Текст книги "Господь хранит любящих"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

17

– Как вам удалось получить фотографию?

Он трогательно лучился гордостью:

– Да, господин Голланд, на старину Роберта Фридмана всегда можно положиться. После того как вы ушли, я сел в машину и немножко покатался. От одного отеля к другому. Начал с больших. Большинство портье я знаю. Они все были очень любезны, но не могли мне помочь. Или в последнее время у них вообще не проживали итальянцы, или, наоборот, слишком много, или это вообще были только женщины. И только когда я зашел в «Ритц», мне повезло. Портье сразу же вспомнил. Да, у них недавно жили пять итальянцев. Он показал мне запись в книге и заполненные карты гостя. Эти пятеро проживали там до десятого февраля.

– Девятого похитили Сибиллу.

Он кивнул.

– Десятого они уехали?

– Да.

– Все вместе?

– Да, отбыли на самолете «Эр-Франс» в Мюнхен.

– Что это были за люди? Я имею в виду, кто они по профессии?

– Все занимаются одним и тем же. Они торговцы овощами.

– Что? – На меня напал приступ смеха.

– Они торгуют овощами, господин Голланд. А также фруктами и разными южными плодами. Большими партиями, понимаете? Кажется, речь идет о состоятельных людях.

– А что они делали в Берлине?

– Они были здесь по делам. Портье сказал, они ездят по разным немецким городам. Были уже в Гамбурге, Дюссельдорфе, Ганновере и Франкфурте. Очевидно, они хотят торговать с немцами.

– И сейчас они в Мюнхене?

– Этого я не знаю. То есть я не знаю, все ли еще они в Мюнхене.

– А какое они указали место постоянного проживания?

– Все из Рима.

– А фотография, она у вас откуда?

– Когда они прибывали, отель выслал в аэропорт машину. Я разыскал шофера. Тот вспомнил, что какой-то фотограф снимал самолет. Фотографа тоже знали в аэропорту. Мне дали его адрес. Я поехал к нему, и у него оказался этот снимок. Фотографа зовут Вернер Вайх, он живет на Олюмпишен-штрассе, тридцать четыре, на втором этаже, – гордо закончил Роберт и посмотрел на меня с триумфом.

– Вы столько для меня сделали, Роберт!..

– Для вас и для Сибиллы, – скромно сказал он.

В девять утра я сидел в полицейском участке Груневальда напротив комиссара полиции Хельвига. Фото лежало перед нами. Но все происходило не так, как я себе это представлял.

Хельвиг был вежлив, но категоричен:

– На вас составлен протокол, господин Голланд. Вчера вечером у церкви Поминовения вы стали причиной транспортного затора.

– Да, – сказал я, – да, но!.. Послушайте, господин комиссар, пять итальянцев на этом фото…

– Вы приняли постороннюю женщину за госпожу Лоредо. Вы думали, что видите госпожу Лоредо, так?

– Но я виделее!

– Однако дама, которую вы остановили, не была госпожой Лоредо?

– Да. Но это и не была та дама, которую я видел вначале.

– Зачем же вы тогда бежали за ней?

– Я… О Господи! Господин комиссар, вы можете себе представить, что мои нервы не в лучшем состоянии.

– Именно это я и хотел от вас услышать, – сказал он мягко.

– Что?

– Вы сами только что охарактеризовали состояние ваших нервов. И можете понять мою позицию относительно господ из Италии.

– То есть вы хотите сказать, что никакой это не след?

– Это один из многих следов, которые мы отслеживаем.

– Вы уже зналиоб этих итальянцах?!

– Конечно, господин Голланд.

– Но почему тогда вы не пошли по этому следу?

– Мы идем по нему. Мы идем по многим следам, господин Голланд. За последние сорок восемь часов до своего исчезновения госпожа Лоредо побывала у ювелира Хэнляйна, в магазине деликатесов на Ролленхаген, в кинотеатре «Дельфи». Затем посетила парикмахера Арманда и сделала у него укладку.

– И?

– И можете себе представить, господин Голланд, со сколькими людьми встречалась за это время госпожа Лоредо. Мы интересуемся всеми из этого круга, кого только можем охватить. У нас есть собственные методы работы с такими случаями. Поверьте мне, господин Голланд, мы ничего не пропускаем.

– Но этот Карло Дзампа еще спрашивал ее имя!

– Господин Голланд, а вы никогда не пытались узнать имя хорошенькой женщины?

– Господин комиссар, госпожа Лоредо долго жила в Италии! Я совершенно уверен, что эти итальянцы имеют какое-то отношение к похищению!

Он холодно посмотрел на меня:

– Вы заблуждаетесь.

– Как это?

– Госпожа Лоредо никогда не жила в Италии.

– Но это же смешно, она сама мне рассказывала!

– В нашей паспортной службе об этом нет сведений.

– Не хотите ли вы сказать, что госпожа Лоредо лгала?

Он пожал плечами:

– Многие люди придумывают разные истории, господин Голланд.

– Но зачем?

– Чтобы произвести впечатление. Или у них слишком буйное воображение. Есть много причин.

– Госпожа Лоредо была в Италии! – закричал я.

– Нет, – сказал он. – Это не соответствует действительности.

Я сдался. Я видел, что придется действовать самому, если я хочу продвинуться дальше.

– Я уезжаю из Берлина, господин комиссар.

– Могу предположить, что вы полетите в Мюнхен?

– Да. Я остановлюсь в отеле «Четыре времени года».

– Хорошо, господин Голланд. – Он поднялся и подал мне руку. – Вы не слишком-то полагаетесь на нас, не так ли?

– Ну что вы! – сказал я. – Вовсе нет.

Я решил во всем полагаться только на себя самого.

Мне удалось получить место на дневной рейс «Эр-Франс». Роберт подвез меня в аэропорт. Я дал ему ключи от квартиры Сибиллы, и мы договорились, что будем постоянно перезваниваться. Мы стояли в суетном холле аэропорта и курили, а я думал о том, что две недели назад мы стояли здесь с Сибиллой.

«Внимание! Объявляется посадка на самолет компании «Эр-Франс» на Мюнхен, рейс 769. Пассажиров просят пройти на посадку к выходу три. Желаем счастливого полета!»

– Ну, до свидания, Роберт.

– Удачи, господин Голланд. И всего хорошего.

Я прошел через контрольный турникет к выходу три, а Роберт стоял в холле и махал мне рукой. Он стоял там, маленький и круглый, подняв приветственно руку. Несколько раз я оглянулся, и каждый раз, когда я оглядывался, на его грустном лице появлялась ободряющая улыбка. Я подхватил под мышку свою пишущую машинку и стал спускаться по лестнице на летное поле. Было холодно и ясно. Я думал о том, как радовался предстоящему лету. Как мы с Сибиллой хотели уехать куда-нибудь на море, недели на четыре. Лежать на горячем песке и на горячем песке любить друг друга, а потом бросаться в холодную воду. Мы еще никогда не ездили вместе, а этим летом хотели это сделать. Мы это твердо решили.

18

Самолет был загружен полностью.

Я сидел с левой стороны от прохода, в носовой части, возле полной озабоченной дамы. Сразу после старта две стюардессы сервировали обед, но я не был голоден. Я обдумывал слова комиссара Хельвига. Что значит – Сибилла никогда не была в Италии? Она же сама мне рассказывала! Я с ужасом подумал: неужели она лгала? Или ошибалась паспортная служба? Я был растерян: немецкое ведомство никогда не ошибается. Что все это значило?

Дама возле меня обедала, вроде бы она не слишком хорошо себя чувствовала, хотя полет проходил абсолютно спокойно. Время от времени она качала головой и вздыхала. Раза два она что-то бормотала себе под нос, но я не разобрал что. Ей было около пятидесяти. Она производила тяжеловесное впечатление: широкий массивный подбородок, грузное тело, облаченное в грубый шерстяной костюм. Когда мы пролетели Эльбу, она заказала себе коньяк. Открывая бутылочку, она пролила половину. Пара капель попала на мои брюки. Она стала испуганно извиняться.

– Ничего страшного.

– У меня совершенно сдают нервы!

Я молчал и глядел в окно. День был безоблачным, и я мог видеть землю. Она была вся в снегу. Как маковые зерна, по снегу рассыпались дома.

Дама допила содержимое бутылочки, передернулась и сказала:

– Иногда такая встряска необходима! Пятьдесят два года я живу в городе. Никто не мог обо мне слова плохого сказать. А теперь они на меня донесли.

Я понял, что она в любом случае будет говорить дальше, независимо от того, проявлю я заинтересованность или нет, поэтому я вежливо осведомился:

– Донесли?

– За коммунистическую пропаганду, – ответила она, и ее двойной подбородок задрожал от возмущения. Она говорила с баварским акцентом: – На меня! Из всего Хофа – на меня!

Второй пилот, проходя в хвостовую часть самолета, кивнул мне.

– У меня там магазин радиотоваров. На Людвигштрассе. Самый большой в городе. Вы знаете Хоф?

Я не знал этого городка на самом севере Баварии:

– Это прямо у границы зоны, да?

– Точно! – Она посмотрела на меня своими серыми мышиными глазками. – Кстати, меня зовут Хегль. Эрна Хегль.

Я назвал свое имя.

– Все было хорошо, пока я не получила телевизоры, – удрученно продолжала госпожа Хегль. – Я вообще, знаете ли, не в восторге от этих новомодных изобретений, но моя сестра! Она меня чуть с ума не свела. Мы, говорит, отсталые, и если первый телевизор появится не у нас в магазине, то он будет у кого-то другого, а это не годится, потому что мы – самый большой магазин в городе. Тогда я сдалась и заказала три аппарата!

Ровно и спокойно гудели четыре мотора. Было половина второго. В три мы должны сесть в Мюнхене.

– Понимаете, – продолжала хозяйка радиомагазина с плохими нервами, – в Баварии семь станций, которые транслируют телепрограммы на Мюнхен. Их можно принимать везде, кроме как у нас, в северной Баварии. Потому что между нами горы. Хоть на голову встань, ни в Байройте, ни в Марктредвице, ни в Зельбе, ни в Хофе – ничего! Мы находимся в мертвой зоне, так это называется. Но только для баварских программ!

Я изобразил заинтересованность.

– Передатчик «Эрнст Тельман» – тот принимается безупречно, – горько посетовала госпожа Хегль. – Он стоит на горе Катценберг в Хемнице, в Восточной зоне, и такого четкого изображения вы еще никогда не видели! Еще бутылочку, пожалуйста, – крикнула она стюарду.

– А вам не кажется, что уже достаточно, госпожа Хегль? – осторожно заметил я. – На улице очень холодно…

– Думаете, не вынесу? Не бойтесь! – Она махнула рукой, взяла принесенную бутылочку и продолжила:

– Так вот, в первый же день я просто поставила включенный аппарат в витрину, не думая ничего плохого. Наоборот, радовалась, что в такой мороз люди толпятся у витрины, отпихивая друг друга. Еще бы, это вообще был первый телевизор, который видели в Хофе.

– И что за программу передавал «Эрнст Тельман»?

– Зимнюю Олимпиаду в Кортине [20]20
  Кортина-д'Ампеццо – г. в Италии, в межгорной долине Доломитовых Альп; известный центр зимних и летних видов спорта. В 1956 г. здесь проводились VII зимние Олимпийские игры. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Прекрасное изображение, господин Голланд, лучше и желать нечего! Люди были в восторге. Я сажусь в уголочек выпить кофе и слушаю, как моя сестра талдычит, что все это только благодаря ее усилиям, ну и дальше в том же духе. Где-то через полчаса мы выходим на улицу посмотреть, что там передают, а на улице еще больше народу, и показывают очень интересный документальный фильм о тайге. А после него дают репортаж о каком-то празднестве на верфи имени товарища Вильгельма Пика. Тут я слегка задумалась, потому как выступающий произнес здравицу товарищу Пику, а потом все запели «Интернационал».

– И было слышно через стекла витрины?

– Еще как, дорогой мой, еще как! Да я к тому же подключила аппарат к уличному громкоговорителю. Это был рев, скажу я вам! Я так перепугалась, что вообще перестала соображать.

– И что вы сделали, госпожа Хегль?

– Ну, я бросилась в магазин, чтобы выключить. Но в этот момент они покончили со своим «Интернационалом», портреты товарища Сталина, товарища Ленина и товарища Пика и так далее пропали, и начался «Детский час» с Гензель и Гретель. И дети там, на улице, подняли такой рев, почище их «Интернационала». Все кричали: «Дальше! Показывайте дальше!»

– И вы стали показывать дальше, госпожа Хегль?

– Конечно, а что мне еще было делать?! Ах, господин Голланд, тот вечер мне дорого стоил. Такое и в сумасшедшем доме не часто увидишь. У меня не было программы. А эти красные так ловко придумали, смешав все в одну кучу! Никогда не угадаешь, что там будет дальше! Немного легкой музыки и – бамс! – репортаж с какого-то производства! Чуть-чуть кабаре – и снова что-нибудь трогательное из лагеря отдыха для детей-сирот. Едва я к этому попривыкла, начался фильм, где все герои сплошь красные китайцы, а все злодеи – американцы. А на следующий день к нам уже пришла полиция, потому что на меня донесли как на коммунистку.

– И что сказала полиция, госпожа Хегль?

– Они были исключительно вежливы. Я спросила: может, мне вообще сдать аппараты обратно, но они сказали, ни в коем случае, это было бы ограничением свободы личности!

– Черт побери!

– Подождите, господин Голланд, это еще не все, что сказали полицейские. Они еще сказали, что хотели бы знать, есть ли у меня политическое сознание. Представляете себе?! Таким заявлением человека вообще можно в гроб вогнать!

– И что вы на это ответили?

– А что бы вы ответили на это, господин Голланд?

– Я репортер, госпожа Хегль. Мне просто так подобных вопросов вообще не задают.

– Вам хорошо, господин Голланд! Я, конечно, ответила, что оно у меня есть. На это полицейские сказали, что я должна пускать только те программы, которые отвечают моему политическому сознанию.

– И вы это исполняете?

– Разумеется! – Госпожа Хегль глубоко вздохнула. – Я и моя сестра. Мы целыми днями сидим в магазине с пальцем на выключателе. Неделю она, неделю я. На прошлой неделе была моя очередь. Теперь я в отпуске.

– Отпуск в Берлине?!

– Ах, – воскликнула она, – это такой удивительно спокойный мирный город!

– Спокойнее, чем Хоф в Баварии?

– Никакого сравнения, господин Голланд! – Госпожа Хегль снова вздохнула. – Завтра с утра опять начнется эта мука, и мучиться снова мне! Знаете, иногда я думаю, что эти люди с «Эрнста Тельмана» просто хотят свести нас с ума. Еще никогда программы не менялись с такой скоростью, как у них!

Госпожа Хегль погрузилась в мрачное молчание. Видно, коньяк разобрал ее. Она заснула и проснулась только над Фульдой, когда самолет совершал поворот, выводящий из советского коридора в воздушное пространство Федеративной Республики Германии, и снова заснула, и снова проснулась, когда мы кружили над Мюнхеном. Было десять минут четвертого. Я спросил, почему мы не приземляемся.

– Только что прибыл из Кельна карнавальный король. Взлетную полосу блокировали участники карнавала, – объяснила мне стюардесса.

Когда около половины четвертого я выбрался из самолета, карнавальная компания из Кельна все еще была здесь. На них были кивера и шлемы, красные куртки с золотыми позументами, облегающие белые брюки. Все они были обуты в сапоги, у многих поблескивали на боку сабли. Какой-то рабочий из наземной команды комментировал происходящее, хотя его об этом никто не просил:

– Вон те господа в красных жилетах – из кельнской шутовской свиты. Это лейб-гвардия. Дамы в белом – девственницы из свиты Его Глупейшества. Девушка в красных сапогах, которая танцует, – это функенмарихен [21]21
  Funkenmariechen (нем., в основном мн. ч.) – персонажи Кельнского карнавала, одетые в исторические костюмы кельнской городской гвардии. (Прим. пер.)


[Закрыть].

Роскошная блондинка и впрямь вскинула ноги. Мелькнули белые кружевные трусики и розовые ляжки. Функенмарихен вертела в воздухе белый жезл.

Вроде бы танец в честь мюнхенской карнавальной королевской четы, которая стояла здесь же, напротив, со своей не менее пестрой свитой, заканчивался. Мюнхенский карнавальный король был красный и толстый и смахивал на сына мясника. Королева, наоборот, была бледной и тощей.

– Она из семьи богатейших баварских владельцев гастрономов, – вещал непрошеный комментатор из наземной команды.

Через площадку было невозможно пробиться, пока шла приветственная церемония. Госпожа Хегль стояла возле меня. Пару раз она беспомощно произнесла: «Боже мой, Боже мой!» – и снова смотрела на представление.

Здесь были фоторепортеры и корреспонденты из «Новостей дня». Жужжали камеры. Прибывший с кельнцами духовой оркестр заиграл «Зачем на Рейне так прекрасно». Со звуками этой песенки все участники, взявшись друг за друга, начали ритмично раскачиваться. Функенмарихен все еще вскидывала ноги.

Как только песня кончилась, кавалеры из кельнской королевской гвардии встали на одно колено и шумно захлопали по своим роскошным задницам и при этом орали на своем непонятном кельнском явно двусмысленные куплеты, которые все равно вызывали дикий хохот.

Госпожа Хегль посмотрела на меня, потом снова повернулась туда.

Я думал о том, что я репортер, и меня ничего не задевает, что мое дело только информировать, без страха, без страсти, без сочувствия. Я думал, что от меня никто не должен ожидать ни отвращения, ни ревности, потому что я только репортер. Я думал о Сибилле…

Теперь карнавальные королевы обоих городов обнимались и целовались. Карнавальные короли жали друг другу руку.

Тот, что из Кельна, носил позолоченные очки, на его гладком лице виднелись шрамы. У мюнхенского были по-военному коротко стриженные русые волосы, и, кланяясь, он щелкал каблуками.

– Страшно богатые люди эти господа, – рассказывал тип из наземной команды. В его голосе звучало удивление.

Между тем баварцы под аплодисменты толпы выволокли громадную пушку, стреляющую связками вареных телячьих колбасок, и огромный бочонок пива. Грянула новая песня.

Теперь пели мюнхенцы – «Там внизу на берегу Изара».

– Боже! – потерянно пробормотала госпожа Хегль.

Вся компания подняла огромные глиняные кружки, полные баварского пива. Карнавальные короли осушили свои залпом. Их губы были в пене. Ликующе они потрясали своими пустыми кружками перед жужжащими камерами операторов из «Новостей дня». Они стояли там рука об руку, с пурпурно-красными лицами, единые и непобедимые. Настал черед колбасок.

– По телевизору, – чуть слышно сказала госпожа Хегль, – во время праздника на верфи имени товарища Пика, там тоже были униформы. И флаги. И транспаранты. И разинутые рты. И рев.

Я только репортер. Для меня представляет интерес все, что относится к разряду новостей. Происходящее здесь было поэтому мне интересно.

– Мне страшно, господин Голланд!

Я посмотрел на нее с удивлением.

– По воскресеньям я хожу в церковь, – объясняла она тихим голосом, пока вся карнавальная компания отхлопывала по попке юной дамы из Кельна, – и на прошлой неделе наш пастор читал одно место из Откровения Иоанна, оно постоянно приходит мне на ум.

– Что за место?

– «Если не одумаетесь, все погибнете», – ответила госпожа Хегль из баварского города Хофа.

Я попрощался с ней и через толпу слегка подвыпивших гостей из Кельна направился к зданию аэропорта. На моем пути оказались двое из Индии, мужчина и женщина, которые смотрели на происходящее с неподвижными лицами.

Женщина тихо спросила:

– Have you ever seen anything like this? [22]22
  Ты когда-нибудь видел что-то подобное? (англ.)


[Закрыть]

Мужчина серьезно ответил:

– It's their way to enjoy themselves. [23]23
  Каждый развлекается на свой лад! (англ.)


[Закрыть]

Я вошел в спокойное здание аэропорта Мюнхен-Рием и направился к окошечку «Эр-Франс». Здесь меня знали. Я положил записку с именами пяти итальянцев перед приветливой стюардессой и попросил выяснить, не вылетали ли эти пассажиры рейсами «Эр-Франс» или других компаний за последнее время.

– Обождите пока в ресторане, господин Голланд. Это займет около получаса, надо проверить списки.

Это заняло целый час. Через громкоговоритель меня снова вызвали к стойке компании. Стюардесса сказала:

– Четверо из пяти господ отбыли назад в Рим. Пятого мы не смогли обнаружить ни в наших списках, ни в списках KLM, SAS, РАА, BEA или SABENA [24]24
  Аббревиатуры названий авиакомпаний различных стран. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Это господин…

– Карло Дзампа, – поспешно закончил я.

Стюардесса удивленно взглянула на меня:

– Почему? Вовсе нет.

– Карло Дзампа тоже отбыл в Рим?

– Да, десятого февраля в восемнадцать тридцать рейсом один – двадцать девять компании «Пан-Америкен эйрлайнз».

– А как имя того, кого вы не нашли в списках?

Стюардесса ответила:

– Его зовут Эмилио Тренти.

19

Я взял такси и поехал в отель.

Еще из Берлина я забронировал номер в «Четырех временах года» и сообщил свой новый адрес в наше Центральное бюро во Франкфурте.

По дороге в город мне встречалось множество людей в масках и причудливых костюмах, которые спешили на зрелища. Мюнхен праздновал карнавал.

Мой номер находился на пятом этаже. Я принял горячую ванну, потом спустился в холл, сел в уголок, закрыл глаза и стал обдумывать ситуацию. Четверо из пяти человек, которых я разыскивал, уже покинули Германию. Пятого не нашли. Этот пятый не был тем, кто в Берлине, в кондитерской Вагензайля, спрашивал имя Сибиллы. Этот Карло Дзампа вернулся в Рим. А вот Эмилио Тренти не улетел с остальными. Что бы это значило? Почему он задержался?

Может быть, это не значило ничего. Может быть, у него были еще дела в Германии, а может, он давным-давно в Италии, только уехал поездом или автомобилем. Возможно поездом или автомобилем, но в какой-то другой город Германии. Или в какую-то другую страну. А возможно, он был еще в Мюнхене, возможно даже здесь, в отеле «Четыре времени года».

Я отдал должное комиссару Хельвигу. Действительно, совершенно невозможно отработать каждый след. Что мне теперь делать? Ехать в полицию и просить проверить списки регистрации? На поиск уйдет не один день – только в одном Мюнхене. И это в том случае, если Эмилио Тренти зарегистрировался, а не просто проехал дальше. По трезвому размышлению я понял: даже еслимне удастся найти этого Эмилио Тренти, шанс девяносто из ста, что он никак не замешан в похищении Сибиллы. Я вдруг подумал, что лучше бы мне остаться в Берлине! Там хоть у меня были Роберт и квартира. Здесь никого и ничего…

– Господин Голланд?

– Да, в чем дело? – Я открыл глаза. Передо мной стоял посыльный.

– Вас к телефону. Междугородний звонок из Франкфурта. Кабина три.

– Меня?

Он кивнул и показал рукой:

– Туда, вниз, пожалуйста!

Я прошел в обитую кабину, в которой пахло валерьянкой. Послышался голос нашей телефонистки из агентства:

– Минуточку, господин Голланд, соединяю вас с господином Калмаром.

Сразу за этим раздался его голос:

– Пауль?

– Да, что случилось?

– Хорошо, что ты уже в отеле. Я думал, ты прибудешь вечерним рейсом. У нас для тебя новость.

Я приоткрыл дверь кабины, запах валерьянки почти задушил меня.

– Тебе знаком некий Эмилио Тренти?

Я прислонился к обитой стенке и с силой рванул воротник:

– И что он?

– Он звонил сюда. Два часаназад. Он сказал, что завтра непременно должен встретиться с тобой.

Я молчал. Мне сдавило горло, я боялся, что, если заговорю, мне не хватит воздуха. Сибилла, подумал я. О Сибилла!

– Он сказал, что мы обязательно должны найти тебя и сообщить, что завтра в четыре вечера ты должен быть у него.

– Где?

– В Зальцбурге.

– Где?!

– В Зальцбурге. Это город в Австрии. По адресу…

– Подожди минутку!

Дрожащими пальцами я взял лежащий передо мной карандаш и стал писать адрес, который диктовал Калмар:

– Зальцбург-Парш, Акациеналле, три. Записал?

– Да.

– Он сказал, что Парш – это пригород Зальцбурга.

– Телефон?

– Там нет телефона. Он сказал, что приезжать туда раньше нет смысла, он будет там только завтра в это время. Надеюсь, ты понимаешь, о чем речь?

– Не слишком. А он объяснил, по какому поводу?

– Да, Пауль.

Ну почему здесь так пахло валерьянкой?! Как эта валерьянка попала в кабину? Мерзкий запах!

– По какому?

– Он сказал, что по поводу Сибиллы Лоредо.