Текст книги "Чистилище"

Автор книги: Йорг Кастнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Донати поднял руки вверх.

– Хорошо-хорошо, я это понял. Но что же гласит пророчество по версии Ватикана?

– Дети видели ангела с огненным мечом в руке, который, очевидно, хотел низвергнуть весь мир в огонь. Но когда появилась Богоматерь и коснулась огней, они погасли. Ангел призвал к покаянию. Потом детям было видение, что одетый в белое епископ, возможно даже сам понтифик, в сопровождении епископов, священников и других христиан восходит на крутую гору, на вершине которой стоит большой крест. Путь святого отца наверх проходил через разрушенный город. Когда он опустился на колени перед крестом, солдаты выстрелили в него из ружей и луков. Многие епископы, священники и другие христиане, а вместе с ними и понтифик, погибли тогда. Два ангела собрали кровь мучеников в хрустальные кувшины и напоили ею души, которые приближались к Богу.

Донати в ожидании смотрел на Ванессу.

– А дальше?

– Что дальше?

– Это все?

– А этого недостаточно? Разрушенный город, убитый понтифик, осознавший свою гибель мир и лишенная руководства Церковь…

– Наверное, да. Картина, которую увидели дети, – это не что иное, как покушение на понтифика. Я спрашиваю себя лишь, когда и где оно произойдет и какого понтифика постигнет такая участь, нынешнего или одного из последующих?

– Или, может быть, антипапу, – вмешался Александр, и Донати одобряюще кивнул.

– Вы не должны представлять это как конкретное событие, – ответила доктор Фальк. – Предсказание может состоять из нескольких элементов, фантазии и фактов, из будущего или из прошлого. Предположим, что трое детей действительно получили послание и все увиденное им не померещилось. Оно может состоять из различных элементов. Только дети увидели в этом единое событие.

– Все великолепно запутано, – вздохнул Донати и сделал большой глоток воды из стакана.

Александр все время думал над одной из частей предсказания и наконец сказал:

– Да, за смешение прошлого и будущего говорит еще и тот факт, что в предсказании упоминаются стрелы и огнестрельное оружие. Будто и в самом деле показано два нападения, которые между собой отделяются столетиями.

– Хорошо подмечено! – похвалила его Ванесса Фальк. – Покушение с огнестрельным оружием уже произошло, в мае, когда пытались убить Папу Кустоса.

– Вполне возможно, что именно это упоминается в предсказании, – произнес Александр, у которого в памяти еще были свежи ужасные сцены, когда жизнь понтифика не стоила и ломаного гроша.

– Все это очень интересно, но давайте вернемся к священнику Доттесио, – предложил Донати. – Он так вам ничего и не сообщил, доктор Фальк?

– Ни слова, к сожалению. Он сказал мне, что, как и раньше, верен Церкви и Ватикану. Я, конечно, была разочарована, но, поверьте мне, это не может быть причиной его убийства.

– Конечно, я вам верю. – Комиссар невинно улыбнулся. – У вас на момент преступления наверняка есть алиби, не так ли?

– Сожалею, но после отказа пастора Доттесио я расстроилась и отправилась бродить по магазинам на Корсо Витторио Эмануэле.

– У вас есть квитанции или чеки, которые это подтверждают? Это можно также проверить по времени снятия средств с вашей кредитной карточки.

Она покачала головой.

– Цены в бутиках были больше, чем мое горе. Вы теперь меня арестуете?

– Конечно, нет, я спросил просто так. Это профессиональная привычка, понимаете? Если бы я решил арестовать всех, кто в последние дни говорил с Доттесио и у кого на момент убийства нет алиби, у меня было бы слишком много работы.

– Значит, я теперь могу идти? – Ванесса Фальк отодвинула пустую тарелку и взяла сумочку. – Работа зовет.

Донати ей приветливо кивнул.

– Большое спасибо за компанию, доктор Фальк. И не беспокойтесь о счете! Пиццей вас угощала полиция Рима.

Когда она уже хотела выйти из ресторана, Александр наклонился к Донати и спросил:

– Стельвио, ты действительно веришь, что она замешана в убийстве?

– Верить могут те люди, что за стенами Ватикана. А я должен опираться на факты. И если что-то неясно, моя задача перепроверить это.

– Ты уклонился от ответа, – заметил Александр.

– Ванесса Фальк – интересная женщина, очень красивая, очень умная и очень волевая. К тому же у нее есть все, что нужно сегодня для карьеры ученого. – После короткой паузы комиссар добавил: – Или для карьеры преступника.

8

Северная Тоскана, четверг, 24 сентября, вторая половина дня

Некоторое время в полицейской машине царила тишина, Фульвио Масси ехал в сторону Пеши. Солнце уже скрылось за кронами деревьев, и тенистый лес по обеим сторонам дороги казался Энрико угрожающим. Он был чужаком, который пытался узнать тайны этих гор, тайны, об истинной природе которых он даже не догадывался. Бесконечные ряды деревьев казались ему армией великанов, ополчившихся против всего чужого, каждого, кто осмелится быть чересчур любопытным. Второе посещение Борго-Сан-Пьетро едва ли пролило свет на ситуацию. Напротив, странные речи его двоюродной бабки еще больше запутали Энрико. Он хотел упорядочить свои мысли и поэтому радовался, что у полицейского не было желания разговаривать. Но на полпути к Пеши Масси задал вопрос, которого ждал Энрико с тех пор, как они выехали из деревни:

– Вы действительно не знаете, кто ваш отец, синьор Шрайбер?

Масси слышал, как Эццо Писано задал Энрико тот же вопрос и как тот пробормотал в ответ что-то непонятное и быстро попрощался с Писано. Энрико понимал, что так просто он от полицейского не отделается.

– Многие годы я считал мужа матери своим отцом, это был адвокат Лотар Шрайбер из Ганновера, – начал рассказывать Энрико самую болезненную главу своей жизни. – По закону он и был моим отцом. Он и моя мать поженились еще до моего рождения. Я, конечно, не знал, что к тому времени моя мать уже была беременна. Беременна от другого мужчины.

– И вы не знаете этого человека?

– К сожалению, нет, иначе я не спрашивал бы синьору об этом. Наверное, я никогда бы и не узнал, что Лотар не мой настоящий отец, если бы он тяжело не заболел. Ему нужна была новая почка. Но у него была третья группа крови, достаточно редкая, что еще больше омрачило нерадужные перспективы найти доноров. Я пошел на обследование, чтобы установить, могу ли я быть донором для своего отца. В итоге я узнал, что у меня не просто совершенно ординарная вторая группа крови, но и то, что мои родственные связи с отцом не больше, чем у слона с мышью. Ему становилось все хуже, и я не стал говорить на эту тему. Он меня вырастил и все время был рядом со мной. До своей смерти он так и остался моим отцом, которого я любил и уважал. Но позже, через некоторое время после похорон, я спросил об этом свою мать.

– И она не назвала имя вашего настоящего отца?

– Мать ответила мне, что не знает его имени. Это чужак, который проездом был в Борго-Сан-Пьетро и останавливался там ненадолго. Когда она узнала, что беременна, у нее не было ни его адреса, ни имени. Ей ничего не оставалось, как примириться с медленно растущим животом и позором на всю деревню.

– Могу себе представить. Внебрачный ребенок в Борго-Сан-Пьетро и сегодня воспринимается как какая-то чума, но в бытность вашей матери в деревне все было намного хуже. К тому же ребенок от незнакомца, какого-то чужака.

– Родители моей матери из двух зол выбрали меньшее и отправили ее в Германию, в семью, которая дружила с Бальданелло уже многие годы.

– Это была семья вашего отчима? – спросил Масси.

– Да. Моя мать должна была остаться у Шрайберов в Ганновере, пока не разродится. Моя мать и Лотар Шрайбер полюбили друг друга, поэтому я появился на свет как ребенок, родившийся в обычном браке.

– Тогда, судя по вашему происхождению, вы – настоящий итальянец. Если принять во внимание, что этот незнакомец был не иностранцем.

– Он был итальянцем. Во всяком случае, единственное, что о нем могла рассказать мне мать, вернее, хотела рассказать.

– Вы тем самым намекаете, что ваша мать рассказала не все, что знала?

– Намекаю, синьор Масси, намекаю, что моя мать знала больше о человеке, с которым потеряла свою невинность. Об этом я догадывался давно. И вроде бы не было конкретных поводов… Но что-то внутри меня говорило о том, что я никогда не должен узнать имя своего биологического отца. Она не могла говорить после апоплексического удара, хотя и пыталась. Но пару слов я смог разобрать. Она сказала, что мне нужно найти и навестить своего отца. Я не все понял, но четко услышал, что она назвала в связи с этим деревню Борго-Сан-Пьетро.

– Значит, ваш отец не был чужаком, путешественником. Он был родом из этой деревни.

– Может быть. В Борго-Сан-Пьетро я рассчитывал найти какие-то сведения о моем отце. Или о том, кто знает его имя.

– Например, Розалию Бальданелло.

– Да. Я надеялся на это до сегодняшнего дня, но визит к двоюродной бабке заставил меня усомниться, что я еще что-то смогу у нее узнать. Ее ум в смятении, что-то заставляет ее паниковать.

– Наверное, причина та же, что повергла в панику дона Умилиани, – предположил комиссар. – Да так, что он убил моего шурина.

– Вполне вероятно. Но что это за причина?

– Я не знаю. Пока не знаю. Однако это очень странная история, – констатировал Фульвио Масси и резко нажал на тормоза перед крутым поворотом. – И она очень беспокоит меня.

– Почему беспокоит?

– Будем исходить из того, что ваш визит в деревню привел к убийству моего шурина. Не напрашивается ли вывод, что убийца, священник Умилиани, хотел таким образом заставить замолчать бедного Бенедетто?

– Вы думаете, он опасался, что тот мог рассказать мне что-то о моем отце?

– Примерно так, – пробормотал Масси и переставил правую ногу снова на педаль газа, чтобы ускориться в конце поворота.

– Так что же вас в этом смущает?

– Если честнейший священник при появлении незнакомца убивает другого человека, это беспокоит. А вас нет? – Не ожидая ответа, Масси продолжал спрашивать: – А что вообще связывает семьи Шрайберов и Бальданелло?

– Этого я тоже не знаю. Похоже, что эти отношения длятся вот уже две сотни лет, и семьи давно общаются друг с другом. Но нет никаких записей о причине и начале этой дружбы.

Энрико задумался, не рассказать ли полицейскому о путевых заметках Фабиуса Лоренца Шрайбера. Ведь для его матери они были так важны, что она отдала их ему лишь на смертном одре. Он помнил ее слабое, наполовину парализованное тело и дрожащую руку, которой она протягивала ему старую книгу. По крайней мере, из этих записок он узнал, как познакомились Шрайберы и Бальданелло. Будут ли в них сведения о его отце, время покажет.

А пока, решил Энрико, он никому не будет рассказывать о книге. Возможно, в ней содержатся еще какие-нибудь неприятные подробности, например, что главарь банды тоже был из семьи Бальданелло.

Когда они выехали из темного леса и приблизились к Пеше, стало не намного светлее. Над маленьким городом собирались тучи, они висели, как гигантские серые колокола. От дождя небольшая речушка стала чуть шире обычного, непогода прогнала людей с улиц.

Масси высадил Энрико у больницы и отправился дальше, в сторону площади, где располагался полицейский участок. Энрико побежал от дождя к входу в здание и справился у дежурного, нет ли доктора Аддесси. В этот раз врач оказалась на месте и готова была поговорить с ним. Когда Энрико зашел в маленький кабинет, он сразу же заметил озабоченный вид Аддесси. Это не предвещало добрых новостей.

– Елене стало хуже? – спросил он с порога, даже не поздоровавшись.

– Некоторое время все выглядело так, будто она выходит из комы. Но она была слишком слаба и умерла бы у нас, если бы не…

Риккарда Аддесси не закончила фразу, а уставилась на стену позади Энрико.

– Если бы не что? – громко спросил он. – Да говорите уже!

– Нам пришлось снова отправить ее в искусственную кому. Только так мы могли стабилизировать ее состояние.

– В искусственную кому? – Энрико на секунду задумался, пытаясь упорядочить мысли и сообразить, что значат слова доктора Аддесси. – Выходит, что Елена никогда больше не очнется, потому что иначе… умрет?

– Мы работаем над решением этой проблемы, – заверила врач с надеждой в голосе, которая противоречила беспомощному выражению на ее лице. – Поверьте мне, мы делаем все, что в наших силах!

– Вопрос заключается в том, хватит ли этих сил, – тихо произнес Энрико и вышел из комнаты, даже не попрощавшись. В одну секунду он почувствовал себя смертельно уставшим и изнуренным. Может, сказывалось недосыпание последних дней? Он был почти счастлив, когда на крыльце больницы ему в лицо ударил холодный, порывистый ветер с дождем. Это немного приободрило его. Его взгляд скользнул по церквям, стоявшим рядом с больницей. Это были большой собор, маленькая церковь Сант-Антонио Абате и церковь Сан-Франческо. Как долго он не ходил в церковь? Не считая его недавнего визита в деревенский храм и тех случаев, когда поводом для визита становились свадьба знакомых или траур в семье. Будучи ребенком, он регулярно посещал церковь, на этом настаивала его набожная мать. Когда Энрико повзрослел, он вел себя, как и большинство подростков. И позже, уже повзрослев, он списывал отсутствие религиозного интереса на счет своей матери. Она, набожная женщина, всю жизнь держала его в неведении и врала о настоящем отце. Как же это согласовывалось с католической верой, в которой ложь – нарушение заповеди?

Теперь, стоя на маленькой площади под дождем, он осознал, что несправедливо поступил со своей матерью и использовал ее поведение как оправдание. Из событий в Борго-Сан-Пьетро Энрико понял, что у матери было достаточно причин молчать. Если священник решился на убийство, то заговорит ли откровенно простая женщина? Энрико подошел к церкви Сан-Франческо. Он не знал, почему выбрал именно ее. Почти машинально омыв руки в чаше со святой водой перед входом, он перекрестился. Он не мог вспомнить, когда делал это в последний раз. В церкви было темно, холодно и пусто. Ему казалось, что его шаги отдаются слишком громким эхом, когда он медленно шел по нефу. Энрико остановился перед столом со свечами, полез в карман, чтобы отыскать монету, а затем опустил ее в прорезь коробки. Металлический звон нарушил благоговейную тишину. Энрико зажег свечку и поставил рядом с остальными, вспоминая о матери и о том, как несправедливо думал и говорил о ней.

Потом он бросил вторую монету в ящик, зажег еще одну свечу и впервые за много лет произнес нечто похожее на молитву. Это были не те заученные наизусть слова, которые монотонно и зачастую бездумно повторяют обычные прихожане, а слова, которые шли от сердца. Опустившись на колени и молитвенно сложив руки, Энрико со всей искренностью просил за Елену, за ее жизнь и здоровье. При этом он чувствовал, будто обрел нечто давным-давно утерянное.

– Молитва помогает в нужде и нам самим, и людям, за которых мы молимся. Бог прислушивается к нам, если мы говорим с ним, пусть даже он и не подает никаких знаков, которые мы можем почувствовать. Мы просто знаем, что Бог рядом с нами, на нашей стороне. Это чудо нашей веры.

Слова, прорвавшиеся к Энрико будто сквозь пелену тумана, вернули его из отрешенности. Только когда он услышал чей-то голос и увидел возле себя темный силуэт, ему стало ясно, что был в церкви не один. Сначала Энрико подумал, что к нему подошел священник церкви Сан-Франческо, но потом заметил широкие пурпурные ленты, шапочку такого же цвета и золотой массивный крест на груди, свисавший на длинной цепочке. Мужчине среднего роста было около шестидесяти. Он носил круглые очки без оправы. Это был кардинал.

Энрико растерялся, он не ожидал встретить в маленькой Пеше высокопоставленное лицо. Тут же поднявшись с колен, он сказал:

– Вы ошиблись, ваше высокопреосвященство, я хоть и католик, но неверующий.

– А я мог бы поклясться, что вы только что молились, – ответил священник, слегка покачав головой.

– Ну… да, так и было. Но это впервые за много лет.

– Лучше один раз за много лет, чем вообще никогда. Блудным сыновьям, которые все же вернулись к нам в лоно, наш Господь особенно радуется.

– Я только не уверен, что буду делать это регулярно… Молиться, я имею в виду.

– Идите и прислушайтесь, что говорит вам сердце! Человеческое сердце, как правило, хороший советчик, сын мой.

– Может быть, вы и правы, ваше высокопреосвященство.

– Я рад, что вы пытаетесь снова обрести веру. – Кардинал сделал приглашающий жест и указал на пустующую исповедальню. – Наверное, прошло много времени с тех пор, как вы очищали свою совесть перед Господом.

– Я не знаю, – с сомнением ответил Энрико. – Мне кажется, еще слишком рано для этого.

Кардинал понимающе кивнул.

– Как я уже говорил, слушайте свое сердце! Человек может получить безмерную помощь, очистив свою совесть. Я совсем недавно сам пережил такое, приняв исповедь отца Умилиани.

Энрико удивленно взглянул на кардинала.

– Вы были у Умилиани? Он вам открылся?

– Именно так, и после этого ему стало немного лучше.

– Но почему же он убил Бенедетто Кавара?

– Синьор Шрайбер, вы как католик должны знать, что исповедь обязывает к абсолютному молчанию. Даже Иисусу духовник не может передать то, о чем ему рассказал на исповеди отец Умилиани.

– Вы знаете, кто я такой, ваше высокопреосвященство?

– Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами. Привратник в госпитале сказал, что вы вошли в портал церкви Сан-Франческо. Церковь, как вы, наверное, догадываетесь, очень озабочена происшествием в Борго-Сан-Пьетро. Вполне вероятно, что вы сумеете мне помочь и прольете свет на это дело.

– Ваше преосвященство, вы же наверняка разговаривали с полицией.

– Конечно.

– Тогда вам известны обстоятельства. А больше я не знаю. Я лишь спросил у бургомистра о своих родственниках. Он же соврал мне, сказав, что в деревне никто из Бальданелло больше не живет, а священник в отъезде. Почему он соврал и зачем поспешил к отцу Умилиани, я понятия не имею, также как и о мотивах убийства. Думаю, вы об этом знаете больше, чем я.

– У отца Умилиани свои заботы, – объяснил кардинал и указал в конец продольного нефа. – Взгляните-ка!

Он подвел Энрико к картине, на которой был изображен святой с ранами, какие можно видеть у распятого Спасителя на многих изображениях. Картину окружали шесть сцен из жизни святого. По этим рисункам Энрико догадался, что это за святой.

– Святой Франциск, Франциск Ассизский, – сказал он.

– Да, покровитель этой церкви и заступник всех итальянцев, – подтвердил кардинал. – Сын богатого купца, «плейбой», как сказали бы сегодня, который отказался от всего, чтобы, облачившись в грязную монашескую сутану, посвятить жизнь Богу. Пример тем людям, которые думают, что больше не в силах терпеть страдания. Франциск все время думал о Боге, о своих ближних, о животных, которых он считал связанными с людьми, но никогда о себе самом.

– Эти стигматы наглядно демонстрируют его страсть к страданиям?

– И даже больше. Он принял их, и тому есть свидетели. В 1224 году, будучи уже старым, больным и слабым, он получил от Господа на горе Алверно эти стигматы. Это было на Воздвижение, когда Христос оказал ему милость и высшее признание.

– Не знаю, можно ли отнести получение стигматов к милости, – с сомнением произнес Энрико.

– Это же раны Господни! – воскликнул кардинал. Его голос прозвучал несколько осуждающе, но потом он задумчиво улыбнулся и полез в карман сутаны. – Если вам потребуется христианская помощь или вы вспомните что-нибудь важное о происшествии в Борго-Сан-Пьетро, обращайтесь прямо ко мне.

Он дал Энрико визитную карточку с адресом в Ватикане и надписью: «Герольд, кардинал Феррио, секретарь Конгрегации доктрины веры».

– Вы из Конгрегации доктрины веры? Эта организация – преемник инквизиции, так ведь?

– Если бы я был инквизитором, сын мой, стал бы я так дружелюбно с вами разговаривать?

Кардинал простился, потому что, по его словам, ему нужно было срочно отправляться обратно в Рим. Энрико еще немного задержался в церкви, обдумывая столь странную встречу. Несмотря на любезные слова Феррио, Энрико не покидало чувство, что он побывал на допросе, на котором кардинал вел себя ловчее и изощреннее инквизиторов прошлых столетий. Пожав плечами, Энрико сунул карточку в карман и пошел к выходу. Он проголодался и устал. После скорой трапезы Энрико намеревался отправиться в отель и пораньше лечь спать. Но до этого он еще хотел почитать записки Фабиуса Лоренца Шрайбера, чтобы как можно больше узнать об истории своей семьи.

Странно, но без Риккардо и Марии Бальданелло я вдруг почувствовал себя одиноким среди всех этих офицеров и высокопоставленных лиц Лукки и окрестностей, которых Элиза Бонапарт пригласила на свой праздник. Полковник Шенье, адъютант герцогини, выделил моим мнимым слугам место в большой кухне, где, как он сказал, позаботятся об их пропитании. Неужели за последние дни я так привык к близости Марии, что ее нынешнее отсутствие вызывало во мне болезненные чувства? Даже сейчас, когда Шевье представил меня каким-то господам, их женам и дочерям, облаченным в шелковые наряды с блестящими украшениями, я невольно сравнивал их с обычной девушкой. Все они не шли ни в какое сравнение с Марией! Тем больше я сожалел о том, что она – сестра бессовестного главаря банды, которая знала о его преступлениях, терпела это и даже поддерживала его.

Снова и снова меня поздравляли с чудесным спасением, искренне или не очень справлялись о моем здоровье. Я вынужден был слушать проклятия в адрес разбойников с большой дороги, которые творят бесчинства в окрестностях Лукки. Эта хула была явным доказательством того, что Мария принадлежала к отверженным людям и находилась в постоянной опасности. Ее жизнь в любой день могла завершиться виселицей, если бы открылась правда о ее брате.

От таких мыслей чувства во мне изменились, сожаление переросло в страх.

Я снова попытался найти среди присутствующих господ человека, которому я был обязан поездкой в Верхнюю Италию. Но как я ни старался, мне не удалось распознать своего заказчика. Я был разочарован. Но затем подумал и сказал себе, что этот таинственный господин, наверное, не хочет проявлять ко мне интерес прилюдно. Оставалось лишь набраться терпения: тот, кто так истратился, чтобы доставить меня сюда, наверняка скоро проявит ко мне интерес.

Капитан Ленуа подошел ко мне и спросил, как мне понравился парад. Когда я лестно отозвался о его солдатах и товарищах, то заметил, как полковник Шевье наморщил лоб. Он не без оснований полагал, что в том состоянии, в котором меня нашел, я едва ли мог насладиться парадом даже наполовину.

В мгновение ока внимание всех приковала одна дама, которая вышла на середину праздничного зала. Это была герцогиня Элиза, сообщившая об особом развлечении: ее супруг исполнит соло на скрипке. Буря аплодисментов, казалось, никогда не утихнет. Герцог подошел к Элизе, вежливо поклонился и прижал подбородком инструмент. Сначала я думал, что аплодисменты звучат исключительно из вежливости и уважения к высокому титулу. Но я вынужден был изменить свое мнение, как только зазвучали первые ноты. Бачокки действительно великолепно играл на скрипке, и Ленуа одобрительно заметил по этому поводу:

– Герцог прекрасно обращается со скрипкой, как ни с чем другим.

Мне показалось, что в словах Ленуа скрыт двойной смысл, и я испытующе взглянул на него. Неужели капитан хотел сказать, что способности главнокомандующего в музыкальной области выше, чем в военной? Это только подтверждало бы слова Риккардо о Бачокки. Но Ленуа выглядел абсолютно невинно, прислушивался к мелодичным звукам скрипки и, казалось, не собирался уточнять брошенную вскользь фразу. Может быть, он вел себя так из-за присутствия полковника Шевье. Неожиданно полковник подал мне знак следовать за ним. Я уже собрался уйти, но заметил любопытный взгляд Ленуа. Почти все гости неотрывно следили за герцогом и не заметили, как мы удалились.

Пройдя по узкому коридору, мы попали в комнату, которая, вероятно, была рабочим кабинетом. Две стены были заставлены книжными шкафами, а на большом столе друг на друге лежали две или три географические карты. Когда мы вошли в комнату, меня охватило беспокойство. Неужели наконец-то мне суждено познакомиться с человеком, который оплатил мои долги и организовал путешествие? Но через маленькую боковую дверь вошел не мужчина, а женщина – хозяйка дома.

Герцогиня Пьомбино из Лукки встретила меня улыбкой, поприветствовала и поздравила со спасением. И снова на меня смотрели ее большие глаза, исполненные, как мне казалось, какого-то ожидания.

– Мой брат часто рассказывал о ваших больших познаниях и чрезвычайных способностях, – продолжила она.

– Генерал Бона… – начал я, закашлялся и сказал: – Простите, ваша светлость говорит о его величестве императоре?

Элиза весело рассмеялась.

– Да, вы знаете его еще как генерала Бонапарта. Он когда-то сказал мне, что без таких людей, как вы, синьор Шрайбер, его экспедиция в Египет была бы не более чем военным походом. Вы и ваши коллеги своим трудом подарили цивилизованному человечеству великолепные находки, бесценные реликвии.

– Я и не знал, что его величество был такого высокого мнения обо мне, – ответил я на неожиданную похвалу.

– Именно так. Он был очень впечатлен тем, как вы с ним дискутировали об Институте Египта. Он говорил, что вы часто высказывались довольно откровенно и в большинстве случаев, хотя и не всегда, оказывались правы. – Произнеся эти слова, герцогиня вновь засмеялась. Ей это было очень к лицу, ибо добавило к серьезности и строгости нечто женственное.

У меня в памяти снова возникли картины Египта. Но на этот раз не пустыня с безжалостной жарой и монотонностью, за которой скрывались тысячи смертельных опасностей. Я вспоминал Каир, ароматы и краски Востока, которые так сильно возбуждают европейский ум. Здесь Бонапарт организовал Институт Египта, в котором сам был вице-президентом. Он уже доказал, что его интересует не только завоевание стран, но и победы на культурном и историческом поприще, когда взял с собой в египетский поход ученых, исследователей и художников. Тогда, в 1708 году, изучая науки, я задержался в Париже, а затем, недолго думая, решил использовать приятную возможность объездить Египет за счет французского правительства. Придя в Египет, Бонапарт содействовал развитию искусства и науки, организовал институт. Он и сам принимал участие в заседаниях, причем не как командующий экспедиционными войсками, а как равный среди равных. Помню, он предлагал много полезных идей и позволял критиковать себя. С того времени по сегодняшний день произошло много событий: пала французская директория, войска Бонапарта заняли Тюильри, случилась битва при Маренго, был заключен Люневильский мир и, наконец, Наполеон сам водрузил себе на голову корону императора.

– Мой брат хвалил ваши знания по античной истории, – продолжала герцогиня. – Вероятно, вы сможете помочь мне классифицировать эти находки.

Пока она говорила, Шевье вынул из большого сундука обернутые в ткань предметы и осторожно поставил их на стол с картами. Когда он развернул ткань, передо мной предстали поврежденные вазы и кувшины, от некоторых сохранились лишь осколки, но все были покрыты интересным орнаментом. Исследовательский пыл проснулся во мне, я брал в руки предметы один за другим и подходил к большим окнам, чтобы лучше их рассмотреть.

– Вот это – работа римлян в период первого императора, – начал я классификацию. – И вот здесь тоже… Это наверняка ваза этрусков. Кувшин, на первый взгляд, тоже работы этрусков, но при детальном рассмотрении можно увидеть, что на нем орнамент лишь скопирован. Вероятно, роспись выполняли греки.

– Браво! – воскликнула Элиза и восторженно захлопала в ладоши. – Браво, мосье Шрайбер! Мой брат не преувеличивал, когда рассказывал о ваших способностях.

Когда я понял, в чем дело, то сердито посмотрел на сестру могущественного французского императора и спросил:

– Это был экзамен, не так ли? Вы же с самого начала знали все об этих предметах!

Шенье успокаивающе поднял руку:

– Умерьте свой пыл, мосье! Не забывайте, с кем вы разговариваете!

Элиза решила не обращать внимания на мою несдержанность. Она осторожно тронула мою левую руку и улыбнулась.

– Не сердитесь, мосье Шрайбер! Я доверяю вам. Все-таки я потратила некоторые средства, чтобы вы прибыли сюда. Разве я не вправе совсем немного проверить ваши превосходные знания?

От ее слов у меня на мгновение возникло ощущение, будто из-под ног выдернули ковер. Но чем дольше я думал об этих словах, тем больше понимал.

– Так это вы – мой заказчик! – вырвалось вдруг у меня. – Именно вы и пригласили меня в Лукку!

Элиза кивнула.

– Признаться, я изрядно перепугалась, когда мне доложили, что вас похитили бандиты. Я поручила полковнику Шевье отправить лучших солдат на ваши поиски. И, хвала Господу, им это удалось!

– Вы беспокоились о моей жизни или о ваших капиталовложениях, ваша светлость?

– Обо всем сразу, – ответила она с тем невинным взглядом, который подходил ее обычному поведению. – В конце концов, вы очень важны для меня и моего герцогства, мосье.

– Извольте объяснить мне это, ваша светлость!

Элиза взяла в руку вазу, которую я идентифицировал как предмет этрусков. Она была покрыта черной краской, на которую никому неизвестный, давно умерший художник нанес красно-коричневый рисунок. На вазе был изображен нагой юноша, который сидел на подобии пьедестала и показывал остальным людям, тоже нагим мужчинам и женщинам, какую-то плоскую посудину. Предположительно, блюдо. За сидящим юношей была видна большая пара крыльев, что напоминало христианское изображение ангела. Существ с крыльями ангелов можно часто увидеть на рисунках этрусков.

– Этруски – таинственный народ, не правда ли? – спросила Элиза.

– Это можно сказать с уверенностью, – согласился я с ней. – У нас на сегодняшний день нет сведений об их происхождении. Есть лишь различные теории, но ни одна из них не выдержала научной проверки. Даже их язык, или, вернее сказать, алфавит, не позволяет сделать никаких выводов. Кажется, у него нет ничего общего со всеми известными алфавитами. Выглядит так, будто этруски возникли просто из ниоткуда.

– А здесь, где мы с вами находимся, у них как раз были поселения, – продолжила Элиза.

– Совершенно верно, – ответил я, удивляясь такому интересу к культуре этрусков. Мне это напоминало дискуссии с ее братом в Институте Египта. – Верхняя Италия в некоторой степени родина этрусков, но их поселения можно также встретить и в Кампани.

Полковник Шевье вопросительно взглянул на меня.

– Что значит «в некоторой степени», мосье?

– Как я уже говорил, у нас нет точных свидетельств о происхождении этого народа. Но можно сказать, что этруски распространились отсюда по всей Италии, пока не были повержены римской властью и войском. Войска Суллы жестоко подавили последние восстания этрусков, и народ перенял черты римской культуры. Некоторые поэтически высказывались: этруски ушли в никуда, откуда и появились.