Текст книги "Господь хранит любящих"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

23

Не знаю, приходилось ли вам по-настоящему нанюхаться кофе. Не из кофейника или чашки, а кофе в мешках, сотнями килограммов кофе. Это мерзкий запах, отвратительнее любого другого. Шофер Отто, по кличке Ухарь, перед тем как запереть нас с Сибиллой в кузове за мешками, дал нам мокрые тряпки. Еще он надрезал часть парусины, чтобы дать доступ встречному воздуху, и все-таки мы едва не задохнулись едким, горьким запахом кофейных бобов.

Мы ехали по шоссе к границе. Сибилла не произносила ни слова. Она, скорчившись, сидела возле меня и держала у лица мокрую тряпку. Время от времени она шевелилась. Шофер по кличке Ухарь настойчиво внушал нам, что мы должны как можно меньше вдыхать. Маленький белесый парень, он походил на хорька. Его напарника звали Лошмидт. Лошмидт был краснолицым великаном. Он и должен быть крепким, ведь он таскал мешки…

Самым скверным было время стоянки на пограничном посту. Ухарь пообещал, что постарается управиться как можно быстрее, и все-таки это тянулось слишком долго. Сибилла начала нервничать. Она застонала.

– Тише, – шепнул я.

Запах становился невыносимым, у меня на лбу выступил пот. Снаружи таможенник ходил вокруг грузовика и переговаривался с Ухарем. Ее скрутило.

«Боже!», – простонала она. Я рукой закрыл ей рот.

– Откройте кузов! – послышался голос.

– Момент, господин инспектор!

Кузов заходил ходуном, когда Ухарь открывал дверцу. Мы сидели далеко за мешками, луч света не добрался до нас. Тело Сибиллы дернулось, и она затихла, навалившись на меня всей тяжестью. Она потеряла сознание.

– Проезжайте, – сказал незнакомый голос. Сейчас двенадцать тридцать четыре.

Через минуту мы отъехали. Я прижал рот к прорези и попытался вдохнуть. Встречный ветер резанул по губам, как нож. Как следует надышавшись, я уперся в кабину водителя и поднял голову Сибиллы.

Я придвинул ее лицо к щели в тяжелом полотнище, чтобы на него попадал воздух, а сам снова прикрыл нос мокрым клочком. Через некоторое время Сибилла пришла в себя. Ее дыхание стало частым и хриплым, тело содрогалось, она дышала, чтобы остаться в живых.

Внезапно грузовик остановился.

Я услышал, как распахнулась дверца, затем послышались шаги, потом голос. Это был напарник шофера Лошмидт:

– Начинаем разгружать. Еще немного продержитесь?

– Да, – крикнул я.

Машина снова тронулась.

– Уже скоро, – прошептал я. – Еще пару минут, Сибилла, еще пару минут!

Она застонала.

– Дыши! Держи рот у щели и дыши! Ты можешь дышать? Воздух идет?

Она застонала снова. Теперь послышался мотор второго грузовика. Он ехал с нашего борта.

Незнакомый голос крикнул:

– Начали!

Невидимый, отгороженный от нас мешками Лошмидт начал перекидывать груз на другую машину. Он работал как автомат, точно и с неслыханной скоростью. Уже через короткое время появился просвет. Воздух устремился в наш закуток. Сибилла широко открыла свой большой рот и дышала, как утопающий. Вонь отступала. Вскоре стал виден Лошмидт. Он устойчиво держался на мчащемся автомобиле и один за другим перебрасывал тяжелые мешки. В солнечном свете этого зимнего дня он походил на могучего лоснящегося от пота гиганта из германских сказаний. Мы поползли мимо него к заднему борту. Там еще оставалось три мешка.

Лошмидт свистнул. Шофер нажал на тормоза. Грузовик стал снижать скорость.

– Быстрее! – крикнул Лошмидт. – Давайте быстрее!

Машина остановилась. Лошмидт швырнул чемодан Сибиллы в кювет, я следом свою небольшую сумку.

– Прыгайте! – закричал Лошмидт Сибилле.

Она спрыгнула, не удержалась на своих высоких каблуках и полетела в канаву. Я боком развернулся так, чтобы мои ноги свешивались за борт, и съехал. Я приземлился на здоровую ногу, и только-только отпустил борт грузовика, как Ухарь снова дал газу. Я поковылял к Сибилле. Она лежала на спине и смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Ее рот был открыт, черные волосы разметались по снегу.

Она протянула ко мне руки, я хотел помочь ей подняться, но поскользнулся и рухнул на нее. Мы лежали в заснеженной канаве, она лицом ко мне. И она целовала меня. На этот раз ее губы были горячими и влажными. Ее зубы ударяли по моим губам. Кровь заливала мне язык.

Мимо нас по направлению к Лоферу спешил другой грузовик. Это была машина, груженная мешками с цементом, которые будут перегружать. Алиса Тотенкопф отточила свою систему до совершенства.

24

Десять минут спустя подъехало такси. С шофером договорилась из Зальцбурга Тотенкопф. Она заказала его на тринадцать часов к семнадцатому километру дороги. Было тринадцать ноль пять, когда он вылез из мерседеса и снял перед Сибиллой фуражку.

– Извините за опоздание, госпожа!

Он открыл дверцу, и Сибилла уселась на заднее сиденье. Когда я хотел последовать за ней, он выбросил вперед руку:

– Двести марок.

– Все в порядке, я в курсе, вы получите свои деньги.

– Сейчас, – резко возразил он. – В окрестностях слишком много полицейских. Если вас задержат, возможно, вам будет не до этого.

Но нас не задержали. Мы ехали в направлении Мюнхена. В машине не было стенки, отделяющей от водителя, и поэтому мы с Сибиллой не разговаривали. Она сидела рядом со мной, отвернувшись, и глядела через окно на снег. За Траунштейном скрылось солнце. У Химзе повалил снег, густой и мокрый. Засвистел порывистый восточный ветер. Над Мюнхеном небо было темным.

– Надвигается буран, – сказал шофер. Машину постоянно заносило, он с трудом удерживал ее на правой полосе дороги.

Неожиданно Сибилла вскочила:

– Что это?

– Где?

Она показывала вперед, на кровавое месиво. Это было раздавленное животное. Части его туловища были разбросаны по шоссе. На самой большой сидела огромная черная птица и долбила клювом мертвую плоть.

– Всего лишь кошка, – ответил шофер.

Птица заслышала шум приближающегося автомобиля и взлетела, подняв с собой в воздух кусочек меха. Мерседес прокатил по кровавому месту дальше на север. Я оглянулся. Черная птица снова спустилась на мертвечину.

Под Розенгеймом мы оставили шоссе и съехали на проселочную дорогу. Снегопад все усиливался. Окна автомобиля замерзли, резиновые прокладки дворников обледенели. Время от времени шофер останавливался, выходил из машины и, сыпя проклятьями, очищал стекла. Ветер крепчал, все больше темнело. Мы проезжали через деревни с низкими домиками и маленькими церквушками. Баварские горы не были видны, они скрывались за облаками.

– Откуда ты знаешь этот отель? – спросила Сибилла.

– Был там пару раз. Я позвонил. Нас ждут, – ответил я. Шофер слышал каждое слово.

Отель «Под небесами» располагался на плато горы, носившей то же название. Он находился на высоте около тысячи восьмисот метров, и добраться до него можно было только по канатной дороге. Другого пути наверх не было, гора была слишком отвесной. Дорога пролегала над многочисленными глубокими ущельями. Отель «Под небесами» располагал тридцатью по-современному обставленными номерами, баром, отличной кухней, сауной и верандой для лежачих больных. Какой-то господин с Рейна построил левое крыло для себя и своих друзей. Но пожить под облаками ему не пришлось, потому что, когда дом был отстроен, тот умер. Волнения по поводу декартелизации концерна Круппа спровоцировали обширный инфаркт миокарда.

Наследники богатого господина пристроили второе крыло и оборудовали здание под гостиницу в надежде извлечь из дома на горе прибыль. Но эти ожидания не оправдались, отель – постоянно пустовавший – приносил только убытки. Киностудии и издатели, как правило, поселяли «под небесами» своих авторов, когда те находились в цейтноте.

Меня самого посылала на «Небеса» моя редакция, чтобы писать.

Однажды я взял с собой девушку, но через неделю она не выдержала и сбежала. На «Небесах» было очень пустынно, как раз то, что мне и было нужно, чтобы спрятать Сибиллу. Это было идеальное место для моих целей.

В половине четвертого мы добрались до нижней станции канатной дороги. Беззубый старик, почти глухой, перенес наш багаж из такси в деревянное здание станции. Шофер сразу же уехал, не прощаясь. У Сибиллы были насквозь промокшие чулки, она то и дело едва не падала в своих легких туфлях на высоком каблуке.

– Позвоните наверх, – сказал я старику, усаживая Сибиллу в качающуюся кабину.

– Простите, я немного плохо слышу. Что вы говорите?

– Вы должны позвонить наверх, – закричал я. – Мы гости отеля. Господин и госпожа Голланд.

– Да, – растерянно сказал он и стряхнул с носа каплю, – вы совершенно правы, господин, погода ужасная!

Он закрыл дверцу кабины с опущенными стеклами.

– Меня зовут Голланд! Вы не понимаете имени?

– Голландия, да-да, Голландия…

– Позвоните наверх!

– Пожалуйста, не раскачивайтесь во время поездки и не высовывайтесь наружу!

Я отчаялся и сунул ему в руку марку.

– Да, снег, – сказал он на это. – Снег – это плохо. А хуже всего буран. Я чувствую, что он приближается. Вот увидите…

Он отошел к настенному динамику, нажал на кнопку и прокряхтел:

– Поехали, Зепль!

Кабина дернулась. Мы начали возноситься к «Небесам».Нижняя станция быстро осталась позади. Уже через две минуты мы поднялись к нижней границе облаков. Нас обступила серая мгла. Кабина ползла со скрипом и скрежетом. Около мачт ее раскачивало. В ней было холодно. Впервые с тех пор, как я снова встретил Сибиллу, мы были наедине. Она сидела напротив меня, вдавленная в угол ледяной гондолы, и дрожала от холода.

Я сказал:

– Я представлю тебя моей женой. Арендатора зовут Ольсен. Он очаровательный человек. И сразу уеду назад, в Зальцбург.

– Я так и думала, – ответила она.

Теперь кабина качалась сильнее, злые порывы ветра разбивались об ее стенки. Мы были среди облаков.

Я сказал:

– Сегодня утром я был в полиции. Я хотел заявить на тебя.

– Но ведь не сделал этого, – ответила она без всякого триумфа.

– Нет, почему-то не смог. Я помогу тебе, Сибилла. Ты получишь новые документы. Но мы расстанемся. Я просто больше не смогу жить с тобой.

Она молча кивнула.

– Это невозможно. Ты убила, из своекорыстных и низких мотивов ты убила двух человек, за это тебе нет прощения.

– Ты говоришь, что любишь меня. Как же ты можешь уйти, если ты меня любишь?

– Я больше не люблю тебя, – ответил я.

Кабина остановилась перед мачтой. Я поспешил успокоить:

– Не бойся, это они останавливают из-за бурана. Сейчас она двинется дальше.

И действительно, гондола осторожно и медленно миновала опору и дальше пошла быстрее. Внизу заскользила черная тень. Это была вторая гондола. Мы миновали половину пути.

Все больше темнело.

– Конечно, я люблю тебя, – сказал я. – Поэтому я тебе и помогаю, поэтому я здесь. Но я больше не могу быть с тобой вместе, я боюсь тебя, я вижу, что действительно совсем тебя не знаю. Я люблю твое лицо, твой голос и твои руки. Но твои руки убивали, твой голос лгал мне, твое лицо обмануло. Я в полном смятении, но одно я знаю точно: я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

– Какой ты правильный, – горько сказала она. – Какой порядочный, какой великодушный. Какие великолепные речи ты говоришь. Как это благородно звучит.

Я спросил:

– А что бы ты сделала на моем месте?

Она вдруг заплакала:

– Я не это имела в виду. Мои нервы совсем никуда не годятся. Ты полностью прав. Но, пожалуйста, пожалуйста, останься со мной! Не бросай меня! Я тебе все объясню!

– Больше нечего объяснять.

– Нет, есть… Ты еще не все знаешь… – Она заговорила быстрее. – Петра тебе не все рассказала… Она не могла тебе рассказать всего… Я скажу тебе, как все было…

Крохотная кабинка раскачивалась и робко принимала боковые удары, ролики на канате скрипели, стало совсем темно.

– Тут мы равны, – сказал я. – Вытри глаза, Сибилла.

Дрожащей рукой она вытерла глаза и сказала:

– Я сделаю все. Я пойду в полицию и сама дам показания, только останься со мной.

– Ты и в те времена не пошла в полицию.

– Потому что я надеялась, что меня не найдут. Десять лет все шло так хорошо, правда ведь? – Она произнесла это тоном несчастного ребенка. – Я все время молилась Богу.

– Об этомты молилась.

– Да, – ответила она. – Говорят, Он отпускает все грехи.

– Я больше не желаю говорить о твоем Боге, – сказал я.

Гондола скользнула в здание верхней станции. Здесь горел электрический свет. Зепль, здоровый баварец в шортах, открыл кабину и поздоровался. Возле него стоял арендатор.

– Здравствуйте, господин Ольсен. Позвольте представить вам мою жену.

Ольсен поцеловал Сибилле руку. Он был очень милым и, когда смущался, краснел. У него была совсем юная жена.

– Рад, что вы снова нас посетили, господин Голланд! К сожалению, погода не слишком хорошая.

Короткой дорогой, через снег и облака, мы двинулись к отелю. Здесь наверху уже спустилась ночь. Проход через сугробы был расчищен недавно.

– Мы единственные гости?

– Почти, господин Голланд. Здесь еще две дамы. – Он поспешно добавил: – Можете выбрать себе комнату, выбор богатый.

– К сожалению, я сегодня же должен вернуться обратно.

– О-о-о, – разочарованно протянул он.

– Моя жена побудет здесь несколько дней. Я вернусь забрать ее.

Внезапно Сибилла остановилась прямо в снегу и безудержно расплакалась.

– Господи Боже мой… – Ольсен в испуге посмотрел на меня.

– Извините, – сказал я, – моя жена нуждается в отдыхе.

Он смущенно спросил:

– Кто-то умер?

– Да, – ответил я, – внезапно умер очень близкий ей человек.

25

С фасада дом был выстроен полностью в баварском стиле: много дерева, узкие балконы и низко спускающиеся скаты крыши. Интерьер имел признаки некоторой роскоши: старинные гравюры, хорошие ковры и античную мебель. В холле стояло несколько резных фигурок святых.

Ольсен провел нас сразу на второй этаж. Он отвел нам номер, в котором я давным-давно жил с девушкой, которая сбежала. Здесь была прихожая и душ. На белых стенах висели две головки ангелов. Массивные кровати стояли напротив окна, занимавшего всю стену.

Опуская шторы, Ольсен грустно сказал:

– Когда погода хорошая, отсюда видны Баварские Альпы и Швейцария.

Сибилла уже успокоилась. Она ответила:

– Погода меня не волнует, господин Ольсен.

Странный стон раздался довольно громко.

– Что это?

– Центральное отопление, – сказал я.

– Это ветер, господин Голланд, – ответил молодой симпатичный арендатор. – Будет буран. – Он потерянно добавил: – Вы знаете, что моя жена ждет ребенка?

– Рад за вас.

– Мы тоже радовались, господин Голланд. А теперь все идет к тому, что владельцы закроют отель. Что мы тогда будем делать? Я уже вложил собственные деньги.

Снова до нас долетел жалобный стон ветра, тоненький, полный муки и одиночества. Штора заколыхалась. Я подумал: мне пора уезжать. Ольсену я сказал в утешение:

– Не беспокойтесь, эти люди так богаты!

Это в действительности было так. Я слышал одну историю, которая свидетельствовала об их богатстве. На Рейне они держали скаковых лошадей. Как-то на пробу они послали на Рейн немного сена с южного склона «Небес». Оказалось, что рейнским лошадям баварское сено пришлось по вкусу больше, чем родное. С тех пор накошенное на южном склоне сено регулярно отправляется в Дюссельдорф воздушным фрахтом.

Арендатор Ольсен возразил:

– Богатые люди особенно осторожны с деньгами, господин Голланд!

Он поклонился Сибилле и отступил к дверям, сказав мне на ходу:

– Я позволю себе прислать вам наверх карту гостя.

Я возразил поспешно:

– В этом нет необходимости, я спускаюсь с вами!

Покидая комнату, я старался не смотреть на Сибиллу.

Я чувствовал, как она глядела мне вслед и принуждала меня своим взглядом обернуться, но я не оглянулся и по этому поводу исполнился дурацкой гордости, спускаясь по лестнице вместе с Ольсеном. Наши шаги да свист приближавшегося бурана были единственными звуками в невероятной тишине дома.

За администраторской стойкой я заполнил бумаги. Я не снимал пальто, и моя дорожная сумка стояла возле меня – ее не относили наверх. Я заполнил квиток сплошь фальшивыми датами.

– Паспорт показать?

– Будьте добры, господин Голланд, – ответил портье.

– Я женат всего лишь месяц, и жена еще не записана в мой паспорт.

– Конечно, господин Голланд. Позвольте?

Он записал номер моего паспорта и вернул мне документ.

– Спасибо, это все.

Я сказал:

– Думаю прямо сейчас спуститься обратно, пока буран не разошелся.

– Хорошо, господин Голланд. Мне передать вашей супруге…

– Я уже попрощался, – солгал я и подал ему руку. Я не хотел снова встречаться с Сибиллой, я решил позвонить ей из Зальцбурга.

– Спокойной ночи, господин Голланд. Надеемся, вы в скором времени навестите нас еще.

Я вышел из дома. Шквал ветра ударил мне в лицо. Я пошел через снег на огни канатной дороги. Тяжелая дверь станции была закрыта. Я с трудом смог ее открыть. В холле никого не было.

– Эй! – крикнул я.

Надо мной приоткрылась дверь маленькой каморки и высунулась могучая голова Зепля. Наверное, он живет там наверху, над двигателями.

– Да, господин Голланд, в чем дело?

Буран гудел, и клочья облаков летели прямо на Зепля.

– Мне нужно вниз!

– Вниз больше нельзя, господин Голланд! Сила ветра одиннадцать баллов. Я имею право на спуск только до десяти!

– Но мне надо вниз!

– Исключено, господин Голланд!

– А если попытаться пешком?

– Ну, господин Голланд! Это не получится даже летом!

– А когда вы снова заработаете?

– Как только уляжется буря, – учтиво ответил Зепль и расплылся в улыбке.

26

В баре отеля было темно.

Я сел в уголок и прислушался к бурану. Он все усиливался, я слышал его завывания и стоны. Где-то подо мной, должно быть на кухне, смеялась девушка. Я сидел в темноте, курил и чувствовал, как меня начало охватывать яростное ожесточение. Я злился на Сибиллу, я ненавидел ее. Мне хотелось пойти наверх и избить ее. Я даже вскочил. Примитивное желание, но оно одолевало меня. Я бы с удовольствием бил Сибиллу. Только это ничего не изменило бы. Ее следовало бы избить до смерти. Но на это я был не способен. Я теперь вообще мало на что был способен. Я снова сел.

Послышались приближающиеся шаги, дверь приоткрылась, и кельнер, которого я знал, заглянул в помещение:

– Есть здесь кто?

Он повернул выключатель:

– О, господин Голланд! А мы вас ищем по всему дому. Ваша супруга о вас спрашивала.

– Передайте ей, что я скоро приду.

– С удовольствием, господин Голланд.

– Господин Хуго!

– Да?

– Я бы хотел немного выпить. Принесите мне, пожалуйста, виски, «Джонни Уокер».

– С содовой?

– Нет.

Он вернулся со льдом, стаканом и с бутылкой и плеснул мне немного. Я сказал:

– Сделайте карандашом отметку на этикетке и оставьте бутылку.

Он кивнул и вышел. Я бросил в виски два кусочка льда и выпил. Виски отдавало нефтью, а все остальное было нормально. Я снова налил полный стакан и немного разболтал в нем лед. Второй пошел лучше, а на третьем вкус стал обычным.

Я опьянел довольно быстро, потому что ничего не ел. Мне казалось, что буран с каждой минутой завывает все громче. Возле меня стоял приемник. Я настроил его и ухмыльнулся, услышав музыку. Это был финал второго концерта Рахманинова. Снова, значит, он. В последний раз я слушал его в пустой квартире Сибиллы в Берлине. Я заново наполнил стакан и стал слушать музыку, которую любил, пока она не стихла и не послышался голос диктора. Пропикало семь вечера. Мюнхен передавал новости. Вначале прогноз погоды на завтра: облачно и прохладно. В районе Альп ожидаются новые снегопады и шквалистый северо-восточный ветер…

Шквалистый северо-восточный ветер.

Я допил свой стакан и ушел из бара. Когда я поднимался по лестнице на второй этаж, протез зацепился, и я едва не упал. Я был сильно пьян. Я шел по длинному коридору со скрипучими половицами к комнате Сибиллы и слышал, как шквалистые удары сотрясают ставни. Они откликались деревянным стуком, весь дом был полон тревоги: шепотов, скрипов, свиста, трескотни и стонов. Разных шорохов.

Я вошел без стука. Сибилла лежала на большой кровати и в упор смотрела на меня. Она хрипло спросила:

– Дорога больше не работает?

– Да. – Я сел возле нее.

– Поэтому ты вернулся?

– Да.

Я начал расстегивать пуговицы на жакете ее костюма. Она тихо лежала на спине и смотрела на меня. Ее рот был полуоткрыт, дыхание ровно. Я снял с нее жакет, потом юбку. Я раздевал ее поочередно, шаг за шагом: туфли, чулки, рубашку. Она поворачивалась с боку на бок, чтобы облегчить мне раздевание, и медленно, очень медленно шевелила конечностями, глядя на меня из-под полуприкрытых век. Ее дыхание участилось, с присвистом вырываясь сквозь сжатые зубы открытого рта. Наконец она осталась голой.

Я разделся сам, чувствуя при этом, что пьянею все больше. Виски разогрело мое тело, в висках тяжело стучало.

– Иди ко мне, – сказала Сибилла.

Она приподнялась и ослабила мой протез. Искусственная нога с грохотом упала на пол. Осталось только одно место, где я чувствовал себя уверенно, – постель.

Господь хранит любящих,думал я, полный ненависти, в то время как ее руки обхватили меня. Господь хранит любящих.Внезапно я обнаружил, что близость в ненависти гораздо чувственнее, чем близость в любви. Сейчас глаза Сибиллы были совсем закрыты, я уткнулся лицом ей в плечо. Мы оба говорили слова, которые приходили на язык сами собой. Слова страсти и желания, снова и снова все те же слова. Потом до моего слуха донесся звук, возникший из завываний бури, он непрестанно нарастал, становится все громче и громче, пока не обрел всю свою мощь – рокот большого четырехмоторного пассажирского самолета, который летел прямо над горной вершиной по своей трассе на Мюнхен. Окна звенели, когда машина пролетала над отелем, совсем низко, совсем близко – так же, как пролетали самолеты в Берлине над виллой в Груневальде во все наши ночи. Неистовство четырех моторов достигло своего апогея.

– Да! – застонала Сибилла.