая, – неужели вы думаете, что в нашем доме кто-то хочет причинить вам зло?

– Я не знаю, – честно ответила та.

– Ну что же, не ночью же заниматься выяснениями, – заявил Дэмьен. – Тетя, Баптиста, ступайте-ка спать. Скоро рассветет, а пока… – он глянул на негритянку, – пока я буду неотлучно в коридоре, с пистолетом.

Баптиста отнеслась к словам Дэмьена с невозмутимым спокойствием, а Олимпия резко взглянула на него:

– Дэмьен, тебе не кажется, что это слишком?

– Нет, не кажется. Я прослежу, чтобы с моей невестой ничего не случилось.

Покачав головой и что-то бормоча, Олимпия вышла вместе с Баптистой. Как только обе женщины ушли, Дэмьен бросился к Саре и обнял ее.

– Бедняжка, – прошептал он, гладя ее по волосам и целуя в висок.

– Мне было так страшно, – она прильнула к нему, ища защиты. – А если бы что-то случилось с малышом?

– Ох, Сара, – Дэмьен тяжело вздохнул и привлек ее к себе. – Я никогда никому не дам причинить зло ни тебе, ни ему.

– А как ты думаешь, кто это был?

Он встал и заходил по комнате.

– Боюсь, это Баптиста, – сказал он, наконец.

– Она была твоей любовницей? – спокойно спросила Сара.

Он повернулся к ней, во взгляде его была боль.

– Только до того, как ты появилась. Не нужно презирать меня за это. Я искал утешения – какое мог найти.

– Я никогда не стану презирать тебя за это.

– Когда ты появилась, Баптиста пришла ко мне ночью и предложила себя. Но я отослал ее, и с тех пор не был с ней близок. Как только я увидел тебя, я понял, что ты – особенный человек. И с этого момента мечтал только о том, чтобы у нас все получилось так, как получилось.

– Значит, ты думаешь, что она сделала это из ревности?

– Весьма возможно.

– Но ведь это еще не все.

– А что еще?

И Сара рассказала о зловещем голосе, об амулетах. Он слушал с выражением тревоги и озабоченности.

– Почему ты не говорила мне об этом раньше? Подумать только, все это время ты была в серьезной опасности!

– Но ведь я не верила, что это опасно. Я относилась к амулетам, как к злому озорству, а что же до голоса, я не уверена, на самом ли деле слышу его или это кошмар. После гибели брата мне стали сниться кошмары. Когда я была в настоящем, я познакомилась с одной женщиной – мадам Тю. Она объяснила, что у того, кто досаждает мне амулетами, на уме что-то гораздо худшее.

– Это так! – воскликнул он. – Потом опять заходил по комнате и сказал: – Все. Завтра же утром Баптиста уйдет отсюда.

– А что если это не она?

– Кто же еще это может быть?

Сара покусала губу.

– Есть еще твоя тетка, – тихо сказала она.

– Ты, конечно, шутишь, – он коротко засмеялся. – Зачем тетке досаждать тебе амулетами вуду? Это же бессмысленно.

– Наверное, ты прав. И мадам Тюше сказала то же самое. И все же мне не хотелось бы, чтобы ты выгонял Баптисту без доказательств ее вины.

– Сара, она пыталась убить тебя!

– Если это была она, – заметила Сара. – Вот я думаю обо всем этом, и мне становится ясно, что меня просто хотели напугать. Женщина подняла шум, явно желая, чтобы я проснулась и увидела нож. Если бы она хотела меня убить, она могла бы сделать это, когда я сплю.

– Сара! – Со слезами на глазах Дэмьен обнял ее. – У меня сердце разрывается, как подумаю, что кто-то хочет причинить тебе зло. Ты точно не хочешь, чтобы я уволил Баптисту?

– Может, лучше поговорить с ней, предупредить? Завтра мы уже будем женаты, и тогда я буду чувствовать себя в безопасности.

– Верно. Ночью я буду охранять твою дверь, а потом съезжу в город за слесарем, чтобы он приделал к двери моей спальни хороший засов. Не беспокойся, в нашу брачную ночь нам никто не помешает.

Но в глубине души Сара все же была обеспокоена. Уместна ли здесь гуманность, привнесенная ею из XX века? Стоит ли сомневаться в Баптисте, если она явно виновна? Но нельзя же выгнать эту женщину – вдруг она не виновата? И потом, теперь с ней рядом будет Дэмьен.

Она несколько воспряла духом при мысли об этом.

Дэмьен расположился в кресле у Сариной двери, положив на колени пистолет. Он не сомневался, что именно Баптиста терроризирует Сару. У них действительно была связь, и в некотором смысле он был должником Баптисты. И все же зачем ей причинять зло Саре? Это он, Дэмьен, порвал с ней отношения, Сара за это не должна отвечать.

Утром он хорошенько допросит ее, и если его подозрения подтвердятся, то вышвырнет ее вон. Он не может рисковать жизнью любимой женщины и еще не рожденного ребенка.

ГЛАВА 25

Дэмьен одевался у себя, готовясь к венчанию: настроение у него было мрачное. После ужасного случая прошлой ночью он был готов сорваться в любую минуту.

Остаток ночи прошел спокойно, но тревога не оставляла Дэмьена. Утром он, прежде всего, пошел на кухню и поговорил с Баптистой. Та клялась и божилась, что она не виновата. Она умоляла не выгонять ее. Сам того не желая, Дэмьен был тронут, когда она сказала:

– Пожалуйста, мастер Дэмьен, мне некуда идти.

Колебания его усилились, когда он вспомнил о своих прежних отношениях с негритянкой. Несколько оттаяв, он сказал:

– Баптиста, я не хочу быть жестоким, но между нами все кончено. Ты знаешь, я никогда ничего не обещал тебе. Я люблю Сару, и она будет моей женой. Ты ничем не можешь помешать этому.

– Я знать, мастер Дэмьен. Только не надо меня выгонять.

– Ладно, – сдался он, в конце концов. – Оставайся пока что. Но если мисс Саре еще раз причинят какое-нибудь беспокойство, клянусь, я…

– Ничего больше не случаться с мисс Сарой.

Дэмьен угрожающе двинулся к ней.

– Значит, ты признаешь, что…

– Нет, сэр. Я не признавать ничего, но с мисс Сарой ничего не случаться. Я обещаю, мастер Дэмьен.

Дэмьен был несколько сбит с толку этим загадочным обещанием, тем не менее, позволил Баптисте остаться.

– Помни – твое будущее зависит от этого обещания, – предупредил он.

Теперь он спрашивал себя, не был ли он слишком мягок и не стоило ли просто взять ее и выгнать. Но Сара огорчилась бы, и день свадьбы был бы омрачен. Будем надеяться, подумал он, что ему удалось внушить Баптисте страх Божий. Он глаз не спустит с нее; при первой же попытке еще раз испугать Сару он выставит негритянку за дверь, не раздумывая.

Поговорив с Баптистой, Дэмьен уехал в город. Он купил Саре обручальное кольцо и привез с собой слесаря, чтобы тот навесил прочный засов на дверь его спальни. Он с удовлетворением посмотрел на новый блестящий засов на двери. Сегодня они будут в полной безопасности.

Подумать только, через несколько часов они станут мужем и женой! Когда Сара исчезла на этот раз, Дэмьен опасался, что она не вернется. Но она вернулась и согласилась стать его женой. Теперь самое главное его желание – чтобы она не выходила через переднюю дверь.

Конечно, Сара не удовлетворится сидением взаперти. Конечно, ей хочется во что бы то ни стало быть своей в его мире. Он вздохнул. Пока самое главное – удержать ее здесь, любить ее и защищать.

Сара и Дэмьен обвенчались в два часа дня в саду позади дома. Казалось, даже природа украсила себя ради этого праздника. Воздух был напоен запахами осеннего жасмина и жимолости. Цветы Олимпии – бархатцы, петунии, анютины глазки – распахивали лепестки, пестрея на клумбах по обе стороны невесты и жениха, стоящих перед священником в красном облачении. Алтарем им служил сверкающий фонтан, и плеск падающей каскадами воды был лучше всякой музыки.

Сара сияла в своем белом платье и простой кружевной фате. Она распустила волосы, украсила свои золотые пряди душистыми голубыми цветами. Дэмьен еще никогда не был так хорош: черный бархатный фрак, плоеная рубашка и кружевное жабо. Яркое солнце бросало живописные блики на его густые волнистые волосы и отражалось в темных глазах, горящих гордостью и счастьем.

В сторонке сидели в плетеных креслах Олимпия та жена священника. Они были похожи на нарядные осенние цветы: Олимпия в розово-лиловом шелке и такой же шляпе, миссис Тэрнер – в бледно-голубом органди.

Сара была как в раю, повторяя свои обеты:

«На горе и на счастье… сегодня и навсегда… пока смерть не разлучит нас».

Дэмьен произносил обеты низким уверенным голосом. Он дивился красоте невесты, думая, как он счастлив, что она принадлежит ему. Когда он надел ей на палец кольцо, они обменялись радостными улыбками. Обряд подошел к концу. Дэмьен отвел фату с ее лица и поцеловал жену, прошептав:

– Я люблю вас, миссис Фонтэн.

– Я тоже люблю вас, м-р Фонтэн, – прошептала она.

И они отодвинулись друг от друга, как застенчивые подростки. Священник пожал руку Дэмьену, а его жена поспешила с поздравлениями.

После того как в присутствии свидетелей были подписаны необходимые бумаги, Олимпия подала в гостиной кекс с пуншем. Атмосфера царила веселая, во многом благодаря преподобному Тэрнеру и его супруге. Преподобный тут же предложил тост за новобрачных. Его жена все время говорила о том, какая прекрасная пара молодые, и усиленно приглашала побывать на службе в их церкви. Сара заметила, как терпеливо слушает Олимпия миссис Тэрнер, описывающую церкви, которые теперь будет объезжать ее муж. Несмотря на свое возмущение тем, что Сара и Дэмьен не обвенчались в католическом храме, она помогала им и больше не делала замечаний насчет «жизни во грехе».

Баптиста была здесь же, принося подносы с прохладительным и убирая грязную посуду. Выглядела она, как всегда безобидно, но лицо у нее было непроницаемо. На молодых она даже не взглянула.

Когда Тэрнеры уехали, Дэмьен налил пунша своей молодой жене, Олимпии и себе. Подняв стакан, он сказал:

– Этот тост – за мою прекрасную жену.

Сара улыбнулась, хотя ей стало неловко: Дэмьен явно испытывал тетку. Но Олимпия мудро поддержала тост: она тоже улыбнулась и сказала с вымученной бодростью: «За Сару!», чокнувшись со всеми, как положено.

– Ну как, Дэмьен, – сказала Олимпия, когда они выпили, – ты собираешься поехать с Сарой в свадебное путешествие? Может быть, в Новый Орлеан?

Сара кинула на мужа встревоженный взгляд. Но тот только улыбнулся и сказал безмятежно:

– Мы предпочитаем пожить пока здесь. В конце концов, разве найдешь более укромное местечко для молодоженов?

Услышав этот нескромный ответ, Олимпия покраснела, пробормотав: «и верно», и нервически поднесла ко рту салфетку.

– Я, мисс Фонтэн, недавно побывала в Новом Орлеане, – осторожно заметила Сара, – и честно говоря, несколько устала от путешествий.

Дэмьен откинулся и засмеялся, Олимпия смутилась, а молодые обменялись особенной улыбкой по поводу тайны, которая известна только им.

Ночью Сара и Дэмьен пили шампанское, лежа в постели. В камине трещал огонь. На Саре была белая батистовая сорочка; золотые волосы струились по плечам. На Дэмьене был парчовый халат. Как он красив! Какое счастье, что он принадлежит ей!

– Подумать только, – сказал он шепотом, – в июле мы будем держать на руках нашего малыша.

Сара кивнула, но на самом деле ее не покидало беспокойство. Наконец она решилась заговорить о том, что угнетало ее сильней всего.

– А что мы будем делать, если ребенок, как и я, не будет укоренен в этом веке?

– Дорогая, не нужно тревожиться о таких вещах.

– Но я должна о них тревожиться. Я не уверена, перестала ли я быть здесь чужой.

– Не уверена? – он коротко засмеялся. – Как бы мы могли тогда обвенчаться?

– Я люблю тебя и понимаю, что это эгоистично – все время думать о времени, которое нам отведено.

– Вовсе это не эгоизм.

– Давай рассуждать реалистично. Того, что есть в доме, для ребенка недостаточно.

– Откуда ты знаешь? – и прежде чем она могла продолжить, он взял у нее из рук стакан и поставил рядом со своим на столик. – Милая, хватит терзаться, – сказал он, привлекая ее к себе. – Не дадим тревогам омрачить нашу брачную ночь. Кроме того, разве все, что происходит с нами, не оканчивается хорошо?

– Да, это так.

– Я не очень религиозен, к сожалению моей тетушки, но я верю, что некое божество, которое нас свело, сделает так, чтобы мы не разлучались.

Ее сердце наполнилось радостью и обновленной надеждой.

– Да, Дэмьен, я надеюсь, что ты прав!

– Нужно верить, дорогая моя.

– Да, – согласилась она, и глаза ее озарило понимание. – Именно веры не хватало нам обоим, когда мы впервые встретились. Мы оба утратили радость жизни, интерес к ней. А теперь все это возвращается к нам – вера, надежда…

– И любовь, – добавил он хриплым голосом и поцеловал ее.

ГЛАВА 26

Однажды теплым майским утром 1872 года Сара Фонтэн стояла в салоне, кладя завершающие штрихи на последнюю работу Винси. Пейзаж с летним полночным небом, с яркими звездами над темными очертаниями леса блестел, покрытый заново лаком.

Потирая ноющую поясницу, Сара оглядела комнату, заставленную отреставрированными работами. Созерцая эти наглядные доказательства того, что она выполнила свой долг, Сара преисполнилась гордости.

Она подошла к столу промыть кисти. Из-за беременности она ступала медленно. Ее дитя родится через месяц; Дэмьен с каждым днем волнуется все больше, она тоже.

Месяцы, которые прошли после свадьбы, были во многих отношениях удивительными. Дэмьен был не только супругом ее жизни, но и супругом ее души. Они так много пережили вместе, они по-настоящему исцелили друг друга.

Но окно во времени по-прежнему тревожило Сару. Преграда казалась ей еще более зловещей и угрожающей – теперь, когда ее работа окончена. В конце концов, сюда ее перенесли, чтобы она восстановила картины Винси. Цель достигнута: может быть, ее нетвердое положение в XIX веке станет еще более шатким? Эта мысль просто пугала ее.

Беспокойство увеличивалось оттого, что Каспер исчез несколько месяцев тому назад. Сара спрашивала у Олимпии и у слуг, но с начала весны его никто не видел. Убежал ли он, или заболел и ушел умирать, или просто вышел через переднюю дверь и вернулся в настоящее? Сара полагала, что случилось именно так, и от этого ее намерение остаться здесь навсегда отнюдь не стало крепче.

Вымыв кисти, она подошла к окну. Проклятье! Почему она может видеть мир по ту сторону стекла и в то же время какой-то невидимый занавес отгораживает ее от этого мира, и она не может ощутить его непосредственно?

Уже семь месяцев она живет взаперти. Только любовь Дэмьена удерживает ее, помогает ей. Бывали дни, когда она ходила взад-вперед по комнатам, как зверь в клетке, в отчаянье оттого, что не может разгадать тайну преграды. Заставая жену в таком состоянии, Дэмьен пытался ее успокоить, повторяя снова и снова: хватит с нас того, что есть, успокойся, подумай о ребенке.

Никогда у нее не хватит духа сказать ему, что дом стал ее тюрьмой. И при этом ясно, что заключение в доме как-то связано с ее терзаниями из-за Брайана и с терзаниями Дэмьена из-за Винси. Если они смогут выйти за пределы своего горя, не смогут ли они тогда преодолеть эту дверь?

Она готова расстаться со своими страданиями. Только что была первая годовщина смерти Брайана, Сара отметила ее так, как отмечала бы в настоящем. Хотя день был грустный, ей показалось, будто в ее жизни что-то началось сызнова.

Дэмьен тоже готов расстаться со своим горем. Недавно он сказал, что воспоминания почти закончены. «Но не совсем». Саре показалось, что он все еще не может рассказать о смерти брата и о своей вине перед, любовью Винси и Люси.

Но в других отношениях Дэмьен, кажется, готов вернуться в мир. Часто она видела из окна, как он, сидя верхом, смотрит на заросшее поле, словно обдумывая новые посадки, новые урожаи. Как-то он сказал, что намерен потратить часть денег, оставленных ему отцом, чтобы привести плантацию в порядок. Но когда Сара одобрила эти планы, он насторожился и тут же переменил тему разговора. Она поняла, что он думает только о ней, памятуя о невозможности для нее выйти во внешний мир и боясь причинить ей боль.

Тем не менее Сара всячески поощряла Дэмьена раскрыть объятия этому миру. Он чаще, чем раньше, ездил в город, хотя и старался уезжать ненадолго и не заставлять ее беспокоиться. Как-то раз, когда они болтали и смеялись, читая в газете рассказ о праздновании масляного вторника в Новом Орлеане, он сказал, не подумав:

– Давай съездим как-нибудь в Новый Орлеан! – И тут же, заметив свою ошибку, спохватился: – Прости, Сара. Это все ерунда.

Но она знала, что это не ерунда. Не ерунда для них обоих. Иногда, когда он думал, что она на него не смотрит, она замечала в его глазах страх – страх перед тем, что однажды дверь во времени разлучит их навечно. А ребенок? Само собой разумеется, что его нельзя держать дома, как в клетке. А если он, как и Сара, не укоренен в XIX веке?

Был еще более важный вопрос о судьбах – ее и ребенка. Что если они должны жить в XX веке, а не здесь? И еще один, не менее мучительный вопрос: живя здесь, не заставляет ли она Дэмьена держаться за прошлое? Не вмешивается ли она в его судьбу?

Последние месяцы она жила словно в грезах, отодвигая неизбежное. Но рано или поздно ей придется встретиться с реальностью лицом к лицу. Ей опять нужно искать ответы. Нужно найти свое место во времени.

Хорошо, что попытки терроризировать ее больше не повторялись. Со дня свадьбы она не слышала зловещего голоса, не находила гри-гри.Олимпия, кажется, смирилась с их браком. Она, видимо, обрадовалась, когда через два месяца после свадьбы они сказали ей о ребенке. Она даже вышила для младенца платочек и научила Сару вязать ботиночки и свитер.

Олимпия подобрела, а Баптиста оставалась равнодушной и непроницаемой. Иногда, когда Сара бывала в салоне, гостиной или в коридоре, она пугалась, обнаружив у себя за спиной Баптисту. У служанки появилась раздражающая привычка красться за Сарой. Несколько раз молодая женщина пеняла ей на это. Идти жаловаться Дэмьену не стоило, но, кажется, он был прав, подозревая негритянку. Ведь запугивание прекратилось с того дня, когда он предупредил Баптисту о возможном увольнении.

Услышав стук копыт, Сара подошла к окну. Она увидела мужа верхом на черном жеребце. Он выглядел франтом в шоколадно-коричневом сюртуке, брюках цвета буйволовой кожи и коричневой плантаторской шляпе. Ее радовало, что он стал следить за модой и носить другие цвета, кроме неизменного черного, который носил все эти годы как траур по Винси. Сара считала, что это – еще один признак его готовности покончить со своим затворничеством.

Он спешился, передал коня подбежавшему конюху и отвязал холщовый мешок, притороченный к седлу. Взглянув вверх, он заметил жену. Сняв шляпу, галантно поклонился.

– Добрый день, миледи. Не уходите, я сейчас поднимусь к вам.

«Куда я могу уйти?» – подумала Сара. Через минуту Дэмьен вбежал в салон. Волосы его были взлохмачены, лицо горело от скачки, темные глаза сверкали. Он положил мешок на подоконник и поцеловал ее.

– Ах, дорогая, ты выглядишь, как всегда, чудесно.

От него успокоительно пахло потом, кожей, табаком и весенней листвой.

– Как я рада, что ты вернулся.

Он ласково положил руку ей на живот.

– Как сегодня чувствует себя наше чудо?

Ребенок шевельнулся под отцовской рукой, как будто услышал вопрос. Они засмеялись, и Сара заметила:

– Буйный.

– Теперь уже недолго, да? – Потом, усмехнувшись, взял мешок. – Совсем забыл. Это тебе – точнее, младенцу.

И развязав мешок, вывалил его содержимое на подоконник.

– Ой! – воскликнула Сара. Она села и стала рассматривать детскую одежду ручной работы – целую груду батистовых платьиц, отороченных кружевом, вязаных ботиночек, вышитых одеяльцев и рубашечек нежных пастельных цветов. Глаза ее засияли.

– Это божественно!

– Одна черная женщина в городе несколько месяцев делала это приданое, – гордо сообщил он.

– Наш малыш будет самым нарядным во всем приходе, если прибавить к этому все, что связали мы с Олимпией!

Он заглянул в ее сияющие глаза.

– Все лучшее – нашему малышу.

Сара встала.

– Дэмьен, ты замечательный.

Он обнял ее, а потом, погрустнев, сказал:

– Я хочу поговорить с тобой кое о чем.

– Да? – Он отбросил прядку волос с ее лба.

– В последнее время я заметил в городе, что у многих черных – да у белых – нет работы. В конце войны многие наши рабы просто ушли с плантации. Кое-кто подался на Север в поисках удачи. А теперь некоторые из них вернулись в Меридиан и сидят без работы. Я думал-думал и решил… – На мгновение он заколебался. – Решил нанять людей и следующей весной начать сажать сахарный тростник.

– Конечно, конечно, – тут же согласилась Сара. – Нельзя, чтобы земля была заброшенной. Когда-то Белль Фонтэн был действующей плантацией и должен опять стать такой.

Дэмьен улыбнулся, но в глазах у него мелькнуло беспокойство.

– Сара, учти, что тогда мне придется часто оставлять тебя одну. Какое-то время я сам должен буду присматривать за работами, пока не найду надежного управляющего и надсмотрщика. Еще мне придется ездить к своему агенту в Новый Орлеан. – И быстро добавил: – Но если ты считаешь, что это опасно для тебя…

Она прижала палец к его губам.

– Дэмьен, меньше всего мне хочется мешать тебе следовать твоему предназначению. Ты должен вернуться в мир. – Нахмурившись, она решительно продолжала: – И каким-то образом мы с малышом должны присоединиться к тебе.

– Дорогая, ведь ты не собираешься опять исчезнуть?

– Нет, – вздохнула она, – не сейчас.

– Неужели дома для нас недостаточно?

– Недостаточно. Ни для нас, ни для ребенка. Уже твои планы и мечты говорят об этом. Тебе нужна женщина, которая будет принимать участие в твоих делах и будет хорошей матерью твоего ребенка.

– Сара, что ты! Ты будешь замечательной матерью. И что за разговоры о других женщинах? Если мои планы обновить плантацию вызывают у тебя подобные мысли, я вообще ничего не буду делать.

– Но я действительно хочу, чтобы ты возродил плантацию. Я просто хочу быть рядом с тобой в этом мире.

– А разве сейчас ты не рядом со мной? – он поцеловал ее, но поскольку она все еще продолжала хмуриться, погладил ее по спине и сказал: – У тебя усталый вид, дорогая. Ты слишком долго была на ногах, наверное?

– Я хорошо себя чувствую. Посмотри, – она обвела жестом комнату, и глаза ее заблестели. – Я только что закончила последнюю картину.

– Неужели! Какая великолепная работа! У меня просто слов нет. – Он подошел к только что отреставрированному пейзажу и стал рассматривать его под разными углами. Потом удивленно покачал головой: – Вот если бы Винси видел все это!

– Да, хорошо бы. Мне бы так хотелось узнать его, – прошептала Сара.

– Но ты его знаешь, – прошептал он в ответ. – На самом деле знаешь.

Они посмотрели друг на друга с мучительным взаимопониманием. Затем Дэмьен обошел мольберт и увидел подпись Сары.

– Мне нравится, как ты их подписала, и что дату реставрации отметила. Но почему ты все время подписываешься «Дженнингс»?

– Просто для того, чтобы там стояла одна и та же фамилия, дорогой. Я уверена, что рано или поздно эти картины попадут в музей, и поэтому нужно, чтобы будущие поколения не путались, а знали, что у картин был один реставратор.

– Но во всех остальных смыслах ты – Сара Фонтэн, – сказал он твердо.

– Я во всех смыслах Сара Фонтэн.