Текст книги "Распад мировой долларовой системы:ближайшие перспективы."

Автор книги: Ю. Маслюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Строго говоря, для нашей страны прогнозирование мировых процессов после 2005 года в современных условиях не имеет смысла. Ведь если России не удастся остановить неуклонное разрушение из-за физического износа основных фондов базовых и инфраструктурных отраслей, то ее распад к 2005 году либо уже случится, либо станет совершенно неизбежным. Сколь бы мягким ни был этот распад, он создаст очередной кровоточащий очаг нового мирового кризиса и надолго стабилизирует США возникновением значимой внешней опасности.

В этом плане стратегические интересы России и США диаметрально противоположны: наш успех ставит под вопрос их существование, а наше поражение и гибель позволяют им выиграть время, равное жизни почти целого поколения, за которое могут произойти принципиальные изменения, в корне меняющие всю систему господствующих тенденций и мотиваций. Однако с тактической точки зрения Россия так же, как и США, заинтересована в сохранении глобальной стабильности, так как неэффективность ее системы управления не только не позволит ей воспользоваться возможностями глобальной дестабилизации, но и сделает ее одной из первых жертв такой дестабилизации.

Возможность просчитать вероятность развития по этим двум путям с приемлемой точностью отсутствует практически полностью, что позволяет считать описанные два варианта практически равновероятными.

Однако в любом случае следует признать, что перечисленные в данном разделе опасности носят стратегический и как минимум среднесрочный характер. Между тем в современной литературе появляется все большее количество публикаций, говорящих об угрозе США именно краткосрочных факторов, которые вот-вот приведут к их разрушению или по крайней мере к глобальным финансовым катаклизмам.

3. ОТКУДА ИСХОДИТ УГРОЗА ДОЛЛАРУ?

3.1. Простая неграмотность

Рассматривая описываемые краткосрочные угрозы США (в экономической сфере проявляющиеся через угрозу доллару), следует прежде всего отбросить те из них, которые вызваны простой неграмотностью выдвигающих их авторов.

Разговоры о том, что новые информационные технологии не оказывают никакого влияния на повышение производительности труда в "старой" экономике (в то время как даже в отсталой России "ЛУКОЙЛ" принимает на вооружение концепцию "интеллектуальной скважины"), что тяжелое положение промышленности США свидетельствует о неизбежности и близости глубочайшего кризиса их национальной экономики (хотя промышленность играет в ней совершенно незначительную роль, и ее минимизация означает всего лишь высвобождение ресурсов для интеллектуального труда и общее повышение эффективности), что президентские выборы в США приведут к краху фондового рынка в связи с изменением политической ситуации (в этом случае, как и в предыдущем, авторы просто хаотически проецировали известные им российские реалии на принципиально иные условия США, что с блеском доказали выборы: фондовый рынок не смог дестабилизировать даже беспрецедентный в истории полуторамесячный скандал), – все эти разговоры (как и многие другие) следует раз и навсегда отбросить вследствие их очевидной неадекватности.

Следует отбросить и разгромные прогнозы, также являющиеся следствием простой неадекватности, но уже не авторов, а переводчиков. Классическим примером такого рода служит потрясший Россию в июле 2000 года "финансовый конец света", якобы объявленный главой ФРС США А.Гринспеном то ли на 20 августа, то ли на конец ноября (в одних и тех же статьях некоторые авторы умудрялись со ссылкой на одно и то же высказывание назвать обе даты).

В мире эти прогнозы остались полностью неизвестными, и по очень простой причине: А.Гринспен – не Нострадамус, он этого не говорил, а шум вызвали несколько российских журналистов, переведших его слова, исходя из интересов не истины, но сенсации (а может быть, просто из своего уровня знания английского языка).

3.2. «Схлопывание» спекулятивного фондового рынка

Более серьезной и традиционной «страшилкой», активно обсуждаемой в мировой и даже американской прессе, является перегретость фондового рынка США и вытекающая из нее неизбежность разрушительного «прокола спекулятивного пузыря». Однако такой подход, при всей своей формальной логичности, не учитывает целого ряда фундаментальных явлений.

Прежде всего, американский фондовый "пузырь" не столь уж и спекулятивен. Высокая изменчивость информационных технологий вкупе с переходом от "рынка товара" к "рынку ожиданий" резко ускоряет технологический прогресс: новый продукт можно придумать, произвести и продать, окупив затраты уже за три месяца. При фондовой "торговле идеями" этот срок вообще сокращается до нескольких дней, но эта практика является еще недостаточно устойчивой и массовой, чтобы говорить о ней, как о сложившемся феномене. В результате трехмесячные инвестиции, считающиеся в индустриальных экономиках безусловно спекулятивными, в постиндустриальной информатизированной экономике США могут оказываться, используя традиционную терминологию, безусловно производственными. Поэтому масштабы "раздутости" спекулятивного "пузыря" значительно меньше, чем кажется на первый взгляд.

Кроме того, этот пузырь уже был проколот в апреле 2000 года. С высокой вероятностью можно предположить, что тогдашняя коррекция рынка была связана именно с ликвидацией спекулятивной части «фондового пузыря», и она в масштабах экономики в целом (состояние которой выражает индекс Dow Jones) оказалась на удивление незначительной (в отличие от спекулятивного сектора акций высокотехнологичных компаний, состояние которого выражает индекс NASDAQ). Вероятность же глубокого спада не после спекулятивной «ударной возгонки» рынка, а после его болезненной коррекции, как показывает практика развития фондовых рынков и технический анализ, весьма мала.

3.3. Недостаточность притока капитала

Без всякого преувеличения фундаментальной проблемой США является их зависимость от притока капитала, который покрывает колоссальный и уверенно нарастающий внешнеторговый дефицит (см. табл.1, по данным IMF World Economic Outlook, April 2000).

Фактически покрытие внешнеторгового дефицита за счет импорта капитала определяет всю модель современного функционирования американской экономики и, соответственно, ее ключевые проблемы.

Таблица 1 Дефицит текущего платежного баланса США

Сегодня США привлекают капиталы со всего мира и инвестируют их в создание новых технологий и массовую разработку новых технологических принципов, обеспечивая за счет этого постоянное закрепление своего технологического и социального лидерства. При этом относительно примитивные виды деятельности и в конечном счете обслуживающие их производства товаров неуклонно выводятся за пределы США.

Здесь следует подчеркнуть именно относительно примитивный характер товарных производств. Это касается их именно как вида деятельности, влияющего на общественные отношения. В этом смысле производство товаров качественно проще производства услуг и, тем более, производства новых технологических принципов, но это ни в коем случае не касается технической сложности или простоты отдельных изделий.

Бесспорно, что европейские и японские автомобили, не говоря уж о средствах связи, лучше американских. Бесспорно, что США так и не научились производить тонкие жидкокристаллические мониторы, освоенные японцами еще три года назад. Однако с точки зрения не отдельных технологий, а уровня технологий в целом эти сверхсложные производства товаров отстают от генерируемых американской экономикой новых технологических принципов (прежде всего, в информационно-финансовой сфере) точно так же, как отстает и текстильная промышленность Юго-Восточной Азии.

Даже самые развитые индустриальные страны по сравнению с единственной информационной державой напоминают ремесленника, который может достичь изумительного мастерства в производстве штучных изделий, но, несмотря на это, с точки зрения уровня технологий: мануфактурных против индустриальных, – всегда будет отставать от конвейера по штамповке самых примитивных аналогов своих изделий. Более того: он всегда будет проигрывать этому конвейеру глобальную конкуренцию, хотя и сохранит за собой отдельные локальные рынки: например, предметов роскоши.

При сопоставлении технологий как феноменов общественного развития, а не просто натурального производства, необходимо понимать, что на общественные отношения влияет не результат технологии – произведенное изделие, а сама технология, то есть способ его изготовления, и в этом плане самые сложные производства товаров качественно отстают от разработки новых технологических принципов, особенно в сфере общественных отношений (то есть прежде всего в информационно-финансовой сфере).

Информационному обществу просто не нужно изготавливать товары. Их проще покупать у других, экономя свои ресурсы (включая время) для более важных задач, точно так же, как современному горожанину уже не нужно самому уметь хорошо делать зажигалки или выращивать картошку, а проще купить эти простые вещи, концентрируясь на более сложных видах деятельности.

Таким образом, отрицательное сальдо торгового баланса, покрываемое постоянным притоком капитала, не столь уязвимо и является залогом силы американской экономики. Конечно, внезапное прекращение притока капитала по тем или иным причинам поставит под вопрос само ее существование. Однако пока американское государство надежно обеспечивает этот приток, полностью осознавая его критическую важность для национального хозяйства.

Решаемая при этом органами государственного управления США локальная задача достаточно проста: обеспечить не процветание американской экономики как таковой, а всего лишь сохранение в ней устойчиво лучших условий для инвестиций, чем в остальном мире.

Принципиально эта цель достигается за счет так называемой "стратегии управляемых кризисов", которые изматывают и обессиливают наиболее опасных потенциальных конкурентов США, не создавая тем не менее серьезных системных рисков для мировой экономики в целом. Фактически эта концепция предусматривает экспорт нестабильности, экспорт проблем, который обеспечивает приток капитала в США путем формирования у потенциальных инвесторов стойкого стереотипа: какие бы трудности не наблюдались в США, в остальных потенциальных объектах инвестирования дела обстоят еще хуже. Инструментом же достижения этой цели служат разработки новых технологических принципов в первую очередь именно в сфере управления обществом и взаимодействующими с ним сферами, то есть в области информационно-финансовых технологий, качественный рывок в развитии которых и получил название информационной революции.

Во многом в результате абсолютного лидерства США именно в этой сфере, механизмы обеспечения которого подробней будут рассмотрены ниже, в последнее время и наблюдается постепенная переориентация мирового капитала с высокоприбыльных развивающихся на высоконадежные развитые страны, создающая для США новые и надежные возможности. 3.4. Укрепление региональных валют

Слабость доллара, как и большинства явлений, кроется в первую очередь в его силе. Сила доллара состоит в том, что он является мировой резервной валютой. В результате каждая страна, каждое предприятие и каждый человек, страхующиеся от валютного риска покупкой доллара, кредитуют американское государство, а в конечном счете и американское общество. В масштабах мировой экономики США стали абсолютным монополистом по страхованию валютных рисков.

При этом, призывая развивающиеся страны к предельно жесткой финансовой политике, сами США проводят не то что мягкую, а сверхмягкую финансовую политику. Российский экономист Б.Бахтерев указывает («Рынок ценных бумаг», 7 августа 2000 года): «В последние годы (после мексиканского кризиса) темпы роста денежной массы увеличились и достигли уровня начала 80-х годов, периода высокой инфляции. Темп роста денежной базы в 1998 году составил 9 %».

В этих условиях инфляция удерживается на низком уровне в первую очередь благодаря постоянному "сбрасыванию" излишков долларовой денежной массы за пределы США. В результате они получают все преимущества мягкой финансовой политики, перекладывая ее издержки, в первую очередь инфляцию (через хаотическое передвижение спекулятивных капиталов, провоцирующее разрушительные кризисы), на плечи менее развитых стран – акцепторов долларовой массы.

Таким образом, импорт капитала в США дополняется экспортом ими инфляции и экономической нестабильности в целом.

Постоянная угроза, дамокловым мечом висящая над США в этих условиях, заключается в снижении привлекательности доллара как мировой валюты и возможности его массового обмена на национальные валюты стран – держателей наиболее значимых долларовых активов. В этом случае американская экономика начнет захлебываться в сотнях миллиардов евро– и чайна– долларов, которые она будет получать "в подол", и долларовая масса, обслуживающая потребности всего мира, окажется избыточной по сравнению с потребностями самих США. Результат – катастрофическое обесценение доллара и национальная катастрофа.

Опасность была слишком очевидной, чтобы не принимать превентивных мер, и в целом политика в этом направлении соответствовала описанному в предыдущем разделе принципу: «нам не нужно процветание для Америки, нам нужно, чтобы она была наиболее привлекательной». Несмотря на четкое понимание угрозы, в 90-е годы она из потенциальной становилась реальной по крайней мере дважды, а может быть, – и четырежды, и всякий раз это было связано с угрозой возникновения привлекательной региональной валюты.

В самом деле, ни одна национальная экономика по своей мощи и масштабам не является достаточной для того, чтобы даже успешное вытеснение из нее долларов создало какие-либо значимые проблемы для американской экономики. С другой стороны, ни одна отдельно взятая экономика и не сможет решить эту задачу, ибо доллары, обращающиеся за пределами США, обслуживают в первую очередь международные операции.

Возникновение региональных резервных валют несет доллару двоякую угрозу. С одной стороны, большее количество стран обеспечивает возникающей конструкции большую устойчивость (просто в результате эффекта масштаба). С другой, больший масштаб экономик, охватываемых вытесняющей доллар валютой, означает и больший объем вытесняемых долларов. Поэтому главная угроза доллару исходит не от национальных, но именно от региональных, пусть даже региональных резервных валют.

Первая попытка создания региональной валюты была совершена в Европе в 1992 году. Однако первый блин оказался комом. Европейский валютный союз был разрушен стремительной и эффективной спекулятивной атакой Дж. Сороса, который приобрел всемирную известность именно после удара по английскому фунту стерлингов, похоронившего в сентябре 1992 года первую единую валюту объединенной Европы – ЭКЮ.

Эффективность и своевременность удара вызвали сильнейшие подозрения в том, что, помимо личных спекулятивных, Сорос отстаивал и более фундаментальные интересы, выступив при торпедировании ЭКЮ в роле орудия американского государства по реализации наиболее деликатной части его долгосрочных интересов.

Однако бесспорно, что в своей атаке Сорос (хотя, возможно, и большими средствами, чем он в принципе мог располагать) использовал реально существовавшие слабости европейского валютного союза. И в целом преподнесенный им урок пошел впрок.

Последующие годы европейцы потратили на расширение и углубление интеграции и в 1999 году перешли-таки на единую валюту – евро, создав реальные предпосылки значимого вытеснения доллара по следующим основным направлениям:

– вытеснение доллара из государственных и банковских резервов стран еврозоны (относительно небольшое по масштабам);

– вытеснение доллара из международных расчетов субъектов экономики стран еврозоны, в том числе друг с другом (только рынок энергоносителей Европы обслуживала долларовая масса, превышавшая, по имеющимся оценкам, 100 млрд. долл.);

– вытеснение доллара из государственных и банковских резервов стран, не входящих в еврозону (что было бы при заметных масштабах признаком превращения евро во вторую мировую резервную валюту);

– вытеснение доллара из наличного оборота из-за удобства крупных расчетов, так как покупательная способность максимальной купюры в евро (500 евро) не менее чем в 4 раза превышает покупательную способность максимальной купюры, номинированной в долларах (естественно, этот процесс возможен только после введения в обращение наличных евро).

Связанные с евро ожидания были исключительно высоки, и спекулятивная атака сама по себе, несмотря на все еще продолжавшийся кризис глобальной экономики (он сошел на нет как раз в самом начале 1999 года), была очевидно недостаточной. Поэтому США решительно отказались от услуг финансовых спекулянтов типа Сороса (возможно, именно пониманием этого было вызвано его жгучее разочарование в современном капитализме) и сосредоточились на прямом воздействии на экономику Европы.

Перед этим они пытались расширить мировой спрос на доллары, содействуя дестабилизации экономики ряда стран, в частности, России и Латинской Америки, в ходе кризиса 1997–1998 гг. (ведь национальная экономика начинает «впитывать» дополнительные объемы мировой резервной валюты именно в результате роста неблагополучия). Также с точки зрения увеличения мирового спроса на доллары следует рассматривать и беспрецедентные дебаты в Аргентине в 1999 году о возможности отказа от национальной валюты и перехода на внутреннее обращение доллара. Однако возможности этих методов увеличения мирового спроса на доллары оказались недостаточными относительно потребности США.

Сегодня уже не требует никаких комментариев тот ставший самоочевидным факт, что главной целью агрессии США и их партнеров по НАТО против Югославии (как и всей политики США по расчленению Югославии, укоренению мусульманского государства и повышению мусульманского влияния в Европе) было стремление подорвать привлекательность Европы как объекта экономической деятельности, а в идеале – и подорвать саму ее экономку созданием на ее территории незаживающего очага глобальной напряженности.

Это удалось в полной мере прежде всего благодаря качественному технологическому преимуществу США: применение грубых военных технологий вместо финансовых, возможности которых фактически были исчерпаны, было поддержано сверхсложными и малозаметными информационными технологиями, точнее, технологиями формирования сознания. Однако даже ссылки на эффективное применение американцами информационного оружия против своих союзников-европейцев и интенсивное «промывание мозгов» всему миру вызывает недоумение, возникающее при виде столь последовательных и энергичных действий развитых стран Европы против своих собственных интересов.

Недоумение снимается, если вспомнить, что непосредственно военные действия начинали и вели не сами страны Европы, а их военное объединение с США – НАТО. Даже если забыть о полном доминировании США в натовских структурах (а это, учитывая более высокое качество американских технологий управления, обеспечивает НАТО как организации значительно более высокую эффективность, чем ЕС), следует учесть, что НАТО имело и успешно реализовало в косовской бойне свой собственный бюрократический интерес, в корне отличный от национальных интересов входящих в него европейских стран.

Дело в том, что для внутренней политической жизни объединенной Европы одним из ключевых и наиболее остро стоящих вопросов было выяснение структуры, которая будет главным организатором и координатором европейской интеграции. Вариантов было всего два: ЕС и НАТО.

В первом случае, интеграция шла бы исключительно в рамках Европы, носила в первую очередь экономический характер и, гармонично вытекая из собственных интересов европейских стран, была бы, с одной стороны, более эффективной, а с другой – объективно ориентированной на конкуренцию с США.

Во втором случае, интеграция шла бы в рамках атлантического сообщества, то есть не только Европы, но Канады и США, носила бы преимущественно не экономический, а военно-политический характер и ориентировалась бы в основном на интересы США, играющих в НАТО доминирующую роль. При этом, как это было во времена «холодной войны», текущие экономические интересы «младших партнеров», то есть развитых стран Европы, приносились бы в жертву интересам США в обмен на предоставление последними военно-политической защиты от внешних угроз. Во времена «холодной войны» эти угрозы были реальными, а в наше время они носят виртуальный характер и виртуозно создаются американскими специалистами при помощи информационных технологий.

Борьба вокруг магистрального направления европейской интеграции далека от завершения. Она продолжается и по сей день. Однако именно нападение на Югославию позволило не решить его в пользу ЕС (и, соответственно, Европы) в разумные сроки, то есть немедленно после завершения процесса ее экономического объединения (ибо переход на единую валюту, безусловно, является высшей формой региональной экономической интеграции). Хотя к настоящему времени попытки склонить чашу весов на сторону "натоцентризма", то есть интеграции на основе НАТО, при сохранении доминирующей роли США и подменой собственно европейских интересов интересами последней сверхдержавы – остаются неудачными (что особенно ярко показали попытки создания европейского корпуса быстрого реагирования, то есть начала собственно европейской, вненатовской военной интеграции), США будет сохранять возможности прямого воздействия на европейскую политику еще как минимум в течение нескольких лет.

Сегодня евро так и не оправился от затяжного пост-косовского падения и по крайней мере до введения в наличное обращение не сможет создать для доллара никакой серьезной угрозы.

После Косово Европа фактически отказалась от идеи соперничества с США и приняла модель "дополняющего" развития, при котором она образует следующий после США "этаж" технологической пирамиды. С точки зрения данной модели слабость евро – достоинство, а не недостаток, так как стимулирует товарное производство в странах еврозоны и повышает конкурентоспособность производства в них товаров. О возможности прорыва на следующий, качественно более доходный "этаж", на котором происходит массовое производство уже не товаров, но новых технологических принципов и который почти единолично (может быть, вместе с Великобританией) занимают США, Европа больше даже не вспоминает.

Она поставлена «на место» и смирилась с этим, отказавшись от необходимой для перехода на новый технологический уровень политики сильной и стабильной валюты.

Тем не менее введение в обращение наличных евро, намеченное на 1 января 2002 года, способно помимо желания европейских лидеров подорвать позиции доллара (так как наличный оборот переместится в евро, покупательная способность максимальной банкноты которого больше покупательной способности 100-долларовой купюры). Вероятная дестабилизация мировой финансовой системы, необходимая для сохранения позиций доллара в рамках концепции "управляемых кризисов", связывается американскими специалистами в первую очередь со сложными перспективами японской экономики.

В 2001 году истекает срок действия государственных гарантий по вкладам в коммерческие банки Японии, принятых после финансового краха начала 90-х годов (срок истек еще в марте 2000 года, но затем был продлен еще на год).

Япония так и не смогла оправиться от этого краха и находилась в состоянии депрессии (рост около нуля) на протяжении всех 90-х годов. В 1993–1994 гг. она пыталась стимулировать спрос и сбросить избыток сбережений инвестиционной экспансией в Юго-Восточную Азию, однако высокие риски этих инвестиций и крах 1997–1998 гг. не позволил обеспечить рост национальной экономики таким образом. За 90-е годы японцам не удалось реструктурировать свою экономику (хотя разговоров было много), и она устроена в принципе так же, как и накануне кризиса: в конечном счете государство финансирует крупные проекты и покрывает убытки банков.

К настоящему времени между государством и крупными корпорациями сложился увлекательный симбиоз. С одной стороны, дефицит государственного бюджета растет и в 2000 году ожидается на уровне 8 % ВВП (37 % расходной части; в 2001 году намечен рост до 41 %). В результате еще в ноябре 1999 года оформленный в ценных бумагах государственный долг Японии превысил государственный долг США (то есть крупнейшим эмитентом в мире стало казначейство Японии, а не США). В частности, это затрудняет девальвацию иены ради стимулирования экспорта, так как неизбежный при этом рост процентной ставки удорожит заимствования государства и повысит дефицит бюджета.

Однако кому принадлежат эти долги? Массового обращения их на мировых рынках не видно, а это значит, что они принадлежат не Западу. Скорее всего, ими владеют японские же корпорации.

Таким образом, симбиоз японского государства и бизнеса носит замкнутый характер: государство поддерживает банки, которые кредитуют корпорации, которые дают в долг государству. Нарастание долга в процентах к ВВП свидетельствует о неэффективности этого симбиоза в целом, но разрушен он может быть только при серьезном изменении условий взаимодействия сторон.

Таким изменением может стать отказ японского государства от гарантирования средств, вложенных в банки. Этот отказ более чем вероятен, так как государство спасает сейчас шестерку крупных (в мировом масштабе) банков, и рост дефицита его бюджета вызывает тревогу собственных экономистов и давление международных либералов. Осуществленный в интересах обеспечения краткосрочной экономии и ради выполнения либеральных экономических догм, отказ японского государства от гарантирования средств, вложенных в банки, способен, как и в начале 90-х годов, дестабилизировать японскую экономику и обрушить ее фондовый рынок, что может привести к финансовому катаклизму мирового масштаба начиная с мая 2001 года. * * *

Обе описанные попытки подорвать доминирующее положение доллара носили бесспорный характер. Тем не менее создается впечатление, что имели место по крайней мере еще две попытки такого рода, никогда всерьез не объявлявшиеся, но существовавшие как неформальные цели.

Первая из таких возможных попыток – создание "зоны иены" в Юго-Восточной Азии. "Прокол" японского "финансового пузыря", ввергший эту страну в десятилетние экономические трудности, разрушил идею на раннем этапе ее развития. Тем не менее как одна из потенциальных возможностей она просуществовала почти все 90-е годы, пока не была, по-видимому, окончательно похоронена кризисом 1997–1998 гг.

Однако этот же кризис заставил задуматься о возможностях еще одного потенциального претендента на роль азиатской региональной валюты – о юане. В самом деле, задайте простой вопрос: зачем в регионе, охваченном практически всеобщей девальвацией, Китай упорно поддерживает стабильность юаня, в том числе вопреки интересам собственной текущей конкурентоспособности?

Простейший ответ – в неповоротливости и неграмотности китайской бюрократии, которая тратит на представительские обеды по миллиарду долларов в год, дарит друг другу специально выпускаемые для этого представительские сигареты по 60 долларов пачка и либо в принципе не способна мыслить в категориях международной конкурентоспособности, либо поступается соображениями коммерческой эффективности ради представлений о национальном величии, ошибочно ассоциируемых с твердым курсом национальной валюты.

Однако этот ответ слишком прост, а высокомерное презрение западных бюрократов к восточным основано на чем угодно, кроме реального понимания характера работы китайской государственной машины и, что особенно важно, практических результатов этой работы.

Наиболее вероятным ответом представляется иной: китайцы учли опыт США по превращению доллара в мировую резервную валюту, осознали связанные с этим преимущества и намерены превратить юань в региональную резервную валюту Юго-Восточной Азии, завершая тем самым процесс переориентации стран этого региона с США на Китай (опирающийся на доминирование китайской диаспоры в национальных экономиках целого ряда стран региона, поддержанное эффективной военной политикой КНР). С этой точки зрения, сохранение стабильности юаня является категорическим условием реализации экономической стратегии Китая, а конъюнктурные жертвы, вызванные этой стабильностью, носят абсолютно оправданный характер и являются, по сути дела, сверхрентабельной инвестицией в национальное будущее.

Однако угроза превращения юаня в региональную (сначала резервную) валюту Юго-Восточной Азии практически при любом развитии событий является отдаленной перспективой и в принципе не может рассматриваться в качестве краткосрочной угрозы экономическому доминированию США. 3.5. «Необеспеченность доллара»

Якобы имеющаяся, а на самом деле практически преодоленная (по крайней мере, в краткосрочном плане) угроза доллару со стороны региональных валют соединяется с мнимыми опасностями, связанными с "необеспеченностью" доллара.

Апологеты этой точки зрения справедливо приводят различные оценки обеспеченности американского доллара национальным богатством США: от «менее 45 %», процеженное сквозь зубы одним из специалистов ФРС, до называвшихся аналитиками министерства финансов Японии 9-10 %, и даже 2–3 %, проскальзывающих в оценках американских интеллектуалов. При этом они едины в том, что столь низкий уровень обеспеченности рано или поздно будет осознан общественностью, что приведет к катастрофическому обесценению доллара, которое ввергнет человечество в глобальный экономический кризис.

Логическая ошибка заключается здесь в понимании национального богатства исключительно в его вещественном, материальном и потому исчисляемом выражении. Забавно, что аналитики развитых стран фактически повторяют ошибку дремучих марксистов полувековой давности, которые считали, что стоимость создается исключительно при производстве материальных, вещественных товаров, но ни в коем случае не при оказании услуг. Столь же последовательно и необъяснимо, как марксисты игнорировали стоимость услуг, современные аналитики игнорируют стоимость новых разрабатываемых технологий и технологических принципов.

Доллар США обеспечен не национальным богатством страны в традиционном понимании этого слова – он обеспечен постоянно создаваемыми новыми технологическими принципами. Эти принципы не просто имеют стоимость как продаваемый товар. Главное их значение состоит в том, что они «привязывают» экономики практически всех стран мира к американской, обеспечивая их зависимость уже не на финансовом, а на более фундаментальном, технологическом уровне.