Текст книги "Господь хранит любящих"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

36

На главпочтамте в Вене переговорный пункт работал круглосуточно, это я знал. По-прежнему мело, когда я вылез перед высоким зданием из такси, на котором доехал от дома Петры до города.

– Обождите, – сказал я шоферу.

Прямо по сугробам я зашагал к освещенному входу. На улице не было ни души. Только снег все валил и валил. В некоторых местах я проваливался по колено.

Почтовый служащий был стар. Он беспрестанно зевал.

– Что вам угодно?

Я сказал, что мне угодно.

– Присядьте!

В помещении были только маленькие табуреты. Они были привинчены к полу перед столиками. Кроме меня и служителя, здесь находилось еще семь человек. Все семеро были бедняками, и все семеро спали. Пятеро – на табуретах, положив голову на стол, двое – стоя в обнимку с трубой центрального отопления у входа. Спать под мостом сейчас было слишком холодно.

– Вас соединили. Кабина один, пожалуйста!

Я зашел в кабинку и снял трубку. Послышался голос ночного портье. Я попросил свою жену. Я решил звонить только с почтамтов и никогда из отеля.

– Алло… – голос Сибиллы звучал очень близко, и очень громко, и очень сладко.

– Извини, что заставил тебя долго ждать.

– Ничего, я читала. Как у тебя дела?

– Хорошо, – ответил я.

Через окошечко кабинки я заметил, что на почту зашел полицейский. Я испугался, но потом сообразил, что его волновали только безработные. Он их будил, одного за другим. Очевидно, спать на переговорном пункте строго запрещалось. Сидеть и стоять было разрешено. Бездомные сидели и стояли, безразличные ко всему, только пытались не закрывать глаза.

– Как долго ты еще пробудешь в Вене?

– Пока не знаю.

– Ты видел Петру?

– Да, – ответил я.

Теперь полицейский занялся теми двумя у трубы. Он потребовал у одного из них паспорт.

Я сказал:

– Я провел этот вечер с Петрой.

Молчание.

– Я прямо от нее. Не думаю, что она доставит нам неприятности.

Сибилла по-прежнему молчала. В трубке слышались только шорохи на линии.

– Сначала она вела себя вежливо и прилично. Потом напилась и потребовала, чтобы я с ней спал.

– И?

– Я тоже был слегка пьян. Я не хотел нажить себе врага. В нашей ситуации это было бы неразумно…

Полицейский вернул документы и вышел из здания. Семеро тут же погрузились в сон.

– Ты спалс ней?

– Я пытался.

– О! – произнесла Сибилла и снова надолго замолчала. А потом начала хохотать. – Извини, Пауль!

– За что? Это, конечно, смешно, особенно теперь, когда об этом вспоминаешь. Любовь вообще – самое смешное на свете. Я имею в виду не подлинную любовь.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Пауль.

– Думаю, ничего не получилось из-за того, что я все время думал о тебе.

– Наверное. Я очень тронута, Пауль. – Она говорила вполне серьезно.

– Мужчинам вообще это не так просто, как женщинам.

– Да, бедняжка. А как реагировала Петра?

– Она сказала, что это все из-за виски и чтобы я не переживал. Она тоже не будет.

– Ты сейчас снова к ней?

– Нет.

– Ты еще будешь с ней встречаться?

– Не знаю, может быть. Мы не договаривались. Она сразу заснула.

– Пауль, я скучаю.

– Я тоже.

– Если вы с ней снова увидитесь, у вас снова дойдет до этого?

– Нет.

– Поторопись. Пожалуйста, поторопись. Возвращайся скорее ко мне.

– Да.

– Я люблю тебя.

– А я тебя, родная.

– Я тебе должна еще кое-что сказать.

– Да.

– В последнее время у меня за чтением постоянно болела голова. Сегодня я спустилась вниз к глазному врачу. Мне надо заказывать очки.

– Есть очень симпатичные очки.

– Мне нужны очки не вообще, а только для чтения, понимаешь?

– Можешь хоть постоянно носить очки, мне это не мешает.

– Пауль…

– Да?

– Дальнозоркость – признак старости. Я старею, Пауль!

– Ты никогда не состаришься, – ответил я.

Часть III

1

– Господин Голланд?

Звонил портье. Светило солнце, и снег больше не шел. Небо было лазурным. Я только что позавтракал и собирался выйти, чтобы позвонить во Франкфурт. Калмар должен был дать мне адрес одного изготовителя фальшивых паспортов.

– В чем дело?

– Вас спрашивает дама. Некая госпожа Венд.

– Сейчас спущусь.

В этот час в холле отеля было пусто. Когда я вошел, Петра помахала мне. Она была в темно-синем пальто, без шляпки. Выглядела она свежей и ухоженной. Я поцеловал ей руку. Она мягко улыбнулась:

– Я пришла извиниться перед вами.

– Если у кого и есть повод к извинению…

– Нет, дайте мне сказать! Вчера я была сильно пьяна и вела себя недопустимо. Хочу, чтобы это было забыто.

– Ну конечно.

– Давайте забудем об этом, чтобы мы могли видеться, пока вы здесь. Я бы с удовольствием с вами встретилась еще.

– Я тоже, Петра, – покривил я душой.

– Значит, договорились! – Она потрясла мне руку, как будто мы были двумя школьниками, которые только что заключили союз сохранить в тайне на все времена совместный набег на яблоневый сад.

– Что вы делаете сегодня вечером, Пауль?

– Ничего… А что?

– Не хотите пойти со мной в оперу? Вы, наверное, слышали, нашу оперу отстроили заново. Сегодня там «Кавалер роз». Я могу достать два билета.

Я подумал: надо отдать ей должное. То, что она сразу пришла извиниться, было мило. Что пригласила в оперу, было тоже мило. Надо отдать ей должное.

– Я с удовольствием пойду с вами, Петра.

– Спектакль начинается в семь.

– Значит, я заеду за вами в половине седьмого, а потом мы отужинаем у Захера [75]75
  3ахер (Sacher) – владелец сети гостиниц и гостиничных ресторанов в Вене. (Прим. пер.)


[Закрыть].

– Вы уже бывали там?

Я тысячу раз ужинал у Захера, но, чтобы доставить ей удовольствие, сказал:

– Никогда.

– О, замечательно! Вам понравится! – Все венцы убеждены в том, что приезжему у Захера очень понравится.

Петра распрощалась. Она сказала, что ей надо на совещание на студию. Готовится к запуску новый фильм. Я выждал пару минут и вышел следом.

На этот раз я звонил с другого почтамта. Калмар тут же откликнулся:

– Фуксбергер… Евгений Фуксбергер, Альзеггер-штрассе, сто семьдесят четыре. Он нарисует тебе картинку по сходной цене. Кроме того, он работает очень быстро.

– Спасибо, – сказал я.

– Пауль… – Голос Калмара звучал озабоченно. Мы были знакомы с конца войны и многое пережили вместе. – Я не задаю тебе вопросов. Ты знаешь, я твой друг. Будь осторожен, Пауль!

– Да-да.

Я поехал на трамвае, сначала по свежераскопанному кольцу, потом по другой линии на Хернальс. Я стоял на задней площадке вагона и глубоко дышал. Мне это доставляло радость – воздух был морозный и свежий. Сугробы по обочинам были еще совсем чистые. Альзеггер-штрассе находилась на холме, ведущем к Венскому лесу. С полчаса я поднимался в гору. Дома здесь располагались на расстоянии друг от друга в окружении садов. Было тепло и безветренно. Внизу виднелись городские здания. И чем выше я поднимался, тем шире был обзор. Через полчаса я уже видел и колесо обозрения, и башню собора св. Стефана, и реку. Дунай сверкал на солнце и казался широкой лентой из расплавленного олова.

Дом 174 по Альзеггер-штрассе был небольшим, деревянным на бетонном фундаменте. Я позвонил у калитки, но никто не показался. Дом одиноко стоял на склоне. Я сел прямо на снег и стал ждать.

Через полчаса показалась пожилая женщина, поднимавшаяся в гору с сеткой продуктов. Я увидел ее еще издалека. Я сидел на сухом пушистом снегу, а она все приближалась. В сетке она несла овощи – оранжевую морковь, песочного цвета картофель – и пару пакетов.

Женщина была маленькой и сухонькой. На ней было серое пальто с обшарпанным каракулевым воротником, на голове – черный платок. Я поднялся:

– Госпожа Фуксбергер?

– Да. – Она недружелюбно глянула на меня. – Чего вам еще надо? Вчера двое из ваших уже были здесь.

Под ее взглядом я почувствовал себя неуютно:

– Госпожа Фуксбергер, я не из полиции.

– Нет? – Ее голос был высоким и тоненьким, как у больного ребенка. – Тогда извините. Но с тех пор как его взяли, они все ходят и ходят.

– Вашего мужа арестовали?

– Ну да. На прошлой неделе. Ко всем бедам еще и эта. А если вы не из полиции, чего вам здесь надо?

Я подумал, что хорошо было бы хлебнуть сейчас виски, и сказал:

– Я хотел сделать заказ вашему мужу. Речь идет о картинке…

Она испугалась. Ее лицо передернулось:

– Картинка? Не понимаю! Вы не здешний! Вы говорите не по-нашему! Вы рейхсдойчер [76]76
  От нем. Reichsdeutscher – имперский немец. (Прим. пер.)


[Закрыть]?

Рейхсдойчер… Словечко из лексикона венцев девятьсот тридцать восьмого.

– Да, я немец, госпожа Фуксбергер. Ваш муж и раньше имел дела с полицией?

Она скорбно кивнула.

– Это была афера с подделкой паспортов, да? Тогда еще в Вене были журналисты из имперской Германии…

– Господин Калмар, да! – Ее лицо доверительно смягчилось. – Хороший был человек, господин Калмар! Он тогда еще устроил моему мужу адвоката, который его вытащил.

– Именно, – подтвердил я. – Господин Калмар – мой друг. Это он прислал меня. Мне нужен паспорт.

– Боже, как не повезло! – Госпожа Фуксбергер расстроилась по-настоящему. – И они как раз взяли Евгения. Боже, Боже! А он-то всегда говорил, что если когда-нибудь понадобится что-то сделать для господина Калмара или его друга… – Она размахивала своей сеткой. – Что же нам теперь делать?

– Ваш муж все еще в полицейском участке?

– Ах нет, уже снова в предварительном заключении. На него еще с год нечего рассчитывать!

– Мне нужно срочно, госпожа Фуксбергер.

– Дайте-ка подумать… кто бы мог… – Она размышляла, сунув указательный палец в беззубый старческий рот. – …Да, Франц, он может… Но вам к нему нельзя… Сначала мне надо с ним поговорить, а потом уж он позвонит вам…

– Мне надо очень быстро!

– Ну вот поем и сразу поеду. Для друга господина Калмара мы все сделаем. Ну надо же, какая незадача, они, как назло, посадили моего старика!

2

– Алло?

– Добрый вечер, родная. Видишь, снова поздно. Я был в опере, а потом мы ужинали.

– И как Петра?

– В норме. Она выпила только граммов двести вина. И сразу после ужина я отвез ее домой.

– Что вы слушали?

– «Кавалер роз» с ужасающе толстой фельдмаршальшей. Терпеть не могу Гофмансталя [77]77
  Гуго фон Гофмансталь (1874–1929) – австрийский писатель и либреттист, создавал произведения в духе неоромантизма и символизма. (Прим. ред.)


[Закрыть]!

– Никто и не слушает в опере тексты.

– Вся постановка была в духе Гофмансталя. Но здание очень красивое. Послушай, у меня хорошие новости: сегодня днем у меня был художник.

– И?

– Все в порядке. Картинка будет еще на этой неделе. Ему надо три, в крайнем случае четыре дня.

– А потом ты приедешь ко мне?

– Сразу же.

– Господи, как хорошо! Знаешь, Пауль, я теперь совсем успокоилась и больше ничего не боюсь.

– К тебе хорошо относятся в отеле?

– Прелестно.

– Завтра утром я беру напрокат машину. Сын Петры живет недалеко от Вены в интернате. По средам она обычно навещает его. А завтра она занята на студии. Я пообещал привезти мальчика в Вену.

– А зубы Петра пока еще чистит сама?

– Еще три дня, любимая, только три дня.

– Или четыре.

– Или четыре. Но никак не пять.

3

Рекавинкель – так называлось местечко, поблизости от которого был расположен интернат. Это была деревня в Венском лесу, в часе езды от города.

Я выехал пораньше. Дорога была недавно расчищенной и гладкой. Иногда она шла лесом, иногда вдоль железнодорожного полотна западной ветки. Рельсы блестели на солнце, я то и дело посматривал на них, ведь через несколько дней я поеду по ним к Сибилле.

Интернат оказался большим домом со старомодной мебелью. Обои здесь были такими же темными, как и обстановка, а по стенам комнаты для посещений, в которой я ждал сына Петры, были развешены многочисленные оленьи рога. Из классных комнат сюда доносились детские голоса. Хор первоклашек трудился над таблицей умножения: трижды три – девять, четырежды четыре – шестнадцать, пятью пять – двадцать пять, шестью шест – тридцать шесть…

Дверь распахнулась, и молоденькая учительница ввела Томми:

– Вот, видишь, это дядя, который отвезет тебя к маме!

Томми с любопытством посмотрел на меня:

– А как тебя зовут?

Я назвал свое имя, и он подал мне руку. Он был мал и тонок для своего возраста. Круглое лицо с чувственными чертами и большие темные глаза. Густые каштановые волосы напоминали о том, что Томми пора к парикмахеру – на лоб спадал длинный завиток, который он постоянно смахивал.

– Учительница сказала, ты на машине?

– Да, Томми.

– Вот здорово! А можно, я сяду рядом с тобой?

– Конечно.

– Вечером вы привезете Томми обратно, господин Голланд?

– Да, – ответил я.

Томми важно шествовал рядом со мной по дому.

Как раз началась перемена, и дети толпились в коридорах.

– Привет, Томми, – окликнула его маленькая девочка.

Томми остановился и познакомил нас:

– Это Микки, а это мой дядя Пауль. Мы с ним поедем на машине в Вену.

– Ух ты! А можно посмотреть, как вы будете выезжать?

– Ясное дело! – великодушно разрешил Томми.

В машине он долго молчал и восторженно смотрел в окно. У него были красивые руки с тонкими запястьями. «Приятный ребенок», – подумал я.

В эти дни я чувствовал себя человеком, перед которым уже брезжит скорый отпуск. Каждый час приближал тот день, когда все будет позади. Каждый час приближал меня к Сибилле.

В деревне я остановился у магазина:

– Купим тебе шоколадку.

– Ну, не знаю… – заколебался Томми.

– В чем дело? Ты не любишь шоколад?

– Люблю… Но, если мама спросит, скажи ей, что я у тебя не выпрашивал!

Он был хорошо воспитанный, славный мальчик. Когда мы поехали дальше, он с самозабвением принялся за свой шоколад:

– Молочный с орехами – самый вкусный на свете!

– Да, помнится. – Я потягивал черную сигару и чувствовал себя прекрасно. – Ты радуешься встрече с мамой?

– Конечно, очень! А ты давно ее знаешь?

– Не слишком.

– Ты женишься на ней?

– Твоя мама уже замужем.

– Нет.

– Да, Томми, да! Она сама мне об этом сказала. Твой отец живет в Париже.

Его лицо помрачнело:

– Это тебе тоже сказала мама?

– Да, Томми.

– А еще она тебе сказала, что он крупный архитектор?

– Да…

– И что они были счастливы?

– Да…

– И что он нам всегда присылает деньги?

– И это тоже…

– Все это враки!

– Что?

– Она всегда это рассказывает. Я думаю, ей просто стыдно. Но я знаю правду! Знаю, как все было на самом деле, когда отец еще жил с нами. Скандалы, одни скандалы! И никаких денег!

Его маленькое личико подергивалось, он даже забыл о шоколаде:

– Крупный архитектор! В интернате мне ребята показали фотографию из одного журнала. На ней был мой отец и эта актриса, с которой он изменяет маме!

– Ты видел фотографию?

– Да. Я даже вырвал ее. Она лежит в моей коробке с игрушками под кроватью. Мой отец – самый подлый человек на свете! Я больше никогда не хочу его видеть! Никогда!

– А что ты будешь делать, если вдруг его встретишь?

– Я отвернусь.

– А если он заговорит с тобой?

– Тогда я плюну в него!

Я подумал: как сильно, должно быть, этот мальчишка тоскует по отцу, если так говорит о нем.

– Смотри-ка, ты сейчас уронишь шоколадку.

Он машинально откусил дольку.

– И денег он не присылает. С тех пор как он уехал, мы больше не получаем от него денег. Поэтому мама и работает.

– Я этого не знал.

– Еще бы! А как бы мы тогда платили за интернат, а?

– Действительно.

– Когда приедем, не говори, что мы болтали об этом. А то она расстроится.

– Ни слова не скажу.

– Спасибо. – Он посмотрел на педаль газа, на мой правый ботинок и пробурчал: – Постоянный спутник…

– Что значит, «постоянный спутник»?

– Это было написано под фотографией. «Французская актриса Рамона Леблан и ее постоянный спутник, австрийский архитектор Клеменс Венд»!

Он сильно страдал, я видел это. Он сжал зубы, стряхнул со лба завиток и добавил:

– Постоянный спутник – вот кто такой мой отец.

4

Мужчины бросают женщин, женщины обманывают мужчин. Кажется, нормальные взаимоотношения полов стремительно приходят в упадок. Что тут еще говорить! Возможно, виной тому великие открытия двадцатого века, смена картины мира в физике и в политике, которая теперь уже вторглась и в частную жизнь отдельного человека. Мужчины изменяют мир. У них свои, мужские интересы. Женщины им больше не интересны. Кроме того, их слишком много, женщин. Они – не проблема, их так же легко найти, как и бросить. Вот структура урановой оболочки водородной бомбы – это проблема. Суэцкий канал – проблема. А сосуществование, женщины – нет. Их можно взять, можно оставить.

Я сочувствовал женщинам, они так беззащитны. И им почти нечего противопоставить мужчинам. Не надо быть гомосексуалистом, чтобы, например, предпочесть общество Роберта Оппенгеймера [78]78
  Оппенгеймер (Oppenheimer) Роберт (1904–1967) – американский физик. В 1943—45 гг. руководил созданием американской атомной бомбы. Выступил против создания водородной бомбы и в связи с этим в 1953 г. обвинен в «нелояльности» и отстранен от секретных работ. (Прим. пер.)


[Закрыть]обществу большинства женщин. Конечно, есть и исключения, но их немного. Я подумал, что для меня было большим счастьем найти такое исключение.

Этим утром я ехал с Томми в киномастерские на Розенхюгель, которые еще недавно были конфискованы советской военной администрацией, а теперь по договору снова возвращены Австрии. В холле, напротив входа, на стене виднелся светлый прямоугольник. Очевидно, еще недавно здесь висел портрет «отца всех народов» Иосифа Сталина, а до него, несомненно, портрет Адольфа Гитлера. В настоящее время место пустовало…

Петра работала в небольшом помещении над столовой. Повсюду были разложены разноцветные эскизы костюмов.

Томми обнял мать и прижался к ней:

– Здравствуй, мама.

– Привет, Томми. Как дела?

– Здорово! Дядя Пауль сказал, что поведет нас после обеда в кино. На фильм «Когда отец с сыном!»

– Но ты его уже видел!

– Это такой классный фильм, что я могу его смотреть много раз!

Итак, мы пошли в кино, а после в кондитерскую, где Томми пил горячий шоколад и умял целую гору пирожных. Пару раз я заметил, что Петра задумчиво смотрит на меня. Может быть, она думала о «постоянном спутнике» Рамоны Леблан и о своей маленькой неполноценной семье.

– Хочешь еще пирожного, Томми?

– Нет, спасибо. В меня уже больше не влезет. Кроме того, вы на меня уже истратили столько денег! – Он повернулся к матери. – Дядя Пауль купил мне сегодня утром шоколадку. Но я не выпрашивал, мама!

– Этого и не следует делать, – строго ответила Петра.

Мы вместе отвезли ребенка в интернат. Это был мирный вечер, на короткое время я стал отцом семейства. В Вене я сначала довез Петру до дома. Она поблагодарила меня:

– Вы так милы, Пауль, правда… Я так тронута.

– Ерунда!

– Ах, почему мы не встретились раньше?!

– У вас такой славный малыш.

– Да, знаю. Я очень привязана к Томми. Раньше я его часто ненавидела. Я думала, что с ребенком никогда снова не выйду замуж.

– А теперь думаете по-другому?

– Теперь мне все равно.

Потом я вернул машину и поехал в отель. Портье передал мне письмо. Оно пришло из Франкфурта.

Мои руки дрожали, когда я разорвал конверт и пробежал глазами послание. Руководство было согласно с моим назначением в Рио. Они забронировали мне место на рейс компании «Панайр ду Бразил». Самолет вылетал двадцать восьмого марта в девятнадцать тридцать из аэропорта Берлин-Темпельхоф. Это был тот же самый рейс, которым я летел в прошлый раз.

Меня охватила радость. Двадцать восьмого марта! Через неделю! Через неделю все будет позади!

– Вас кто-то ожидает в холле, господин Голланд, – сообщил портье.

Это была госпожа Фуксбергер. Маленькой серой мышкой она сидела в самом дальнем углу помещения, подобрав ноги под кресло, как будто хотела их спрятать. Казалось, ей все хотелось спрятать: и руки, и лицо… Она смотрела на стену. Она никого не видела и думала, что сама таким образом стала незаметной. На ней было старенькое коричневое пальто из бархата, руки засунуты в потрепанную муфту. Когда я подошел ближе, она улыбнулась мне своим беззубым ртом:

– Я уже два часа жду вас, господин Голланд.

– Что-то случилось?

– Нет, нет, ничего! – Она зашептала. – Наоборот! Франц управился раньше. Вы же сказали, что это срочно, вот я и подумала, что надо вам сразу передать.

Все шло прекрасно. Все гладко.

«Если Ты и впрямь существуешь, Господи, – думал я, – благодарю Тебя! Ты действительно хранишь нас».

– Выйдем на улицу?

Она проворно поднялась, словно обрадовалась, что можно отсюда уйти. Во дворе какого-то дома на тихой боковой улочке она отдала мне паспорт. Это была великолепная подделка, с безупречной печатью полицейского управления Вены. Теперь у Сибиллы было другое имя и другие дата и место рождения. И еще в паспорте была масса всяких пометок о въезде и выезде. Он был чуть-чуть заляпан, чуть-чуть захватан, на уголках слегка потрепан – в общем, все как полагается. И он был действителен до 1959 года.

– А где въездная виза в Бразилию?

– На следующей странице, господин Голланд. – Госпожа Фуксбергер светилась. – Франц, он так гордится своей работой. Я тоже считаю, что здесь он превзошел сам себя!

На следующей странице стоял квадратный штемпель. Я прочел: «Consulado do Brasil em Vienne. Visto No. 115, Bom para e embarcar para о Brasil até 26.4.56».Виза была действительна на выезд до 26 апреля 1956 года. Консула, выдавшего ее, звали Давид Линес.

– Красиво, да? Это все Франц.

– Превосходно, госпожа Фуксбергер.

У въезда во двор было темновато. Нас освещал только фонарь с улицы. Я дал пожилой женщине деньги для Франца.

– А это вам.

– Вы с ума сошли! – Она оттолкнула мою руку. – Для Франца – да, а себе я ничего не возьму!

– Госпожа Фуксбергер!

– Ни за что! Вы – друг господина Калмара. Для него я все сделаю – но не за деньги! Господин Калмар хороший человек.

Она подошла совсем близко:

– Ну-ка, наклонитесь!

Я низко наклонился, и она коснулась моего лба своим сухим холодным пальцем:

– Храни вас Господи!

– Спасибо, госпожа Фуксбергер!

Мать часто крестила мне лоб, когда я был маленьким. Уже пятнадцать лет, как моя мать умерла, и с тех пор никто не благословлял меня. Я простился с доброй женщиной и зашагал по снегу на главпочтамт. Было начало одиннадцатого, и улицы были пустынны. Время от времени мимо почти бесшумно проносились машины. Я был счастлив этим вечером, думаю, это был счастливейший вечер в моей жизни.

Меня сразу соединили.

– Любимая, все в порядке. Выезжаю ближайшим поездом и утром буду у тебя.

– Все в порядке… – Сибилле отказал голос.

– Во Франкфурте дали согласие и картинка у меня. Через неделю мы уезжаем.

Ответа не последовало.

– Сибилла! Что с тобой?!

– Мне… мне трудно говорить. Я уже думала, что что-то случилось.

– Все как надо, родная. Я люблю тебя.

– Знаешь, что я сейчас сделаю? Закажу тройное виски и выпью одним духом.

– Я сделаю то же самое.

– Наверное, я все-таки старею. Мне что-то совсем плохо.

– Быстро заказывай виски, любимая! – Я счастливо рассмеялся. – И будь мне верна, и не обманывай меня, и жди! Через несколько часов я буду с тобой… Можешь уже готовиться к встрече. Мы целый день не будем вылезать из постели!

– Я жду тебя, Пауль. Ты в моем сердце. И в мыслях, и вообще…

– Будь здорова! До завтра!

– До завтра, Пауль!

Я улыбался, когда клал трубку. Улыбался, когда выходил из кабинки.

Потом я перестал улыбаться. У кабины стояла Петра Венд. В леопардовой шубе.