355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Йорг Маурер » Чисто альпийское убийство » Текст книги (страница 8)
Чисто альпийское убийство
  • Текст добавлен: 12 мая 2017, 03:30

Текст книги "Чисто альпийское убийство"


Автор книги: Йорг Маурер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

16

– Канино, Канино! Вы что думаете, я так сразу вспомню это название? – с отчаянием в голосе воскликнула Урзель.

– Канино?.. – рассеянно переспросил Игнац.

– Нет, как-то по-другому. Я в этом абсолютно уверена.

– Слушайте, может быть, хватит, а? – прошипел Свобода, осторожно отлепляя фальшивую бородку. – Просто сил больше нет терпеть. Вам что, фён выдул все мозги? Варитесь годами в этом дурацком котле, я имею в виду вашу долину, и вот результат. Или все люди после стольких лет супружества так откровенно тупеют?

Они ехали по автобану через перевал Бреннер, спускаясь с горы. Урзель все еще сидела за рулем катафалка, Игнац – рядом с ней на пассажирском сиденье. Карл Свобода с удобством расположился в задней части салона – там, где обычно транспортируют едва остывшие трупы. Он устроился возле пустого букового гроба улучшенного класса, с богатой инкрустацией – последнее пристанище тех, кто при жизни уже позволял себе некоторые излишества, однако до истинного нувориша еще недотягивал. Свобода любовался затейливой отделкой и изящной фурнитурой, которая так выгодно поблескивает на полуденном солнце, что присутствующие на похоронах снова и снова убеждаются: здесь хоронят не бедняка. Это лакированное последнее пристанище класса «Тополь с медными ручками» предназначалось усопшему владельцу одной местной строительной фирмы, чьи наследники желали продемонстрировать окружающим, что с самим бизнесом все в порядке.

– Не гроб, а конфетка, – похвалил Свобода, срывая накладную бровь. – Чего только в нем не протащишь! Кому из нормальных полицейских придет в голову заглянуть под крышку?

– Нет, полагаться на это было бы слишком наивным, – покачал головой Игнац. – Наверняка идея с гробом приходила в голову не нам одним.

– В виде исключения, ты прав, – поддержала его супруга. – На месте всяких спецслужб, гоняющихся за контрабандистами, наркодилерами и террористами, я бы первым делом потребовала открыть этот гроб.

– Ну, не знаю, – возразил Игнац. – Думаю, спецслужбы прекрасно понимают, что террористы, контрабандисты и наркодилеры ничего не прячут в гробах, поскольку такие вещи якобы проверяются в первую очередь. Поэтому и не заглядывают внутрь, ведь там все равно ничего не найдешь. И поскольку наркотеррористические дилеры контрабанды, в свою очередь, прекрасно понимают эту психологию копов, они спокойно могут прятать в гробах самую махровую нелегальщину.

Урзель с улыбкой кивнула.

– И поскольку представители спецслужб опять же прекрасно знают об этом, то…

– …и так далее, и тому подобное, – перебил Свобода, избавляясь от парика.

С правой стороны промелькнули поселки Оберелльбёген и Иннерелльбёген, и перед сидящими в автомобиле раскинулась Штубайская долина. Свобода был рад снова оказаться в Австрии. Если немцев испокон веков по необъяснимым причинам тянет в Италию, то австрийцы, наоборот, с той же страстью шарахаются от своего южного соседа. Если уж австриец глядит на сторону, то обращает свой взор скорее на восток – с каким-нибудь бравым «-крициком» или «-тесеком» он снюхается гораздо быстрее, чем с таким, казалось бы, романтичным «-ини» или «-аджи». В случае с пифке[7]7
  Пифке – насмешливое прозвище немцев в устах австрийцев.


[Закрыть]
все как раз наоборот: всякие «-зиковские» вызывают у него ассоциации со сжимающими мозолистые кулаки шахтерами Рура, «-онола» нашептывают адриатические мотивы.

Свобода протер платком лысину, обнаружившуюся у него под всеми париками, – именно эта глянцевая деталь, так сказать, отражала его частную жизнь. Проклятая поломка машины чуть не смешала ему все карты, но, слава Богу, история закончилась не столь уж плохо – собственно, так и бывает, если человек умеет владеть собой. Ему повезло, что сразу же нашелся водитель, согласившийся подвезти его до перевала Бреннер. Садясь в попутку, Свобода успел заметить в зеркале заднего вида, что за «его» машиной приехал эвакуатор. С того момента прошло уже полчаса, и теперь вся итальянская полиция, к вящему удовольствию афериста, наверняка сбилась с ног, разыскивая мужчину с выдающейся нижней челюстью и узкой козлиной бородкой, оставившего на обочине дороги автомобиль, в салоне которого обнаружены отпечатки пальцев министра иностранных дел Италии и трубка для курения гашиша. Эта ориентировка наверняка передана всем постам, в каждый полицейский участок. Умение фальсифицировать следы было предметом особой гордости Свободы. Фокус с отпечатками пальцев политиков, как правило, приводил к тому, что расследование забирала себе служба безопасности соответствующего государства, оттесняя гораздо более квалифицированную во многих отношениях уголовную полицию страны. Всю информацию по делу немедленно засекречивали, и хотя в этом имелся свой минус – меньше можно было узнать о ходе следствия, но при всем при том Свобода мог не сомневаться: оно движется в самом что ни на есть неверном направлении, мимо его персоны, в омуты большой политики, да еще и международной. Отпечатки пальцев министра каких бы то ни было дел в комбинации с трубочкой для гашиша или со ста граммами кокаина гарантировали сход лавины сильного политического возбуждения, что отводило опасность от мошенника и давало ему достаточно времени, дабы замести реальные следы преступления, замаскироваться совершенно по-новому и бесследно скрыться.

– Откуда же у тебя «пальцы» министра иностранных дел Италии? И как ты сумел оставить их в машине? – поинтересовалась Урзель.

– Тебе не терпится узнать это именно сейчас, да? – фыркнул ей в спину Свобода.

В принципе он был не против открыть этот секрет, но только потом, в другой обстановке. За время знакомства со Свободой супруги Гразеггер прочно усвоили, что если их деловой партнер не хочет отвечать, наседать на него с расспросами бесполезно.

* * *

– А как там насчет сюрприза для нас? Что с ним? – спросил Игнац. – Ты его где-то закопал? Наверно, где-нибудь между Сант-Анна-д’Альфаедо и Седжио, где делают бесподобное вино?

– Седжио или Соджио – вполне может быть, что и так, – пробормотала Урзель. – Но скорее все-таки Солино.

Свобода похлопал по рюкзаку, лежавшему рядом с ним:

– Вы имеете в виду это? Нет, я нигде его не зарывал. У меня все с собой.

– Чего-о? – вскрикнул Игнац. – Неужели ты…

– Тихо, господа. Без паники. К трупам это не имеет никакого отношения. Ведь я же сказал – «сюрприз».

– Не имеет?.. Я заинтригован.

Урзель не любила разговаривать за рулем автомобиля. Она плохо слышала на одно ухо – с тех самых пор, как поддалась на уговоры супруга поупражняться в искусстве стрельбы и взрывания, удалившись для этого в густой лес на горе. Конечно, она научилась стрелять из автоматического оружия и обращаться с самодельными трубчатыми бомбами, однако заработала проблемы со слухом. Чем-то всегда приходится жертвовать. Итак, Урзель снова включила компакт-диск с песнями сестер Роттманнсридер. Свобода тяжело вздохнул. Баварский песенный фольклор вызывал у него изжогу. С выражением покорности судьбе Карл отлепил накладной нос, стер косметику, переоделся, и когда Игнац в очередной раз оглянулся, то даже слегка испугался, хотя и должен был предполагать, что их пассажир в любой момент изменит внешность. На заднем сиденье автомобиля сидел совершенно другой человек, и только по глазам, якобы бесцельно бегающим из стороны в сторону, можно было признать в нем прежнего австрийца.

Теперь дорога вилась средь лесов Бибервира и Эрвальда, славящихся лучшими грибными местами во всех Альпах, и сестрицы Роттманнсридер философски рассуждали о капризах погоды, столь же переменчивой, как и человеческие желания. Конечно, будучи матерым профессионалом в области похоронного дела, Игнац Гразеггер отлично разбирался в том, как зарывать покойников. Однако в тот момент, когда он принимал предложение Свободы насчет бизнес-партнерства, то даже не подозревал, что это окажется так легко – упрятывать тела в обход всех законов и предписаний, бесследно и навсегда. Схема была накатанной: ничего не подозревающий врач делает заключение о естественной смерти какого-либо гражданина, неосведомленные работники похоронной фирмы выносят тело из дома и кладут его в гроб. Тем временем Свобода окольными путями доставляет Гразеггерам свой жуткий «довесок». О том, что за несколько минут до окончательного закрытия гроба и опускания его в могилу в него подкладывают кого-то еще, родственники покойного совершенно не догадываются. Важную роль здесь играет и современная техника: гроб опускается в могилу автоматически, на специальном лифте, и ни один кладбищенский работяга не замечает удвоенного веса. Настоящая эстафета сквозь неведение! Раньше Игнац даже представить себе не мог, как много людей заинтересованы в бесследном исчезновении трупов, да еще и готовы хорошо платить за это.

– Ай, на сеновале! Ай, на сеновале! – заливались голосистые сестрицы.

– Выключите сейчас же! – заорал Свобода, пытаясь перекричать гул цимбал и шум автомобильного мотора. – Слышать больше не могу этот кошачий концерт!

– Ай, на сеновале! Ай, на сеновале! – в пику ему подтянули супруги Гразеггер, и сестры Роттманнсридер продолжали повествовать о тихой деревеньке, которая, несмотря на свое чисто сельскохозяйственное назначение, отлично годится и для других целей. Например, это идеальное место для свиданий, для того, чтобы «зажечь огонь», а когда он прогорит, одеться потеплее. На народном языке все это звучит так трогательно.

Однако нельзя сказать, что все протекало столь уж безоблачно. Однажды Гразеггеры были невероятно близки к провалу. Чарли Кеметер, известный прожигатель жизни и сердцеед, оставил весомое наследство, и взрослые дети богача сцепились в борьбе за солидный куш. Когда пирог был наконец-то поделен, вдруг объявилась одна совсем зеленая, едва достигшая совершеннолетия особа, промышлявшая консультациями по фэн-шуй, и заявила, что ждет ребенка от Кеметера. Значит, дитя тоже имеет право на свою долю наследства! Похоронная фирма «Гразеггер» даже получила официальное уведомление о том, что могилу покойного необходимо вскрыть, дабы изъять биоматериал для анализа ДНК. Из-за этой новости Урзель с Игнацем чуть не заработали по инфаркту. Ночь напролет они ломали головы: что же делать? Незаметно прокрасться на кладбище, вскрыть могилу и гроб своими силами и удалить оттуда незаконного «соседа»? Или пусть эксгумация идет своим чередом, и, даст Бог, судебные медики не заметят тела Сергея Васильевича Гаврилова, полковника полиции, который в свое время был костью в горле у русской мафии, а теперь покоился на дне чужого гроба, отделенный от законного его обитателя одной лишь тонкой простынкой? А может, разумней собрать чемоданы и на всякий случай зафрахтовать частный самолет?.. Но ни один из этих вариантов, к счастью, не был реализован – эксгумацию Кеметера в последний момент отменили, законные дети ловеласа уступили юной фэн-шуйке и раскошелились. Когда все улеглось, Гразеггеры поставили в церкви целую сотню свечей.

– Но ведь сегодня не праздник, – слегка удивился священник.

– Благодарить Бога можно и безо всякого повода, – кротко отвечала Урзель. Она умела врать не краснея, совсем как ее покойная матушка, которая целых пятьдесят лет умудрялась притворяться перед супругом, что не курит.

Катафалк двигался вдоль берега реки Лойзах и вскоре достиг немецкой границы. Урзель припарковала машину в разрешенном месте, и компания стала вылезать, чтобы размяться и все такое. Если бы на вышке, видневшейся вдалеке, стоял наблюдатель, то он мог стать свидетелем примечательной сцены. Вот едет ритуальный автомобиль, вскоре он останавливается, оттуда выходит женщина-водитель, вся в черном, с эмблемой похоронной компании на груди, и, зажав в руке форменную шапочку, устремляется в ближайший лесок. Через некоторое время открывается передняя пассажирская дверь, появляется второй сотрудник погребальной конторы и тоже направляется в лес с известными намерениями. Автомобиль стоит в одиночестве, поджидая своих хозяев. «Ну что ж, – думает старый лесник на своей вышке, – они тоже люди». Но в следующий миг распахивается задняя дверь катафалка… Бедный старик, собиравшийся почитать маленькой внучке какую-нибудь сказку на ночь! Его желанию не суждено было сбыться. Оружие выскальзывает из его рук, он медленно оседает наземь…

– Ну, и в чем заключается твой сюрприз? – спросила Урзель, вернувшись из леса. Свобода оглянулся. Вокруг не было ни души. Далеко отсюда над вершинами деревьев выступала ветхая, полусгнившая смотровая вышка.

– Там никого нет, – сказал Игнац, тоже сделавший известные дела.

Кивнув, Свобода вынул из машины рюкзак. Заметно было, что тот довольно тяжелый, значит, в нем вряд ли лежали деньги, пусть далее пачками, или компрометирующие документы, которые пройдоха пытался навязать Гразеггерам в прошлом году вместо достойной оплаты.

– Что сейчас будет? Какой-нибудь розыгрыш? Лучше тогда вообще не открывай рюкзак, – поджала губы Урзель.

– Зарубите себе на носу: я начисто лишен чувства юмора. Я никогда никого не разыгрываю.

Свобода поставил свою ношу на удачно подвернувшееся бревно и еще раз огляделся по сторонам. Затем развязал рюкзак и вытащил оттуда какой-то предмет, по форме и размерам напоминающий кекс. Он был завернут в газету «Коррьере делла сера», и в уголке даже виднелась дата ее выхода.

– Они никогда не научатся работать как следует, гастарбайтеры криворукие!

Сердито сорвав газету, Свобода засунул ее в большой пластиковый пакет, где лежал использованный грим, ожидающий уничтожения.

– Нет, ну еще сильнее наследить было просто невозможно!

Тем временем супруги Гразеггер издали несколько изумленных ахов и охов, и в конце концов Игнац спросил:

– Что это такое?

– Пресс-папье, что же еще! Никогда не видели таких вещей?

Приподняв повыше сдержанно поблескивающую чушку металла, Игнац оглядел ее со всех сторон. Внизу виднелись выгравированные слова «Banca di…». Конец надписи был предусмотрительно спилен.

Урзель сглотнула слюну.

– Это чистое золото?

– Чище не бывает. Двадцать четыре карата.

– И сколько стоит эта прелесть?

Супруги Гразеггер благоговейно касались слитка, взвешивали его на ладонях, прикладывали к щекам, милуясь с ним. Они позабыли обо всем на свете, но бегающие глазки Свободы зорко наблюдали за обстановкой вокруг. Он присматривал за своими деловыми партнерами, был их ангелом-хранителем.

– Сколько стоит? Ну, это зависит от текущего курса золота. За тройскую унцию – это около тридцати одного грамма – можно получить от четырехсот до тысячи двухсот долларов. В этом слитке четыреста унций, то есть двенадцать целых сорок четыре сотых килограмма. Сейчас золото стоит примерно шестьсот долларов за унцию, так что этот слиточек вытягивает на двести сорок тысяч долларов.

Сокровище несколько раз перешло от Игнаца к Урзель и обратно. Неужели в таком кусочке металла, размером даже меньше обувной коробки, таится четверть миллиона долларов?! Оказывается, четверть миллиона долларов весит даже меньше, чем несколько бутылок пива, но опьяняет в тысячу раз сильнее этого любимого напитка баварцев. Четверть миллиона долларов – это соответствует годовому обороту небольшой фирмы. Четверть миллиона долларов – за такую сумму отцу Игнаца пришлось бы вкалывать целую жизнь, его деду – десять жизней, его прадеду – целых сто! Королю Людвигу II (привстанем на мгновение) подобный аккуратный слиток помог бы санировать пошатнувшуюся финансовую систему государства, а средневековый курфюрст сумел бы в сто раз увеличить численность своей армии. И Ганнибал, владей он такой драгоценностью, как этот золотой кекс, смог бы столь укрепить свое господство на юге Италии после победоносной битвы при Каннах, что история пошла бы совсем в ином направлении…

– Давайте потихоньку двигаться дальше, – предостерегающим тоном сказал Свобода, прекрасно знавший, что творится на душе у того, кто впервые держит в руках настоящий золотой слиток и даже может назвать его своей собственностью.

– Это аванс, – сообщил он. – Дела идут и так хорошо, а при очередном расширении Евросоюза станут еще лучше. В ближайшее время будут крупные поставки нашего товара, более десятка единиц. И за каждую из них вы получите вот такую игрушечку.

Урзель с Игнацем молча сели в машину. Они были ошеломлены. Свобода хорошо им платил, это верно. Однако планка поднималась все выше и выше, и они боялись не оправдать ожиданий. Проехав пограничный населенный пункт Гризен, Урзель поймала местную радиостанцию, и троица услышала неприятную новость. По радио сказали, что в культурном центре разыгралась трагедия, некий гаупткомиссар Еннервайн начал расследование, но оно продвигается очень медленно. И концертный зал закрыт на неопределенный срок.

– Этого нам еще не хватало! – простонала Урзель. – Теперь на каждом углу будет стоять легавый…

– А по-моему, вас это совершенно не касается. В одну воронку бомба дважды не падает. У полиции наверняка хватает других забот, кроме как беспокоить вас, безобидных владельцев похоронной фирмы.

– А как теперь быть с флешкой, которую мы спрятали там на чердаке?

Голос отважившегося нарушить скорбную паузу звучал робко и подавленно.

Все трое недовольно заворчали. Теперь пробраться на чердак концертного зала было весьма проблематично.

17

После обеда Мария Шмальфус с удобством расположилась на балконе зрительного зала. Сиденья там были мягкие, комфортные, совсем не то что в партере. Дипломированный психолог закрыла глаза. Ее мысли блуждали туда-сюда, однако неизбежно сводились к происшествию в концертном зале. «Отошедшие элементы декора», «стремительное падение», «постороннее вмешательство»… Мария обожала выстраивать свободные ассоциации, проигрывать разные возможности, исключать одни варианты и ставить над другими жирный восклицательный знак. «Существенные строительные дефекты», «недостающие носы», «пропавшие спутницы»… Факты и предположения переплетались друг с другом, кружась вокруг нее в пестром, безудержном хороводе. Однако что это за грохот? Разве нельзя человеку немного расслабиться в кресле и перевести дух? Наверное, это Беккер со своими подчиненными так шумно работают на чердаке, продолжая свои исследования и эксперименты. Да, это были следопыты Беккера, и если приглядеться повнимательнее, то можно даже увидеть, как потолок прогибается под их ногами. Топот и возгласы становились все громче, и вскоре девушка различила голос самого Беккера. Безапелляционным тоном он призывал своих подчиненных пристегнуться страховочными тросами. Зрители, сидевшие внизу, в партере, уже не обращали внимания на трясущийся и прогибающийся потолок – их напряженные взгляды были прикованы к залитой ярким светом сцене, на которую поднималась Пе Файнингер. Пианистка не стала кланяться, а сразу же подошла к роялю, села за него и начала играть, однако топот и выкрики наверху не прекратились – казалось, обитатели чердака стали пританцовывать в такт музыке. Но синхронными эти звуки не были, громыхание на чердаке опережало музыкальный ритм. Теперь потолок поднимался и опускался очень даже заметно. Осветительные приборы, укрепленные на длинной планке, простиравшейся на всю ширину потолка, подпрыгивали и крутились, одни из них гасли, другие направляли свет в никуда. Пляшущее потолочное перекрытие прогибалось вверх-вниз уже на целый метр. Что они там делают? С ума посходили? И тут случилось непоправимое. Конец одной из массивных стальных балок, на которых держалась вся конструкция потолка, вывалился из стены, винты метровой длины согнулись, их концы угрожающе высунулись, в зал посыпались каскады штукатурки и белой пыли. Лишенный опоры потолок накренился к той стене, из которой металлические крепления выпали в первую очередь, и повалился вслед за штукатуркой, обнажая железобетонные сваи. Вскоре оторванная сторона за что-то зацепилась, но отскочила другая, и весь массив потолка, расщепляясь, как пазл, с оглушительным грохотом устремился вниз.

Кое-кто из зрителей заметил надвигающуюся катастрофу, люди вскочили с мест, однако далеко не каждый мог добраться до выхода. Обнажившийся пол чердака ходил ходуном с угрожающим треском, над рядами кресел клубилась пыль, падали увесистые куски цементного раствора, далеко в стороны отлетали обломки металла и дерева. Мария зашлась в вопле, но почему-то не услышала своего голоса. Такого не может быть! Посмотрев наверх, она увидела полностью оголенные стропила. В местах соединения стропильных ног и их пересечения с обрешеткой висели беккеровские следопыты, пристегнутые страховочными тросами. Слегка провалившись, фигуры болтались в воздухе, выкатив от страха глаза и широко разинув рты в беззвучном крике. Сам Беккер висел в центре, его подчиненные – вокруг него, и все они дрыгались, как марионетки в уродливой пляске смерти, в такт музыке, гремевшей со сцены. Между тем пианистка так и не решалась оторвать взгляда от клавиатуры рояля. Пальцы Пе Файнингер бегали по клавишам как ни в чем не бывало, она сыграла несколько шлягеров семидесятых годов, несколько – восьмидесятых; она исполнила классические произведения и музыку эпохи романтизма, сочинения Людвига Бетховена и Фредерика Шопена. Артистка не оглядывалась по сторонам, выколдовывая из рояля энергичные «пир-рили-пи!» и «ра-тонк!», она играла дальше и дальше, чтобы не видеть страшной картины, и сама как будто бы стала марионеткой, конвульсивно вздрагивавшей, но не прекращавшей ни на миг своей исступленной игры.

Под это музыкальное сопровождение плясал и Беккер, и эксперт с молоточком, и Шваттке тоже висела там в вышине, и танцевала, и кричала что-то вдобавок. Откуда там взялась Шваттке, и что такое она кричит? И вообще, разве это ее участок работы – под крышей? Голос Шваттке становился громче, раздаваясь уже прямо над ухом Марии. Николь схватила психолога за руку, крепко сжала ее и потрясла.

– Простите, госпожа Шмальфус, но все уже в сборе!

Мария терпеть не могла засыпать во время аутогенной тренировки.

Николь и Мария стали спускаться с балкона.

– Я храпела? – смущенно спросила Мария по дороге вниз.

– Немножко, – ответила Николь.

Внизу, в фойе, собралась вся следственная бригада. Ждали только Николь с Марией, и те ускорили шаг. Остлер, Хёлльайзен, Штенгеле и Еннервайн смотрели в их сторону, и Марии оставалось лишь надеяться, что коллеги не стояли все это время вот так, слушая ее храп. Первым заговорил Еннервайн:

– Итак, нам нужно еще раз вникнуть в детали внешности той молодой женщины, с которой неизвестный молодой человек пришел на концерт, и постараться установить ее личность. У меня такое чувство, что именно в ней все и дело. Почему дама исчезла? Пожалуйста, поднимите еще раз все свидетельские показания, где фигурирует эта персона. Невысокий мужчина и миниатюрная женщина – как мы будем их называть?

– Может быть, Гензель и Гретель, для краткости? – предложила Мария. В следующую секунду тишину прорезал сигнал мобильника Штенгеле, до крайности банальный – начальные такты «Марша стрелков» Креттнера. С кривой усмешкой коллеги слушали бодрое те-те-ре, казавшееся чем-то чужеродным на фоне задрапированных бархатом дверей и отделанных мрамором стен.

– Эту мелодию мне загрузил племянник, – начал оправдываться Штенгеле, прежде чем ответить на звонок. – Да!

Жестами он дал понять коллегам, что звонок очень важный.

– Да. Да. Да. Да.

Штенгеле был альгойцем с характерным произношением. Звук «а» в этих многочисленных «да», насыщенный и резкий, скорее напоминал крик ворона, чем звук человеческой речи, – так говорят лишь на юго-западе Германии. Это пронзительное «а» можно было даже изучать по многократно повторенному Штенгеле слову, так что Николь Шваттке получила еще один урок фонетики и могла похвастаться очередным успехом в этой области. Наконец Штенгеле убрал мобильный и сделал какую-то пометку в блокноте. Из зрительного зала вышел Беккер в сопровождении нескольких экспертов. В руках у него был лист бумаги. Беккер подошел к Еннервайну и ткнул пальцем в свой листок.

– Результаты эксперимента… – начал было он.

– Пожалуйста, подождите минутку, – перебил его Еннервайн. – Сначала послушаем, какие новости у Штенгеле.

– Да, конечно, прошу прощения, – сказал тот, – но у меня очень важная информация для всех. Звонила судебно-медицинский эксперт. Она говорит, что личность второй жертвы установлена. Кто-то из врачей случайно зашел в морг, увидел погибшего и признал в нем своего спортивного партнера, с которым состоял в одном клубе. Вид спорта называется… э-э-э… каньонинг. Слышал кто-нибудь о таком?

– Кто может объяснить, что такое каньонинг? – обвел взглядом собравшихся Еннервайн.

– Преодоление каньонов, – пояснил невысокий и худой человечек, который не так давно с огромным увлечением простукивал молоточком все деревянные конструкции чердака. – Экстремалы спускаются по ущельям пешком или вплавь.

– Заметьте, именно специалист по статике и механике твердого тела лучше всех разбирается в экстремальных видах спорта! – уважительным тоном произнес Беккер.

Человек с молоточком смущенно хихикнул. Еннервайн вспомнил слова, которые подглядел в отчете этого специалиста, – «превышение предела выносливости материала», и ему снова стало немного не по себе.

– Итак, имя и фамилия второй жертвы – Инго Штоффреген, – продолжал Штенгеле. – Двадцать шесть лет, холост, лицо свободной профессии, а именно тренер по фитнесу. Родился и прожил всю свою жизнь здесь, в этом городе.

– Инго Штоффреген… Крошка Гензель, – покачал головой Еннервайн. – Я рад, что мы наконец-то знаем реальное имя второй жертвы.

– А мне имя Гензель кажется более подходящим, – возразила Николь Шваттке. – Я буду и дальше называть его именно так.

Гаупткомиссар повернулся к Штенгеле:

– Я хочу, чтобы вы собрали как можно больше информации об этом человеке. Узнайте всю его подноготную. Думаю, тогда нам удастся прояснить и тайну Гретель.

Ханс-Йохен Беккер еще раз ткнул пальцем в лист бумаги, который держал в руках:

– Ну что, можно теперь я скажу?

– Разумеется, Беккер. Внимательно вас слушаем.

– Мы в точности восстановили все, что происходило вчера вечером в зрительном зале. Несколько раз проиграли события, засекая время по секундомеру, засняли все на видео, просчитали, в отдельных случаях взяли средние показатели, оценили полученные данные. Однако вы наверняка хотите услышать один лишь голый результат.

– Верно!

– Итак, Либшер потратил примерно четыре минуты, чтобы дойти от выхода из зрительного зала до чердака, пройти внутрь, а потом снова оказаться внизу, проделав путь по воздуху.

– Четыре минуты… – задумчиво сказал Еннервайн. – Знаете, я тоже провел небольшой эксперимент. В неспешном темпе этот путь можно преодолеть всего за две минуты.

– Но ведь Либшеру не обязательно было торопиться, – предположил Штенгеле. – Может, он делал обход здания, чтобы проверить, все ли в порядке. В таких случаях люди обычно никуда не спешат и время от времени задерживаются где-нибудь…

– Маловероятно, – перебил его Остлер. – Обход не относится к служебным обязанностям капельдинера, этим должен заниматься рабочий по зданию. Кроме того, гардеробщица свидетельствует, что Либшер не пошел, а помчался наверх. Он пулей вылетел из зрительного зала и побежал по лестнице, перескакивая через несколько ступеней, да еще и чертыхаясь при этом. До этого госпожа Пробст никогда не видела, чтобы он носился по зданию в таком темпе.

– Может быть, он страшно хотел в туалет?

– Нет, конечно, бывает, что человека приперло, но разве кто-то сквернословит в таких ситуациях?

– А вы вообще можете проверить, каков результат его…

– Теоретически можем, – ответил Беккер. – Но только я сразу вам скажу, уважаемые любители жонглировать версиями: затраты сил и средств на подобное мероприятие будут гигантскими. Вы должны тщательно взвесить все «за» и «против» и серьезно оценить необходимость этого шага.

Штенгеле сложил пальцы обеих рук в щепоть и провел в воздухе воображаемую строку:

– Как сейчас вижу кричащие заголовки в газетах: «Полиция рыщет по канализации! Подлый убийца с чердака спокойно гуляет на свободе!»

– Значит, ближе всего к правде предположение, что Либшер поспешно поднялся наверх и стал что-то искать на чердаке, – прервал тираду уроженца Альгоя Хёлльайзен. – Может быть, он заметил снизу повреждение на потолке и решил рассмотреть его поближе.

– По-вашему, он устремляется аккурат к дефектному месту, нависает над ним и тут же проваливается? Если человек замечает снизу что-то неладное, то он прежде всего будет осторожным.

– А как насчет самоубийства? – подключился к спору Еннервайн. – Можно его полностью исключить или нет? Вопрос к вам, Мария.

Ученый психолог ответила не сразу. После того как коллеги с позором отмели ее версию драки в зале, которую она так рьяно защищала, Мария решила быть осмотрительнее с новыми предположениями.

– Одинокий человек, лишенный любви и ласки… – осторожно начала Шмальфус. – Вряд ли он способен спонтанно решиться на эффектное, зрелищное самоубийство, сделавшись при этом, так сказать, частью перформанса. Вероятно, в чем-то это и согласуется с психологическим портретом Либшера, однако мне такой вариант кажется весьма сомнительным. Кроме того, гардеробщица сказала, что он побежал наверх, громко ругаясь. Это не вписывается в картину суицида. Правда, может быть, они хотели замаскировать убийство под самоубийство…

– Кто «они»?

– Те, кто в этом замешан. Какие-то третьи лица. И потом – высота…

– Что «высота»?

– Двенадцатиметровая высота не гарантирует смертельного исхода при падении. Обиженный на весь белый свет волк-одиночка не пойдет на такое – он будет действовать наверняка. Так что я не верю в самоубийство.

Еннервайн промычал что-то невнятное, однако в целом согласился с доводами Марии и повернулся к Хёлльайзену:

– Вы говорите, правдоподобнее всего такая версия: Либшер побежал на чердак, чтобы найти там какую-то вещь.

– Может быть, у него там даже была назначена встреча.

– Элементарно! – вмешалась Николь Шваттке. – Капельдинер договорился встретиться с кем-то на чердаке вскоре после начала представления. Он не смог прийти точно в назначенное время, поскольку ему пришлось провожать Гензеля и Гретель на их места. Поэтому он выскочил из зала, ругаясь на чем свет стоит, и со всех ног кинулся наверх. Он рассчитывал на какой-то душевный разговор, хорошую новость, приятный сюрприз и так далее. Однако наверху он нос к носу столкнулся со своим убийцей, который уже проделал дыру для страшного падения. Но для полиции, то есть для нас, все должно выглядеть, как будто это было самоубийство.

– Ваша гипотеза звучит довольно стройно, Шваттке, так что можете претендовать на лавры победительницы. – Еннервайн повернулся к Беккеру: – Когда будут готовы результаты анализа последних обнаруженных следов?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю