Текст книги "Паприка (Papurika)"

Автор книги: Ясутака Цуцуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

8

При всей этой небывальщине – подумать только, до чего же явственным был ее сон. После того как Ацуко потряс за плечо инспектор Убэ и она проснулась,– уснула опять. А раз так, Убэ будил ее по-настоящему или тоже во сне? И если Инуи и Осанай утверждают, что проснулись только они,– выходит, продолжала спать лишь она? Значит, видела сон, как заснула и проснулась. Если предположить, что беспокойство за Химуро в беседе с инспектором Убэ, а также разговор по телефону с Конакавой – тоже сон, уж очень реалистично ей все это снилось.

И вот со временем этот явственный сон утрачивает реальность. Выходит так, что она погружается в сон еще глубже. И оказывается в их ловушке. А теперь, стоя на изготовку, Ацуко в облике Паприки наблюдает за тремя мужчинами, намереваясь вернуть себе преимущество. И ей необходимо как можно скорее найти способ проснуться. Иначе она будет погружаться в гибельный сон все глубже.

– О, здесь и Хасимото,– говорит Паприка, а сама смотрит на него. Определить, чьи мысли кроются за образом,– дело непростое. Теперь уже все перемешалось, и ее сон тоже.– Это ведь и твой сон?

– Да, я участвую в экспериментах с МКД,– легко отвечает Хасимото. Проведя рукой по голове, проверяет, на месте ли конус «Дедала». Такая беспечность Хасимото, похоже, не нравится Инуи:

– Не болтай лишнего.

Паприка сразу соображает, что Хасимото еще не привык к МКД. «Итак, следующий МКД отберем у него!»

– Беги! – кричит ему Осанай.

Хасимото тоже догадывается о замысле Паприки, но убежать не в силах. Он только рассеянно смотрит на Паприку. Похоже, вообще не способен управлять своим сном.

И только когда возник отдел парфюмерии универмага, Хасимото бросается в бегство. Ацуко гонится, а он бежит вдоль витрин, минуя людей, замерших, как истуканы. Она чувствует неприятный запах и припоминает, что так пахнет лосьон для волос Осаная. Сцена в универмаге, к тому же – в отделе мужской парфюмерии… Пожалуй, это сон Осаная.

Паприка представляет на пути у Хасимото лифт с раскрытыми дверями. Он благополучно возникает, и для Хасимото, окруженного серыми тюремными стенами, не остается иного выхода – только заскочить внутрь. "Заперла«,– думает Паприка. Загнав Хасимото в потайную комнату кабины лифта и заперев дверь, она собирается сорвать с головы Хасимото МКД. Если не найти способ поскорее проснуться, ей самой грозит опасность. Но просыпаться – пусть пока не ясно как – необходимо, лишь отобрав МКД.

В кабине лифта просторно, она уходит куда-то вглубь. По обеим сторонам – похожие на мягкие игрушки мужчины и женщины. Черты их лиц размыты. Двери за Паприкой захлопываются. Она никак не может догнать убегающего Хасимото. Кабина с лязгом начинает подниматься. Оказывается, с другой стороны просторной кабины тоже есть двери, и Хасимото собирается бежать через них. Паприка гонится за ним, стремясь настигнуть, пока движется кабина.

Лифт останавливается. Хасимото раздвигает створки руками. Однако неимоверным усилием воли Паприки кабина зависает метрах в двух от дверного проема. Внизу зияет бездна. Пытаясь оказаться ближе к проему, Хасимото раскачивает кабину. Та с каждым взмахом все ближе – дверной проем уже близко. Паприка набрасывается на Хасимото, который вот-вот выпрыгнет из кабины.

– Вы ведь пока что не убили Химуро? – падая на Хасимото, допытывается Паприка.

– Если его оставить в живых…– нечленораздельно мямлит Хасимото, не в силах управлять собственным сознанием. Нравственность у него полностью деградировала, он начинает образно представлять, что будет, если…

– Не думать! – вопит Осанай.

Однако у Хасимото уже давно притупилось осознание вины и наказания за содеянное, и он подумал. Они с Паприкой тут же оказались посреди широкого огражденного пространства, напоминающего бейсбольное поле. Полночь. Это свалка мусороперерабатывающего завода, и в центре под лучами прожекторов сцепились в драке Паприка и Хасимото.

– Сознавайся! Химуро убили? – кричит Паприка.– И бросили здесь? Ну же, признавайся, здесь – это где? Где этот завод? Говори!

– Проснись! Эй ты! Ну же, проснись! – в отчаянии вопит Осанай.

Совершенно неожиданно из-под земли, весь в мусоре, вырастает Химуро. Хасимото, видя его разлагающееся лицо, вскрикивает. Этот Химуро, вероятно, Осанай, который пытается разбудить Хасимото испугом. Однако тот не просыпается. Паприка обнимает Хасимото, он тоже сжимает ее в объятиях и постепенно возбуждается. И вдруг – нагишом лежит в постели какой-то гостиницы, а сверху на нем восседает Паприка. В прежних любовных похождениях он привык к гостиничным кроватям. Когда Хасимото, вонзив твердый член куда-то между ее ног, начинает фрикции, его дыхание учащается, а взгляд становится отсутствующим. Паприка останавливает его:

– Постой! Ты что делаешь?

Это уже не смешно – вернуться из сна с семенем этого мужчины. И тогда Паприка срывает МКД с головы Хасимото, обомлевшего от наплыва эротических чувств.

– Где? – настойчиво спрашивает Паприка. – Где эта свалка?

– В ?€•°*.– Мысли Хасимото туманны и потому не считываются.

Его лицо становится лицом Осаная, но голое тело и поза не меняются.

– А где Хасимото?

– Только что проснулся.– Осанай хихикает и кивает распластавшейся на кровати Паприке.– Ты ведь знаешь, возбуждение способствует пробуждению. Бедняга кончил во сне.

Но Паприка считает, что причина пробуждения в другом: это насилие вызвало у него муки совести и заставило проснуться. Ей очень хотелось бы надеяться, что поллюция у Хасимото случилась уже после пробуждения.

Паприка сжимает в правой руке МКД. Осанай пытается силой разжать ей пальцы. Не желая уступать, Паприка протягивает левую руку и сдавливает поникший пенис Осаная.

– Как обычно! – смеется она. Осанай вне себя кричит на Паприку:

– Да просто мне сейчас не хочется. Шлюха!

– Раздавлю,– грозит Паприка, сдавливая его мошонку.

Осанай в ужасе, но старается не подавать виду, считая, что это лишь сон и в реальности такое невозможно. А сам один за другим разжимает пальцы Паприки.

Пусть это и во сне, но Паприке противно от одной мысли, что она раздавит рукой яички Осаная. Она протягивает руку к его голове – там тоже должен быть МКД. Спешно шарит в шевелюре Осаная, но МКД там нет.

Тут же слышится смех Сэйдзиро Инуи. Он – голый, худой, уродливое тело с обмякшим членом – сидит на стуле у кровати.

– Знаешь, что такое анафилаксия? Хо-хо. Похоже, знаешь. Теперь нам даже не нужно надевать МКД.– Похотливо улыбаясь, Инуи пристально смотрит на Паприку, а сам обращается к Осанаю:– Может, ее раздеть догола? А чем вырывать МКД из руки, проще снять тот, что у нее на голове.

Коварно улыбаясь, Осанай протягивает руку к голове Паприки. Та корит себя за неосмотрительность, но, к своему удивлению, замечает, что и на ней МКД нет. Получается, она подключилась без устройства?

Осанай вскрикивает от неожиданности, а Инуи озадаченно шарит в волосах Паприки. Та вспоминает, что и впрямь сняла МКД, когда видела сон, в котором инспектор Убэ пытается ее разбудить. Вспоминает машинально – почти так же, как давит на кнопку консоли, подключившись к сну пациента.

Инуи с вызывающей усмешкой забирается на кровать. Оказавшись между ним и Осанаем, Паприка трясется от страха. Зажатая с обеих сторон, она не может даже пошевелиться. А Инуи и Осанай не прочь порезвиться – стягивают с нее майку и джинсы. Чтобы усыпить их бдительность, Паприка не сопротивляется, а затем использует коронный прием – смену кадра.

Внезапно они втроем оказываются в просторном кафе. Вокруг молодые парни и девушки, почти все – парами. Паприка пьет кофе за столиком в центре зала. Придвинув стулья, ее с обеих сторон обнимают Инуи и Осанай. Они в чем мать родила.

Такое появление на людях нагишом шокировало их – хоть и во сне. Простонав, они вмиг исчезают.

Паприка смотрит по сторонам. Разум стремительно мутнеет. Необходимо скорее проснуться. Но как? Вообще существует несколько способов выхода из снов, но сейчас не годится ни один. Другое дело – если ей помогут из реального мира, вот только как до него достучаться? И вообще – который час? Из окон кафе виден проспект. Солнце высоко. Интересно, миновала ли реальная ночь – та, за пределами мира сновидений.

Паприка, распрямляясь, встает из-за стола. «Попрошу Носэ». Ей приходилось звонить ему, по прямому телефону, чтобы обсудить время лечения или перенести сеанс. Она помнит номер, но не уверена, что дозвониться удастся.

Инуи и Осанай исчезли, но никуда не делись и по-прежнему подглядывают за Паприкой. Та бросает взгляд на стену и замечает: женщина с картины – Сэйдзиро Инуи. Это очевидно. Паприка узнает его по острому взгляду. Холодные глаза Инуи смеются над ней, как бы говоря: «Думаешь, дозвонишься?»

Она снимает трубку, собираясь набрать номер. Однако кнопки на аппарате натыканы беспорядочно, словно таблица случайных чисел, а на некоторых вместо цифр – латинские буквы. Паприка начинает набирать номер, а кнопки скачут с места на место. Хуже того – их количество постепенно увеличивается, а сами они уменьшаются. Паприка раздвигает ненужные цифры и буквы по углам, оставив по центру только необходимые, и набирает номер Носэ.

– Алло! Кто это?

Вроде дозвонилась. Издалека доносится голос Носэ. Но Паприка теперь – на вокзале Синдзюку. Вокруг такой шум, что голова идет кругом, и голос Носэ едва разобрать.

– Носэ-сан, Носэ-сан,– печально зовет Паприка.

– Кто это? Кто говорит? – Далекий голос из далекого кабинета далекого мира.

– Паприка. Спасите меня!

– А, Паприка. Я люблю тебя. Где ты сейчас?

– Во сне. Звоню из сна. Я… я не могу отсюда выбраться. Вызволите меня, пожалуйста, отсюда. Спасите меня.

– Милая моя Паприка. Ты в беде?

– Да, мне очень тяжко.

– Я иду тебе на помощь. Иду на помощь. Ты где?

– На вокзале Синдзюку, в сновидении. Скорее!

– Хорошо. Я уже иду. Я спасу тебя, Паприка. Я люблю тебя. Люблю.

9

Тосими Конакава примчался к Ацуко домой вместе со старшим суперинтендантом Кикумурой. Его потряс рапорт инспектора Убэ, который пытался разбудить подключенную к психотерапевтической установке Тибу, но, сколько ни тряс ее, она никак не просыпалась и при этом выглядела очень странно. Когда они вошли, Косаку Токида в гостиной уплетал бутерброд и запивал его кофе. Выглядел он намного лучше, но на вопросы почти не реагировал.

В спальне перед тускло мерцавшим монитором, уткнувшись лбом в консоль прибора, спала Ацуко. Она то постанывала, то печально что-то бормотала, то тихо плакала, временами содрогаясь всем телом. С первого взгляда было ясно, что с нею не все в порядке. Конакава видел ее в таком состоянии впервые.

– Если госпожа Тиба сейчас видит сон,– показывая на экран, сказал Убэ,– то он, похоже, очень страшный. И длится… уже долго.

На экране опасно раскачивался подвесной мост через глубокое ущелье. Сталь местами потрескалась, доски настила местами провалились. Внизу, в долине текла красная река.

– Совершенная картина ада,– произнес Конакава, представляя, что, должно быть, переживает во сне Ацуко.

– Если ее тотчас не разбудить…

– Я пробовал побрызгать на лицо холодной водой. Не подействовало.

– Ну, это телячьи нежности.

– Знаете, если зажать нос, человеку станет нечем дышать и он проснется,– предложил Кикумура.

– С ума сошел! Ей только приснится, что она задыхается. Умереть не умрет, а вдруг это не пройдет бесследно? Что мы тогда будем делать? – осадил увлекшихся подчиненных Конакава.– Так нельзя! Способ выбраться из сна – в ней самой.

Кикумура не сумел скрыть удивления – это было видно по глазам.

– Неужели других способов нет? Что же тогда делать? Конакава раздвинул волосы Ацуко – МКД не было.

– Это ты снял с нее МКД? – спросил он Убэ.

– Да, часов в семь утра. Подумал, что эта штука, наверное, мешает ей проснуться. Что, не надо было трогать? – Он вынул из кармана МКД.

– Почему ты так подумал? – спросил Конакава, беря из рук Убэ маленький серебристый конус.

– Поздно ночью, когда госпожа Тиба упомянула об опасности уснуть крепким сном прямо во время проникновения, ее встревожил мой вопрос о МКД, и она умолкла. Мне кажется, она догадывалась о воздействии модуля на сон и подозревала при этом, что сон становится глубже.

– Правильный вывод,– похвалил Конакава. Вот же память у молодого инспектора Убэ – и до чего он наблюдателен! – Если даже это не так, пока на ней остается МКД, противнику проще к ней подключиться и загрузить… как ее там… глючную программу.

Разумеется, они не догадывались, что Убэ, сняв с Ацуко МКД, лишил Осаная возможности отнять у нее этот модуль.

– Точно.– Убэ достал из другого кармана еще один МКД.– Госпожа Тиба сжимала это в руке. Видимо, сняла от греха подальше. Я и подумал – пусть полежит у меня.

– Погоди.– Конакава взял с ладони Убэ МКД и присмотрелся.– Зачем для лечения Токиды ей понадобился еще один МКД?

– Она держала его про запас вот в этом ящичке.– Открыв ящичек под консолью, Убэ вскрикнул: – А! Есть! Здесь тоже есть. Шеф! Того, третьего МКД у нее раньше не было. Выходит, она отобрала во сне еще один.

10

Сразу после долгого совещания, длившегося с раннего утра, Тацуо Носэ вернулся к себе в кабинет.

Проснулся он рано и теперь то и дело клевал носом, просматривая проектный план. И дома, и на совещании Носэ пил кофе, но это не помогло.

Физическую усталость людям такого возраста и положения, как Носэ, приходится терпеть. Ее вызывают не заботы и тревоги. Да и проектный план при необходимости может подождать. Стоило ему опуститься в просторное кресло с подлокотниками, и он весь утонул в приятной неге. Носэ охватило какое-то свежее онемение – так бывает, когда затекают конечности. Это уже не утренний сон, для дневного слишком рано. Носэ называл такое состояние «сном вдогонку».

Звонил телефон. Слыша его сквозь дрему, Носэ протянул руку. А может, ему просто послышалось во сне и никакого звонка не было. Сейчас он даже не уверен: где он с трубкой возле уха? В своем ли кабинете?

«Носэ-сан, Носэ-сан».

Кто-то зовет. Чей-то голос пытается докричаться до его сердца. Это не секретарша и не сотрудницы фирмы.

«Кто это? Кто говорит? – спрашивает Носэ.– Алло. Кто?»

Слышит ли она его? Слышит ли голос, исчезающий в пустоте? На том конце провода она снова зовет его. Печально. И торопливо.

«Кто это? Кто ты?»

Однако Носэ уже знает, кто это. Это он – милый сердцу голос. Той девчушки. Как же ее зовут? «Как тебя зовут?»

«Паприка. Спасите! Спасите меня!»

«Точно, Паприка. Имя девушки, которую я люблю. Она тоже сейчас спит. И мучается, не в силах проснуться. Нужно ее спасти».

«Ты где?» – спрашивает Носэ.

"На вокзале Синдзюку, в сновидении«,– отвечает Паприка.

«Вокзал Синдзюку, во сне? И как мне туда добираться?» Ему кажется, стоит только подумать об этом, как все получится. Он спрашивает: «Как туда добраться? Как добраться?»

«Только не буди меня, пока я сплю. Насильно не буди, пока я сплю. Войди, пожалуйста, в мой сон. Надень МКД. Прошу тебя. Прошу».

"Прошу тебя. Прошу«,– повторяя за ней в полусне, он просыпается. Сидит перед столом, прижав к уху трубку. Из трубки слышится непрерывный гудок. «Она уже положила трубку? Нет, никакого звонка вообще не было. Сон». Он разговаривал с ней во сне.

Однако Носэ знал о возможностях МКД и не мог игнорировать просьбу Паприки из сновидения. Он отчетливо помнил их разговор: Паприка действительно взывала о помощи. Похоже, она попала в коварную ловушку и не может проснуться. Но как же быть? Она упомянула вокзал Синдзюку. Но вряд ли стоит ехать на реальный вокзал. Надев «Дедал», проникнуть в ее сон и там спасти. Пришла пора исполнить обещание. МКД у нее дома. Нужно идти. И он поднялся.

11

– Я считаю, другого выхода нет: спасти ее можем только мы. Как? Наденем МКД и войдем в ее сон,– сказал Носэ после разговора с Конакавой. Придя сюда, он сослался на дурное предчувствие, а о звонке Паприки умолчал. Конакава – тот, пожалуй, ему поверил бы, но остальные двое могли решить, что он не в своем уме. Конакаве он собирался рассказать о звонке позже и наедине.

– Но это под силу только психотерапевтам – причем высшей квалификации. Справимся ли? – Конакава сомневался.– А если мы тоже завязнем в сне?

– Тогда и будем думать вместе с Паприкой, как вместе проснуться.

– Во сне?

– Во сне.

Кикумура и Убэ слушали их разговор, затаив дыхание.

– Допустим, ниточку к пробуждению удастся найти лишь в ней самой – тогда нам не остается ничего другого,– решил Конакава.– Как поступим? Сначала пойду я. А если не проснусь, тогда следом ты?

– Нет-нет, лучше подключиться вместе,– сказал Носэ.– Мы ведь не знаем, кто ей больше пригодится, ты или я?

– Смотрите не забудьте снять МКД сразу после того, как мы уснем,– напомнил подчиненным Конакава.– Если МКД действительно погружают глубже в сон, оставлять их после подключения надолго опасно.

– Вы сказали – спать,– обеспокоенно произнес Кикумура.– Неужели прямо так и уснете… вот здесь? Только где вы собираетесь лечь? Кроватей всего две. Если положить госпожу Тибу, останется одна. Или кто-то устроится на диване в гостиной? Но на том диване уснуть будет непросто.

– Лучше всем троим спать рядом,– решительно произнес Носэ.– Кто знает, чего можно ждать от МКД? Думаю, впредь нам нельзя делить происходящее на реальность и сон.– Тут он сообразил, что ляпнул лишнего, и покраснел под пристальными взглядами недоуменной троицы.– Но это ладно. А вот оставлять Паприку долго в такой позе вам не жалко? Положим ее на кровать. Хоть она и шевелится, но сейчас не в состоянии управлять установкой, как во время лечения. Лучше я постараюсь уснуть прямо на этом стуле. В компьютерах кое-что понимаю и, если Паприка во сне будет давать указания, глядишь, как-нибудь справлюсь с управлением.

– Ты что, сможешь уснуть прямо так – на стуле? – Конакава скептически посмотрел на Носэ.

– Ну да. В последнее время я умудряюсь спать даже на совещаниях – делаю вид, будто о чем-то задумался,– ответил тот.– К тому же сегодня рано проснулся и совсем не прочь вздремнуть.

Кикумура и Убэ подняли Ацуко и перенесли на кровать. Конакава, не раздеваясь, лег на соседнюю кровать для пациентов, а Носэ разместился на стуле перед психотерапевтической установкой. Раскинувшись на кровати, Ацуко постанывала, иногда шевелилась. Ее лицо оставалось бесстрастным, лишь мельком по нему скользили тени мучений. Она казалась ребенком, и Носэ, прикрепляя себе на голову МКД, подумал, что во сне она непременно предстанет ему в облике Паприки.

У Конакавы же сна не было ни в одном глазу, хоть плачь. Он настраивал себя на сон, для верности щупал прикрепленный к голове МКД. Оставалось надеяться только на гипнотический эффект модуля.

– Я не смогу заснуть, пока вы там стоите,– сказал Конакава застывшим в дверях подчиненным.– Побудьте немного в той комнате.

В любом случае пока от них ничего не требовалось.

– Понятно. Тогда подгадаем момент, когда вы заснете, тогда и снимем МКД.

Кикумура и Убэ ушли в гостиную. Теперь в темноте слышалось лишь тихое дыхание.

– Сейчас она, похоже, в парке с маленьким фонтаном,– глядя на экран, произнес Носэ и зевнул. Он понимал, что этим гипнотизирует Конакаву, чтобы тот поскорее уснул.– Ждет нас там. Наверняка.

– Нужно скорее туда.

– Паприка позвонила из сна и попросила помочь.

– Вот как? То-то я думаю – раз ты так поспешно явился, выходит, откуда-то знал об опасности.

– Теперь и ты знаешь откуда.

– Ясно.

Диалог прервался. Носэ, сидя на стуле, уронил голову на грудь. «Кажется, я тоже засыпаю,– поймал себя на мысли Конакава. Его сознание постепенно мутнело.– Звонок из сна. Раз мне это уже не кажется бредом, я на пороге мира снов. Не оплошать бы…»

Паприка видит двухкомнатный домик – такие строят на продажу. Видит столовую на первом этаже. В этом доме она родилась. Она надеется увидеть родителей молодыми, ищет их, но в доме никого. Входная дверь не заперта, а на дворе ночь. Паприка не знает, как быть,– а вдруг в дом зайдет кто-нибудь страшный? Она помнит, что родителей никогда не бывало дома, она вечно оставалась одна. «Ну вот, кто-то вошел! Но не тот дядька, который навязывает свои товары, а иногда скандалит. Сегодня – женщина с распущенными волосами и в бледно-желтом платье».

– Не задавайся! Красавица, мать твою! – с порога кричит на маленькую Паприку женщина. Это Нобуэ Какимото. У нее волосы выкрашены хной и глаза почему-то косят.– Думаешь, самая умная? С чего ты это взяла? Ничего подобного. Просто до тебя дошло, что красавиц дурех мужики лишь используют, вот ты и училась как одержимая. Что, не любила никому уступать? При феминизме красавицы не в фаворе. Ты глупая девчонка. Разве нет? Только и можешь говорить, что все остальные мужики – идиоты, что им до тебя далеко, а сама нарочно втюрилась в этого безобразного Токиду. Раз он тебе нравится, выходит, ты совсем разучилась отличать черное от белого.

«Перестань, прошу тебя, перестань!» – кричит сквозь слезы юная Паприка. Но голоса нет. И это неспроста. Закатившая истерику Нобуэ Какимото – сейчас отражение самой Ацуко Тибы. Попросту говоря, Ацуко кричит сама на себя.

– Замолкни, челядь! – громко одергивает женщину подоспевший отец Паприки.– Что, насмотрелась рекламы?

«Нет, это не отец».

– Господин Носэ,– зовет надрывающимся от плача голосом Паприка.

Стоило появиться Тацуо Носэ, как Нобуэ Какимото вмиг принимает облик молодой матери Паприки и, бросив кокетливый взгляд на Носэ, скрывается в шкафу под лестницей.

– Паприка. Я пришел тебя разбудить.

– Господин Носэ. Выпьете чаю? – Паприка встает и направляется к мойке. После долгого сна она не может понять, о чем это он. «Пришел разбудить»?

– Паприка, ты же сама звала меня на помощь.– Носэ хватает Паприку за руку. Она чует его запах.

«Да, звала. Мне нужно проснуться».

– Ты спишь сбоку от меня?

– Нет, перед монитором. А ты – на своей кровати. Что мне делать? Скажи, какую ручку повернуть? Не знаю, получится или нет, ты только подскажи – какую, а я как-нибудь справлюсь.

– Такой ручки, чтобы сразу проснуться, нет.– Паприка качает головой.– Нужно поискать что-нибудь совсем другое и не здесь.

Взявшись за руки, они минуют жилой квартал и направляются к проспекту, протянувшемуся вдоль путей электрички. На обочине дороги лежит, раскинувшись во сне, собака. Большая, с редкой черной шерстью.

«Знаешь, она всегда во сне меня кусает». Паприка делится с Носэ своим страхом и крепко хватает его за руку. Собака лениво поднимается.

– Этот пес, случаем, не Осанай или Инуи?

– Думаю, нет. Кстати, который час?

– Скоро полдень.

– Ого. Это что, я так долго спала? – грустно восклицает Паприка.

"Ой, мамочки! Если я не проснусь, мозги превратятся в кашу",– передаются ее мысли Носэ, который подключен к той же линии психотерапевтической установки.

"Ерунда это все«,– повернувшись к Паприке, успокаивает Носэ.

– В такое время те двое вряд ли проникнут сюда – они должны быть в институте.

«Как же! Они могут подключиться отовсюду, где есть установка».

– Смотри, это ведь та же собака? – спрашивает Носэ, а сам думает: «Кто-то под видом собаки хочет изнасиловать Паприку».

– Точно.

«Для подключения к сну МКД больше не нужен. Так, кажется, говорил Инуи?»

Собака бросается на Паприку.

– Прекрати! А то арестую! – кричит собаке Конакава. Его внушительная фигура материализуется из каменной ограды жилого дома.

Собакой оказался Осанай. Похоже, он в шоке. «По-по-полицейский? Как же так? Тому человеку из лифта…– и МКД? Черт побери! Она впустила в свой сон настоящего копа».

У монитора будто выдернули штепсель – собака разом исчезла. Похоже, теперь они могут, не надевая МКД, проникать по своему усмотрению в сон при мониторинге через психотерапевтическую установку.

– Остались только ваши души, а все зло исчезло. Это отчетливо видно. Теперь сразу понятно, кто бы ни пришел, ведь так? – спрашивает Конакава, едва подключившись к сну Паприки. Паприка и Носэ могут читать его мысли. Смысл витающих во сне слов отчетлив благодаря прямой проводимости размышлений.

Выйдя на проспект, они по-прежнему не знают, как вернуться в реальность. Паприка обводит взглядом окрестности вокзала, но не понимает, есть там народ или нет. У нее ни единой зацепки. Смеясь сквозь слезы, она показывает на огромные прямоугольные часы. Они подвешены на фасаде вокзала и напоминают экран монитора. Вместо циферблата на них – лицо Осаная.

– Вот где этот тип. Все еще следит за нами. Злобно глядя на часы, Конакава грозит пальцем. Лицо поспешно исчезает, и опять виден циферблат.

В центре привокзальной площади стоит рекламная тумба. Паприка, разглядывая наклеенные плакаты, пытается найти ключ к пробуждению.

«Какая связь между сектантством и материнством?»

«Новинка. Атлас гнева. Атлас всех атласов».

«Любимый вкус. Пирожное-ностальгия со взбитыми сливками, которое легко приготовить при помощи обогревателя».

– Если тебе это важно,– говорит Носэ,– там есть дверь. Давай откроем.

«Я сам.– Конакава отворяет заржавевшую дверь и заглядывает в цилиндрическую тумбу.– Пусто».

– Пусто. Нет, не в том смысле,– говорит Паприка, а сама думает: «Просто я сама пустышка». Понимая, что при этом подумала Паприка, Конакава начинает волноваться.

– Эта рекламная тумба – совсем не ты.

Они входят в здание вокзала, но почему-то оказываются в вестибюле гостиницы, где раньше часто останавливалась Ацуко Тиба, когда нужно было поработать над диссертацией. У стойки портье – несколько постояльцев. Как по струнке, замерли носильщики. Паприка вспоминает, как в гостиничном номере Инуи и Осанай, зажав с обеих сторон, собирались ее изнасиловать. Это было по правде? Или во сне?

– Конечно во сне,– в один голос отвечают ей Носэ и Конакава.

– А! Погоди! Что-то припоминаю. Припоминаю.– Паприка останавливается. Она смотрит… на диван в углу вестибюля.

– Может, посидим? – Носэ направляется туда, увлекая за собой Паприку.– Заодно передохнем?

«Какой смысл отдыхать во сне? Ой, погодите!» В глазах Паприки вспыхивает искорка. Не стоит объяснять зачем,– и она говорит им, что необходимо сделать.

– Господин Носэ, возьмите меня силой! – Прямо на том диване, на глазах у постояльцев и носильщиков.

Носэ и Конакава не верят своим ушам. Однако мысль Паприки видится им неоспоримой и – по крайней мере, теоретически – заставляет согласиться.

Заповеди сна. Его мотивы. Муки совести при совокуплении во сне заставят ее проснуться. Тем более на людях, сгорая от стыда. Произойти это должно наверняка и быстро.

– Однако это слишком,– качает головой Конакава. «Бессмыслица! Ничего не выйдет».

Носэ смеется над Конакавой. «Как бессмыслица? Все у нее прекрасно мыслится! И непременно выйдет, потому что в этом и есть закон сна». Теперь Носэ понимает: при лечении между Паприкой и Конакавой во сне что-то было. «Ну ты, брат, шустрый. Когда только успел? И от кого скрывал – от меня!» Паприка и Конакава одновременно краснеют. "Все совсем не так. То было необходимо для лечения«.– «Понимаю. То было необходимо для лечения». Однако Носэ не проведешь. То было соитием во сне… как раз по взаимной любви – Паприки и Конакавы.

«Но я не уверен, что у меня получится. Боюсь проснуться от одной только мысли о близости с ней».

– Не просыпайтесь,– едва не стонет Паприка.– Нельзя. Прошу вас. Пожалуйста, возьмите меня силой прямо здесь и сейчас.

«Хотя лучше не так. Если слово „изнасилование“ вызывает у вас муки совести, пусть будет иначе: давайте мы будем сейчас любить друг друга. Носэ-сан, я вас люблю. И полюбила куда раньше, чем господина Конакаву».