Текст книги "Пропавшая экспедиция (СИ)"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Резиновый шланг выскользнул изо рта, проронив несколько капель жидкости на подбородок. Защитное стекло со щелчком встало в пазы, меня снова как отрезали от мира. Впрочем, нет, я опять ошибся, в шлем оказались вмонтированы и наушники, и ларингофон.
– Про "понеслась", мать твою, не забудь! – строго предупредил напоследок Скороблев, а затем, неожиданно смягчившись, по-отечески шлепнул меня ладонью по шлему и смахнул слезинку, выкатившуюся из уголка глаза.
– Ну, прощай, – добавил военврал негромко.
Мне сделалось страшно. Клацнул какой-то тумблер, остальные слова военврала предназначались не только мне.
– Начинаю обратный отсчет, – пророкотал он в наушниках. – Десять...
– Мама, – произнес я мысленно, а затем мои ошалевшие мысли унеслись к Катехизису.
– Девять, восемь, семь...
Когда Скороблев дошел до пяти, я, наконец, обратил внимание на потолок, как он просил. Потолок был сводчатым, округлой формы, как в мечетях и православных церквях. На выпуклой поверхности купола было изображено окно, точнее, вид из огромного окна, выходящего на заснеженные горы. Нарисовано было так лихо, что я на секунду позабыл о страхе. Что любопытно, створки оконной рамы были изображены распахнутыми настежь, а ровно по центру купола были начерчены две перекрещивающиеся линейки с делениями, совсем как в оптике артиллерийских прицелов.
– Три, два, один, – отсчитывал Скороблев.
Прямо у меня за спиной пронзительно зашипело, будто струя пара вырвалась из готовящегося лопнуть от перегрева котла. Раздался громкий хлопок.
– ПОНЕСЛАСЬ!!! – завопил я машинально, в точности, как мне сказали. Сидение завибрировало, и меня швырнуло вперед. С таким чудовищным ускорением, что сознание выпорхнуло из тела прежде, чем я в лепешку разбился о потолок...
– Матерь Божья, – пробормотал корреспондент еженедельника "Jornal da Para". Остальные слушатели промолчали, но не было даже намека на смешки. Репортер оказался прав, они были – не в Лондоне.
– Да, странный сон, – резюмировал свой рассказ полковник, – тем более удивительный, принимая в учет, что мое подсознание, или, уж не знаю, какая еще сила, явила мне его, пока мое тело возлежало в Храме на алтаре.
– Вы полагаете, что каким-то образом все же побывали внутри? – протирая запотевшие очки и близоруко щурясь без них, мягко осведомился профессор из Сан-Паулу.
Сэр Перси передернул плечами.
– Я был бы нечестен с вами, если бы взялся это утверждать. Однако вот какая странность, сеньор. Повторяю, что не знаю ни слова по-русски. Точнее, раньше не знал. Конечно, мое свободное владение этим чрезвычайно сложным языком во сне резонно было бы объяснить игрой воображения, но вот парадокс. Несколько дней назад мы с доктором Оливейрой, моим лечащим врачом, которому я, вне сомнений, обязан жизнью, провели эксперимент. Сеньор Анселмо был столь любезен, что раздобыл для меня "Преступление и наказание" известного русского писателя Федора Достоевского. И, хотите верьте, сеньор, а хотите – нет, но отныне я не нуждаюсь ни в переводчике, ни в словаре, потому что бегло читаю на русском...
– Как же это может быть? – в замешательстве спросил профессор из Сан-Паулу, нечаянно смахнув очки, которые только что сам же довел до блеска.
– У меня нет никаких соображений по этому поводу, но, похоже, внушительный словарный запас был словно загружен в меня помимо моей воли и без малейших усилий с моей стороны, как если бы на время я стал радиоантенной, настроенный на определенные частотные сигналы от удаленного беспроводного передатчика. Еще раз повторяю вам: у меня нет мало-мальски убедительной гипотезы, посредством чего случился этот феномен.
Профессор из Сан-Паулу кивнул в знак того, что принимает ответ таким, каков он есть.
– Позвольте еще один вопрос, полковник, – добавил он.
– Да сколько угодно, сэр.
– Как по-вашему, люди, повстречавшиеся вам во сне или, когда ваше сознание находилось в некоем пограничном состоянии, которое вы лишь приняли за глубокий сон, имеют отношение к Белой пирамиде? Ведь, как это не раз повторял сеньор Шпильман, вы рассчитывали найти внутри нее нечто вроде хранилища знаний, оставленных после себя атлантами, некое подобие высокотехнологической библиотеки, а не... – профессор запнулся.
– Но не живых библиотекарей, – продолжил за него сэр Перси. – Вы это хотели сказать? Не могу не согласиться с вами, сеньор. Увиденные мной персонажи не были похожи ни на библиотекарей, ни на исполинов-атлантов, которые исчезли с лица планеты не менее пятнадцати тысячелетий назад. Поэтому, я не берусь судить, кем были эти, привидевшиеся мне стройбаны. Замечу лишь, внутри сложной системы лабиринтов, где я побывал, было чудовищно душно, поэтому обитатели катакомб носили устройства напоминающие противогазы устройства. И, сдается, они предпринимали отчаянные усилия, чтобы вырваться наружу. Но, ни де они были заточены, ни что за дурацкий нашли, вместо того, чтобы взяться за кирки с ломами, этого я вам не скажу... – сэр Перси беспомощно развел руками. В который раз за вечер.
– Но, позвольте, сеньор, какое же отношение к Чупакабре имеет все изложенное вами?! – спохватился корреспондент еженедельника "Jornal da Para".
– До этого я еще просто не дошел, – сказал полковник. – Потому как встретил эту жуткую тварь чуть позже, сразу после того, как мною выстрелили из подобия пушки или катапульты. Я был не в том положении, чтобы как следует рассмотреть устройство. Страшная перегрузка, которой я подвергся, вышибла из меня дух. А по его возвращении я с удивлением обнаружил себя снаружи Белой Пирамиды, но не в Храме на вершине, где все началось, а примерно посредине бесконечной лестницы, спускавшейся от колоннады к воде. Как я вам и сказал, сеньоры, сознание покинуло меня за мгновение до контакта с потолком, на котором какой-то, вне сомнений, исключительно одаренный живописец весьма искусно изобразил распахнутое окно. Не совсем понимаю, на что рассчитывал военврал Скороблев, учитывая скорость, приданную мне его дьявольской катапультой. Вряд ли следовало надеяться, что я выпорхну в него, как канарейка из клетки. Я бы поставил сто фунтов против одного, что любой на моем месте превратился в мокрое место, став бурой кляксой, медленно стекающей по внутренней поверхности купола. Нисколько не сомневаюсь, он был отлит из бетона, значит, прежде чем пробить его головой одного из своих подчиненных, Скороблеву следовало бы пересмотреть основные законы физики. Как ни странно, я все же не погиб, хоть, повторяю, дело было во сне. Просто все померкло за какие-то считанные мгновения до удара, а когда вновь загорелся свет, окружающее разительно переменилось, включая, кстати, и само освещение. Если у пушки оно явно было искусственным, лившимся на стартовую площадку из счетверенных прожекторов, то после моего приземления, если можно так выразиться, стало естественным, хоти и не совсем. То есть, его безусловно, испускало солнце, но лучи были неправдоподобного желтушного цвета. Само небо тоже было цвета куриной слепоты, меня окружало марево, не то – жидкий туман, не то – зловонные испарения, поднимающиеся над бескрайними болотами. Впрочем, мне было не до того, чтобы любоваться окрестностями. Повторяю, я не помню самого контакта с потолком, но мое тело вело себя так, словно я его каким-то образом проломил, а прошибив, покатился по наклонной плоскости, по чему-то вроде бесконечной каменной лестницы. Ее уклон был весьма крутым, пожалуй, не менее шестидесяти пяти градусов к линии горизонта. Я, сеньоры, далеко не слабак, но и не циркач, долго обучавшийся всяческим трюкам! Поэтому у меня мелькнуло: самое меньшее, во что мне обойдутся такие кульбиты, это сломанные ребра, причем, при самом благоприятном стечении обстоятельств. Но, когда где-то неподалеку прозвучал надсадный рев разъяренного животного, мне, признаться, стало не до синяков с переломами, которые я рисковал заработать. От одного этого звука у меня затряслись поджилки и еще пронеслось: не хотелось бы мне повстречать зверя, чья глотка способна исторгнуть подобные звуки. Но, сдается, я его уже повстречал. И потом, что, собственно, зависело от меня? Разве что, мне посчастливилось остановить кувырки и еще футов двадцать я скользил по ступеням, как на салазках, с той разницей, что вместо полозьев все удары приходились прямо по ягодицам. И, между нами, я не знал, с чем мне доведется распрощаться в первую очередь, с копчиком, принимавшим на себя удар за ударом или языком, отхватить который лязгающими челюстями представлялось мне плевым делом. Одно утешение, поскольку я теперь несся лицом вперед, то мог хотя бы сориентироваться, куда так спешу. Как и следовало ожидать, я летел по склону, образованному одной из четырех сторон все той же Белой пирамиды. Правда, само озеро, омывавшее ее, переменилось разительным образом, из купели прозрачной, будто слеза, воды, став противным тухлым болотом, заполненным едва колышущимися исполинскими кувшинками. Я хотел, было, поразиться этой метаморфозе, но не успел. Сверху упала длинная ломаная тень, и я очутился в лапах чудовища еще до того, как сумел обернуться. Стыдно признаться, сеньоры, но я забился в бесплодных попытках вырваться, вопя во все горло от ужаса, заполнившего мое существо целиком. В оправдание себе все же замечу, наверняка, на Земле хватает храбрецов, которым я не гожусь даже в подметки, и все же, полагаю, что среди них вряд ли сыщется хотя бы дюжина таких, кто смог бы без дрожи заглянуть в глаза сцапавшему меня монстру. Голова урода, величиной с вельбот, действительно слегка напоминала бычью, имея тот же мощный покатый лоб, широкие ноздри и рога, торчавшие вверх латинской буквой V, но на этом сходство исчерпывалось. Могучая шея твари, от подбородка и ниже к брюху, была покрыта зеленоватой чешуей, как у крупной рыбы или рептилии. Шея переходила в массивное бочкообразное туловище, я сразу подумал о поставленной на попа железнодорожной цистерне из-под мазута, обтянутой несколькими слоями крокодиловой кожи с буграми омерзительных наростов повсюду. За плечами твари торчали массивные хитиновые отростки, по форме напоминавшие здоровенные запорные вентили дроссельных заслонок. У них был такой омерзительный вид, будто они лет триста пролежали на океанском дне, где обросли окаменевшими ракушками, навсегда утратив правильные первоначальные очертания. Каждый такой отросток был снабжен круглой коробкой вроде сменного диска к пулемету конструкции мистера Томпсона, я не сразу догадался, что это – манометры, только полностью проржавевшие, со стеклами, ставшими непрозрачными из-за толстого налета плесени. Не знаю, как у чудища обстояло с нижними конечностями, но его руки испугали меня больше всего. Это были крепкие прорезиненные шланги, по шесть справа и слева. Приняв их за щупальца гигантского кальмара, я пронзительно закричал, никогда не видел ничего омерзительнее. Словом, меня схватил тот еще урод, нечто среднее между каким-нибудь свирепым языческим идолом вроде Ваала, каким он мерещился фанатичным жрецам, понукая принести себе в жертву младенцев, и мутантом, который рано или поздно обязательно появится на свет в наших загаженных отходами химических производств водоемах, превращенных капиталистами в клоаки. Что и говорить, я был потрясен и нисколько не сомневался, кем бы ни было это исчадие ада, оно разорвет меня в клочья, не поморщившись. Вместо этого, монстр обратился ко мне на человеческом языке...
– Оно с вами заговорило?!! – профессор из университета Сан-Паулу даже привстал с места.
– Вот именно, сэр...
– КАК ТЫ ПОСМЕЛ САМОВОЛЬНО ПОКИНУТЬ МОИ ЧЕРТОГИ, ЧЕРВЬ?!! – проорало чудище мне прямо в ухо, обдав меня тошнотворным смрадом из пасти.
– Твои чертоги?! – пролепетал я, почти задушенный его шлангами. – О чем ты, черт бы тебя побрал, говоришь?!
– Простите, сеньор, чудовище тоже изъяснялось на русском языке? – позволил себе уточнить профессор из Сан-Паулу.
– Нет, на этот раз язык был английским. То есть, если честно, я не видел, чтобы монстр выговаривал слово за словом и склоняюсь к тому, что между нами установилась телепатическая связь. Но фразы были чисто английскими, более того, я бы, пожалуй, сказал, что узнал по говору выходца из лондонского Сити или, в крайнем случае, Сохо...
– Продолжайте, сеньор, – дрогнувшим голосом попросил профессор из Сан-Паулу. – Это очень интересно...
***
– Кто ты, черт возьми?! – повторил я, и налитые кровью бычьи глаза с вертикальными зрачками рептилии, застил гнев.
– Ты спрашиваешь, кто я такой, червяк?!! – проревел монстр, сжав меня так крепко, что затрещали ребра. – Ах ты жалкая мокрица! Да я, к твоему сведению – Хранитель Врат и верховное для каждого жильца существо, вот кто я такой! Я тот, кому вы, убогие тараканы, копошащиеся в сырых отсеках в полутьме, поклоняетесь из поколения в поколение! У меня множество имен, которыми вы зовете меня испокон веку с тех самых пор, как Кхерам заложил самый первый этаж.
– Кхерам?!
– Я тот, кто посеял первое семя в первой, сколоченной плотником теплице, и еще тот, кто подарил семени смысл! И плотнику, кстати, заодно, ибо я Илу, выстрогавший самого плотника из никчемной щепки, прибитой к пустынному берегу течением реки жизни!
Папа Карло, вот ты кто! – пронеслось у меня, но я не посмел озвучить свою дерзкую догадку.
– Я великий Ваал, которому вы приносили в жертву своих первенцев, даже не успев прописать в квартирах, мечтая лишь о том, чтобы удостоиться моего благосклонного взгляда, наконец, я великий Ашшур, освящавший все потасовки этаж на этаж одним мановением перста.
Ничего себе! – мелькнуло у меня. – Сам Ашшур?!
– Великий Пастырь и Главный Пастух всех и каждого, тот, кто веками смотрел на вас из заложенных кирпичом оконных проемов, оберегая от разных напастей, и от необдуманных действий, кстати, тоже, чтобы ты уразумел, червяк! Нет числа моим ликам, так много их, за исключением одного, звериного числа, потому что я и есть зверь, и зовут меня – Воздушный Делец, ибо я также тот, кто дарует вам воздух, без которого вы бы давно подохли в неописуемых корчах!
Сделав резкий вздох, Делец, как он себя назвал, с шумом выпустил воздух из ноздрей, на этот раз прямо мне в лицо, и меня едва не вывернуло от жуткой вони. Его дыхание, быть может, и было звериным, но совсем не таким, как у настоящих диких зверей, хищников, на которых я, было время, охотился в саванне на границе Судана и Эфиопии. Дыхание твари, скорее, отдавало затхлым сырым подвалом, не проветривавшимся добрую тысячу лет. От него разило плесенью и немного грибами, тухлыми овощами и сырой землей. Живые организмы из плоти и крови так точно не пахнут, подумалось мне, и тут на меня снизошло озарение. Я понял, где уже чувствовал похожую вонь, правда, она была гораздо слабее. Так пахло в узких коридорах и даже под сводами зала, куда меня выкатили на стартовую площадку. Сон то был или явь, но я не заметил там даже признаков окон, в коридорах тускло маячили забранные в стальные намордники лампы, в зале были установлены прожектора. Часть из них освещала стартовую площадку, парочка прожекторов пускала лучи наверх, к искусно нарисованному окну, словно управлялась военными, ждавшими, когда же над крышами города появится неприятельский Цеппелин.
– Твой проступок ужасен, участь, уготованная тебе, будет адекватной, – чуть спокойнее изрек Воздушный делец. – Ты займешь место в ряду других святотатцев, тех, кто до тебя пытался совершить побег. Насладись тем, что ждет тебя, прежде чем я начну наслаждаться твоими стонами.
Тварь слегка развернула меня так, чтобы я смог видеть колонны Храма. К каждой оказались прикованы люди, точнее, то, что осталось от людей после превращения их останков в подобие мумий. Зрелище действительно было не для слабонервных, но я не мог отвернуться, щупальца-шланги крепко фиксировали затылок. Зажмуриваться же показалось мне ниже собственного достоинства, я все же старый служака, а не кисейная барышня...
– Я зову их Промотаями по имени самого первого из них, которому взбрело в нетрезвую голову, что это хорошая идея – научить жильцов баловаться со спичками! Убогий дегенерат, видите ли, вообразил себе, что окажет жильцам крупную услугу, снабдив факелами, чтобы они прекратили блуждать по катакомбам и, наконец, выбрались на свежий воздух. При этом, ему, должно быть, и в ум не пришло, сколько кислорода сгорит задаром при полыхнувших по неосторожности пожарах и еще больше – при умышленных поджогах. Он только опасался давки у Врат и, кстати, угодил пальцем в потолок, придурок, никто из его любимчиков даже не пошевелился в поисках выхода! Зато сколько они по собственному почину сложили впоследствии костров, чтобы палить на них глупцов, подобных ему... – на жуткой морде Дельца появилась гримаса, изображающая жуткую пародию на улыбку. – Я выклевал ему печень, – самодовольно продолжал монстр. – Спросишь, как? Элементарно! Для меня не проблема принять облик любого вашего Божества или символа, от Грифона до Кондора или двуглавого орла, незримо парящего над СОБРом с тех пор, как там утвердилась Опричнина. Поверь, червь, перевоплотиться для меня – проще простого...
Мы двинулись дальше вдоль кошмарной шеренги из мумий, на жутких иссушенных лицах застыли выражения смертной муки или тоски. У кого – как...
– Или вот этот агнец, – продолжал монстр брезгливо, – я даже имени его произносить не хочу, такое оно омерзительное и богопротивное. Представь себе, бородатый задохлик и голодранец вообразил себя Спасателем Ссудного дня, когда каждому жильцу, вне зависимости от пола и возраста, доведется-таки уплатить по счетам. За воздух, который эти жалкие клоуны выдышали. А этот лопух, Спасатель самозваный, решил, поди ж ты, будто разрешит проблему хронической задолженности населения по дыхательной смести, если призовет жильцов сделаться совершенными! Ну не бред?! Будьте совершенными, наподобие меня, и тогда и вам вообще не понадобится дышать, плел он им. Прикинь, ахинею! Все, мол, жилищные беды – от воздуха! Размечтался, что выбьет из-под меня стул. Я с ним вообще ничего не делал, шлангом о шланг не ударил, поверь, жильцы сами приколотили его гвоздями к стене. А он, наивный, еще взывал к какому-то Архитектору и Отцу, хоть я тут, на вверенной мне территории, единственный и отец, и отчим, и дядя с тетей, а еще цель, блядь, и, понятно, бренд...
– Вот тоже любопытный экземпляр, – продолжал распинаться Делец, когда мы остановились у очередного мертвеца. – Сама фамилия обо всем говорит – Джордано Вруно! Вруно – ты понял, в чем соль?! Взялся расписывать жильцам, что есть множество иных, альтернативных домов, и их будет несложно разглядеть в телескопы, если только сделать в стене пролом. Понятно, что жильцы, с перепугу, сунули балабола безмозглой башкой в духовку, видишь, морда как подсмалилась! А чего еще хотел, урод?! Естественно, что жильцы пересрали по полной программе, желторотый несмышленыш – и тот знает, чем чревата разгерметизация Башни! Ладно, слизняк, лекция окончена, – Делец повернул меня к себе лицом. – Сейчас я тебя хорошенько привяжу, а уж потом как следует помучаю. Тебя, кстати, как по имени то? Мне для отчетности надо...
– Перси, – прохрипел я.
– Перси?!
Мне показалось, тварь вскинула бровь в недоумении.
– Это прозвище что ли?!
– Сокращение от Персиваль, – пояснил я.
– Наглосакс, что ли?! – еще больше удивился монстр.
– Не понял? – через силу выдавил из себя я.
– Не понял?!! – сверкнув вытаращенными бычьими глазами, заорал Делец. – Это я не понял, урод! Ты должен быть первым Внебашенником Красноблока!!
– Не знаю я никакого Красноблока!!! – в запале возопил я и, уже, когда фраза вылетела, вспомнил и приветственные надписи на кумачовых плакатах, и стартовый комплекс в зале размерами со стадион...
– Постой-ка! – неожиданно монстр поднес меня прямо к морде, втянул омерзительными ноздрями воздух, принюхиваясь. Его глазищи полезли из орбит. – Так ты – неместный?!!
– Неместный?! Что означает неместный?! – задыхаясь, весь обвитый его вонючими шлангами, прокричал я. Он, похоже, не расслышал.
– Так ты из Большого Мира?! – изрекло чудовище наконец. Жуткая морда изобразила понимание. – Из Мира, ну, надо же. Как ты сюда пролез, скотина? Впрочем, молчи, мне по бую, это не имеет никакого значения. Ты явился, и явишься снова. Причем, не один, а с тем, кто мне действительно нужен. Посему, я отпускаю тебя, человек. Вали нахер на все четыре стороны! Но, я не прощаюсь с тобой, мы еще встретимся. А это, чтобы ты не забыл прийти...
***
– Не знаю, что он проделал со мной, но мое левое запястье пронзила такая чудовищная боль, что в глазах померкло. Вот, сеньоры и все, что я могу рассказать вам о Воздушном дельце. Повторяю, что был бы рад считать все случившееся кошмарным сном, если бы не одно обстоятельство...
– Какое? – чуть ли не шепотом спросил профессор из Сан-Паулу.
– А вот это... – сэр Перси закатил рукав больничной пижамы. На его сухощавом запястье были выведены какие-то слова в сопровождении цифр.
– Что там написано?! – воскликнули сразу несколько человек из задних рядов, безуспешно напрягавшие зрение.
– Не написано, – холодно обронил полковник. – То есть, я хочу сказать, надпись сделана без применения чернил. Это не татуировка и не ожог. Доктор Оливейра, обследовавший ее, не сумел установить, каким способом она нанесена...
– Это так и есть, – подтвердил сеньор Анселмо. – Мы привлекли опытного дерматолога, взяли соскобы, чтобы исследовать образцы тканей сеньора Офсета в лаборатории Медицинского института в Салвадоре. Однако, даже там не смогли определить, каким образом буквы и цифры были нанесены на кожу. Похоже, в том месте, где водило перо, снабженное мощным источником какого-то излучения, клетки живой ткани изменили пигментацию... – доктор Оливейра бессильно развел руками.
– Но каково же содержание самой надписи и что, собственно, означают цифры?! – воскликнул профессор из Сан-Паулу.
– Надпись сделана клинописью, сказал сеньор Оливейра. – Она короткая, и мы сумели перевести ее, прибегнув к любезной помощи наших местных бразильских дешифровщиков. Как ни странно, она означает: КАЖДОМУ СВОЕ. Это, вообще говоря, восходящий к эпохе Античности классический принцип справедливости. На латыни он известен как suum cuique, то есть – каждому – по его заслугам. Кроме, собственно, этой фразы, на запястье сеньора полковника обозначена дата: 27 июля 1926 года...
– Полагаю, подразумевается некое важное событие, которое должно наступить через восемнадцать лет? – предположил профессор из Сан-Паулу.
– Я склоняюсь к тому же, – сказал Офсет.
– Что же это за событие, друг мой? – спросил профессор.
– Думаю, это дата, когда я снова попаду в Колыбель Всего или даже прямиком в лапы к Воздушному дельцу, если только он – не плод горячечного бреда. Надпись появилась, когда я очнулся на алтаре после всех описанных мной событий, были они наваждением или нет. Поживем – увидим, – сэр Перси по привычке покрутил рыжий ус.
– Что случилось после вашего пробуждения?
– Ничего сверхординарного, сэр. Как я уже имел честь сообщить, очнувшись, я почувствовал себя много лучше, только запястье с клинописью сильно воспалилось и пылало огнем. В остальном же, все было бы тип-топ, если бы не страшная тревога за судьбу моих товарищей. После кошмарного сна, участником которого я стал, она лишь возросла. Как вы понимаете, сеньоры, я не мог позволить себе уйти, не попробовав еще раз пробраться в Белую пирамиду. Однако, все мои попытки перешагнуть порог оказались безрезультатными и, сколько я не вставлял Ключ в паз, это ровным счетом ничего не дало. Делать было нечего, мне оставалось спуститься к реке. По дороге я обнаружил бечеву, понятия не имею, откуда она взялась. Я использовал ее, чтобы измерить глубину озера у подножия пирамиды. Привязал к ней грузило и вытравил на всю длину. Результаты, сеньоры, оказались обескураживающими. Израсходовав все триста с лишком футов, я, тем не менее, не достал до дна! Сделав это немаловажное открытие, я задумался, как быть дальше. Мне надлежало составить план. Как вы догадываетесь, сеньоры, у меня и в мыслях не было покидать Колыбель, по крайней мере, не получив ответы хотя бы на часть донимавших меня вопросов. Быть может, думал я, если месье Поль был прав и алтарь на вершине представляет собой некое хитроумное устройство вроде управляемого силою мысли замка, то ему требуется некоторое время для обнуления данных. Кто знает, какие особенности, качества или свойства заложили сконструировавшие его атланты. Выждем сутки или двое, а затем повторим попытку, – зарекся я. – О, это была весьма обнадеживающая идея. Но, чтобы ее воплотить, мне надлежало сперва перехватить хоть чего-то съестного! Я толком не знал, сколько суток минуло с тех пор, как я обедал на искусственном острове Огненноголовых, а это совершенно никуда не годилось в джунглях, где ежеминутно следует быть начеку, чтобы самому не сделаться чьей-то добычей! Стоит вам брякнуться в голодный обморок, сеньоры, и вами сразу же закусит кто-то еще! Благо, индейцы научили меня удить рыбу, обходясь без удочек и стальных крючков, купленных в соответствующем магазине. Так что, протопав по кувшинкам к ближайшему островку, я соорудил снасти из подручного материала. Через пару часов я уже имел все, что требовалось для основательного ужина. Мне надлежало поспешить, быстро смеркалось, а, чем острее угол, под которым падают солнечные лучи, тем сложнее поймать их в пучок лупой, чтобы поджечь растопку для костра. Когда я наскоро перекусил, почти стемнело. Озеро затянуло туманом, он был, пожалуй, даже плотнее, чем на днях, Белая пирамида растворилась за его пеленой неправдоподобно быстро. Если бы я решился пробираться к ней по кувшинкам, мне пришлось бы двигаться наощупь. Что-то остановило меня, какое-то неясное тревожное предчувствие. Не ходи, твердил как заведенный, внутренний голос, пропадешь. Я колебался. Но потом уступил ему, наития не единожды спасали мне жизнь, это я знал по опыту. Да и усталость, признаться, взяла свое. В итоге я отложил поход до утра. Ничего с ней не станется, – сказал себе я. – Самый закаленный, самый тренированный и неприхотливый организм нуждается в отдыхе, это аксиома. Вот слова, которыми я умерил пыл исследователя. Утро вечера мудренее...
– Видит Бог, сеньоры, я горько сожалею об этом по сей день, ибо, продрав глаза на рассвете, я не увидел ни тумана, ни Белой пирамиды, ни гигантских кувшинок. Озеро было чистым, он просматривалось до противоположного берега, где синела едва уловимая полоска леса, несмелый такой мазок маслом по холсту. Помнится, я просто отказался верить собственным глазам, я тер их шершавыми ладонями, увы, это не меняло ровным счетом ничего... Пробегающие по небу облака стали единственными свидетелями моего отчаяния. Колыбель провела меня. Она ушла, не попрощавшись...
Зал зашумел.
– Предвижу ваше недоумение, сеньоры, как такое могло случиться, воскликните вы, и мне нечего будет ответить. Скажу только, что истратил несколько дней, мастеря плот. А затем исследовал с его помощью озеро вдоль и поперек, в надежде разглядеть очертания Колыбели под водой. Но, тщетно, ее не было даже на дне...
– И тогда вы приняли решение вернуться?! – крикнули из зала.
– Нет, сеньоры, о возвращении я даже не думал. Снова причалив к острову, я первым делом стащил в кучу самые большие коряги, какие только мог поднять, соорудив памятный знак. Не удовлетворившись этим, я пожертвовал приличной частью рубашки, привязав ее к пальме неподалеку, как флаг. Как только с этим было покончено, я отправился на поиски уцелевших Огненноголовых. Ведь не последний же их плавучий остров сожгли свирепые Болотные крысы. Конечно, наше товарищество было несколько омрачено той холодностью, с которой они приняли меня в последний раз. При этом, Огненноголовые не сделали мне ничего дурного, и я не держал на них зла за домашний арест, которому мы подверглись. В конце концов, в джунглях шла война не на жизнь, а на смерть. Конечно, мне было обидно, что они посчитали меня одним из ее виновников. С другой стороны, я, как представитель белой расы, прекрасно осознавал свою долю ответственности за Каучуковый бум, разразившийся из-за алчности, а она – главный побудительный мотив современной цивилизации. Тем не менее, у меня все же теплилась надежда, что я сумею оправдаться перед ними, после чего они любезно согласятся открыть мне правильное заклинание, и я, наконец-то, отопру Врата Колыбели. Кроме того, мне не терпелось расспросить их о Воздушном Дельце, эти сведения очень пригодились бы мне, если бы я снова его повстречал. Туземцы свято верят в колдовство и духов, обитающих в тонких мирах, поэтому я нисколько не опасался смутить их своей историей. Однако, как говорят, удел человека – предполагать, и не более того. Мои чаяния не сбылись. На пятый день вместо Огненноголовых я напоролся в лесу на Болотных крыс, одно имя этих свирепых каннибалов наводит ужас на других туземцев. Крысы по праву считаются лучшими следопытами и воинами тех краев, засечь их в джунглях практически невозможно. Я не стал исключением из правила и, когда хватился, что за мной следят, бежать было поздно. Мне довелось принять неравный бой, хоть я не тешил себя иллюзиями, отчетливо осознавая, каков будет его исход. Так и вышло. Если бы крысам приспичило прикончить меня на месте, моя песенка была бы спета там же, на берегу безымянного тенистого ручья, в десяти милях к юго-западу от того места, где я обнаружил, а затем потерял Белую пирамиду. Но у них бытует отвратительный обычай долго пытать своих жертв перед смертью. В особенности, накануне больших религиозных праздников, когда пленников с помпой приносят в дар кровожадным божествам, которым поклоняются эти негодяи. Болотные крысы убеждены, чем дольше и изощреннее страдания, выпадающие на долю их пленников, тем утонченнее деликатес, поступающий их демоническим покровителям прямиком на шведский стол, являющийся астральной проекцией забрызганных кровью капищ, индейцы оборудуют их на уединенных полянах в лесу. В общем, как я себе понял себе ход их мыслей, это что-то вроде приготовления коньяка хорошей выдержки, сеньоры, или печени фуа-гра, извлекаемой во Франции из несчастных гусей, прошедших через неимоверные муки. Уготованная мне участь была печальна, и лучше бы мне было распрощаться с жизнью без проволочек. С другой стороны, пока я дышал, у меня имелись некоторые шансы улизнуть. Для этого, конечно, предстояло расстараться. Дело в том, что Болотные крысы люто ненавидят всех без исключения чужаков, но европейцев – гораздо сильнее прочих. Это означало, что пытки, припасенные ими для меня, будут самыми ужасными из всех, какие только можно вообразить. Ну а пока до них не дойдет, меня будут стеречь в три глаза. Так и случилось, друзья. Около недели, пока наш отряд, соблюдая все меры предосторожности, крался через джунгли, крысы караулили меня, как какую-нибудь августейшую особу. Они так дорожили моей персоной, что, в иных обстоятельствах, я был бы даже польщен, клянусь. Наконец, мы достигли их кочевья в устье одного из притоков Маморе. Что вам сказать, мое появление вызвало настоящий ажиотаж, кажется, каннибалы узнали во мне верного друга Огненноголовых, и это открытие неимоверно их вдохновило. Под торжествующие вопли мерзавцы столкнули меня в глубокую яму, заменявшую им темницу. На дне оказалось многолюдно. Я обнаружил там семерых индейцев, имевших несчастье подвернуться Болотным Крысам под руку, и...
