Текст книги "Чисто альпийское убийство"

Автор книги: Йорг Маурер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

33

Одно из стереотипных представлений о преступном мире заключается в том, что лихие люди якобы вершат свои темные делишки по ночам или по меньшей мере в полутьме сумерек. Во многих случаях это даже соответствует истине, однако опытные злоумышленники, всем сердцем преданные делу нарушения закона, все-таки предпочитают орудовать в определенное время суток. Статистика показывает, что наиболее смелые преступные замыслы воплощаются в три часа дня, и эта тенденция только усиливается. Таким образом, в промежутке между послеобеденным кофе и ужином случается очень многое: взломы, фальсификации, кражи, растраты, грабежи и вымогательства – все, что хочешь, и в чрезвычайных масштабах. Ведь три часа дня (обратите внимание, сколько безмятежности в этих словах!) – тот самый момент, когда честные труженики переводят дух и блаженно откидываются на спинки офисных кресел. Они совершенно не ожидают от своих нечестных антиподов, что те пойдут надело в столь благословенный час. Именно на это и рассчитывает «гомо криминалис».

Таким образом, прием и передача нелегального груза для Гразеггеров всегда происходили после обеда. Ровно в пятнадцать ноль-ноль особый курьер из Сицилии спускался по косогору, где не было проторено ни одной постоянной тропы. Сицилиец продвигался медленно и осторожно, ему то и дело приходилось подбрасывать повыше на плечо свою громоздкую ношу. Вниз по этому склону он пробирался далеко не в первый раз. Доставлять сюда грузы было одно удовольствие – чистый, пряный воздух, дородные красавицы горы, приветливые жители долины… Благодать, да и только. Несколько лет назад посланец с Сицилии занимался доставкой исключительно по ночам, однако в конце концов было решено, что лучше всего проворачивать такие дела средь бела дня. Пятнадцать ноль-ноль – как раз подходящее время для незаконной транспортировки трупов, ведь в эту пору по лесу на склоне горы еще не бродят влюбленные парочки, не бегают навстречу инфаркту запыхавшиеся спортсмены-экстремалы, и ни один любитель пеших прогулок не отклоняется от туристического маршрута, проложенного на плато Крамер. И лесоводы с лесорубами в этот час тоже сравнительно безопасны: они лишь бродят вокруг с громким хохотом и криками, перемежаемыми пронзительным визгом циркулярных пил. Грибники усаживаются под какое-нибудь дерево и с аппетитом перекусывают бутербродами, а старого доброго лесника, воспетого Вильгельмом Бушем, прочесывающего лес с умной служебной собакой, воспетой Людвигом Гангхофером, давно уже не существует. Никем не потревоженное одиночество в зарослях папоротника! Зов джунглей! Девственные райские кущи из хвойных! Сицилиец и в самом деле охотно бывал в этих местах. Он отер со лба пот: день был жарким, что ощущалось даже тут, в тенистом, одичалом еловом бору. Вдруг послышалось потрескивание ветвей – кто-то тоже спускался по косогору.

Свобода встретил партнера как обычно, ровно на полпути, едва получив эсэмэску о новой поставке. Он взял мертвое тело, завернутое в несколько слоев толстой пленки, какую используют для устройства декоративных бассейнов, и положил его в тележку, поджидавшую точно посередине склона. В воздухе носились ароматы трав, свежих ягод – может быть, рябины? Или белладонны? Иногда гость с Сицилии спускался с горы вместе с Карлом – выпить рюмочку шнапса или кружку пшеничного пива, закусив искусно нарезанной редькой. Но сегодня он отверг предложение.

– Мне надо провернуть еще одно такое же дельце, понимаешь?

– Понимаю. Сообщи мне параметры этой поставки.

– Шестьдесят семь лет, семьдесят два килограмма, рост метр семьдесят, мужчина, полная комплектация, без приложений, наличный расчет.

Свобода аккуратно записал данные в блокнотик. Сицилиец протянул ему пухлый конверт. Пересчитывать деньги не было нужды – давние партнеры доверяли друг другу.

– Только, слышишь, я вытащил оттуда тысчонку. Моей собаке на новый ошейник.

Свобода изогнул брови в немом недоумении.

– Шутка.

– Ах вот как!

Они сердечно распрощались, и Свобода повез тело безымянного мужчины в полной комплектации вниз, по оставшейся половине косогора. Укрепленный дорожный серпантин заканчивался у черного хода в дом Гразеггеров. За дверью начинались служебные помещения, и прежде всего просторный холодильный склад с несколькими морозильными камерами, предназначенными на тот случай, если вдруг не удастся сразу же найти подходящую могилу на «четырехзвездочном» кладбище.

– Ну-ка, покажи хоть, каков он из себя?

С этими словами в помещение вошел Игнац. Свобода развернул пленку, и синьор Анонимо, одетый лишь в темно-синие плавки, предстал перед ними во всей своей красе – южный загар, черные крашеные волосы, их живописная прядь, упавшая на лоб. И даже темные очки находились на своем законном месте.

– Найдется у вас в ближайшие дни компания для него?

– Пока не знаю, – покачал головой Игнац. – Надо спросить у супруги.

Свобода склонился над маленьким отверстием от пули на груди мертвеца.

– Высокий класс! – сказал он в восхищении. – Рука настоящего снайпера. Вижу, он постарался, чтобы пуля не прошла навылет. Никакого выходного отверстия у раневого канала, никаких следов. Или по крайней мере почти никаких. Браво!

– Бог ты мой! К нам что, теперь привозят прямо с пляжей? – не поверила своим глазам Урзель, тоже появляясь в холодильном отделении.

– У нас есть похороны в какой-нибудь из ближайших дней? – спросил у жены Игнац.

– Нет. Положи его пока в морозилку. Знаете что? Я побывала в городе, послушала, о чем говорят люди. Можно услышать такие интересные вещи…

Игнац засунул синьора Анонимо в морозильник, затем вся компания отправилась наверх, на террасу, и вскоре расселась за обеденным столом. Игнац усиленно изображал из себя умеренного в еде. Когда отшумели охи, вздохи и прочие возгласы изумления, он сдержанно сообщил:

– Смею вам предложить небольшое угощение. Я очень старался.

Он торжественно водрузил на деревянный стол массивную сковороду, выкованную вручную, – ни дать ни взять палеозойской эры. Если тряхнуть ее за ручку, в ней начинали колыхаться, казалось, миллионы искрящихся и блестящих шариков – будто легендарный «первичный бульон», в котором когда-то зародились процессы эволюции.

– Что это? – поинтересовался Свобода с набитым ртом.

– Хоба, – пояснил Игнац. – Особое блюдо, которое готовят только в наших местах, в Верденфельзском районе.

– Вкуснятина, – причмокнул Свобода. – Из чего оно? Из картошки?

– Да, – кивнул Игнац. – Только сразу тебе скажу: рецепт этого блюда – тайна.

– Простите, но я немного помешаю вашей милой беседе, – сказала Урзель предельно серьезным тоном бизнес-леди. – У меня довольно интересные новости.

– Ну давай, выкладывай.

– Я заходила на почту и в мясную лавку, к самым знатным сплетницам округи, и, представляете, ни одна из них не могла сказать ничего нового. Но потом! Потом я побывала в булочной. И там узнала, что знатоки из Мюнхена сматывают удочки!

Мужчины удивленно присвистнули.

– Да, расследование прекращается – якобы вины сторонних лиц в происшествии не выявлено, и поэтому особая следственная бригада возвращается в столицу. Завтра культурный центр снова заработает как обычно, а в воскресенье вечером там состоится концерт. Снова играет та скандальная пианистка Файнингер, ну, вы знаете.

Да, по меньшей мере Игнац знал, что это за птица. Кстати, в тот роковой вечер Гразеггеры тоже должны были сидеть в концертном зале, но уступили свой абонемент супругам Доблингер, проявившим себя впоследствии такими пугливыми.

– Но ведь это замечательно! Значит, нам не о чем больше волноваться, – обрадовался Игнац.

– И тем не менее слишком расслабляться тоже не стоит. Нам повезло, и надо использовать этот случай. Я хочу сказать, что следует забрать флешку и подыскать какое-нибудь новое укромное местечко для ее хранения. Не нужно искушать судьбу.

– Да, полностью поддерживаю, – согласился гость Гразеггеров. – А можно мне еще немножко этой хо… ха… хабы? Просто безумно вкусно.

– У тебя ужасное произношение, Свобода. Звук «о» в слове «хоба» – это вовсе не «а», а нечто среднее между «о» и «а». Примерно как в английском слове «war». Это лойзахтальское «о», видишь ли, какая штука.

Свобода сделал несколько попыток произнести название блюда как полагается, но все они оказались безуспешными. Урзель покачала головой.

– И вот еще что, Свобода. По городу бродят слухи о каком-то типе в баварском костюме, который стремглав промчался через всю пешеходную зону в центре, а легавые – за ним. Говорят, они засекли его на крыше курзала, затем началась погоня…

– Ну и как, поймали? – с набитым ртом спросил Карл.

– Нет. Он перепрыгнул через навозную кучу во дворе Якелебауэра и был таков.

Озабоченно наморщив лоб, Игнац смерил гостя пристальным взглядом:

– Слушай, Свобода, что ты творишь? Зачем вляпываешься в такие рискованные затеи?

Пройдоха искренне оскорбился:

– Ты что? Это был вовсе не я, ей-богу! Бегать наперегонки с полицаями? Смешно. Детские забавы какие-то. Я уже вышел из этого возраста.

Урзель с Игнацем не то чтобы поверили его оправданиям, но в целом тон Свободы показался им довольно искренним.

– Ну ладно. Что нам теперь делать? Добывать флешку?

– Да, заниматься этим придется в любом случае. Но только не завтра. Вот в воскресенье как раз будет удобный момент – повторная гастроль пианистки.

– Но тогда мы в ближайшее время не сможем брать новых заказов.

– Вы правы, – кивнул Свобода и принялся звонить по мобильному. Его деловой партнер сразу же взял трубку. – Нет-нет, все в порядке, не стоит беспокоиться, – произнес Свобода на таком итальянском, от которого сильно отдавало восьмым кварталом Вены. Например, слово «assassinare» в его устах походило на пять нетрезвых воплей из заздравных песен, исполняемых в тех йозефштадских ресторанчиках, где подается вино последнего урожая. – Нет, помощи никакой не требуется, я просто хочу сказать, что нужно немного повременить с новыми поставками, пока на курорте не уляжется суматоха. С кладбищем все нормально. Исключительно ради предосторожности наши компаньоны поместили три последних единицы на временное хранение – до тех пор, пока из городка не выветрится лишняя полиция. А в остальном все отлично, ситуация под контролем.

Свобода попрощался, захлопнул свой мобильник-раскладушку и обнадеживающе подмигнул Гразеггерам.

Мужчина «на другом конце провода», как выражались в прежние времена, тоже положил трубку.

– Флавио, поезжай туда и погляди, что случилось, – сказал он на таком итальянском, в котором ощущался скорее уличный диалект палермского района Веспри, чем дыхание венских кварталов.

* * *

 
По утренней росе двинем в горы, фаллера!
 

Внезапно с улицы донесся шум, веселый, непринужденный, отдаленно похожий на пение. Урзель встала и внимательно вгляделась в происходящее за окном. Улица, на которой находились владения Гразеггеров, брала свое начало в самом центре города и была своеобразным мостиком для прогулок в горы.

 
Зеленеют леса, вершины гор, фаллера!
 

Вот и теперь мимо их дома проходила шумная компания туристов, горланя подходящие случаю песни, например, вот эту, народную. На первый взгляд могло показаться, что это корпоративная вылазка сотрудников какой-нибудь небольшой фирмы. Первой шагала длинноногая девушка в очках – наверное, секретарь? Затем шел коренастый мужчина с оттопыренными ушами – скорее всего заведующий складом или водитель шефа. Они выглядели заправскими туристами, все эти люди: и невысокая крепкая женщина, и долговязый простак, и мужчина с абсолютно невыдающейся, среднестатистической внешностью, замыкавший процессию, – возможно, бухгалтер организации. Урзель не сразу разглядела в этом сборище знакомые лица – Иоганна Остлера и Франца Хёлльайзена. Местные полицейские шагали в самой гуще толпы, увлеченно размахивая руками, – как видно, роль гидов была им как раз по душе.

– Логично предположить, – заметил Игнац, – что это прощальная экскурсия той самой особой следственной бригады.

– Сакра! – в ужасе прошептал Свобода и юркнул в глубь балкона, готовый в любой момент рвануть вверх по склону, перевалить через гору Крамершпиц и скрыться в направлении Тироля или в каком угодно другом, лишь бы подальше отсюда. Игнац и Урзель повели себя не в пример спокойнее. Супруги облокотились на балконные перила, сердечно приветствуя проходивших мимо полицейских, как сделал бы на их месте любой местный житель – вежливый и общительный, знающий толк в горных прогулках.

– Ну, и куда же вы направляетесь? – крикнул Игнац с высоты балкона.

Полный состав Четвертой комиссии по расследованию убийств как по команде задрал головы, и из мозжечков обоих супругов произошел мощный выброс гормонов страха, с бульканьем устремившихся вниз по позвоночному столбу.

– А, будь здоров, Игнац, будь здорова, Урзель! – крикнул им Остлер. – Куда мы идем? Да вот, решили забраться на Штепберг, погулять по горному лугу! – громогласно пояснил он через всю улицу. – Наши коллеги из Мюнхена желают полюбоваться нетронутой природой!

– Самое время для этого, – двусмысленно отвечал Игнац. – Будь мы помоложе, тоже натянули бы крепкие ботинки и присоединились к вам!

– И за чем же дело стало? Возраст тут ни при чем!

– Нет уж, спасибо. Однако передайте от нас привет хозяйке закусочной, той, что наверху! От всей души желаю вам приятного аппетита! – добавил Игнац, ведь на стоянке для туристов, куда предстояло добраться этой компании, делали отменный шмаррен по-королевски[14]14
  Шмаррен по-королевски – сладкое блюдо австрийской кухни, подобие омлета, в состав которого входят мука, иногда манка, рис, сухари, изюм. Сверху посыпается сахарной пудрой или поливается вареньем.


[Закрыть]. Превзойти тамошнюю повариху мог лишь один человек на свете – сам Игнац.

– В добрый час! – в свою очередь, пожелала Урзель.

Группа из двенадцати человек, мощный государственный кулак из Незнающих, Неведающих, Недогадывающихся, прошагала в нескольких метрах от гразеггеровского дома, в дальней части которого хранился в холодильнике синьор Анонимо с аккуратной огнестрельной раной в груди. А у фасада здания случилось то, что должно было случиться: взгляды Губертуса Еннервайна и Игнаца Гразеггера встретились – на какие-то мгновения, на секунду, но тем не менее. Мужчины приветливо кивнули друг другу.

– Пошли, пошли быстрее! А то нам не достанется ни крошки шмаррена!

Остлер и Хёлльайзен захлопали в ладоши, подгоняя своих экскурсантов, и те продолжили путь.

 
Ведь в Судный день вы вычистите ружья,
Покаетесь во всех своих грехах,
Затем подниметесь на гору дружно,
Где Люцифер сурово встретит вас!
 

На этот раз они запели другую известную песню, фальшивя до того сильно, что чей-то золотистый ретривер, увязавшийся было за ними из любопытства, заскулил и заполз в кусты. Поющие полицейские бодро шагали дальше и скоро пропали из виду. Гразеггеры переглянулись. Их била нервная дрожь, они чувствовали себя так, словно их колесовали. Вся дневная потребность их организмов в гормонах была покрыта с лихвой. Супруги снова расположились на террасе, недоступной взглядам случайных прохожих с улицы.

– Ф-фу, теперь я бы не отказалась от рюмочки шнапса, – выдохнула Урзель.

– Но ведь это же уму непостижимо! – удивлялся Свобода. – Такая бешеная прорва ищеек, и целых три дня не могут разобраться с мелким происшествием! На что только идут наши налоги?

– Можно подумать, ты их платишь!

– Но тем не менее непорядок, согласитесь.

– Слушай, а тебе обязательно надо было сжирать всю сковороду хобы, стоило нам только отвернуться?!

– Ладно, не ругайте меня, это я с перепугу!

Гразеггеры и Свобода сидели на террасе, наслаждаясь теплом вечернего солнца. Они принимали решения и чокались за удачу предприятия. Свобода пришел в благодушное настроение, в котором вполне мог отвечать на вопросы, поэтому Игнац спросил:

– И где же в наше время берут отпечатки пальцев итальянского министра иностранных дел?

– Ох, Игнац, и знаешь же ты, когда прицепиться с расспросами – после пол-литра вина! Ну почему ты такой упрямый?

– Давай-давай, выкладывай!

– Видите ли, итальянский министр иностранных дел служил когда-то заместителем министра, а раньше был депутатом из провинции, а еще раньше – временно исполняющим обязанности краевого отделения партии, а до того – простым партийцем, который обедал в обычной траттории и пил вино из стеклянного бокала.

– А что дальше?

– Вот оттуда-то и растут ноги. То есть отпечатки пальцев итальянского министра.

– То есть…

– Эта особая услуга существует на черном рынке уже давно. Мы стартовали с ней в Австрии, Германии и Италии, затем охватили остальные страны Европы. Завербовали целый ряд официантов, барменов, уборщиц, посудомойщиц, которые собирают отпечатки пальцев тысячами – и какие-то из них вполне могут когда-нибудь пригодиться. Вот так все просто.

Все снова замолчали. Так вот, значит, почему отправили в отставку немецкого министра и неожиданно для всех прекратили производство по делу, возбужденному против чиновника. Деловые партнеры приняли несколько новых перспективных решений, выпили еще вина и пива. Потом полюбовались в бинокль на разноцветные купола парапланов, парящих над крупноволокнистым скалистым мясом Цугшпитце.

– Значит, решили прогуляться по горе Штепберг! Ну-ну. Если теперь прокрасться за ними потайной тропой, то можно поголовно истребить целый отряд полицейских!

Троица от души расхохоталась. Остаток вечера прошел в блаженном спокойствии. Наблюдение за изящными маневрами парапланов, стартовая площадка для которых находилась на вершине горы Остерфельдеркопф, доставило Гразеггерам и их гостю немало приятных минут. В конце концов Урзель с Игнацем отправились на традиционную прогулку в центр городка, чтобы сфотографироваться перед газетным киоском.

34

Еннервайн с трудом выпутался из старого театрального занавеса, едва позволявшего ему шевельнуться. Снял пиджак и осторожно положил служебный пистолет и портмоне рядом с собой, на пыльный пол. Потом снова закутался в плотную ткань. Оружие у него наготове, вот оно, тут, под рукой. Теперь гаупткомиссар чувствовал себя гораздо лучше. Наверху было жарко и душно, солнце безжалостно наяривало по чердаку, нагревая его, будто теплицу. Наконец внизу раздалось негромкое пир-ри-ли-пи – значит, концерт начался. Подчиненные Еннервайна, небольшая оперативная бригада «Три Ш» (Шваттке, Штенгеле, Шмальфус), по официальной версии давно отбывшая в Мюнхен, распределились по зданию и ждали в условленных местах. Вдобавок на балконе сидели Беккер и еще несколько экспертов-криминалистов – Еннервайн не подозревал, что эти люди интересуются фортепианной музыкой эпохи романтизма. Остлер и Хёлльайзен, знающие местность как свои пять пальцев, бродили вокруг культурного центра, ведя наружное наблюдение.

Пирр-пирр-пю-рю-лю-пю… Здесь, в засаде, лежал предводитель охотников, умелый установщик капканов и знатный ловец негодяйчиков в баварских костюмах. Он замер под толстым занавесом, обливаясь потом и беззвучно ругаясь. Пирр-пирр… Губертус закрыл глаза. Необходимо было сконцентрироваться на том, что ждало его здесь, на чердаке. Он пытался абстрагироваться от доносившейся снизу музыки и чутко прислушивался к остальным звукам. Потрескивание деревянных деталей. Щебетание птиц на крыше. Отдаленный шум автомобилей. Еще – собственное дыхание, глухой шорох занавеса. Еннервайн готов был поспорить, что владелец флешки уже находится в здании – возможно, даже сидит в зрительном зале, дожидаясь момента, когда музыка будет особенно громкой. Тогда он осторожно встанет, проберется к выходу и поднимется сюда. В таком случае Еннервайн должен получить эсэмэску от Штенгеле. Однако может случиться так, что незнакомец спрячется в каком-то другом уголке здания. Это контролирует Николь Шваттке, затаившись неподалеку от входа на чердак. Если кто-нибудь придет с той стороны, она также пошлет эсэмэс. До сих пор никаких сообщений не поступало. Еннервайн терпеливо ждал.

Пии-ри-ли-пу. Хотя гаупткомиссар отчаянно пытался сосредоточиться на «местных» звуках, ему это никак не удавалось. Его мысли неуклонно возвращались к коллективному восхождению на Штепберг, предпринятому несколько дней назад. Незабываемая прогулка при великолепной погоде. В кафе на высокогорном лугу коллеги отведали отменного шмаррена по-королевски, а специалист по акустике развлек их тем, что простукивал своим молоточком разные деревья и называл их возраст. И опять Еннервайн не решился посвятить Марию в свою тайну. Либо у него просто не хватило духу, либо день был слишком прекрасен для таких признаний с далеко идущими последствиями. Кроме того, Хёлльайзен рассказывал одну историю за другой. Пир-рили-пи! О курорте и о разных знаменитостях, которые здесь бывали. Так, в 1969 году на площади перед этим самым концертным залом произносил предвыборную речь Гюнтер Грасс, и отец Хёлльайзена ради такого случая отпросился со службы. После мероприятия мужчины собрались в пивной «У рыжей кошки», и писатель, несмотря на поздний час, заявил, что голоден. Он пожелал отведать чего-нибудь типично баварского, и Хёлльайзен-старший повел его в родительскую мясную лавку, чтобы угостить белыми колбасками. Бабка Хёлльайзена-младшего не слишком-то обрадовалась нежданным гостям, но, несмотря на полуночный час, встала к рабочему столу, набила фаршем и отварила несколько свежих колбас. Будущий нобелевский лауреат попросил ее перечислить национальные баварские святыни. Ими оказались: пленка от телячьих мозгов, вареная телячья головизна, свиные кишки, отбитые молотком сухожилия, кости, жировая ткань и, пожалуй, вяленое вымя. Грасс, большой любитель всяческих неаппетитных описаний, в том числе кулинарных, пришел в восторг и скрупулезно все записал. «Отлично, именно это мне и надо», – сказал мэтр. С тех пор семейство Хёлльайзенов прилежно покупало все новинки Гюнтера Грасса, надеясь встретить в них историю про белые колбаски, но их ожидания до сих пор так и не оправдались.

Еннервайн усмехнулся. К этому моменту находиться под плотным занавесом стало просто невыносимо, пот катился с него бойкими ручейками. Комиссар ощущал себя последней колбаской в котле, которую больше никто не хочет, переваренной до негодного состояния. Однако вдруг – чу! – послышались чьи-то шаги. Еннервайн встрепенулся и замер в напряжении. Затем медленно повернул голову в том направлении, откуда доносился новый звук. Там между деревянных стоек прошмыгнула чья-то тень – беззвучно, не вызвав ни малейшего скрипа негодных досок. Судя по всему, этот человек бывал здесь не однажды и знал территорию как свои пять пальцев. А может, он профессиональный лазатель по чердакам и крышам? Еннервайн затаил дыхание. Тень целенаправленно подбиралась к тому месту у продольной стены, где был обнаружен тайник с флешкой. Еннервайн сердился на себя за невнимательность: ведь никаких признаков того, что незнакомец приближается к чердаку, он не уловил. С предельной осторожностью выудив из кармана телефон, Еннервайн посмотрел на дисплей. Ни одного сообщения! Ни от Николь, ни от Штенгеле – пусто. Значит, пришелец проник сюда не через дверь, а скорее через слуховое окно на крыше. Однако так беззвучно?.. Еннервайн сразу же вспомнил о пресловутом беглеце в кожаных шортах, движения которого тоже были ловкими, как у кошки.

Он наблюдал, как чужак осторожно вынимает флешку из тайника и приподнимает ее повыше, чтобы получше разглядеть в полутьме. И вдруг у Еннервайна снова перехватило дыхание: на арене появился второй! Подкравшись к первому типу сзади, он жахнул того по голове каким-то маленьким черным предметом! Первый мешком повалился на пол, второй нагнулся и вынул из руки упавшего заветную флешку. Еннервайн вытянул руку и стал шарить по полу в поисках пистолета. Где же он… Черт! Шорох, раздавшийся при этом, заставил более удачливого из двух незнакомцев замереть на месте.

По спине Еннервайна пробежал противный холодок. Совсем неподалеку стоял подозрительный тип и в упор глядел на него. Их разделяли считанные метры, при этом рука незнакомца была слегка отведена в сторону и сжимала оружие. Еннервайн прищурился, приглядываясь изо всех сил к этой фигуре. Нет, он не ошибся: человек неподвижно стоял, широко расставив ноги, и держал пистолет, направив дуло к полу под небольшим утлом. Без сомнения, засада обнаружена, но почему вооруженный молодчик ничего не предпринимает? Все стоит и стоит не шелохнувшись, что это значит? «Наверное, просто всматривается в темноту и прислушивается, стараясь определить характер звука. Еще немного подожду, а потом отправлю эсэмэску», – подумал Еннервайн. Пир-ри-ли-пи-пом-пом. Незнакомец так и замер в оцепенении.

– Лежать спокойно, не двигать руками!

Проклятие! Голос, вернее, шепот раздался не оттуда, где, казалось бы, стоял незнакомец, а совсем рядом с Еннервайном, у самого его уха. Значит, молодчик уже давно ушел с прежнего места и находится совсем не там, где чудилось Еннервайну, а прямо за его спиной. Опять припадок! Вот дьявольщина! Как назло, в самый неподходящий момент! Гаупткомиссар хотел сказать что-нибудь успокаивающее, убаюкивающее, умиротворяющее – но в следующее мгновение к его горлу прижался холодный металл.

– Бросьте телефон и лежите смирно!

Незнакомец говорил шепотом. Сообразительный, однако, – не спешит выдавать тембр своего голоса. Он произносил слова нарочито отрывисто и отчетливо – да, ничего не скажешь, подкован: ведь по такой речи невозможно распознать ни акцента, ни диалекта, нельзя определить ни возраста, ни пола говорящего. Затем раздалось шуршание. Преступник что-то вертел в руках, похоже, рылся в своей сумке. Что он намерен делать? Снизу послышалась бурная овация, и дуло пистолета прижалось к шее Еннервайна еще крепче. Еннервайн разжал пальцы, и телефон упал.

– Что вам нужно?

– Мне нужно, чтобы вы не трепыхались и лежали спокойно.

Противник продолжал говорить шепотом, и ситуация от этого становилась только напряженнее.

– Слушайте, – прохрипел Еннервайн, – ваша флешка уже ничто, мусор, мы все скопировали.

Злоумышленник засмеялся.

– Вы не уйдете отсюда, везде расставлены посты…

Человек засмеялся еще бесстыднее, он смеялся как будто бы шепотом, блеющим шепотом, так и не выдавая своего истинного голоса: «Хх-хх». Затем прижал оружие к горлу Еннервайна еще сильнее, и тот закрыл глаза, чтобы ничто не мешало думать. Музыка в зале звучала фортиссимо, за спиной руководителя следственной бригады лежало служебное оружие, совершенно бесполезное в этот момент. Еннервайн снова открыл глаза – треклятый фантом незнакомца так никуда и не исчез: силуэт виднелся у продольной стены и даже стал еще ярче и контрастнее. «Напряги же все силы, ну! – приказал себе гаупткомиссар. – Посмотри внимательнее, соберись. Что за оружие у него в руках? Твой служебный пистолет или что-то другое? Ну давай, поднажми, постарайся!» В его голове толкались разные посторонние мысли, однако каким-то чудом он все же сумел сфокусироваться и разглядеть самую маленькую деталь иллюзорной картинки. Это был «хеклер-унд-кох»! Его собственный, незаряженный, безобидный «Р10»! Именно его дуло – с огромной вероятностью – вжималось в горло гаупткомиссара. Вероятность приближалась к стопроцентной. Нет, пожалуй, рано прощаться с жизнью! Еннервайн услышал, как противник снимает пистолет с предохранителя, и отважился дать отпор.

В мгновение ока Еннервайн изогнулся и попытался перехватить оружие. В этот момент раздалось противное «клак!» – намерения у его визави были совершенно серьезные, он обязательно выстрелил бы. Но тут бандит понял, что пистолет не заряжен, и отшвырнул его в сторону. «Хеклер-унд-кох» упал на пол с грохотом – неужели этого не слышат в зрительном зале? Еннервайн закрыл глаза, ему не оставалось ничего другого, как приближаться к противнику вслепую. Взмахнув руками, он не поймал ничего, кроме куска ткани, который тут же выскользнул снова. Еще одна попытка… Опять пусто. Последний заход – и на этот раз ему все-таки удалось поймать несостоявшегося стрелка, но лишь на какое-то мгновение. Худой, не слишком-то мускулистый – легкий вес, как сказали бы спортсмены, и ростом не вышел… «Женщина!» – мелькнуло в голове у гаупткомиссара. До этого момента он был уверен, что перед ним мужчина. Конечно же, темная личность заметила, что ее противник ведет себя неадекватно: делает отчаянные хватательные движения, нацеливаясь явно не туда, куда нужно. Несколько торопливых скачков – и тень уже далеко, вне зоны досягаемости. Тишина. Наконец откуда-то со стороны до Еннервайна донесся какой-то звук – негромкий, не слишком выразительный, однако показавшийся ему очень знакомым. Эдакий не то шорох, не то кручение или верчение с еле уловимым поскрипыванием – все это он много раз слышал на тренировках с оружием. Это был звук прикручиваемого к пистолету глушителя.

Пумм-пумм-прилл! Внизу неистово гремел рояль, и никто не услышит крика. Надо поскорее убегать отсюда, может, последний шанс на спасение все-таки остается? Ощупью, наугад Еннервайн направился к выходу с чердака, сделал шаг, другой… И вдруг споткнулся, потерял равновесие и упал на хлипкую половицу. Та спружинила и сдвинулась, лишая его опоры. Мгновение – и Еннервайн по бедра провалился в пустое пространство между полом чердака и декоративным потолком зрительного зала. Приподняв ногу, чтобы выбраться оттуда, он вдруг услышал: «Пффт!» Это был выстрел из пистолета с глушителем, однако достаточно громкий, чтобы его уловили внизу. Еннервайн почувствовал острую боль в бедре, усиливавшуюся с каждой секундой. Слепое ранение? Или все-таки сквозное? Губертус сделал неловкую попытку выпрыгнуть из ямы боком. Но ничего не вышло. Негодные доски проломились под его весом, как лед у краев полыньи.

– Ну, или так! – прошептал невидимый противник, судя по всему, подошедший ближе. Еннервайн почувствовал не то пинок, не то удар, отнимающий у него последние силы удерживаться в этой дыре. Он кое-как держался, судорожно уцепившись за какие-то выступы, но одна его нога все же пробила декоративный потолок насквозь.

Что тут началось! В зале разразилась неописуемая паника. Никто из посетителей концерта не рассчитывал на повторение тогдашнего ужаса. Люди шли сюда безо всякого страха, к тому же перед повторным выступлением Пе Файнингер особо подчеркнула, что никаких провокаций сегодня не будет – из соображений хорошего тона. Поэтому зрители были абсолютно не подготовлены к появлению мужской ноги из внезапно образовавшейся пробоины в потолке. Зрители, сидевшие непосредственно под этим местом, с невероятной прытью ринулись в проходы. Бегущие падали, увлекая за собой ближних, а у дверей образовалась такая жуткая давка, что едва ли хоть кому-то удавалось выскочить наружу. Не меньший кошмар творился и на балконе. В считанные секунды толпа оккупировала все выходы, и лишь немногим счастливцам удалось с ходу вырваться в фойе.