Текст книги "Чисто альпийское убийство"

Автор книги: Йорг Маурер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

31

Когда Еннервайн снова оказался в вагоне поезда, следующего на этот раз в южном направлении, в полицейском участке Верденфельзского района зазвонил телефон.

– Полицейский участок на Мюнхнерштрассе, Франц Хёлльайзен.

– Я бы хотела дать свидетельские показания…

– Прежде всего прошу вас назвать свои фамилию и имя.

Женщина на другом конце провода вздохнула – нерешительно, как показалось Хёлльайзену. Затем сказала:

– Мне нужно поговорить с ведущим комиссаром.

– В любом случае вы должны сначала представиться.

Еще раз вздохнув, дама по буквам продиктовала свое имя, фамилию и название улицы, на которой жила. Она объяснила Хёлльайзену, что кривая черточка над «а» в фамилии Conceiçao (Консейсао) называется тильдой и на немецкой клавиатуре ее нет. Найти подходящий знак можно по команде «Вставка» – «Символ».

– Как-как, вставка-символ?

– Это на самом верху, в главном меню.

– Девушка! Передо мной лишь допотопная пишущая машинка, которая, в довершение ко всем своим капризам, не печатает даже наше строчное «о» с умляутом! А в моей фамилии, как назло, встречается именно эта буква. Так что не говорите мне больше про всякие компьютерные меню.

– Могу я теперь поговорить с ведущим комиссаром?

– По поводу чего?

– По поводу того, что случилось прошлым воскресеньем в концертном зале.

– Господина гаупткомиссара Еннервайна сейчас нет на месте.

– Не могли бы вы дать мне его мобильный?

– К сожалению, нет.

– Когда он вернется?

– Минутку… Поезд прибывает в двенадцать ноль пять. Вы слышите меня? Так что в половине первого мы ждем его здесь, в участке. Алло! Алло, девушка!

Однако собеседница уже положила трубку. Подобные вещи происходили довольно часто, и Хёлльайзен не придал этому звонку особого значения.

Итак, когда Еннервайн ровно в пять минут первого вышел из поезда, на платформе его поджидала невысокая крепкая женщина. И фамилия у нее была какая угодно, но только не Консейсао. Мельком взглянув на незнакомку, гаупткомиссар направился в сторону полицейского участка. Поскольку он не привык к тому, чтобы его преследовали, то не знал широко известного «смутного ощущения, что его преследуют». Не было у него такого ощущения, если оно вообще существует. И когда руководитель следственной бригады свернул в боковую улочку, то порядком испугался, внезапно услышав за спиной возглас:

– Господин Еннервайн, не оборачивайтесь, прошу вас!

Первым его порывом было все-таки обернуться, но полицейский сдержался. Его рука слегка дернулась в сторону кобуры с пистолетом, но и тут ему пришлось остановиться: оружие он не заряжал уже целых полгода. В голосе незнакомки сквозило возбуждение. Будь это какая-нибудь террористка, объявленная в международный розыск, голос звучал бы совсем по-другому: сдержанно, хладнокровно. Поэтому Еннервайн просто остановился посреди улицы.

– Почему же мне нельзя оборачиваться? Вы вооружены?

– Вооружена? С чего вы так ре… Ну, допустим.

– А вы отдаете себе отчет, что этой фразой «Ну, допустим» рискуете заработать себе пару годиков тюрьмы, если прокурор вдруг попадется без чувства юмора? Угрожая полицейскому, вы…

– Я вам вовсе не угрожаю.

– Однако вы – «ну, допустим» – вооружены. Сам факт, что вы говорите мне такие слова, содержит в себе состав преступления, приравниваемый к неповиновению представителю власти.

«Баварский закон о функциях полиции, раздел „Насилие“, статья 66», – чуть было не добавил он, но промолчал.

– Я не вооружена, – прозвучал голосок за его спиной.

– Тогда я могу обернуться.

– Нет, пожалуйста, не оборачивайтесь, иначе я ничего не буду рассказывать!

Они стояли в вынужденной позе и молчали. Довольно высокий мужчина с заурядным лицом и миниатюрная женщина с натренированными икрами.

– Думаю, со стороны мы смотримся комично. Если нас кто-нибудь увидит, будет очень неловко. Хватит тянуть время. Говорите быстрее, чего вы от меня хотите.

– Я хочу дать свидетельские показания. Насчет происшествия в концертном зале. Но при этом желаю сохранить анонимность.

– Могу предположить, что по многочисленным кинофильмам, теле– и радиопередачам вы знаете: это невозможно. Показания полноценны лишь в том случае, если их дает реальный свидетель – с именем, адресом и всем, чем полагается. При этом большое значение имеет лицо свидетеля, и потому…

– Стоп! Только не оборачивайтесь! У меня в руках…

Еннервайн обернулся. У незнакомки в руках ничего не оказалось. Это была невысокая ладная женщина со вздернутым носиком и веснушками на щеках. Ее голос звучал грозно, а внешность оказалась вполне безобидной. Гаупткомиссар отступил на шаг назад, представляя это создание в баварском костюме и в шляпе, натянутой на самое лицо. Рост примерно совпадал.

– Знаете что? Давайте сядем на скамейку, и вы расскажете мне все по порядку. Если информация окажется не важной, то я, так и быть, пренебрегу инструкциями и наши дорожки снова разбегутся. И тогда будет вам анонимность с отсутствием последствий.

– Хорошо, согласна.

– И обещайте, пожалуйста, что больше не будете шутить с полицейскими таких шуток, как со мной. Иные мои коллеги в подобных случаях сразу же хватаются за оружие.

– Да, честно говоря, я уже удивилась, что вы до сих пор не выпустили в меня заряд из пистолета.

К этому моменту женщина, казалось, немного пришла в себя. Гаупткомиссар выбрал одну из парковых скамеек, и собеседники сели. Проникшись доверием к Еннервайну, невеличка сразу же перешла к делу:

– Я была на воскресном концерте в компании одной из жертв. А теперь вы меня ищете.

– Гретель! – вырвалось у Еннервайна.

– Что, простите?

– Нам пришлось дать вам условное имя…

– И вы назвали меня Гретель?! Фу, ничего гаже придумать не могли?

– У нас не было времени на раздумья, и мы взяли первое попавшееся имя. Но давайте ближе к делу. Почему вы не объявились раньше?

– Послушайте, я не преступница. Я не нарушала никаких законов. И просто не желаю, чтобы мое имя трепали все, кому не лень.

– Если вы не нарушали никаких законов, значит, у вас есть все шансы это сделать. Присказка такая.

– Видите ли, я… э-э-э… замужем. Очень удачный брак. И выгодный. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Нет, не понимаю, – резко ответил Еннервайн, сам от себя не ожидавший такого тона. – Я, между прочим, не состою в браке. Именно ради того, чтобы передо мной никогда не вставали подобные проблемы.

– Да, хорошо вам. Но я, что поделаешь, замужем… и решила немного развеяться с Инго… В этом нет ничего особенного, в жизни такое случается довольно часто, об этом вы наверняка слышали, хоть вы и не…

– Значит, ваш муж ничего не знает, – перебил Еннервайн, – о том, что вы пошли на концерт с Инго Штоффрегеном?

– Не знает.

После этих слов «Гретель» погрузилась в долгое молчание.

– Ах, если бы мы просто побегали вокруг озера Эйбзе, как он предлагал! – заговорила она наконец. – Ведь сначала планировалось именно это. Но потом я непонятно почему настояла на этом проклятом концерте. Если бы мы побежали вокруг Эйбзе, Инго остался бы жив!

– Возможно, вы правы.

– Выходит, я виновата в его смерти? Или все-таки нет, как вы считаете? Он сам виноват. Подожди он еще хоть немного в проходе, и ничего страшного не случилось бы!

Бы, бы, бы… Сплошное сослагательное наклонение. Еннервайн не любил, когда свидетели увлекались такой грамматикой и начинали философствовать.

– Рассказывайте дальше.

– Мы немного опоздали на концерт. Нас пропустили в зал, и мы некоторое время топтались как дураки в проходе. Капельдинер стоял прямо за моей спиной. Пианистка играла. И вдруг этот господин воскликнул: «Ну уж нет! Сколько можно? Черт побери!» – или что-то в этом роде, всего я не разобрала, у него был такой резкий саксонский акцент. Я обернулась, гляжу – этот служитель, качая головой и бормоча проклятия, спешит к выходу из зала. Но там он снова повернулся спиной к дверям и стал глядеть куда-то под потолок. Ладно, в этом нет ничего особенного, однако он качал головой и щелкал языком, вот так: «Тц, тц».

– А потом он вышел из зала?

– Да. Мне, конечно, было интересно, что он увидел наверху, и я посмотрела в ту же сторону. Из дыры на потолке, медленно вращаясь, торчала длинная палка. Сначала я подумала, что это отсоединилась какая-нибудь опора для осветительных приборов и служитель хочет ее поправить, закрепить и так далее. Но потом присмотрелась повнимательнее и поняла: да ведь это оружие!

Еннервайн едва не потерял дар речи.

– Я правильно вас понял? Вы увидели наверху оружие?

– Да, самый настоящий пулемет или, может быть, автомат – кто-то медленно водил его дулом по залу. На спусковом крючке лежала чья-то рука. Сначала я обомлела, потом хотела похлопать Инга по спине, чтобы он обернулся, и тогда я предупредила бы его об опасности. Но мой спутник был уже далеко – поднимал людей, пробираясь на свое место.

– Но ведь это же невероятно! Вы видите оружие, нацеленное в зрительный зал, и молчите, будто воды в рот набрали?! Ни за что не поверю.

– И тем не менее так и было. Как ни странно это звучит, меня успокоило поведение капельдинера. Ведь он не забился в истерике, не испугался, увидев это дуло, а скорее пришел в ярость. Вот я и хочу заодно вас спросить: это нормальная реакция на опасность? Люди всегда так делают при виде оружия на взводе – просто сердятся? Не пугаются? А впрочем, я сразу же подумала, что это, наверное, проделки Пе Файнингер. Вдруг это она подготовила какой-то эффектный трюк, но возникли накладки? Я не хотела позориться перед несколькими сотнями людей, развязывая панику из-за того, что может оказаться всего лишь неудавшимся фокусом.

– Ну ладно. Дальше. Что было дальше?

– Когда Инго еще немного продвинулся, я заметила, что дуло нацелилось на него и стало неумолимо перемещаться вслед за ним. В тот момент я оцепенела от ужаса. Прямо как в страшном сне! Я хотела кричать, но не могла издать ни звука. А потом в той дыре, откуда высовывалось оружие, мелькнуло чье-то лицо.

– Лицо того… стрелка?

– Это длилось очень недолго, какой-то миг, но тем не менее. Да, я видела его лицо.

– Описать его вы, конечно, не можете.

– Нет. Но если бы увидела его снова, то, возможно, узнала бы.

– Однако, может быть, это был капельдинер?

– Нет, точно не он. Нет, кто угодно, только не капельдинер. Не исключаю, что это даже была женщина. Сейчас у всех на слуху теракты с участием смертниц…

– Пожалуйста, не надо придумывать лишнего.

– Поверьте, господин Еннервайн, сначала я хотела что-то предпринять. Но все случилось слишком быстро.

Лицо наверху пропало. Оружие тоже. Пианистка играла какой-то драматичный пассаж. Инго наконец пробрался к своему месту, в самую середину ряда. Он еще раз оглянулся на меня… И вдруг сверху – р-раз! – кто-то падает! Человек с окровавленным лицом. Тот самый капельдинер… Он свалился прямо на Инго. Началась паника, люди вскакивали и разбегались, все произошло в считанные секунды! И я, каюсь, удрала. Сбежала куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ужаса. Правда, чуть позже вернулась за ветровкой – ведь в ее кармане лежала бумажка с моим адресом.

– Вы сразу же поняли, что упавший сверху – это капельдинер?

– Нет, конечно, все произошло слишком уж стремительно. Но потом в газетах писали, что это был он. Однако все остальное журналисты чудовищно переврали.

– Слушайте, вы для меня настоящее сокровище! Однако, простите, если бы вы дали эти показания раньше…

– Да, я понимаю. Мне очень жаль, что так получилось. Но когда я увидела свое фото в газете…

– Ваше фото?!

– Ну да, чье же еще. Вы видели громадный снимок на первой полосе сегодняшней газеты? На переднем плане человек с окровавленными руками, а на заднем – я…

Еннервайн не стал признаваться в своей невнимательности. И не только в своей: ведь этот снимок не вызвал вопросов ни у кого. Промолчал он также и о том, что не объявись «Гретель» сама, то ее вряд ли нашли бы. Теперь гаупткомиссар был у нее в долгу.

– Значит, описать лицо стрелка вы не можете. Ну а как насчет оружия? Сумеете определить?

– Это было какое-то необычное оружие. Особенно бросилась в глаза такая нашлепка впереди.

– А если я покажу вам образцы – сумеете вспомнить?

– В участок я не пойду. Я и так сделала немало.

«У этой женщины весьма своеобразные представления о гражданском долге», – подумал Еннервайн. Но делать было нечего, он набрал номер Николь Шваттке.

– Слушайте, Николь, выручайте, а? Я сижу тут в одном небольшом парке – подождите-ка… – на углу Оберкогелькопф– и Блахершпицхорнштрассе. Скажите Остлеру, пусть привезет вас сюда на машине. Захватите с собой ноутбук с выходом в Интернет. Да, да, попросите его у Марии. Только сейчас ни о чем меня не спрашивайте. Время поджимает, приезжайте скорее.

Через пять минут у скамейки стояла обескураженная Шваттке. Еннервайн сделал ей успокаивающий жест в стиле «потом-все-объясню» и знаком попросил подождать в машине. Он вошел во внутреннюю компьютерную сеть Управления уголовной полиции Баварии и начал листать раздел «Оружие стран мира», повернув ноутбук так, чтобы даме было удобно смотреть. Очень скоро она ткнула пальцем в одну из картинок:

– Вот!

– Вы уверены?

– Абсолютно, Именно на эту нашлепку впереди и необычную деревянную рукоятку я сразу обратила внимание.

Оружие, которое опознала «Гретель», оказалось не чем иным, как русским автоматом Калашникова – «АК-47», легендарным штурмовым оружием «родом» из Советского Союза. Значит, здесь все-таки замешаны русские.

32

В нейронных сетях Еннервайна образовалась новая связь. Его мозг сначала должен был привыкнуть к изменившейся ситуации. До того момента, как из тени вышла Габи Зильбермиллер, в деле все отчетливее прорисовались черты шпионского триллера пера голливудского сценариста:

ШАГ В ПРОПАСТЬ

Тамаридский тайный агент Абдул-Джамаль, действующий под кодовым именем Евгений Либшер, поднимается на чердак общественного заведения, чтобы произвести там манипуляции с USB-флеш-накопителем, на котором хранится суперсекретная информация, полученная от контактного лица (таинственность: Кифер Сазерленд). Агенту необходимо либо спрятать этот предмет в тайник, либо, наоборот, вынуть его оттуда, чтобы передать связнику. В обоих случаях Либшер (вспыльчивость: Ричард Гир) проваливается сквозь дефектный пол чердака в зрительный зал. А может, то самое контактное лицо решило избавиться от него, столкнув вниз? Чертовски привлекательная молодая прокурор (сексапильность: Пэрис Хилтон) и только что официально расставшийся с супругой ведущий инспектор полиции (проницательность: Джонни Депп) начинают расследование…

Однако теперь, в свете запоздалых признаний свидетельницы, ситуация становится похожей на шванк сугубо местного, альпийского разлива:

ЛЮБОПЫТНЫЙ САКСОНЕЦ

Такого Евгений из славного города Вургвица совсем не ожидал: во всей округе не нашлось ни одной женщины, которая приняла бы его с распростертыми объятиями, и даже гостеприимная Резль Рознер указала ему на дверь после того, как он влез к ней в окошко. Но вот переселенец из Саксонии замечает в дыре под потолком концертного зала дуло автомата. Однако вместо того чтобы позвать опытного в таких делах Эгидиуса Кройцпайнтнера (владельца местной лесопилки и возлюбленного Резли Рознер), саксонец лично спешит наверх, стремясь помешать намерениям неведомого стрелка. В самом конце мастерски проведенной рукопашной схватки (под аккомпанемент цитры в исполнении Мельхиора Мухенханзеля-мл.) саксонский гшафтлхубер проваливается сквозь негодное перекрытие вниз, в зрительный зал – прямо на голову слушателя, садящегося на свободное место…

Когда Еннервайн переступил порог полицейского участка, Хёлльайзен сразу же доложил ему о звонке загадочной дамы.

– Ее зовут сеньора Кюрасао или что-то в этом роде. Нет, подождите-ка, я найду, где у меня записано поточнее. Вот: Консейсао Мария Эса де Кейрош, с тильдой над «а» в фамилии. Честно говоря, ума не приложу, как печатать протокол: у нас нет таких литер…

– Забудьте об этом, Хёлльайзен. Она назвалась вымышленным именем.

– Настолько сложное вымышленное имя я слышу впервые!

– Какое-нибудь банальное «Лизхен Мюллер» наверняка показалось бы вам подозрительным. Кроме того, я уже поговорил с ней.

– Нет, подумать только! – Хёлльайзен хлопнул себя ладонью по лбу. – Неужели это была…

– Да, та самая женщина.

Сидя на парковой скамейке, окруженной плакучими ивами, Еннервайн и «Гретель»-Габи заключили небольшую сделку. Здесь, вне служебных стен, можно было немного нарушить ту холодную логику, которая властвовала в уличных ущельях городка Сеппеля[13]13
  Сеппель – персонаж немецкого театра марионеток, кукла-мальчик в баварском костюме, воплощение добродушного простака.


[Закрыть]. Суть сделки заключалась в том, что Габи Зильбермиллер (так вот почему на конце своего имени она предпочитала писать «ипсилон», а не «и» – ради более благозвучного сочетания с фамилией) еще какое-то время побудет в тени и оставит при себе свои содержательные наблюдения, особенно насчет автомата Калашникова, дуло которого высовывалось из дырки в потолке зрительного зала. В свою очередь, Еннервайн пообещал, что не станет привлекать Габи в качестве официальной свидетельницы – по крайней мере до тех пор, пока она не уладит все щекотливые вопросы с супругом. После этого Габи охотно назвала номер своего мобильного и адрес, а гаупткомиссар пообещал ей держать эти данные в секрете. Собеседники встали и разошлись в противоположные стороны. Еннервайн направился к полицейской машине, где его ждали Шваттке и Остлер, а «сеньора Консейсао» растворилась в зелени парка.

Еннервайн закрыл дверь совещательной комнаты и рассказал своим онемевшим от изумления коллегам новые подробности, вскрывшиеся в деле «Эдельвейс» – в Мюнхене он узнал, что происшествие в культурном центре получило именно такое кодовое название.

– Ну почему «Эдельвейс»? – покачал головой Остлер. – Может, уж лучше сразу «Покорение вершин» или «Свечение Альп»? Мюнхенское начальство думает, что вся жизнь здесь крутится исключительно вокруг походов в горы.

– Но ведь это не так уж далеко от истины? – возразила Николь.

– Помню, у нас было дело под названием «Шпецле с сыром», – произнес Штенгеле на махровом альгойском.

– Браво, как здорово вы чешете на диалекте! – восхитился Хёлльайзен.

– Да, но здесь это мало кому нравится. Вчера пытался сделать заказ в кафе таким манером, но официантка отвечала мне по-французски.

– Итак, автомат Калашникова, – напомнила Мария.

– Да, я с трудом в это поверил, но «Гретель»-Габи так точно описала оружие, причем еще до того, как я показал ей фотографии, что у меня не осталось никаких сомнений в ее словах. И для чего ей выдумывать? Я склонен доверять этой женщине.

– Значит, к флешке имеет отношение тот мистер Икс с автоматом, а не Либшер, – заключила Шваттке.

Еннервайн бегло помассировал виски.

– Итак, друзья мои, у меня созрел некий план. И для его реализации мне необходимо ваше согласие. Потому что действовать мы будем не совсем по букве закона, сразу вам говорю. Во-первых, я исхожу из того, что хозяин флешки предпримет попытку заполучить ее обратно. Вряд ли это изящный «кукиш» нам или кому-то еще – слишком уж хитроумно она была спрятана, слишком много усилий на это затрачено. Во-вторых, на данный момент владелец флешки еще не знает, что она обнаружена. Как вы насчет того, чтобы…

– …демонстративно покинуть место происшествия и раструбить во всех СМИ, что дело закрыто? – лукавым тоном подхватила Мария. – А самим затаиться и выследить того, кто придет за флешкой?

– Да, примерно по такому плану я и предполагал действовать, – кивнул Еннервайн. – Мы, образно выражаясь, с грохотом захлопнем папку с делом. Полиция со своей нехваткой персонала, как всегда, беспомощно шарила в потемках и ничего не смогла сделать. Неповоротливый бюрократический аппарат… и так далее, можно не продолжать. В то же время наша уважаемая полицейский психолог, тонкий аналитик аутоагрессивного поведения, госпожа Шмальфус…

Мария покраснела до ушей.

– …подготовила подробный отчет, из которого мы узнали, что Евгений Либшер, тип с ярко выраженными суицидальными наклонностями, спрыгнул с балкона.

– Но в таком случае нам придется скрывать целый ряд результатов экспертиз, – возразил Беккер.

– Да, конечно, но ведь эта операция продлится недолго – дня два-три, не больше. Вы можете положиться на свою команду в таком случае, Беккер?

– Думаю, да. Но с чего вы решили, что мы уложимся всего лишь в два-три дня? Мне кажется, сидеть в засаде нам придется не меньше полугода…

– Нет, нет, до этого вряд ли дойдет. Завтра и послезавтра в культурном центре проходит небольшой симпозиум, два заседания, на которые приглашено много высоких гостей. Конечно, при таком стечении народа наш герой вряд ли появится, но мы обязательно выставим посты, на всякий случай. Но главное: в воскресенье состоится повторный концерт Пе Файнингер, и я абсолютно уверен, что этой возможностью проникнуть в здание хозяин флешки обязательно воспользуется.

– Неужели концерт можно организовать так быстро?

– Эта директриса, госпожа фон Бреннер, звонит мне каждый день по два раза, – сказал Хёлльайзен. – И спрашивает, когда же наконец можно открывать курзал. Стоит нам дать отмашку, как она развяжет мощную рекламную кампанию.

– А это бизнес-мероприятие, что проходит в ближайшие два дня, – разве его не отменили еще тогда, когда все завертелось?

– Нет, не отменили, просто перенесли к австрийским соседям, в Зефельд и Шарниц. Австрийцы держат пари, что тут, на немецкой земле, ничего не получится. Однако гости размещены в здешних отелях, и им было бы гораздо удобнее никуда не ездить.

– Почему же вы хотите выставлять посты, а не ограничиться видеонаблюдением? – поинтересовался Хёлльайзен.

– Слишком ненадежно, – ответил Еннервайн. – Наш «приятель» весьма сообразителен и сразу же заметит камеры.

– Но если их установлю я, то не заметит! – проворчал Беккер.

– Если я правильно вас понял, шеф, – высказался Остлер, – вы считаете, что нужный нам человек не упустит шанса проникнуть в курзал во время воскресного ажиотажа. При этом не исключено, что он может в открытую купить себе билет в кассе.

– Да, это я тоже имел в виду с самого начала. Ведь наш план сработает лишь в том случае, если этот человек будет чувствовать себя в полной безопасности. Информационный поток на курорте очень плотный, люди бесконечно обсуждают и перемалывают все новости, и мы должны этим воспользоваться. Остлер и Хёлльайзен, вы наверняка знаете, где и как можно элегантно пустить дезу?

– Естественно, что за вопрос? – кивнули оба коренных жителя, ухмыляясь, словно озорные мальчишки. – Для этого надо всего лишь зайти в булочную.

– Хорошо. Мария, а вы накрутите посильнее историю с самоубийством и подготовьте подробный отчет для прессы.

– Можете считать, что такой отчет у вас уже почти в кармане.

– Беккер, вы просто бесподобно выступали на прошлой пресс-конференции! Наверное, вам стоило сделать карьеру политика.

– Из-за моей выдающейся внешности?

– Из-за умения давать уклончивые ответы! Прошу вас, пожалуйста, выступите и на ближайшей пресс-конференции. После этого ваша главная задача – снова положить флешку туда, где вы ее обнаружили, и уничтожить все признаки поиска следов.

– О’кей, чердак будет выглядеть так, словно туда никогда не ступала нога человека.

– Шваттке, когда Беккер сделает свое дело, проинформируйте руководство культурного центра, что оцепление со здания снято и можно работать в штатном режиме. Штенгеле, вы отвечаете за организацию засады в целом.

– Что конкретно мы будем делать?

– В ближайшие трое суток ведем в здании наблюдение. Естественно, секретное, в штатской одежде, смена – от полуночи до полуночи. Еду и зубные щетки приносить с собой. Ни один человек, даже рабочий по зданию, не должен обнаружить нашего присутствия. Кто выходит первым, с сегодняшней полуночи до завтрашней?

Остлер поднял руку.

– А кто пойдет завтра? Там, в зале, пройдет заседание профессионального общества офтальмологов. Думаю, интересно будет послушать.

– Вторыми? Хорошо, – вызвались Николь Шваттке и Людвиг Штенгеле.

– А как быть с мобильной связью?

– Слишком привлекает внимание. Станем общаться через эсэмэски.

– А кто будет сидеть в засаде в воскресенье?

– Ну кто, как вы думаете? Первый среди охотников, знатный расстановщик ловушек и капканов, непримиримый борец с мировым злом: Гу-бер-тус…

– Еннервайн! – возопили все хором, будто футбольные болельщики на стадионе.

– А теперь мы двинем в горы, – объявил гаупткомиссар.

– Что-что?

– Лично я не против небольшой горной прогулки. Кто хочет со мной – прошу! Никто? Ну ладно, тогда я иду один.