Текст книги "Пропавшая экспедиция (СИ)"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
К счастью, кроме военных, среди пассажиров оказался врач, практиковавший в госпитале при иезуитской миссии Сан-Анжелу-Дас-Мисойнс в Куябе и возвращавшийся от пациента. Доктора звали сеньором Анселмо Антониу Оливейрой, это был добрейшей души человек средних лет, с проседью в волосах, аккуратной эспаньолкой, небольшим брюшком и проницательными карими глазами. Сеньор Анселмо был так добр, что согласился немедленно осмотреть пострадавшего. Тот был без сознания, чудовищно истощен, настолько, что походил на мумию, мариновавшуюся в соляном растворе три тысячи лет. И лишь порывистое, с присвистом дыхание, свидетельствовало: бедняга скорее жив, чем мертв.
– Ненадолго, – сухо констатировал жандармский капрал, бывалый вояка, успевший вдоволь повоевать и насмотревшийся всяких жмуриков. – Вон – рожа какая серая. Похоже на болотную лихорадку, сеньор. Часу не пройдет, как отдаст богу душу...
– Малярия? – с сомнением протянул Анселмо Оливейра, колдуя над пациентом, свалившимся на его попечение, как снег на голову. – Вполне может быть...
Несчастный горел, это было бесспорно. Однако, расстегнув ворот рубахи на груди незнакомца, доктор обнаружил истинную причину жара – несколько глубоких колотых ран, нанесенных индейскими стрелами. Ранам, на глаз, было не меньше двух недель, похоже, кто-то пытался их обработать, но не преуспел, и угрожающие темные пятна абсцесса расползлись по телу, пожирая живые клетки.
– Э, да тут у нас гангрена, – поморщился врач и покачал головой.
– Я ж говорю, не жилец, – поддакнул жандармский капрал. – Можно смело яму копать. Прям сейчас. А можно не копать, муравьи сожрут...
– Шпильман... – неожиданно хрипло пробормотал незнакомец. – Чертов Троянский конь...
– Что это за наречие? – приподнял бровь другой жандарм.
– Это не наречие, – с не меньшим удивлением отвечал доктор. – Он говорит по-английски...
Только тут до них дошло, что перед ними гринго, то ли американец, то ли выходец из Европы.
– А что он сказал? – спросил офицер.
– Что-то про Троянского коня...
– Что за конь такой, не пойму?
– Из "Илиады" греческого поэта Гомера... Ума не приложу, что бы это могло означать...
– Что он грек?
К чести путешественников, они погрузили находившегося в глубоком обмороке гринго в дилижанс и отвезли в госпиталь. Хоть жандармский капрал и предрекал, что бедолага отбросит копыта по пути. Но, незнакомец продержался. Под присмотром доктора Оливейры его занесли в прохладное каменное здание построенной иезуитскими миссионерами больницы. Сеньор Анселмо, хоть и валился после долгой дороги с ног, сам занялся потерпевшим. Вскрыл и тщательно вычистил гнойные карманы, удалив пораженную абсцессом плоть и снабдив раны дренажом, а множественные царапины и ссадины обработал антисептиком. Состояние незнакомца оставалось тяжелым, он метался в жару, испепелявшем его изнутри, и время от времени бредил, причем слова, слетавшие с растрескавшихся губ, звучали странно даже для горячечного бреда.
– Колыбель!!! – хрипел бедняга. Его скулы заострились, глаза завалились, и доктор Оливейра с тоской подумал, что все его старания – коту под хвост, бедняге и часу не протянуть...
– Белая пирамида! – голова несчастного металась по подушке. – Страшный зверь, он никого не подпускает к ней... несчастный Поль... зомби... им нечем дышать...
Словом, больной был плох, что и говорить.
– Может, стрелы, которыми его ранили, были отравлены? – спросила медсестра. Она была молоденькой и совсем неопытной.
– Его ранам – недели две, – вздохнул сеньор Анселмо. – Смажь индейцы свои стрелы отравой – он бы давно умер... – док старательно вымыл руки. – И так странно, не пойму, как он ухитрился продержаться так долго. Поразительная воля к жизни...
– О чем он говорит, как думаете, сеньор? Что за зомби такие, которым дышать нечем?
Признаться, она была немного напугана.
– Зомби – это что-то вроде оживших мертвецов, – вытирая ладони полотенцем, бросил через плечо врач. – Выдумка, попавшая к нам из Африки вместе с чернокожими рабами, которых везли сюда для работы на плантациях. Элемент фольклора с Черного континента, дорогая – ничего такого, чтобы тебе не спать по ночам. Тамошние дикари верили в Нзамби, так на языке племени банту звался исполинский черный дракон, главный враг солнечного света и всего, что он с собой несет. В общем, мрачный такой персонаж, вроде скандинавского Фенрира...
– А Фенрир – кто такой?! – зачарованно спросила молоденькая медсестра.
– Волк из легенд, которыми пугали друг дружку викинги. Страшно злой. Боги посадили его на цепь в глубоком подземелье, но в день Рагнарека, как у скандинавов звался Конец Света, Фенриру было суждено порвать цепи, убить бога Одина и проглотить Солнце...
– Им нечем дышать... – прохрипел с койки больной.
– Все-то вы знаете, сеньор Анселмо, – сказала сестричка, с опаской покосившись на пациента.
– В нашей глуши, милая, или пристрастишься к чтению, или с ума сойдешь от скуки, – усмехнулся доктор. Сестричка кивнула, да, ей рассказывал кто-то из сослуживцев, что, перебравшись в Куябу из многолюдного Сальвадора, где у него была приличная практика, сеньор Анселмо за минувшие пятнадцать лет собрал большущую библиотеку, лучшую во всей округе. И еще ей рассказывали, будто особый интерес у доктора вызывают книги по алхимии. Правда, она толком не знала, что это за зверь такой...
Поскольку пострадавшим оказался иностранец, сеньор Оливейра счел необходимым сообщить о нем в полицейский участок. Там начали расследование, но оно застряло на полдороги и никуда не привело. При пострадавшем не было никаких документов, в окрестностях Куябы о нем никто не слышал. Правда, было нечто, что, пожалуй, смогло бы навести полицейских ищеек на след. Странная безделушка, напомнившая сеньору Анселмо церемониальный маршальский жезл, увенчанная с одной стороны вычурной луковкой державы, а с противоположной – клинком, похожим на трехгранный штык. Доктор обнаружил этот удивительный предмет, только когда уложил пациента на операционный стол, аккуратно срезав рубашку и куртку. Точнее, оставшиеся от них жалкие лохмотья. Штуковина оказалась во внутреннем кармане, его клапан был зашит.
Чтобы не выпал из кармана, – сообразил доктор, внимательно разглядывая находку. Что больше всего поразило его в ней? Глаз, настоящий человеческий глаз, острый и выразительный, каким-то невероятным образом запаянный внутрь полупрозрачной удобной рукояти точно посредине предмета. Глаз не просто казался живым, он, как выяснилось, умел подмигивать...
– Неслыханный оптический эффект, – отдуваясь, пробормотал сеньор Анселмо в сильнейшем волнении, и сразу решил, что не станет делиться этой находкой с полицейскими. – Да они ей мигом ноги приделают, – сказал док и как в воду глядел.
Материал, из которого неведомый мастер изготовил безделушку, был ей подстать. Белый, полупрозрачный, он светился изнутри, как люминофор. Доктор понятия не имел, металл это или какая-то, доселе неизвестная науке метаморфическая горная порода...
– Типа доломитового мрамора, – пробормотал доктор, прицокивая языком. И твердо пообещал себе выяснить это. Недаром же коллеги прозвали его алхимиком...
***
В общем, полицейские остались с носом, и в последующие три недели, пока потерпевший боролся за жизнь, мечась по койке, рисковавшей стать для него смертным одром, а доктор Оливейра не оставлял отчаянных попыток вытащить бедолагу с того света, не происходило ничего интересного. Все свободное время сеньор Анселмо бился над разгадкой тайны происхождения странного предмета, перелопатив кучу книг по эзотерике, но все – бестолку. Полиция, расследовавшая происшествие спустя рукава, тоже ничем похвастать не могла. Ей даже личность пострадавшего не удалось установить, впрочем, полицейские не слишком кручинились по этому поводу. Да мало ли народу бесследно пропадает в неоглядных сертанах, а, тем более, в сельве, куда только нос сунь...
И лишь на исходе третьей недели, информация о найденыше просочилась в прессу. Кто-то вспомнил об англо-французской экспедиции, отправившейся в бассейн реки Маморе два года назад, и канувшей в неизвестность. Затем всплыла фраза про чертового Троянского коня, якобы сорвавшаяся с губ незнакомца в бреду, за ней прозвучало словосочетание Белая пирамида, и репортеры, сбросив оцепенение затянувшейся сиесты, опрометью ринулись сличать фотографии высадившихся в бразильском порту путешественников со словесным портретом загадочного гринго. Тот оставался без сознания и ничего не мог о себе рассказать. Чего не скажешь о двухлетней давности фотографиях, сделанные репортерами в Белене, где месье Поль Шпильман произнес пламенную речь, которые оказались весьма красноречивыми. Конечно, в изможденном до крайности условно живом скелете было бы непросто узнать крепыша сэра Перси, если бы не его рыжие кавалерийские усы, словно приклеенные к туго обтянутому пергаментной кожей черепу. Едва сообразив, что к чему, репортеры со всех ног полетели в госпиталь, и, поскольку непоколебимый доктор Оливейра дал им от ворот поворот, взяли старинное, похожее на форт конкистадоров здание миссии в осаду. Утром следующего дня первые полосы бразильских газет пестрели сенсационными заголовками:
В ОКРЕСТНОСТЯХ КУЯБЫ, ШТАТ МАТУ-ГРОСУ,
НАЙДЕН ЗНАМЕНИТЫЙ АНГЛИЙСКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
ПОЛКОВНИК ПЕРСИ ОФСЕТ!!!
СЕНЬОР ПЕРСИ ОФСЕТ НИ ЖИВ, НИ МЕРТВ!!!
НО ОН – НАШЕЛСЯ!!!
Известие понаделало немало шума, о пропавшей около двух лет назад экспедиции оживленно заговорила пресса, всколыхнулась общественность. Тучи репортеров слетелись осаждать госпиталь Сан-Анжелу-Дас-Мисойнс, но агенты полиции и медицинский персонал под началом сеньора Анселмо Оливейры, держали круговую оборону. Полицейские утверждали, что у них самих имеются вопросы к сеньору Офсету, и именно они будут заданы ему в первую очередь. Оливейра же вообще наотрез отказывался допустить в палату и первых, и вторых, мотивируя свой запрет тем, что больной еще слишком слаб.
– Он нуждается в покое, – безапелляционно заявил док. – И, пока не поправится, вы попадете к нему только через мой труп!
Надо сказать, доктор был не совсем искренен, сэр Перси, наконец-то, очнулся и мог сносно говорить. Но, сеньору Анселмо не терпелось самому расспросить знаменитого путешественника. В первую очередь, о загадочном Ключе к Белой пирамиде. О нем, кстати, по-прежнему никто ничего не знал...
– Волнение почти наверняка убьет моего пациента, а этого я допустить не могу! – отмахивался сеньор Оливейра от докучливых корреспондентов. Он был неумолим, как скала. Ажиотаж от этого только усиливался, и скоро в окрестностях больничных корпусов стало не продохнуть от репортеров, причем, срочно прибывших из Европы журналистов, со временем, стало ничуть не меньше, чем их бразильских коллег по перу. Все разговоры, какие только велись приезжими в кафе и фойе гостиниц, вертелись вокруг предполагаемой судьбы участников рискованного предприятия, затеянного выдающимся путешественником на паях с эксцентричным наследником скандально знаменитого археолога. Естественно, всем не терпелось узнать, что же сталось со спутниками сэра Перси, и, в первую очередь, с месье Полем, ведь он был таким милым. Да и самого полковника было жаль до слез. И дело даже не в том, что два года назад местные газеты раструбили о прибытии именитых компаньонов на континент, где те грозились найти остатки легендарной Атлантиды. К сэру Перси давно относились в Бразилии как к своему. После своих подвигов в верховьях рек Пурус он стал кем-то вроде национального героя. Одни ставили в пример его дивное упорство, позволившее нанести на карты вчерашние белые пятна размером со среднюю европейскую страну. Других подкупала свойственная натуре сэра Перси искренность, благодаря которой он всегда оставался на равной ноге и с влиятельными чиновниками из правительства, и с богатыми латифундистами, с неграмотными пеонами, служившими ему носильщиками и с индейцами, включая дикарей и каннибалов, которым, не колеблясь приходил на помощь, а ведь они могли его запросто съесть. Волнующая история противостояния сеньора Офсета с заносчивыми лондонскими профессорами тоже не обошла стороной здешние края, получив широкий отклик в пылких сердцах латиноамериканских читателей. Все они, естественно, держали сторону отважного полковника, не раз признававшегося в любви к их стране. Черная весть о его ранении и болезни мигом облетела сначала Мату-Гросу, а затем распространилась далеко за пределы штата. Тысячи читателей волновал вопрос, сумеет ли сеньор Перси выкарабкаться, чтобы поведать, посчастливилось ли храбрецам достигнуть цели и, что в итоге с ними стряслось. По отрывочным сведениям, якобы добытым самыми пронырливыми корреспондентами у медсестер, чьи имена держались в тайне, участь сеньора Шпильмана и его товарищей была печальна. По крайней мере, именно такие выводы напрашивались из отдельных отрывочных фраз, вырвавшихся у полковника в забытьи. Еще поговаривали, он упоминал какого-то жуткого монстра, дракона или рогатого ящера, то ли насадившего спутников сеньора Перси на рога, то ли засосавшего их в свое смрадное нутро. Что это за чудище, разумеется, оставалось гадать. Ясности относительно того, проникли ли члены экспедиции внутрь Колыбели Всего, было ничуть не больше. Что полковник ее таки нашел, не сомневался уже никто, это априори признавалось читателями установленным фактом.
А вот помянутый полковником монстр, с чьей-то подачи его теперь звали Нзамби, поговаривали, это какой-то жуткий шведский волк-оборотень, вызвал множество пересудов, причем, версии здесь звучали самые противоречивые. От временного помешательства полковника под воздействием галлюциногенов или сильного жара, и до леденящих душу историй о некоем монстре, якобы обитающем в затерянной среди бескрайних джунглей берлоге и периодически стряхивающем вековой сон, чтобы терроризировать краснокожих аборигенов, собирая с них кровавую дань.
– Краснокожие зовут его Болотным Духом и боятся пуще смерти, – вполголоса сообщали самые осведомленные или стремившиеся, чтобы их принимали за таковых. – Только это никакой не волк-оборотень, откуда ему взяться в Амазонии, у нас тут из псовых – одни гривистые волки-агуарачай живут, так те не крупнее лисицы, да и не забираются они так далеко на север! Видать, сеньоры Офсет и Шпильман на свою беду повстречали в лесу кровожадного Чупакабру, кошмарного Козловампира, у которого рога, как у буйвола, а пасть – куда там черному кайману. И еще чешуя – как у рептилии...
Словом, страсти были накалены до предела, и когда доктор Оливейра, скрепя сердце, сообщил, что полковник сможет, наконец, уделить прессе несколько минут, желающих повидать его оказалось столько, что полиции, оцепившей госпиталь иезуитов, довелось выставить дополнительные кордоны, а внутрь допускать лишь аккредитованных журналистов по предварительно выписанным пропускам. И, все равно, вопреки жестким ограничительным мерам, народу собралось – не продохнуть.
Половник встретил посетителей, сидя в кровати. Видевшие его прежде, ужаснулись, ибо он страшно исхудал и постарел как минимум на десять лет. Вошедшие были шокированы, их реакция не укрылась от сэра Перси, и полковник сделал успокаивающий жест, приподняв костлявую бледную руку.
– Благодарю вас всех, что пришли, сеньоры, – глухим, не похожим на прежний голосом, проговорил полковник. – Полагаю, у вас ко мне много вопросов. Я постараюсь ответить всем, если только мне хватит сил. Спрашивайте, сеньоры, прошу вас.
– Что стряслось с экспедицией, сеньор полковник, и где ваши спутники?!
Естественно, этот вопрос прозвучал самым первым. Услышав его, сэр Перси кивнул, дав понять, что не ожидал ничего другого.
– Я не знаю, сеньоры, – вздохнув, полковник сокрушенно покачал головой.
– Не знаете?! – ахнули репортеры. – Но как же так?!
Полковник сделался мрачнее тучи.
– На первых порах ничто не предвещало беды, – сказал он, понурившись. – Более того, у нас имелись все шансы на успех. Первоклассное снаряжение, на которое не поскупился месье Поль, за что ему – низкий поклон. Плюс – отличная команда, где каждый знал, что делать. Мы не учли лишь одного фактора, он-то и оказался роковым. Я имею в виду этот проклятый Каучуковый бум, как раз достигший апогея, поскольку на мировом рынке, видите ли, сложилась благоприятная конъюнктура. Знали бы заевшиеся хозяева процветающих химических трестов в Европе и Северной Америке, монополизировавшие производство автомобильной резины, каким наказанием обернулась для невинных обитателей экваториальных лесов их оголтелая гонка за дивидендами! Впрочем, сдается, даже если б эти господа были в курсе, что она несет аборигенам, это не изменило бы ровным счетом ничего, потому что у капиталистов вместо сердец – арифмометры, приспособленные для калькуляции прибытков и совершенно не умеющие сопереживать...
Горечь, с которой были брошены эти слова, глубоко тронула всех собравшихся. Однако многие были смущены. Естественно, Каучуковая лихорадка ни для кого не составляла никакого секрета. Наоборот, газеты едва ли не каждый день пели Каучуковому буму осанну, он ведь считался залогом буйного экономического роста в стране. В частности, много и в самых бравурных тонах говорилось о крупных иностранных инвестициях в местную инфраструктуру, трансакциях самого высокого уровня, которых бы не было, если бы не ажиотажный спрос на каучук. Широко писалось о новых дорогах, обещавших покрыть густой сеткой громадные территории, о гостиницах и больницах, школах, высших учебных заведениях, уже заложенных или, по крайней мере, запланированных на будущее. И, разумеется, о рабочих местах. Многих тысячах рабочих мест, в которых так остро нуждалось трудоспособное население...
– Если вы заглянете сегодня на Клондайк, где всего десять лет назад бушевала похожая лихорадка, только золотая вместо каучуковой, то обнаружите там заброшенные шахты, груды оставленного разъехавшимися старателями мусора и мертвые поселки, по улицам которых бродят дикие звери, – Офсет смахнул пот, было видно, что его до сих пор знобит. – Аналогичные картины запустения и разрухи будут ждать вас повсюду, в любых, на выбор краях, на свою беду оказавшихся богатыми теми или иными ресурсами, на которые позарились транснациональные картели. Природные богатства там были выкачаны до дна, после чего и людей, и земли, за ненадобностью, вышвырнули на помойку! И всегда так было. Вспомните хотя бы алмазный бум в Трансваале. Когда там сорок лет назад обнаружили залежи алмазов, сразу же началось неописуемое. Сначала буры с помощью ружей выдворили из родных краев зулусов и банту, имевших неосторожность поселиться там с незапамятных времен. Но, радовались буры недолго, британцы вытурили их взашей, потому что у них было еще больше ружей и газеты, представившие буров отпетыми мерзавцами. Что при этом сталось с туземцами, никогда не интересовало ни тех, ни других.
– При всем уважении, сеньор, мне сложно представить, как могут исчерпаться запасы каучука? – удивился один из местных корреспондентов. – Латекс, то есть млечный сок гевеи – возобновляемый продукт. Это ведь вам не золотоносные жилы Юкона или даже алмазные копи Капской колонии. К тому же, не совсем ясно, какое отношение имеет Каучуковый бум к судьбе организованной вами экспедиции?
– К сожалению, самое прямое, – отвечал полковник. – Потому что мы с месье Шпильманом угодили в аналогичный переплет, только на этот раз, массовый психоз разразился не в южноафриканском буше, а на лесистых берегах Амазонки и ее притоков. Конечно, сеньоры, тем, кто проживает в мегаполисах, вдали от джунглей, непросто разглядеть потоки крови и слез, ежедневно проливаемых в глубинке. Особенно, если нет желания их видеть. А важно лишь, чтобы подольше сохранялся ажиотажный спрос на латекс, в остальном же: apres nous le deluge...
– Сельва больше не знает покоя, – продолжил сэр Перси, отхлебнув воды. – Жажда нажить барыши любой ценой и в максимально сжатые сроки обернулась катастрофой для туземного населения! Его теперь не просто бесцеремонно сгоняют с насиженных мест, как это делалось прежде, чтобы оно не путалось под ногами. Отныне индейцев превращают в рабов, в бессловесный скот, удел которого – вкалывать на каучуковых плантациях современных рабовладельцев. Рабовладение и работорговля, эти позорнейшие явления, сопутствующие хваленой белой цивилизации наряду с тараканами и сифилисом, были совершенно незнакомы туземцам, испокон века промышлявшим охотой и рыбалкой, пока мы не облагодетельствовали ими их! И сегодня они стали обыденностью.
– Но позвольте, сеньор, рабство отменили еще в прошлом веке! – запротестовал заведующий секцией доколумбовой Америки при Museu Nacional, не поленившийся приехать из Рио и теперь оскорбленный в лучших чувствах.
– De jure! – парировал полковник. – Форма претерпела кое-какие метаморфозы, содержание осталось прежним. Кто-то ведь должен вырубать лес, освобождая место для плантаций, или добывать латекс, исправно пополняя кошельки жиреющих финансовых воротил из так называемого цивилизованного общества. Тех, кто заправляет всем процессом из Лондона и Нью-Йорка. Заверяю вас со всей ответственностью, сеньор, джунгли кишат вооруженными до зубов отрядами проходимцев, которым – сам черт не брат, и, хоть они называют себя вербовщиками, на деле это отпетые головорезы, и горе тому несчастному, кто попадется им на пути. Я собственными глазами видел, как несчастных аборигенов угоняли в рабство целыми селениями, пресекая пулями малейшие попытки к сопротивлению. Поэтому не удивляйтесь, господа, когда, еще вчера вполне приветливые к чужакам, туземцы, при встрече, без разговоров выпустят вам кишки. Индейцы сегодня озлоблены и напуганы, отныне в каждом белом им мерещится враг, и пенять нам остается на себя. Как аукнется, так и откликнется! Хуже того, вынужденные миграции спровоцировали братоубийственную войну между индейскими племенами, поставленными белыми на грань выживания. Вот они, истинные последствия оголтелой гонки за наживой, ради которой капиталисты готовы на любые гнусности, включая безжалостный геноцид беззащитных аборигенов. Они принесены в жертву Мамоне, проклятому Золотому тельцу. На службе ему мы сами становимся животными...
Зал после таких слов полковника притих.
– Едва переступив границу леса, мы сразу стали свидетелями, а затем и непосредственными участниками этого кошмара. Там, где всего три года назад я ничем не рисковал, поскольку индейцы не проявляли враждебности в отношении белых, нам довелось пробиваться с боями, отстреливаясь то от негодяев-работорговцев, то от осатаневших аборигенов. И, это дорого нам обошлось, еще на полпути к территориям, контролируемым моими старыми знакомыми – Огненноголовыми Стражами, экспедиция не досчитались трех человек! Мы потеряли двух пеонов и одного француза, замечательного орнитолога, упросившего месье Шпильмана взять его с собой. Отравленная стрела поразила бедолагу в кадык, и он скончался у меня на руках... – полковник обвел аудиторию тяжелым взглядом. – Мне, откровенно говоря, тоже перепало. Стыдно признать, но я подставился, и меня подстрелили. Это случилось, когда мы напоролись на шайку охотников за головами, конвоировавших приличную толпу индейцев, они намеревались продать их в рабство. Я имел неосторожность заступиться за бедняг, в итоге завязалась перестрелка, и крупнокалиберная пуля прошила мне бедро, едва не перебив артерию. Весь остальной путь друзья тащили меня на носилках, это чертовки замедлило темп продвижения. Кроме того, уходя от погони, нам довелось бросить сначала все водолазное снаряжение, а потом и большую часть припасов. Лишь по счастливой случайности, мы все же достигли мест, где живут Огненноголовые, но и там нас ждал неприятный сюрприз. Война всех против всех, разразившаяся в джунглях из-за проклятой Каучуковой лихорадки, ожесточила сердца моих гостеприимных друзей-туземцев, и я с ужасом удостоверился, что отныне не пользуюсь их доверием. Наоборот, старейшины Огненноголовых склонны винить меня во всех напастях, обрушившихся на них.
– Но почему именно вас, сеньор?! – крикнули из зала.
– Я не в претензии, – сказал полковник, потеребив ворот больничной пижамы, висевшей на его костлявом теле как на пугале. – Мне не в чем их винить! А что подумали бы вы, оказавшись на месте старейшин?! При нашем первом знакомстве их оценка моей скромной персоны оказалась слегка завышенной, ведь старейшины посчитали меня достойным войти в Колыбель Всего, более того, вручили мне Ключ от Врат, поскольку их предания, высеченные на деревянных дощечках, предвещали, что когда-то к ним явится избранный. Им будет бледнолицый мужчина с рыжими усами, – сеньор полковник горько усмехнулся. – И что вышло в итоге? – осведомился он, но никто не проронил ни звука. – Я вам скажу! С тех пор в джунглях не прекращается кровопролитие, и Огненноголовые несут большие потери. Их владения теснят со всех сторон, они уже потеряли несколько крупных искусственных островов, захваченных и сожженных их непримиримыми врагами – племенем Болотных крыс. Более того, сама Колыбель – в опасности! Как видите, ход мыслей старейшин не нуждается в комментариях, он предельно ясен. Они увидели в обрушившихся них бедах кару, ниспосланную богами за то, что великая тайна Колыбели была выболтана недостойному, то есть – мне. Ну а что еще они должны были себе вообразить?! – сэр Перси перевел дух. – Но, не подумайте о туземцах плохо, сеньоры, – добавил он. – Они не попытались в отместку сварить меня живьем в котле или хотя бы нашпиговать стрелами, превратив в подобие подушечки для булавок, хоть это им было по силам. Наоборот, с нами обращались подчеркнуто корректно, правда, от былого радушия не осталось и следа. Нас поселили в нескольких хижинах, приставив к каждой по отряду стражников. Выражаясь привычным нам языком, это больше всего походило на домашний арест. При этом, один из лучших местных целителей занялся моим бедром и, не будет преувеличением сказать, я обязан жизнью его профессионализму. У нас ведь не было при себе лекарств. Точнее, были, но они отправились на дно вместе с одним из наших каноэ, потопленных плотным ружейным огнем бандейрантов. Нам бы следовало выудить медикаменты из реки, но, дело было на порогах, течение оказалось чрезвычайно быстрым, а чертовые охотники за головами палили так метко, словно провели в тире полжизни...
– Ключ был при вас? – поинтересовался один из репортеров.
– Естественно был, я не расставался с ним ни днем, ни ночью, чувствуя нутром, Огненноголовые намерены вернуть его. Гордость возбраняла им сделать это в открытую, ведь они преподнесли его мне как дар... – полковник грустно вздохнул. – Мы пробыли в плену не меньше трех месяцев, – вел дальше сэр Перси. – Нас исправно кормили и, разумеется, выпускали погулять по острову. Никто нас и пальцем не трогал. Но, нам было запрещено покидать пределы острова под страхом смерти. Он, кстати, все время дрейфовал, Огненноголовые опасались нападения соседей и непрерывно меняли дислокацию. Месье Поль, признаться, был в отчаянии. Не из страха за жизнь, не подумайте, такого рода эмоции не докучают прирожденным исследователям, а он, безусловно, был храбрецом, настоящим подвижником науки. Нет, сеньоры, его грызло иное...
– Черт побери, сэр Перси, – сказал он мне как-то за ужином, состоявшим из запеченных на костре ломтей гигантской рыбы арапаимы, Огненноголовые охотятся на нее с помощью гарпунов, я видел экземпляры, достигавшие в длину двенадцати футов. Ее мясо – настоящий деликатес, но мы к тому времени даже смотреть на него не могли...
***
– Черт побери, полковник! – решительно отодвинув блюдо, месье Поль поднялся на ноги. – Мы всего в двух шагах от величайшего открытия за всю историю человечества, но не способны сделать их, поскольку дикари связали нас по рукам и ногам, устроив между собой вендетту!
Я поинтересовался, что он предлагает. Месье Шпильман явно затеял этот разговор неспроста.
– Бежать! – не колеблясь ни минуты, выпалил мой добрый товарищ.
– Но как?! – удивился я. Вокруг нас денно и нощно околачивались две дюжины вооруженных копьями воинов, в то время как наши ружья находились под замком. Хотя, сразу оговорюсь, даже будь иначе, я бы ни за что не пустил оружие в ход против Огненноголовых, они не заслуживали такого вероломства...
– Не надо ни в кого стрелять, – как водится, месье Поль понял меня с полуслова. – Мы с вами не опустимся до насилия, ни в коем случае, полковник. Но, черт возьми, сэр Перси, мы же, слава Иисусу, не какие-нибудь узники замка Иф, Эдмон Дантес с аббатом Фариа, заточенные в каменный мешок, который не пробить без ящика с динамитом! Весь этот дурацкий остров – богадельня на воде, от стен до палубы сплетен из тростника... – с этими словами месье Шпильман изо всех сил топнул по циновке, на которой я сидел с куском арапаимы в руке, чуть завалясь набок, меня еще тревожила рана в бедре. Звук, изданный месье Шпильманом, сразу же привлек внимание стражей, несколько разрисованных боевыми узорами физиономий заглянули в дверной проем, в свою очередь завешенный циновкой. Удостоверившись, что мы на месте, воины так же безмолвно испарились.
– Ну вот, – протянул я угрюмо.
– У нас есть перочинные ножи, – стоял на своем месье Шпильман.
Тут он был прав, изъяв наши ружья, Огненноголовые оставили нам ножи. Наверное, просто не придали им значения. Или не догадались, с чем имеют дело...
– И? – произнес я, глядя месье Полю в глаза, сверкавшие, как у кошки.
– И я своим складным ножиком уже добился кое-каких результатов, – он чисто по-заговорщически подмигнул мне. – Всего за две недели проковырял дыру, через которую мы без проблем сумеем выбраться наружу.
– Дыру?! Но где?! – ахнул я и, непроизвольно, покосился на дверь, за которой несли вахту стражники.
– Как это – где?! – удивился месье Шпильман. – В полу, естественно, – он, как ни в чем не бывало, снова мне подмигнул. – Пол-то – из лозы! Идемте, я вам покажу...
– Через минуту мы стояли над почти правильным кругом, прорезанным им в углу хижины, за нашими нехитрыми пожитками. Месье Поль прятал его, прикрыв циновкой и каким-то тряпьем. Глядя на творение его рук, я подумал о проруби, проделанной в толстом льду. Внутри, всего в каких-то пяти футах от нас, плескалась зеленоватая вода Маморе, мутная из-за множества микроорганизмов, что в ней живут.
