Текст книги "8 марта, зараза! (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

4(1)

У него, как и прежде, отменная реакция – он мгновенно кидается ко мне и подхватывает, не позволяя мне упасть. Он никогда не позволял мне упасть.

Однажды я спросила Колю:

– Скажи, если бы я падала в глубокую яму, ты бы прыгнул за мной?

Муж обнял и чмокнул в висок:

– Эх, Аленький, я ж не супермен какой-то.

– Речь не о суперменстве, а о том, что когда ты прыгаешь за другим, ты можешь изменить траекторию его полёта и позволить ему упасть на тебя.

Колю передёрнуло:

– То есть – самому погибнуть?

– Да, смог бы ты погибнуть, но спасти меня?

– Эх, зай, наверное, я тебя разочарую, но не смог бы. Честно. Я слишком эгоист…

А он – мог, потому что у него в приоритете всегда была я.

И вот теперь я цепляюсь за его плечи и тону в ледяной мяте взгляда. За эти годы я и забыла, как он умопомрачительно красив. Сейчас – ещё лучше: этакая выверенная, настоянная, достигшая совершенства красота. Я забыла, как здорово всегда от него пахнет – ментольно-цитрусовым парфюмом в сочетании с дорогим табаком (должно быть, нервничал, когда ехал сюда, и курил). Дурманящий запах. Чистый секс и соблазн.

Но мне – нельзя, я замужем и жду ребёнка. Поэтому выныриваю на поверхность из этого мятного безумия, мягко отталкиваю его и шепчу:

– Гектор, пожалуйста…

Он бережно ставит меня, на краткий миг обрисовывая ладонями мою фигуру, и отступает. Отходит почти на метр, чуть склоняет голову и говорит:

– Зачем ты продукты раскидываешь, глупенькая.

Я и забыла, какой он высокий, и теперь мне приходится закидывать голову, чтобы смотреть на него.

Я вижу, как тает лёд в его глазах, и они наполняются сияющим солнцем чистой любви. Спешу прервать этот опасный зрительный контакт. Наклоняюсь, собираю продукты в пакет. Ручки, увы, порвались. Поэтому один приходится обнять. Он такой тяжёлый, что меня почти выгибает назад. Но я нахожу в себе силы грозно произнести, испепеляя взглядом незваного гостя:

– Зачем ты приехал?

– Тебя повидать, – просто отвечает он.

– За шесть тысяч километров?

– Не обольщайся, – чуть ехидно хмыкает он, – за триста пятьдесят. – И тут же отвечает на моё недоумение в обращённом на него взгляде: – У вас в области проходит экономический форум. Наша компания в числе приглашённых. Сегодня более-менее лёгкий день, вот я и решил заехать повидаться. А то никогда бы себе не простил: быть рядом – и не заглянуть к тебе.

Рядом? Триста пятьдесят километров для него – рядом? Мчатся чёрте куда ради короткой встречи!

Господи, ну почему ты такой?! Зачем ты выбиваешь меня из колеи? Из привычного существования добропорядочной жены среднестатистического обывателя?! Ведь простые обыватели не срываются с утра пораньше и не мчатся за сотни километров к женщине, которая бросила их три года назад.

– И что – вот так заглянул и поедешь назад? – я не верю, всё жду и пытаюсь найти подвох. Разве он не хочет отомстить? Превратить мою жизнь в ад? В последнюю нашу встречу он стоял передо мной на коленях и целовал мне руки, умоляя не уезжать. Но я уехала. И…мне страшно представить, что он чувствовал, через что прошёл? Я трезво осознаю, что причинила ему колоссальную боль. Ему есть, за что злиться на меня. За что ненавидеть.

Но он следит взглядом, как я примащиваю тяжеленный пакет на бетонный парапет ограждения палисадника – потому что держать уже нет сил – и в этом взгляде я не чувствую злости.

И это сбивает, дезориентирует, заставляет не бояться. А мне нельзя, я ведь могу поверить, расслабиться, и тогда он нанесёт удар по самому больному. Не надо забывать, кто он на самом деле – беспощадный монстр, которого не трогают женские слёзы и мольбы.

– Поеду, – говорит он, буквально впитывая меня взглядом и не двигаясь в мою сторону. – Посмотрю ещё немного. – И добавляет сбивчиво: – Ты изменилась.

Это почти пугает: наверное, сейчас в его глазах я выгляжу убогой в простенькой чёрной курточке с воротником-стоечкой и в узеньких тёмных брючках. Растрёпанная, ненакрашенная. Поздно вспоминаю, что маникюр облупился, да и руки красные – у меня здесь, на севере, всё время мёрзнут руки.

Я судорожно заправляю локон за ухо и думаю: хорошо тебе, ты по-прежнему безупречный, элегантный, безумно привлекательный. Хоть сейчас на обложку дорогого мужского журнала. Сегодня на Гекторе, кроме стильного серого костюма, ещё длинное чёрное пальто. Ветер сейчас развивает его, как плащ повелителя тьмы.

Грустно улыбаюсь:

– Подурнела?

– Напротив, – говорит он, и у меня внутри всё вибрирует от полузабытых низких чуть рокочущих нот в его голосе, – похорошела. Так, что глаз не оторвать. – Он скользит по моей фигуре, и мне бы расслабиться, потому что понять главное ещё невозможно, но Гектор умудряется выдать невероятное: – Ты ждёшь ребёнка?

Испуганно вскидываю на него глаза и инстинктивно прикрываю рукой ещё плоский живот:

– Как ты догадался?

Коле, вон, тест под носом не помог.

– Свет, Алла, – произносит он с каким-то трепетом и странным сиянием во взгляде. – Так светится взгляд женщины, когда она становится причастна к великому таинству – рождению новой жизни. Так у мамы светились глаза, когда она смотрела на меня.

Дыханье перехватывает. И это Гектор, который считает чувства и эмоции розовой чушью, говорит такие тонкие сакральные слова?

Но он усмехается и почти ехидно переспрашивает:

– Поверила?

Трясу головой, отгоняя наваждение: поверила ведь!

– Правильно, что поверила. Всё так и есть. Но ответ, на самом деле, куда банальнее – я уже давно взломал твою зарплатную карту и могу отследить каждую транзакцию. И отлично помню, что пару дней назад ты купила тест на беременность. А дальше дебит с кредитом очень просто сходится.

Зла не хватает! И теперь я уже задыхаюсь от злости.

– Ты… ты… ненормальный… Маньяк… Зачем тебе это?

И он отвечает просто и печально:

– По некоторым банковским операциям можно понять, насколько безнадёжно я тебя потерял…

Псих! До сих пор ещё следит за мной! Никак не может отпустить! Да уж, портить жизнь можно по-разному – даже незримым присутствием.

– Насмотрелся, понял – уезжай, – резко говорю я. – У меня другой мужчина и скоро будет ребёнок. Не ломай мне жизнь!

– Да я и не собираюсь, – отвечает он. – И сейчас уеду, только помогу тебе отнести эти сумки.

– Обойдусь без помощников! – взрываюсь я, хватаю уцелевший пакет и тут же айкаю от того, как ручки больно впиваются в пальцы.

– Алла, – когда Гектор говорит с таким пугающим спокойствием, по позвоночнику продирает холодком, – ты беременна! Тебе нельзя таскать тяжести! Я не позволю.

– Ты мне не указ! – фыркаю я, вскидывая голову, и обхватывая второй пакет другой рукой (меня аж перекашивает от тяжести). – Уйди с дороги!

– И не подумаю, – отвечает этот наглец, складывая руки на груди, – пока ты не поставишь сумки обратно, и я их не заберу.

– Я не поставлю! Мне не нужна твоя помощь! – невольно повышаю голос и замечаю, что соседки, которые вышли выгулять собачек – две всезнающие старушки – навостряют уши, чуя отменное шоу. Нечасто такие в нашем спокойном спальном районе. Зато какой повод для сплетен на ближайшие недели!

Гектор почти рычит:

– Ну что ж, не хочешь по-хорошему – будет по-плохому.

И шагает ко мне.

4(2)

Гектор почти рычит:

– Ну что ж, не хочешь по-хорошему – будет по-плохому.

И шагает ко мне.

Я не успеваю вскрикнуть и вообще как-то защититься как он… легко подхватывает меня на руки. И это притом, что я с двумя тяжелючими пакетами. Коля и меня-то саму еле-еле поднимает, хотя во мне-то всего сорок пять килограмм. Поэтому я уже почти забыла это ощущение невесомости и парения, когда мужчина несёт тебя. Это чертовски приятно, но… Мне же нельзя.

Я замечаю, как бабульки, ослабив поводки своих собачонок, склоняются друг к другу и перешёптываются.

Крантец! Теперь стану поводом для сплетен.

Гектор решительно идёт к подъезду, несмотря на мои ёрзанья и попытки вырваться.

– Отпусти меня немедленно! – шиплю я рассерженной кошкой.

– Нет, – отрезает он и шепчет на ухо: – Меня заводят боевые котята.

Спорить с Гектором – всё равно, что пытаться переубедить танк. За три года я успела об этом забыть.

Он взбегает по ступенькам подъездного крыльца и отрывает входную дверь. Домофонов у нас нет – народ живёт не той категории. У всех каждая копейка на счету. Мы входим в подъезд, и кое-кто морщит свой классический нос.

– Ну и вонь! Как вы здесь живёте?

Гектор – патологический чистюля. В те моменты, когда он не на задании, конечно. Одежда всегда с иголочки, на ней ни пылинки, ни соринки. В кабинете, насколько помню, стерильный порядок. У меня ещё сохранились воспоминания, как он распекал клининговую компанию, приходившую в нашу квартиру, – девчонки плакали. Он не выносит грязь, беспорядок, дурные запахи. Поэтому сейчас в его глазах почти ужас от вида ободранных и помалёванных панелей, облупившейся штукатурки и паутинных занавесей на окнах лестничной площадки.

– Алла, – он поднимается со мной на руках на первый этаж – из подъезда сюда ведёт лестница в двадцать ступеней, – так не пойдёт. Нельзя в таких условиях растить ребёнка.

Я закатываю глаза – о том, какой он зануда, я тоже успела забыть. И что мир делится на обычных людей и…Гектора.

– У нас в доме пять мамаш с грудными детьми. Растят же как-то.

– Мне плевать на других мамаш, они – не моя зона ответственности.

– А я – твоя?

– Да, ты – моя, – и это «моя» из его уст звучит так собственнически, что я на время даже теряюсь. Но потом всё же решаюсь спросить:

– Почему?

– Потому что, Алла, я – твой первый мужчина. Твой отец вручил тебя мне чистую и невинную. Мужчина ответствен за свою женщину.

…и невыносим! Где он только нахватался этого махрового домостроя?

– Ты уже не мой мужчина, а я – достаточно большая девочка, чтобы самой отвечать за себя.

Гектор только презрительно хмыкает:

– Я вижу, как ты сама отвечаешь: беременная таскаешь сумки, живёшь в трущобе, одета слишком легко для нынешней погоды. Зашибись, ответственность. О чём только твой муженёк думает?

– Он не знает, что я беременна.

– А что так? – интересуется Гектор, и я чувствую, как он напрягается: должно быть, разговоры о моей беременности задевают его.

– Положила ему под нос тест, а он не понял, что это такое, – признаюсь честно.

– Чушь, Алла! В наше время не существует мужчин, которые не знают, как выглядит тест на беременность и что означают две полоски на нём, – припечатывает этот всезнайка. – Точно так же как нет девственниц, которые бы не были сведущи в теории секса. Для этого нужно жить в полном информационном вакууме.

Вот же гад – сейчас своей уверенностью и чётко построенными фразами он сеет во мне сомнения в Коле. Ведь муж просил повременить. Может быть, поэтому и проигнорировал тест? Не готов пока говорить об этом? А придётся, потому что отступать уже некуда. Медвежонок, конечно, поворчит, но в конечном итоге будет рад. Он любит меня, а значит, и нашего малыша полюбит.

Мы уже на площадке второго этажа, наша с Колей квартира на четвёртом. Гектор, конечно же, это знает, поэтому не собирается останавливаться.

…его запах, его сила, его уверенность они… будоражат. Они уводят в неправильные, грешные и порочные мысли: о его руках, его губах на моей коже. О том, как сладостно выгибаться под ним. Как приятно щекочет кожу мех красных наручников… И совсем уже плохие – о том, что с Колей у нас за три года ни разу не было такого улётного секса, как с Гектором. И вообще – медвежонок не склонен к экспериментам в постели, как некоторые…Раньше мне этого хватало. Потому что не очень хороший секс с лихвой окупался нежностью и теплотой, которыми окружал меня муж.

Но стоило явиться гостю из прошлого, и всё готово полететь к чертям. Так не пойдёт. Это нечестно по отношению к Коле.

И я пытаюсь отстоять себе хоть немного самостоятельности.

– Ты до четвёртого этажа меня тащить собираешься?

– Да, – отвечает Гектор, у него лишь немного сбилось дыханье, а в остальном незаметно и капли усталости. – Есть возражения?

– Конечно, есть! Теперь все соседи будут говорить, что незнакомый мужчина носит меня на руках по лестнице.

– И?

– Ты не понимаешь?

– Нет, – честно признаётся он. – Никогда не понимал, почему людям есть дело до сплетен. Сплетники, как правило, идиоты. Мне неинтересно мнение идиотов. Тебе советую относиться к этому так же.

– И всё-таки отпусти меня, – почти умоляю я.

Мне слишком хорошо в твоих объятиях.

– Только при условии, что ты отдаёшь мне пакеты?

Приходится подчиниться.

Меня осторожно опускают на ступеньки. Так, что наши глаза оказываются на одном уровне. И в его взгляде такая любовь и такая тоска, что у меня сердце пропускает удары. Почему он так смотрит на меня? Ведь я ушла из того кафе на озере, оставив его коленопреклоненным. Разве он не должен ненавидеть меня? Хотеть уничтожить? Причинить боль?

Почему… почему он смотрит так, будто готов опять рухнуть на колени и просить быть с ним?

Поспешно отвожу взгляд и бегу вперёд по лестнице. У двери квартиры останавливаюсь:

– Спасибо, – говорю искренне, – что помог с пакетами. Я вправду не знаю, как бы сама волокла их на четвёртый этаж. Но теперь тебе пора.

– Нет, – да боже мой! у него в лексиконе есть другие слова? – я занесу сумки и помогу тебе разложить продукты, а заодно посмотрю, как ты живёшь. Я должен знать, в каких условиях оставляю тебя.

Препираться бесполезно, уговаривать и объяснять – то же.

Вздыхаю, открываю дверь, Гектор проходит за мной и уверенно идёт на кухню, сгружая пакеты на стол. Крохотная кухня мгновенно становится ещё меньше.

Я семеню следом.

– Откуда ты знаешь, где в моей квартире кухня? – жду ещё откровений о слежке и взломе какого-нибудь сайта со сведениями о недвижимости. Но ответ оказывается куда банальнее:

– Здесь типовая планировка, а я слишком давно в строительном бизнесе.

Он помогает мне разложить продукты (хорошо, ещё не смотрит срок годности и состав на каждой упаковке) и начинает инспекцию квартиры. Я сейчас густо краснею, что у нас недоделан ремонт и не везде идеально чисто.

Завершив обход, Гектор выносит суровый вердикт:

– Вам срочно нужно покупать новую квартиру. В этой – невозможно жить, тем более, с ребёнком. Представь, сколько на тебя всего свалится. Одной стирки только. А у вас стиралка из прошлого века.

– Гектор, мы разберёмся. Нам пока что не потянуть больший кредит.

– Тебе не нужен кредит. Ты уже можешь погасить этот и купить приличное жильё.

Густо краснею, мотаю головой:

– Извини, но деньги, которые на карточке, я планирую пустить на ребёнка. Предстоят большие расходы.

Гектор почти рычит:

– Алла! Денег на ребёнка я тебе и так дам!

– Ты обещал исчезнуть из моей жизни навсегда, – напоминаю я и пячусь к креслу, падаю в него, вжимаюсь в спинку, потому что Гектор движется следом. Опускается рядом на колени, обнимает меня за талию, прижимает к себе, дышит судорожно и рвано:

– Алла! Аллочка! – шепчет горячечно. – Единственная… Ненаглядная… Я умираю без тебя каждый день. Но если ты просишь – я уйду, исчезну навсегда. Тем более, что ты теперь принадлежишь другому, ждёшь от него ребёнка, – он прикрывает глаза, пряча от меня слишком сильную боль, которая – я чувствую – просто ломает его сейчас. – Ты не представляешь, что значит для мужчины ребёнок от любимой женщины. Высший дар. Высшее счастье. Высшее доверие. Я вот его не заслужил.

– Но ты ведь сам не хотел детей, – напоминаю я.

– Нет, Алла, это ты не хотела детей от меня. А разве я мог настаивать? Решение родить ребёнка принимает женщина. Мужчина лишь поддерживает, но заставить невозможно. Да и потом – дети должны рождаться в любви. Плоды насилия способны только разрушать и убивать. А дарить жизнь и счастье им не дано.

От него хлещут такая вина, такая ненависть к себе, такое отчаяние, что мне становится страшно. Как он живёт с этим каждый день? Как носит в себе? Ведь тёмные чувства разъедают, как ржавчина. Я знаю, я испытывала их. Ровно до той поры, пока он не перетянул их на себя, лишь бы я улыбалась.

Гектор расстегивает воротник моей курточки, спускает её и начинает лихорадочно целовать шею, ключицы, плечи…

– Алла, – говорит он тихо, заправляя мне прядь за ухо, – ты не представляешь, как у меня рычит всё внутри от злости и ревности. Как внутренний зверь требует вернуть своё. – Я сжимаюсь от такого признания, а Гектор лишь ранено улыбается: – Не бойся, глупенькая, – голос дрожит от нежности. – Всё что я могу теперь – это преклоняться перед тобой. Беременная женщина – это богиня. Самое прекрасное и совершенное, что есть в мире, – задыхаясь от восторга, шепчет он. – Я благодарен тебе уже за то, что ты позволила мне прикоснуться к своему совершенству. А в остальном… сам виноват.

Я не выдерживаю и робко глажу его по волосам. Его чёрное пальто стелется по полу, как плащ. А сам он напоминает рыцаря у ног дамы сердца. И во взгляде такие же преданность и восхищение. И абсолютная любовь. Без капли похоти, грязи, унижения. Перечёркивающая себя.

– Алла, – произносит он горько, – я, видимо, сильно прогневил судьбу, раз она заставила меня пережить то, как любимая женщина уходит от тебя, а тебе нечем её удержать. Только умолять. Но и это не помогает, потому что ты сильно накосячил и везде опоздал.

Он не жалуется, нет, просто рассказывает. Спокойно, без эмоций, не давя на жалость.

– Три года, Алла, – говорит, нежно беря в ладони моё лицо, – три года надежды, отчаяния и воющего одиночества ради блаженного мига встречи с тобой.

– Одиночества… – выхватываю я из всей тирады самое страшное слово. – Почему? Ты бы мог завести новые отношения…

– Не мог, Алла, – резко обрывает он, – это значило бы добавить в список своих грехов ещё и измену тебе.

4(3)

Нервно сглатываю, вспомнив слова Руслана о том, что Гектор – однолюб. И это ужасно, это исключает в его случае возможность обрести своё счастье с другой женщиной. Но в тоже время такая цельность натуры вызывает восхищение. Человек не разменивается: или всё, или ничего. Я бы так не смогла.

Вспомнив Руслана, решаю задать ещё один беспокоящий меня вопрос.

– А Ржавый… Вы помирились?

– Мы и не ссорились, – спокойно говорит Гектор, укладывая голову у меня на коленях. – Он сделал свой выбор. Я бы поступил так же – уже говорил. А такие, как Руслан, обычно придерживаются однажды выбранной линии. За это я и ценил его.

Вот оно – воющее одиночество: ни семьи, ни друзей. Только холод, тьма, пустота. Коля мой точно бы не выдержал. Он обычный. А Гектор… это Гектор.

Ласково провожу по волосам и шепчу:

– Тебе пора.

Он тяжело вздыхает, берёт мою ладонь, прижимает к щеке, потом – целует в центр.

– Спасибо тебе, девочка моя, – произносит хрипло, – за то, что случилась в моей жизни. Ты была лучшим из того, что в ней вообще случалось. Спасибо за каждый день и каждый миг, любимая…

Поспешно отводит глаза, резко поднимается и идёт к двери, я семеню следом.

В прихожей останавливается, ещё раз проводит рукой по моим волосам, улыбается светло и грустно.

– Прощай, Алла. Теперь уже навсегда.

– Прощай, Гектор.

– Пожалуйста, будь счастлива.

– Ты тоже.

– Постараюсь, – красивые губы трогает горькая улыбка, топит лёд в глазах, окутывает напоследок теплом.

Он уже берётся за ручку двери, когда я вспоминаю:

– Гектор! Постой! – он послушно замирает, я убегаю в комнату, быстро нахожу в кошельке карточку и возвращаюсь к нему: – Вот, забери. Правда, будет намного лучше, если между нами с Колей не будет твоих денег. А то он думает, ты платишь мне за интимные услуги…

Гектор мрачнеет.

– Твой муж идиот, Алла, – цинично бросает он. – Мне даже комментировать подобные высказывания не хочется. А это, – он кивает на карточку, – не возьму. Деньги твои, делай с ними, что хочешь. Я бы, конечно, хотел, чтобы ты поступила разумно и не шла на поводу эмоций. Но это – мои желания. Я не вправе навязывать их тебе. Прощай, – ещё раз говорит он и всё-таки перешагивает через порог, закрывая за собой дверь.

И я понимаю – теперь точно всё. Этот эпизод моей жизни закончен, теперь – по-настоящему. Я верю Гектору. Верю, что он больше не станет вмешиваться в мою жизнь. Верю, что наконец отпустил совсем. И благодарна ему за это.

Иду на кухню – собираюсь готовить ужин, за которым намерена сообщить Коле главную новость. Бросаю взгляд за окно. Гектор ещё не уехал. Стоит, курит, смотрит куда-то вдаль. Накрапывает лёгкий дождь, словно сама природа вторит печали нашего расставания.

Гектор выбрасывает окурок в урну, садится за руль и уезжает, уже не оглядываясь.

Вот и всё.

Спасибо и тебе, милый андроид, что был в моей судьбе. Обещаю помнить о тебе только хорошее.

От этих мыслей моя душа наполняется светом. И этим светом хочется поделиться с другими. Я вдруг чётко понимаю, что нужно делать с деньгами на карточке.

Бегу в комнату, достаю свой старенький ноут. Последнее время я не могу без слёз смотреть ролики, где собирают деньги на лечение детей. Я представляю своего малыша несчастным и нуждающимся в помощи. И сердце болезненно сжимается. Поэтому ни минуты не сомневаюсь, что поступаю правильно, рассылая деньги по указанным под видео реквизитами. Пусть где-то на свете смеётся и веселится ребёнок. Детский смех – залог мира на земле.

Слежу через мобильный банк за тем, как пустеет счёт. И с каждым ушедшим рублём – словно камень падает с плеч.

Да, нам с Колей очень бы пригодились эти деньги, но использовать их для нас – будет неправильно. Тысячи молодых семей справляются без таких вот «дотаций» – и мы с Колей справимся. В конце концов, скоро у нас будет мощный стимул – наш малыш. А там, может, познакомимся с его родителями – надеюсь, однажды они помирятся. И будем возить маленького в деревню, чтобы он мог расти на воздухе и просторе.

Наконец, карточка пуста. И я со спокойной совестью режу её на мелкие кусочки.

Вот теперь с прошлым совсем покончено. Зачем только я вообще брала с собой эту карту? Видимо, трусиха во мне, боявшаяся жизни на новом месте, нашептала так поступить. Но теперь я смелая. Теперь я не боюсь, у меня есть опора. Думаю о своей милой опоре и улыбаюсь вовсю. Постепенно солнечный и тёплый образ Коли вытесняет из памяти дождливый и холодный образ Гектора. И это правильно. Потому что я тоже окончательно отпустила его, порвала с ним последнюю связь, когда уничтожила карточку.

Уверена, любимый Медведя примет и поддержит моё решение. Возможно, поворчит немного для проформы. Но в результате согласится. Теперь у него точно нет поводов считать себя рогоносцем.

Довольная собой возвращаюсь на кухню и колдую над ужином. Хочу удивить любимого – Коля у меня любит покушать. И я порхаю по кухне, занятая готовкой, и тихо напеваю под нос.

Не сразу слышу, как в замочной скважине проворачивается ключ.

Коля вернулся? Рано же ещё!

Но всё равно бегу в прихожую встречать.

Едва дверь открывается, вешаюсь на шею, обнимаю тёплого, родного, мягкого. Чмокаю в пухлую щёку.

Но Коля отстраняет меня чуть ли не с брезгливостью, смотрит с презрением.

Я не понимаю его поведения.

– Милый, что случилось? – бормочу, чуть отступая, потому что у любимого на лице сейчас что-то такое, чего там не должно быть – негодование, недовольство, злость.

– А вот ты мне сейчас и объяснишь, зая, – говорит он, недобро щурясь.

Впервые за три года Медведя пугает меня.