Текст книги "Чисто альпийское убийство"

Автор книги: Йорг Маурер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

15

Дождь с шумом хлестал по черепичной крыше, спотыкаясь об отдельные черепицы, влага собиралась в медные водосточные трубы и энергично выплескивалась оттуда на булыжную мостовую. Внутри, в душном помещении, кишмя кишели крупные белые личинки, медленно и, казалось, бесцельно двигавшиеся из стороны в сторону. Одна из них выставила вперед свою белесую головку, словно желая повнимательнее рассмотреть какой-то предмет, другая возбужденно размахивала коротенькими лапками, будто хотела показать другим что-то интересное, третья медленно извивалась на пыльном полу и как раз собиралась подползти под толстую балку потолочного перекрытия, когда порог чердака переступил Еннервайн. Он осторожно сделал несколько шагов, стараясь не наступить ни на одну из личинок.

Большинство из копошащихся здесь безликих созданий он все-таки знал. Ту личинку, которая только что собиралась подлезть под балку, он даже знал по имени: Ханс-Йохен Беккер. Руководитель экспертно-криминалистической службы гонял по чердачному помещению своих подчиненных, ответственных за фиксацию следов, сбор всевозможных волокон, волос, образцов грунта и так далее. Поскольку Беккер не заметил гаупткомиссара, он и дальше продолжал болтать ногами в воздухе, как будто бы в знак приветствия. На самом деле он был занят тем, что устанавливал под балкой один из многочисленных измерительных приборов. Появление гаупткомиссара не помешало Беккеру и другим «личинкам» продолжать свой кропотливый труд. Как видно, им совсем не мешала экипировка – белые синтетические халаты с капюшонами, защитные маски и резиновые перчатки. Из-за всего этого их в шутку и прозвали личинками. На Еннервайна долго никто не обращал внимания, и наконец два или три человека бегло кивнули ему на ходу. Криминалисты то и дело что-то негромко говорили в диктофон, оперируя мудреными профессиональными терминами типа «флуоресцентно-микроскопический анализ» или «посмертная дактилоскопия». Затем они снова приступали к своим привычным занятиям: сбору, накоплению, сохранению, документированию.

С особой скрупулезностью работал специалист по акустике, который простукивал молоточком балки, внимательно слушая рождающиеся звуки. Он как будто бы желал развлечь присутствующих подобием ксилофонной музыки – протяжным чердачным блюзом или деревянным чуланным танго. При этом было заметно, что ударника со стетоскопом в ушах не слишком-то удовлетворяют те ноты, которые он извлекает. Иной раз, сделав удар, он горестно вздыхал и качал головой, приговаривая что-то насчет «серьезных строительных просчетов» и «катастрофических нагрузок», и лишь потом заносил результаты своих экзерсисов в маленький блокнот. Еннервайн с беспокойством прислушивался к бормотанию этого эксперта. Услыхав про «превышение предела выносливости материала», гаупткомиссар невольно ухватился за одну из несущих опор.

Помещение было вытянуто в длину, при этом множество ничем не прикрытых стоек еще сильнее сужало его зрительно, придавая вид чего-то временного, непостоянного, будто оборотная сторона театральной декорации. Впрочем, сооружение не только выглядело временным – оно было таким на самом деле. Петер Шмидингер, рабочий по зданию, заявил под протокол, что раньше стропила вообще не имели внутренней отделки и были видны из зрительного зала. Лишь после того как музыканты стали жаловаться на плохую акустику, прямо-таки пожирающую звук, свод начерно обшили деревом, снизу к балкам прибили декоративный потолок, а сверху настелили доски – подобие пола, правда, мало приспособленного для того, чтобы по нему ходить. С тех пор прошло два года. Как известно, не бывает ничего более постоянного, чем временное. Что же заставило Либшера подняться сюда? И что, собственно, забыл здесь он, гаупткомиссар Еннервайн?

Постепенно набег экспертов-криминалистов схлынул, мастера читать следы собрали вещи и покинули неуютный чердак. Здесь остался лишь Ханс-Йохен Беккер, неподвижно лежавший на досках, и непосвященному даже могло показаться, что именно этот человек и есть жертва преступления. Сквозь небольшие слуховые окошки проникал слабый дневной свет, так что можно было заметить, как Беккер пошевелился, затем выпрямился, восставая из мертвых, и склонился над отверстием в полу.

– Ну, что там интересного внизу? – спросил Еннервайн, направляясь через все помещение к дырке, привлекшей внимание Беккера.

– Осторожно, Еннервайн! – крикнул ему коллега. – Будьте внимательны, тут кругом дыры.

При каждом шаге половицы трещали, прогибались вниз на ширину ладони и с противным скрипом отпружинивали обратно. Гаупткомиссар старался держаться за стропила и наступать только на несущие перекрытия. Необструганные доски под ногами где-то были прибиты, где-то оторваны и так и лежали незакрепленными. Тут и там торчали ржавые гвозди, и человек с каждым шагом чувствовал себя здесь все неуютнее. Поврежденных мест было много, но заглянуть через них напрямую в зрительный зал не удавалось – мешали квадратные панели, прибитые с нижней стороны толстых, в метр, перекрытий. Именно этот декоративный потолок и был виден зрителям. Еннервайн посветил карманным фонариком в широкую щель на месте двух оторванных досок. Внимательно приглядевшись, он увидел, что декоративные квадраты потолка сделаны из пластика, текстурированного под дерево. Страшно было представить даже на мгновение, что ты спускаешься в это темное пространство между полом и потолком и твоя жизнь зависит лишь от хлипких гвоздиков, которыми закреплены снизу пластиковые панели.

– Вам не кажется, Беккер, что тут все сделано с нарушениями? Общественное здание, и такая халтура…

– Да, я тоже не раз подумал об этом. Но на данный момент это не наша головная боль.

– Ну, пока мы сами не провалились, то, конечно, не наша.

– В следующий раз, когда полезу сюда, обязательно привяжусь тросом, можете не сомневаться.

Еннервайн осторожно подошел поближе к Беккеру и взглянул через плечо коллеги. В полу зияла дыра, а в потолке – небольшая щель из-за частично оторванной декоративной пластинки. Сквозь эту щель виднелись ряды кресел в зрительном зале.

– Значит, Либшер сверзился отсюда…

– Верно. Он провалился насквозь именно в этом месте. Отсюда до пола как раз двенадцать метров.

Теперь картина происшествия начала немного проясняться: крупный, упитанный Либшер встал на тонкий, едва ли в сантиметр толщиной, квадрат из материала, близкого к линолеуму, тот, конечно же, не выдержал стадвадцатикилограммового веса, пластинка прогнулась, гвозди с одного ее края выдернулись… Еннервайн указал на пятно, темневшее на балке вблизи пролома:

– Это что, кровь?

– Да, и кровь тоже. Кроме того, здесь обнаружены фрагменты кожи, волосы и другие органические микрообъекты, явно принадлежащие человеку. Мы уже почти все отскоблили. Наверное, это и есть потерянное лицо Либшера.

Беккер поднялся с колен и шагнул к Еннервайну в безопасное место. Мужчины вместе поглядели сквозь щель на двенадцатое место в четвертом ряду.

– Но какие же черти понесли его сюда? И почему он ходил не по прочным балкам перекрытия, а встал на декоративную панельку? – пробормотал Еннервайн. – Ведь только слепой не увидит, что тут все на соплях…

– Возможно, он и не вставал на пластиковую панель специально, а, скажем, спрыгнул.

– С того места, где мы сейчас стоим?

– Возможно. Экспертиза покажет, с какой именно высоты был сделан прыжок. Наши специалисты сейчас как раз заняты обработкой данных.

– Значит, Гизеле снова пришлось помучиться?

– Да, все закончилось полчаса назад.

– Как она себя чувствует?

– Замечательно. И уже выехала на новое задание.

– Такая работящая девушка?!

– В день у нее бывает до пяти сессий.

– Можно немного порассуждать вслух? – проговорил Еннервайн. – Итак, Евгений Либшер, капельдинер культурного центра, или, проще говоря, привратник. Мужчина ростом в метр девяносто шесть, весом в сто двадцать кило. Вот он стоит здесь, на крепкой балке, и вдруг теряет равновесие, спотыкается и все такое. Падает на пол, гнилые доски «крак!», и он проваливается уровнем ниже, на декоративный потолок, на эти несерьезные пластиковые панельки. Крепление…

– …несколько тоненьких гвоздиков…

– …правильно, выдергивается, и человек летит вниз. При этом он весь обдирается обо всякие острые края…

– Да, такое вполне возможно, – подтвердил Беккер, освобождаясь от своего белого кокона, однако не превращаясь при этом в бабочку.

– Главный вопрос: что делал здесь Либшер?

– Это опять же не моя забота. – По голосу Беккера слышалось, что он чрезвычайно доволен собой.

– Я, пожалуй, рискну заглянуть туда, чтобы самому во всем удостовериться, – сказал гаупткомиссар, направляясь к дыре.

– Вы что, серьезно? Без страховочного троса?!

– Страховать будете вы, Беккер. Держите меня за ноги, и покрепче. На всякий случай.

– Классно. Ваша жизнь в моих руках. Видело бы нас сейчас мюнхенское начальство, ох и попало бы нам…

– Надо думать, – ответил Еннервайн и свесился вниз головой. Одной рукой он держался за крепкую металлическую стойку, другой обхватил толстое бревно. Беккер страховал его сверху – конечно, не по классическим правилам альпинизма, но тем не менее усердно держал за ноги. Скоро с лица Беккера побежали ручейки пота. Еннервайн приник головой к отогнутому концу пластиковой панели и в награду за смелость увидел великолепную панораму концертного зала.

– Надо дать госпоже фон Бреннер, директорше театра, один добрый совет! – крикнул гаупткомиссар Беккеру.

– Какой?

– Продавать билеты на чердачные места! А что, как раз в духе альпийского курорта, который славится чистым воздухом высот.

– Все это так, Еннервайн, – отозвался Беккер, – но мне будет гораздо спокойнее, если вы поскорее закончите свою экскурсию.

Еннервайн стал карабкаться обратно. Потолочные перекрытия скрипнули, как будто бы облегченно вздыхая. Беккер протянул коллеге руку.

– Ну как, помогла вам эта вылазка сделать мощный прорыв в расследовании? – язвительно спросил Беккер, собирая свою аппаратуру.

– Это опять же не ваша забота, – рассеянно ответил Еннервайн. Одна чахлая, слабенькая, призрачная мыслишка уже зарождалась в той точке его мозга, которая отвечала за мысли такого свойства. Заполненный до отказа зрительный зал. От людской массы отделяется человек и поднимается сюда, на чердак. Сквозь щелку в потолке он может наблюдать за происходящим в зале. Действует он из определенных соображений. Из каких? Просто любит подглядывать, вроде вуайериста? Или следит за какой-то определенной персоной? Только лишь следит? Или намеревается совершить нечто посерьезнее?

– Я хочу заглянуть в дыру еще раз, – заявил гаупткомиссар. – И не просто так, а чтобы зал и сцена были освещены в точности, как на том концерте.

– В таком случае воспользуйтесь спецсредствами. Трос и карабины к вашим услугам. Ведь вы – не Гизела.

– Да, вы правы, Беккер. Я не такой страшный, как она.

– Гизела вовсе не страшная. Она потеряла привлекательность на ответственной государственной службе.

Выбравшись на безопасный участок, Еннервайн стал отряхивать пыль с одежды.

– Я еще немного осмотрюсь здесь.

– Ну, раз вы считаете это нужным, пожалуйста.

Еннервайн медленно передвигался по чердаку, на каждом шагу проверяя, как реагирует настил из досок на его семидесятипятикилограммовый вес. После того как он увидел дыру в потолке с близкого расстояния, пол стал казаться ему еще более хлипким и ненадежным, чем раньше. Вдобавок ко всему выпрямиться во весь рост можно было не везде, по большей части приходилось сильно нагибаться. Гаупткомиссар то и дело ложился на пол, чтобы проползти под какой-нибудь пыльной перекладиной. Натянув резиновые перчатки, он ощупал верхнюю грань толстой деревянной балки. Затем встал на цыпочки и слегка подпрыгнул, но половая доска тут же с треском расщепилась, и нога Еннервайна провалилась в дыру до щиколотки. Так что с прыжками пришлось покончить.

Дотошные эксперты-криминалисты из оперативной бригады наверняка уже заглянули в каждый уголок, изъяли все образцы следов, какие только можно. Несмотря на это, Еннервайн совершал еще один вояж по чердаку, осторожно передвигаясь в полусогнутом виде по грубо сколоченной времянке. Ему не хотелось полагаться лишь на сухие данные измерений – лучше еще раз все хорошенько осмотреть, потрогать и прочувствовать. Он ощупывал всевозможные углы, наклоны и скосы конструкций, прикасался к стенам, внимательно глядел, нет ли чего на полу. У него в кармане зазвонил мобильник, но он не обратил на это никакого внимания. Еннервайн освещал фонариком выступы крепежных элементов, стучал по дереву. Гаупткомиссар сам не знал толком, что ищет. Какую-то неведомую улику, которую могло скрывать это заброшенное помещение. Наконец он открыл одно из слуховых окошек, чуть подтянулся на руках и выглянул наружу. К этому моменту ливень ослабел, превратился в мелкий, моросящий дождик, и вместе с тем над долиной висела плотная туча смога. Да уж, с такой погодой предальпийские просторы скоро потеряют свой курортный статус, ведь почти то же самое можно увидеть из окна в каком-нибудь промышленном центре вроде Кастроп-Раукселя или в нью-йоркском Бронксе.

Поглядев вниз, на улицу, руководитель следственной бригады увидел широченный американский автомобиль – «шевроле-малибу-кабрио» модели 1964 года, а может, «бьюик-лесабр» 1959-го. Еннервайн не очень хорошо разбирался в этих вещах. Вот какое-то непривычное сочетание цветов… а, понятно, это американский флажок на розовом «шевроле». За рулем автомобиля сидел темнокожий офицер вооруженных сил США, как минимум капитан-лейтенант, насколько можно было судить отсюда. Еннервайн знал, что со времен окончания войны в этих краях находилась не только американская военная база, но и такая спорная организация, как Европейский центр исследований по вопросам безопасности имени Джорджа Маршалла. Даже старый Рамсфелд когда-то нанес сюда визит и задал головомойку бургомистру. Нет, конечно, вряд ли американский министр обороны позволил себе такое, однако подобную ситуацию вполне можно себе представить. Яркий автомобиль остановился, к нему подбежала темнокожая женщина в форме, в звании не ниже капитана. Она открыла переднюю пассажирскую дверь и что-то крикнула сидящим в салоне – возбужденно и по-южному темпераментно. Еннервайн еще немного подтянулся, чтобы лучше видеть происходящее, и высунулся из окошка по бедра. А вот и кое-что интересное! Внизу, наискосок от подоконника, рядом с водосточным желобом болталась на ветру какая-то вещь – не то промокший насквозь мешочек, не то пострадавший от непогоды футляр, не то отданная во власть дождя сумочка. Предмет висел на туго натянутой леске, один конец которой был закреплен под этой крышей, а другой – под соседней. Все это выглядело так, будто бы кто-то вывесил из окна свою спортивную обувь для проветривания. Еннервайн снова убрался в окошко, осторожно приземлился на ненадежные доски и направился к выходу с чердака. Там стоял Беккер, в нарушение всех правил куря сигарету. Еннервайн рассказал ему об увиденном за окном.

– Может, этот мешочек и не имеет никакого отношения к делу, но все же проверьте его на всякий случай.

– Мы проверяем все, – отозвался Беккер с нотами превосходства в голосе. Еннервайну был неприятен этот тон, и он решил дать сдачи.

– Однако крышу вы осмотреть забыли!

– Такие осмотры мы проводим только со страховочным снаряжением. Его скоро подвезут.

– Вот как, значит, следующим этапом вы собирались обследовать крышу? Неужели?..

– Ну разумеется, собирались, что за вопрос! Но только мы в отличие от вас оборачиваем рамы и подоконники пленкой, прежде чем на них опираться.

– Да ну вас к дьяволу! Я был в резиновых перчатках.

– А как быть с потовыми выделениями вашего тела, микроскопическими волокнами ткани от вашей одежды, вашими волосами, наконец?

– Прекратите, Беккер! На восемь вечера вчерашнего дня у меня железное алиби. Я точно не спихивал отсюда капельдинера.

– …Еще вы могли оставить капельки слюны, микроскопические фрагменты кожи, а также царапины от пряжки ремня…

– Но по крайней мере я не оставлял сигаретного пепла на месте происшествия, как вы, Беккер!

«Совместные впечатления на „чистом воздухе высот“ не так уж сплачивают, как принято считать», – подумал Еннервайн. Он хмурился и молчал, Беккер тоже.

– А, так вот где тут, значит, место для курения!

С этими словами на лестнице появилась Мария Шмальфус со стопкой протоколов допросов свидетелей под мышкой. Она протянула бумаги Еннервайну на подпись. Посмотрев сначала на одного коллегу, потом на другого, девушка сразу почуяла взрывоопасность ситуации. И сказала – лишь чтобы не молчать:

– Шеф, мы слышали ваше интервью по радио.

– Ну и как? Увлекательно?

– Если честно, то оно получилось слишком уж лапидарным. Не могли бы вы в следующий раз отвечать на вопросы немного подробнее, не только «да» и «нет»?

– Для этого у нас есть вы, щедро одаренная красноречием психолог, способная с блеском давать подробные интервью, учитывающие интересы простых граждан, – проворчал Еннервайн. Обстановка слегка разрядилась.

– Но если эта красноречивая психолог зашивается в работе? Что тогда?

– Тогда я запишусь на курсы медиапланеров, потом сделаюсь пресс-секретарем полиции и с утра до ночи только и буду раздавать интервью, я давно об этом мечтаю. Но пока до этого не дошло, я попытаюсь раскрывать преступления. – Еннервайн окинул Беккера взглядом средней суровости. – И при этом оставлять как можно меньше следов. Фрагменты кожи, потовые выделения… Это просто смешно.

Руководитель экспертно-криминалистической службы агрессивно кивнул. Он собирался было отбрить оппонента, однако Мария, слушательница вводного курса по стратегиям разрешения конфликтов, положила Беккеру руку на плечо и повлекла его за собой вниз по лестнице.

Еннервайн закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Вот Евгений Либшер, капельдинер, стоит на чердаке, на прочной балке потолочного перекрытия. Вот он поскользнулся, споткнулся, оступился и тому подобное, или кто-то его толкнул. Мужчина рухнул сначала на пол, но гнилые доски проломились под его солидным весом, и он полетел вниз. Он падает на тонкую панель из пластика, та отрывается… Растопырив большой и указательный пальцы, Еннервайн помассировал виски, стараясь сконцентрироваться на главном. Соответствуют ли описанные свидетелями звуки этой модели ситуации? Большинство опрошенных упоминают два звука, один из которых сменился другим после короткой паузы. Не «тс-с-са-вонк!», а, скорее, «тс-с-а… вонк!». Эти утверждения похожи на правду. Наверное, публика сначала услышала треск отрываемой декоративной пластинки, а потом удар при падении Либшера на этого бедолагу. Однако почему никто из свидетелей не заметил самого происшествия? Обязательно надо еще раз сесть с коллегами в зале, попросить Шмидингера включить точно такое же освещение, какое было на концерте, и, затаив дыхание, глядеть на сцену, попутно проверяя, действительно ли можно не заметить падения человека с потолка. «Бедная Гизела, никак тебе не удается отделаться от нас», – подумал Еннервайн. Однако больше всего его занимал вопрос, зачем же Евгению Либшеру понадобилось идти на чердак. Чем он там занимался? Был ли это обычный, рутинный контрольный обход? Вряд ли – на чердаке слишком шаткий пол. Может, капельдинер намеревался немного поспать на верхотуре? Для этого есть более удобные места. А если он хотел поглядеть с «горних высот» на заявленный в рекламе стриптиз Пе Файнингер, клюнув на этот маркетинговый ход? Еннервайн надавил на виски сильнее. Итак, служитель провожает двух опоздавших зрителей в зал, потом по какой-то причине взбирается под самую крышу и случайно оказывается в том месте, где доски совершенно прогнили. Пол проламывается… Первое совпадение. Потом он падает аккурат на одного из тех двух опоздавших, которых недавно ввел в зал. Второе совпадение. Можно ли в таком случае утверждать, что совпадений много? Гаупткомиссар с остервенением массировал виски, уже обеими руками, однако так и не мог выдавить оттуда еще хоть одно совпадение.

Он направился к лестнице и стал спускаться в фойе, чтобы еще раз подняться оттуда на чердак, в точности повторив последний маршрут Либшера. Очутившись внизу, возле занавешенного алым бархатом входа в зрительный зал, Еннервайн бросил взгляд на свои наручные часы, засекая время. Для начала он пересек фойе в обычном темпе ходьбы. Судя по всему, Либшер прошел мимо гардеробщицы, и та подтверждает этот факт. Теперь на очереди была широкая лестница, ведущая на балкон. Еннервайн поднялся на второй этаж, прошел мимо туалетов, затем зашагал по узкой лестнице на третий этаж. Вскоре он достиг тамбура, явно не предназначенного для публичного пользования, откуда вели четыре двери. На первой висела табличка «Реквизиторская», на второй – «Семья Шмидингер». Рядом была кнопка звонка – вот она, служебная квартира рабочего по зданию. Третья дверь относилась к дополнительному дамскому туалету, а четвертая, самая маленькая и неприметная, вела на чердак. Металлическая, покрашенная той же самой краской, что и стены, она начиналась не от уровня пола, а на полметра выше. Сейчас эта дверь, конечно, была открыта, однако Шмидингер уверял, что обычно она заперта – в соответствии с предписаниями пожарной инспекции. Только у рабочего по зданию имелся ключ от нее, как он недавно сказал Остлеру.

– Вот, посмотрите, господин инспектор, ключ так и висит на своем месте, на доске.

– Когда вы пользовались им в последний раз?

– Наверное, несколько лет назад.

– Вы уверены в этом?

– Ах ну да, конечно… Я брал его сегодня, чтобы отпереть ту дверь для вас.

Еннервайн внимательно осмотрел дверной замок – примитивный, квадратный, ключ к которому можно подобрать в любом строительном супермаркете. Наверное, сейчас на дне одного из чистейших горных озер, какими богаты окрестности курорта, и покоится ключик от этого замка. Теперь Еннервайн почти не сомневался, что в смерти Либшера замешан еще кто-то. Без постороннего вмешательства тут не обошлось. Этот случай совсем не из разряда несчастных! Дверь на чердак была лишь притворена, Еннервайн потянул ее на себя, вошел внутрь и приблизился к зияющей дыре. Тут он снова посмотрел на часы: весь путь пройден за две минуты, причем неспешным шагом. Надо еще раз проделать то же самое, но в ускоренном темпе.

В очередной раз Еннервайн стал спускаться по лестнице, но едва сделал несколько шагов, как его вдруг прошибло холодным потом. Гаупткомиссар ухватился за перила, замедлил шаг и наконец остановился. Совершенно неожиданно он почувствовал себя так плохо, что вынужден был сесть на ступеньку. Все вокруг него кружилось, дергалось… Он закрыл глаза, однако лучше ему не стало, гнетущее чувство головокружения не проходило. Еннервайн потряс головой, будто зверь, стряхивающий с себя надоедливую муху. Затем снова открыл глаза, зафиксировал взгляд в определенной точке пола и попытался выровнять дыхание. Снова эти окаянные приступы! «Надо же, ты ведь так надеялся, что они больше не повторятся! И ты никогда уже не будешь сидеть на полу в полуобморочном состоянии!» Припадки одолевали Еннервайна довольно редко, эпизодически, однако если уж это случалось, то только держись. За последние полгода он пережил четыре мощнейших атаки и… ни разу не обратился к врачу. Еннервайн, страж законности и правопорядка, с виду неприметный, однако могучий борец с преступностью, имел одно слабое место. Об этой ахиллесовой пяте не знал никто, и уж тем более его секрет не должен был вылезти в ходе текущего расследования. С того момента, как с ним случилась беда, прошло уже несколько месяцев, и болезнь проявлялась у гаупткомиссара не слишком-то часто. Однако каждый раз он опасался, что недуг засосет его основательно и будет терзать до конца жизни. И хотя неприятные ощущения были очень сильными, они обычно проходили в считанные минуты – именно этого и дожидался Еннервайн, сидя на лестнице. Никто не должен догадаться, как ему сейчас плохо. Искренне надеясь, что в ближайшее время никому не взбредет в голову обращаться к нему с вопросами, он попытался выдать свою судорожную скрюченность за одну из разновидностей сосредоточенной позы мыслителя.

И все-таки Людвиг Штенгеле, стоявший внизу, в фойе, заметил неладное и взбежал по лестнице, перескакивая через несколько ступеней:

– Эй, шеф, все в порядке?

Еннервайн собрал волю в кулак. Это он мог, этому он специально учился. Его сильными сторонами были дисциплина, концентрация на существенном, игнорирование помех. Со стороны должно выглядеть, что он перекатывает в голове тяжелые камни важных решений. Нужно держаться спокойно и естественно, чтобы Штенгеле, решив, будто шеф сосредоточенно думает, отрешенный от всего, исчез как можно скорее. Однако коллега вежливо ждал ответа на свой вопрос.

– Да, все нормально. Я просто немного не выспался.

– Может, принести вам воды, господин гаупткомиссар?

– Нет-нет, спасибо, ничего не нужно. Меня как раз осенила одна занятная идея, Штенгеле.

Действовать на опережение он тоже умел.

– Да, я слушаю.

– Пианистка. Она нам нужна.

– Пе Файнингер? Я ей позвоню.

– Пусть приедет как можно скорее. Также нам нужен свидетель, способный ответить, на какой именно минуте концерта в зал вошла эта троица – опоздавшие и капельдинер. В идеале из тех, кто сидел в четвертом ряду. Если у вас получится разыскать гардеробщицу, эту госпожу Пробст, тоже будет неплохо. И без рабочего по зданию нам не обойтись – пусть включит свет точно так же, как было в момент происшествия.

Штенгеле скривил лицо в заговорщической мине.

– Мне кажется, шеф, я понимаю, что вы задумали.

Коллега повернулся, чтобы уйти, и Еннервайн слегка возгордился собой. Во-первых, отвлекающий маневр удался. Во-вторых, даже в таком ужасном состоянии он оказался способен придумать нечто стоящее. Он снова владел собой, адекватно воспринимал окружающий мир – недавний приступ был одним из самых коротких. Еннервайн встал и, еще немного покачиваясь, побрел вниз по лестнице. В какой-то момент ему все-таки пришлось ухватиться за перила и остановиться.

– Гаупткомиссар хочет еще раз смоделировать ход событий! – объявил Штенгеле Николь Шваттке, встретившей его в фойе.

Еннервайн наблюдал за ними с лестницы. Никто не должен знать о его болезни. Ни одна живая душа. До тех пор, пока он не поставит точку в расследовании этого дела.