Текст книги "Пропавшая экспедиция (СИ)"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Я сразу догадалась, о чем он. Поскольку нам довелось убраться из Манауса по добру, по здорову, заказанные им двигатели не успели доставить, и Жорик довольствовался тем, что было в наличии. Купил два видавших виды американских мотора "Mercury", причем, отвалил за них – как за новые. Хозяин магазина, правильно уловив, что у клиента – цейтнот, не оплошал и выломал руки. На первых порах, Жорик опасался, как бы изрядно потасканные моторы не подвели, и только теперь позволил себе с облегчением перевести дух.
– Рано радуешься, – не преминул испортить ему настроение Мишель. – Да будет известно вам обоим, русло Мадейры, куда мы завтра свернем, довольно извилистое, особенно в верхнем течении. А Маморе, ее приток – и того хуже. Она непрестанно петляет, поэтому, изобилуя перекатами. Тогда и посмотрим, надолго ли хватит твоих моторов...
– Спасибо, друг, ты умеешь поддержать боевой дух, – откликнулся дядя Жорик.
– А вы не расслабляйтесь, – важно напомнил папочка. – Повторяю, тут вам не курорт...
– Это мы уже осознали, – сказала я.
– Вот и чудненько.
– Ты наш капитан, Мишель, – с притворным смирением обронил Жорик.
– Вот именно, – папочка гордо выпятил грудь.
– Тогда, какие будут распоряжения, кэп? Останавливаемся на ночлег и разбиваем лагерь или чешем дальше, куда глаза глядят, до победного конца? – осведомилась я. – А то ведь, того и гляди, стемнеет. Напоремся на полузатопленную корягу какую-нибудь, и привет, вот пираньям счастье привалит...
– Только не здесь, моя принцесса, – успокоил Жорик. – Пираньи поджидают нас выше по течению. Тут для них – слишком людно. А вот пара-тройка черных кайманов очень даже запросто может полакомиться кем-то из нас. В особенности, тобой, сладенькая...
Я зашипела как рассерженная кошка.
– Останавливаемся на ночлег, – все больше важничая, распорядился отец. – Предупреждаю сразу: никаких костров на берегу у воды, и лодки надо в кусты затащить, подальше от посторонних глаз. Задание ясно?!
– Так точно, excellence! – Жорик приложил кончики пальцев к виску.
– Как это, без костра?! – заволновалась я. – Нас же москиты сожрут!
– На берегу исключается. В зарослях – жгите себе на здоровье, сколько хотите, только не подпалите лес, нам только пожара не хватало...
– Для пожара тут чертовски влажно, – заметила я мимоходом.
– Разговорчики! – с напускной строгостью прикрикнул Мишель.
И вот, представь себе этого упрямца, Дина! С меня и дяди Жерара сошло по семь потов, прежде чем мы замаскировали лодки камышом и ветвями, нарезанными в ближайших кустах, поскольку даже француз, при всей его медвежьей силе, кончился бы, волоча лодки в кусты вместе с моторами и всеми манатками. В результате, мы разбивали лагерь уже впотьмах, шатаясь от усталости. И, тем не менее, думаю, побили все мыслимые скаутские нормативы. Время подпирало, свет погас, будто на Небесах выдернули штепсель из розетки. Мы копошились, а невозмутимые звезды лениво приглядывали за нашей возней со знойного неба, и кажется, перемигивались, во, мол, дают. Но нам было решительно не до них, прямо над головами алчно звенела мошкара. Паразиты лезли в глаза и рот, а кусались, как голодные вампиры. Хворост для костра нам довелось собирать, блуждая в свете ручных фонариков, затем Жорик разжег примус, и мы, в четыре руки, сварганили относительно удобоваримый ужин, втягивая ноздрями чудесный дымок от костра, разогнавшего проклятых насекомых. Пламя весело потрескивало, облизывая полешки, они были сырыми и пузырились выступившей по кромкам водой. Вынув сковороду, я разжарила блины с мясом, прихваченные из дому в сумке-холодильнике, дядя Жора сварил отменный кофе, заправив его для папочки консервированным молоком. Мишель, пока мы корячились в поте лица, пальцем о палец не ударил. Устроился с важным видом у разведенного нами костра, и принялся разглядывать свои тетрадки с видом ботаника, изучающего редкостный гербарий. Или фаната марок, которому подарили новый альбом. Как-то так. Когда же, наскоро перекусив, я достала из рюкзака iPad, полагая, что настало самое время расслабиться, папа тут же изъял его у меня, как какой-то въедливый гэбист – томик Солженицына у диссидента.
– Папа?!! – моему возмущению не было границ.
– Только нос в паутину сунешь, и наши координаты немедленно засекут, – проворчал он, пряча конфискованный планшет в сумку.
– Да кто за нами станет следить, Моше?! – взбеленилась я. – Тем более, через интернет?! Издеваешься ты надо мной, что ли?!
– Кто угодно! – буркнул отец.
– Не хочу показаться занудой, но, сдается, тут ты хватил через край, Мишель, – вступился за меня дядя Жорик. – Я, старик, понимаю, сам после прошлой ночи – не в своей тарелке. По правде говоря, у меня тоже до сих пор трясутся поджилки при одной мысли о логове шакалов, где мы заночевали по твоей милости. Но, дружище, я сильно сомневаюсь, будто мокрушники из Манауса, какими бы крутыми ни были, сподобятся вычислить наши координаты через интернет при помощи спутника...
– Да причем тут мокрушники из Манауса?! – вспыхнул отец. И завел свою старую шарманку про ЦРУ, МИ-6 или КГБ. Тот факт, что СССР уже больше двадцати лет, как исчез с политических карт планеты, а аббревиатура КГБ стала напоминанием о минувшей Холодной войне, его, по всей видимости, не смущал.
– КГБ давно нет, – ласково напомнил ему дядя Жерар.
– Это ты так думаешь! – отмахнулся папа. Француз пожал плечами и сдался. Мне не осталось ничего другого, как уступить.
– Пойду-ка я, посуду помою... – Жорик, кряхтя, поднялся.
– Можно мне с тобой? – оживилась я. Поразительно. Мне полагалось бы не чувствовать ног от усталости. Вместо этого, сон сняло как рукой. К тому же, было приятно размяться после утомительного многочасового сидения в лодке. Пройтись по берегу, глядя, как самая могучая в мире река, влечет миллионы тонн воды к океану. Вечер был чудесным, таким, какой жалко проспать. Даже если вымотался.
– Почту за честь составить тебе компанию, Рита, – усмехнулся француз, и я, в который раз за сегодняшний день, возблагодарила Бога, что дядя Жерар согласился поехать с нами. Помню, еще дома, когда он дал Мишелю предварительное согласие, у меня как камень с души упал. И даже не потому, что Жорик когда-то служил в Иностранном легионе, и опыт, полученный им на войне, мог здорово пригодиться в джунглях. Именно про таких говорят: стреляный воробей. Чего не скажешь о папочке, который у меня ни в армии не служил, ни на местности не ориентируется, и вообще, способен заблудиться в трех соснах. Просто диву даешься, каким рассеянным и неприспособленным порой бывает Мишель. Как тот герой стихов Самуила Маршака с улицы Бассейной, которые папа читал мне на ночь, когда я была маленькой... Кстати, именно Жорик убедил папу воспользоваться моторными лодками. Мишель, страшно сказать, всерьез намеревался чесать из Манауса пешкодралом.
– Ты просто не представляешь себе, Мишель, что такое сельва, и какой несовместимой с жизнью она тебе покажется на протяжении первого же часа, как ты заберешься в нее. Ты, друг мой, взвоешь и даже возопишь, когда сначала сотрешь ноги в кровь, а потом, шатаясь под тяжестью тюка с поклажей, по пояс провалишься в вонючее болото, где пиявки высосут твою кровь до капельки, если только прежде тебя не обглодают пираньи. И, пока они будут жрать тебя живьем, твою голову облепит мошкара, и не надейся, будто сподобишься помешаешь проклятым насекомым пробраться к тебе в глотку через ноздри...
– Ну, хватит, хватит! – взмолился папа. – Лодка так лодка, я согласен!
Словом, опыт выживания, приобретенный папиным товарищем на войне и в далеких экспедициях, а у него на счету их был десяток, пришелся нам очень кстати, когда мы очутились в Амазонии. Впрочем, Дина, даже не в том суть. Просто есть люди, которые успокаивают одним своим присутствием. Как бы не было тяжело и страшно, они остаются непоколебимыми, будто бетонные плиты. Рядом с ними всегда чувствуешь себя в безопасности, проникаясь уверенностью, с нами не случится ничего худого. Вот именно таким был старинный папин товарищ дядя Жерар...
***
По счастью, на берегу, куда мы отправились, гремя грязной посудой, не было ни одного каймана, которого наверняка бы рассердило наше вторжение. Или наоборот, пробудило бы в нем гастрономический интерес, даже не знаю, что было бы хуже. Но нет, следы, которые обыкновенно оставляют эти бестии, и те отсутствовали. Песочек был чище скатерти из бабушкиного шкафа, а она у меня была чистюля. Тем не менее, мы с дядей Жориком все равно держали ухо востро, да мало ли какая напасть может поджидать тебя в темной воде, мы же были не в Европе...
Поверхность реки еле уловимо колебалась, я подумала – Амазонка спит. То есть, дремлет, как и наши лодки, убаюканные ею, носами на песочке. Как какие-нибудь бычки в стойле. Для верности, дядя Жерар привязал их веревками к ближайшему дереву, набросив петли на прочный сук. Предосторожность была отнюдь не лишней, обе груженые кормы, оставаясь в воде, по воле неторопливого, но властного течения, указывали обеими кормами точно на восток, как стрелки здоровенного компаса. Ты ведь наверняка, читала об этом, Дина – Амазонка течет аккурат параллельно экватору навстречу Заре. Именно поэтому она такая здоровая.
– Ну что, принцесса, приступим? – спросил дядя Жерар, опуская котелок с грязными тарелками на песок.
– Не вижу препятствий, мессир, – откликнулась я и сделала реверанс. Это была обычная для нас манера общения, дядя Жерар всегда, даже когда я была маленькой девочкой и бегала в начальную школу Кирьят-Моцкина, держался со мной на равных, по-приятельски. Это мне ужасно льстило, понуждая вести себя подобающе. Ты же знаешь, Дина, я терпеть не могу, когда кто-то задирает нос и корчит из себя старого аксакала, лишь на том основании, что его родили несколько раньше остальных. Ну и что с того?
– Минуточку, мадемуазель, – сказал француз, придерживая меня за локоть. – Сначала убедимся, что нам никто не помешает.
Мы еще раз, в четыре глаза осмотрели берег на предмет кайманов. Дядя Жерар говорит, эти подлецы могут выжидать часами в засаде, как заправские снайперы, лишь бы заполучить на ужин мясцо. Говядину, человечину или, скажем, собачатину, им – все равно, как китайцам.
– Ну что, будем надеяться, сегодня у кайманов – рыбный день, – усмехнулся Жорик, удовлетворившись осмотром.
Мы вымыли посуду, тщательно натерев ее песком. Между делом я отметила про себя, что Жорик старается держаться так, чтобы находиться между мной и рекой. Не сдержалась, сказала ему об этом.
– Ну, – он немного смутился, – не хотелось бы за тобой нырять, принцесса, если мы вся же проглядели какого-нибудь особенно каверзного крокодила, и ему вздумается утащить тебя на дно. И потом, я уже слишком стар и неповоротлив, чтобы плавать с кайманами наперегонки... – ополаскивая котелок, Жора стоял по колено в воде, в своих линялых брюках цвета хаки, которые он предусмотрительно подвернул. Кожа его ног, поросших рыжей щетиной, казалась даже не белой, а мраморной на фоне темной поверхности реки. И хоть каждое его колено было величиной с мою голову, мне стало не по себе. Вдруг это на него сейчас набросится крокодил или стая пираний, и дядя Жорик рухнет в воду как колосс на глиняных ногах. И что тогда мне прикажете делать?
– Накаркаешь еще, самого утащат, – бледно улыбнулась я. Дядя Жерар отрицательно покачал головой, отчего его длинные русые волосы разметались по широченным плечам, как у Страшилы Мудрого из сказки Волкова, которую подарил мне в отрочестве папочка, чтобы я не забыла русский язык.
– Сомнительно, чтобы мое мясо пришлось им по вкусу. Ты, Рита, сама посуди, даром, что ли, я выдудлил за свою жизнь столько кальвадоса. Нет уж, от меня у любой зверушки случится несварение желудка. То ли дело ты, Принцесса, о, какая вкуснятина...
Если зажмурюсь, то до сих пор вижу, как он лучезарно усмехается мне, стоя на берегу. Белобрысый богатырь с до блеска вычищенными тарелками в ручищах кузнеца и смешинками в голубых глазах уроженца Пикардии. Таким он запомнился мне навсегда, и теперь, когда его больше нет, Жора живет в моем сердце и останется там, пока оно не перестанет биться. Ну а дальше – не знаю...
– Ненавижу пищевые концентраты, – доверительно сообщил мне француз, как только с посудой было покончено. – Это черт знает, что, а не еда. Мало того, что мы вынуждены давиться этой химией в городах, мы не в силах отказаться от нее, даже вырвавшись на природу.
– Это ты к чему? – я склонила голову на бок.
– Завтра же наловлю свежей рыбы, – пообещал папин друг. – Или отправлюсь охотиться, в конце концов, мы же прихватили ружья не только для того, чтобы отпугивать душегубов из притонов, которые, похоже, так и притягивают Мишеля, – Жорик хохотнул. – Хочешь, поохотимся вместе?
– Нет, спасибо, я пас. И тебе не дам, даже не надейся.
Он с интересом покосился на меня.
– Я серьезно. Не надо никого убивать, пожалуйста. Мы же сюда не за тем пришли, чтобы сеять смерть.
– Не затем, – согласился Жорик.
– Вот и договорились...
Признаться, у меня отлегло от души. Ты ведь знаешь, Дина, я терпеть не могу насилия. В особенности, когда тебе не могут ответить. Да, в армии мне довелось стрелять по людям, если, конечно, так можно назвать тупых ублюдков, которые лезут, чтобы сеять смерть. На детских площадка, на мирных улицах и на дискотеках. Это совсем другое дело. И потом, разве они оставили нам выбор. Но, убивать просто так, потехи ради, или даже во имя чревоугодия? Тут я категорически против.
– Обещаю, что завтра же сварю тебе такой обалденный суп харчо из концентрата, что ты навсегда забудешь про ружье!
– Харчо? – с подозрением в голосе переспросил Жорик.
– Это такое острое грузинское блюдо, раз попробуешь, влюбишься на всю жизнь. Жаль, папа тебя не угощал, у него такой харчо получается – пальчики оближешь. Его бабушка научила...
– Ловлю вас на слове, баронесса, – сказал дядя Жерар. – Ладно, пошли, а то твой отец вообразит себе, будто легко от нас отделался...
***
– Где вы бродите?! – напустился на нас Мишель по возвращении в лагерь.
– Мы искали посудомоечную машину, – поджав в негодовании губы, я со звоном выгрузила чистые тарелки на складной походный столик из дюрали.
– Посудомоечную машину? – удивился отец, с неприкрытым подозрением наблюдая за моими действиями поверх очков. Ты же знаешь, Динуля, как туго у Мишеля с юмором. На папиных коленях лежал замусоленный дневник, из ладони торчала авторучка, он делал какие-то пометки.
– Но здесь, как назло, ни посудомоечных машин, ни автоматических прачечных, – продолжала я. – Так что, если тебе вдруг понадобится простирнуть носки...
– Зато тут кто угодно может бродить в окрестностях, – забрюзжал папочка, – а ты, своим звоном, дезавуируешь наше месторасположение...
– Деза – чего? – нахмурилась я, искренне надеясь, что он неудачно пошутил.
– Демаскируешь, – поправился отец. – Еще в спецназе служила, называется! А кастрюлями гремишь – как кухарка...
– Ну, знаешь ли! – вспыхнула я.
– Так, хватит болтать, спать пора! Сейчас ровно одиннадцать тридцать, – отложив блокнот, папа сверился с наручными часами. – Предлагаю установить посменное дежурство. Один караулит, двое спят. Возражения будут?
– Думаешь, в этом есть необходимость? – приподнял бровь дядя Жора.
– Еще какая! – заверил приятеля отец.
– Тогда как скажешь, – согласился француз.
– Я заступаю первым, – сказал Мишель. – Рита, закругляйся, кому сказано? Я тебя ровно в два разбужу.
– Лучше ты ложись, мне все равно не спится, – сказала я, поймав себя на том, что канючу, почти как в детстве, хоть не сомневаюсь, что отрублюсь, едва приняв горизонтальное положение.
– Ну, как знаешь, – на удивление легко сдался отец, забираясь в спальник. – Только смотрите, не проспите, в два ночи меняемся. Кстати, дочь, ты чем это занята?!
– Собираюсь набросать пару писем, – отвечала я. – А что?
Если, по негласному разделению труда, сложившемуся в нашей маленькой команде, дядя Жора возложил на себя обязанности фотографа и повара, то я добровольно сделалась кем-то вроде штатного летописца. Или внештатного, поскольку у нас не было никаких штатов. То есть, на моей совести были путевые заметки, подобие ежедневного журнала экспедиции, который я взялась вести по собственному почину. Совру, если скажу, будто я не преследовала при этом корыстных целей. Парадоксально прозвучит, но, похоже, чтобы осознать, насколько же мы зависимы от человеческого муравейника, даже виртуального, каким, безусловно является интернет, маргинальным личностям вроде меня надлежит сначала забраться на самый край света, в такую безлюдную глушь, где поневоле начинаешь чувствовать себя брошенным на орбите космонавтом. Вот только тогда и осознаешь силу гравитации социума, который не устаешь проклинать, ежедневно спускаясь в подземку или часами торча в вонючих уличных пробках за рулем ненавистного авто. Воображаете себя социопатами? Добро пожаловать в джунгли на излечение. Любопытно, быть может, полковник Офсет, по следу которого мы идем, тоже рвался на свободу лишь с тем, чтобы в качестве вознаграждения, испытать острую ностальгию по заблеванным переулкам большого Лондона?
– Пару писем?! – насторожился Мишель. – А известно ли тебе, дорогуша, что из-за твоих дурацких писулек наше местонахождение можно вычислить с точностью до десяти метров?! Во-он – до той чахлой, почти задушенной лианами пальмочки, к которой наш незадачливый друг-лягушатник додумался привязать обе лодки, чтобы к утру мы остались без плавсредств! Уверяю тебя, со спутника вся эта чертовая полянка просматривается как у тебя на ладошке, а с ней, и ты со своим дружком Жориком, мнящим себя экспертом по сельве. Не веришь, закажи по возвращении фотографию нашего домика в Кирьят-Моцкин, легко разглядишь на ней, что там растет на грядках у тетушки Цили...
– Господи, папа, хватит уже! – взмолилась я.
– Впрочем, пиши, ничего не имею против. Только творить будешь как Булгаков при Сталине – в стол...
– В стол?! – не поняла я.
– А я как сказал?! Шлепай по клавишам, сколько душе угодно, но предупреждаю: я отключил и спрятал и модем, и сетевой адаптер, и антенну. Так что – и не надейся подключиться к интернету. Ваяй на жесткий диск. Для истории сгодится. Ясно?!
– Яснее не придумаешь, – я закусила губу.
– Вот и чудненько. Жерар, надеюсь, я могу на тебя положиться, если твоя любимица не все поняла?
– Мишель, как на самого себя, – для верности, дядя Жора стукнул себя кулаком по груди. Звук вышел, как у индейского барабана.
– Это как раз то, что мне хотелось услышать от тебя, – успокоившись, Мишель зевнул в кулак. Через пару минут он уже храпел на всю поляну.
– Это не Мишель, это какой-то фюрер прямо, – добродушно протянул Жорик и тоже зевнул, потому что храп порой оказывает на бодрствующих как наркоз.
– Ложись, – предложила я, глядя в его осунувшееся от утомления лицо. Накануне нам выдалась та еще ночка, за ней – полный треволнений день – прицепом, а дядя Жора был давно не мальчик, ему недавно исполнилось пятьдесят. Это уже не тот возраст, чтобы скакать сутки напролет, чувствуя себя свежим, как огурчик.
– Если это только не приказ, моя принцесса, то я, пожалуй, немного посижу с тобой. Надеюсь, ты не станешь возражать против моей компании? – тяжело опустившись на песок, Жорик придвинул босые ноги к огню, пошевелил пальцами, удовлетворенно крякнул. – Уф, хорошо-то как.
– У тебя же веки слипаются, что я, по-твоему, не вижу?
– Есть немного, – согласился он. – Но, знаешь, на исходе первого дня волшебного путешествия, да в таких экзотических краях, да с такой очаровательной собеседницей, как моя принцесса, – дядя Жерар отвесил галантный поклон, – глупо вот так вот лечь, и засопеть в две дырки, как умеют некоторые, – протянув свою большущую ладонь, француз добродушно потрепал спальный мешок, из-под которого проступали контуры папиного плеча. Оттуда тотчас же донеслось ворчливое бормотание.
– Ну что такое, ни днем, ни ночью покоя нет...
– Жалко тратить такие чудесные часы на сон... – добавил Жорик шепотом. – Погляди-ка на небо! Ну не чудо ли?!
Звезд стало раз вдесятеро больше, чем всего час назад. Небо потемнело до полной прозрачности, и они проступили с него так явственно, будто атмосфера больше не скрадывала их чарующий блеск. Воздушный океан расступился, обнажив на дне поляну, где завороженно притихли мы, чтобы показать нам звездную механику во всем ее великолепии. Не циферблат со стрелками, а сам часовой механизм, вращающий по спирали и вселенную, и время. О, это было непередаваемое, пьянящее ощущение единения с чем-то неизмеримо большим и, одновременно, всегда присутствовавшем в каждом из нас.
– Вот и я, о чем, – усмехнулся Жорик, пристально следивший за моим лицом, багровым в отсветах костра.
Неожиданно где-то неподалеку громко шлепнулась рыба. Наверное, выпрыгнула из реки, спасаясь от челюстей какого-то хищника.
– Ничего себе, – пробормотала я. В следующее мгновение из джунглей, с наступлением темноты они сомкнулись вокруг лагеря стеной, громко заухал какой-то зверь, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.
– Пума, – спокойно пояснил дядя Жора и улыбнулся мне ободряюще. Мол, не принимай близко к сердцу, чепуха...
– Ты уверен?
– Я такие вопли в Индокитае слышал...
– Разве в Индокитае живут пумы? – удивилась я.
– А что, разве нет? Ну, тогда сова. Точнее, филин...
Понятно, он врал, чтобы меня успокоить. Как ни странно, вопреки здравому смыслу, я действительно почувствовала облегчение. Успокоилась, будто маленькая девочка с появлением взрослого. Мы помолчали, прислушиваясь. К счастью, зловещие звуки не повторились.
– Дядя Жора... – промолвила я.
– Да, принцесса?
– Почему ты согласился поехать с нами?
Француз, вздохнув, уставился в костер.
– А разве у меня был выбор?
Я хмыкнула.
– Выбор есть всегда...
– Не думаю, милая. Часто кажется, что запросто мог поступить иначе. Чаще всего, такие соображения появляются после того, как жребий брошен. Потому что они – самообман. Мог бы поступить иначе, вот и поступил бы, что помешало? Но нет. Опять же, не забывай, Мишель – мой друг, я бы даже сказал – единственный настоящий друг. Как же я мог отпустить этого недотепу за тридевять земель? Тем более, узнав, что он втравил в это сомнительное мероприятие тебя, моя принцесса...
– Опять шутишь!
– С чего бы это?
– Значит, ты веришь в волшебную Белую пирамиду, которую открыл сэр Перси Офсет? И в то, что она определяет все наши поступки, притягивая нас, как магнит – железную стружку?
– А разве она не притягивает?
– Я серьезно спросила!
– И я не шучу. Если бы было как-то иначе, мы бы, уж, наверное, не оказались здесь, а потягивали пиво на веранде вашего эллинга в Эйлате...
– То есть, ты веришь в нее, так?
– А ты? – он как-то странно посмотрел на меня. Папа, угомонившись, безмятежно похрапывал во сне. Кругом, наверное, как минимум, миль на сто, простирались дебри, где с большей вероятностью встретишь каймана или анаконду, нежели человека.
– Папа верит, – тихо сказала я, уйдя от прямого ответа. – В то, что, проникнув внутрь, встретит маму. Или сделает так, чтобы мама не умерла...
Произнеся эту фразу, я поймала себя на том, что здесь, у костра на берегу великой реки, она звучит не так нелепо, как дома, а, напротив, на удивление убедительно. Как магическое заклинание вавилонского жреца, произнесенное с вершины зиккурата. Несусветная чушь, подумала я, ведь мамочка умерла четверть века назад, и день моего рождения стал днем ее смерти. Так распорядилась злая судьба, мама подарила мне жизнь и ушла навсегда, сгорела от эклампсии, которую доктора зовут одной из жутких разновидностей позднего токсикоза. Надо же им было хоть как-то назвать страшный недуг, который они не научились лечить. И даже не знают, откуда он берется. Мама впала в кому, у нее началась асфиксия, вдобавок отказали почки. Врачи ничего не смогли поделать. Папа говорил, они старались из-за всех сил, но...
– Ты ведь наверняка слышала о плацебо? – подкурив сигарету от углей, спросил Жорик.
– Это когда вместо таблеток с самыми сильнодействующими препаратами больному назначают прессованный мел, а он не в курсе и идет на поправку?
– Или капают внутривенно физраствор, нюансы не имеют значения. Принцип плацебо состоит в том, чтобы, введя в заблуждение мозг пациента, заставить организм мобилизовать скрытые резервы, о которых науке почти ничего неизвестно. То есть, задействовать самовнушение на самом глубинном уровне. Стоит больному вкумекать, что его водят за нос, и вся схема летит коту под хвост. Тот факт, что метод исправно работает, доказан экспериментальным путем. Но, что именно делает его столь эффективным? Легко произнести словосочетание внутренние ресурсы, но что сие означает? В чем суть механизма, обеспечивающего исцеление? – чуть откинувшись назад, дядя Жора выпустил табачный дым вертикально вверх, на секунду сделавшись похожим на проснувшийся вулкан средних размеров.
– Человек просто начинает верить, что скоро выздоровеет, – молвила я.
– В самую точку, принцесса, если вера сильна. Опустишь лапы – и все, считай себя на кладбище, зачахнешь мигом, как куст, выдранный с корнями из земли. И, это именно вера творит чудеса, как хочешь ее назови, скрытыми ресурсами организма или еще как-то, вплоть до божественного вмешательства. Плацебо, разумеется, не единственный пример. Возьми хотя бы стигматы. Верующий вводит себя в транс, воображая страсти Христовы, в итоге, получает кровоточащие язвы на руках и ногах, в тех местах, куда, предположительно, легионеры центуриона Лонгина заколотили гвозди, когда распяли Спасителя на Голгофе. И вот что я тебе скажу: сколько бы атеисты не болтали о шарлатанстве, не подлежит сомнению: стигматы – реальны, причем, их никто не процарапывает стерилизованным ножиком. Современная наука неспособна дать этому вразумительного толкования. Самовнушение – вот и все, чего ты дождешься от ученых мужей, и то, если они сподобятся тебе ответить. Чем не плацебо, только шиворот-наворот?
– Допустим, я готова поверить в некие, паранормальные проявления человеческих способностей, вроде телепатии или телекинеза, – молвила я. – Науке лишь предстоит разобраться с ними. А, как она разберется, их поставят на вооружение и начнут вдалбливать искусство чтения чужих мыслей в старшей школе, а методы телепортации – в магистратуре университетов. Но, я не вижу никакой связи между гипотетическими сверхспособностями, заложенными в каждом человеке, и моей мамочкой, ушедшей четверть века назад. Думаешь, папа оживит ее силой мысли? То есть, клянусь, если бы я только смела надеяться на это всерьез, то не пожалела бы жизни, подаренной ею мне, лишь бы только увидеть, как они с Мишелем обнимут друг друга...
Прежде чем ответить, дядя Жерар долго сосредоточенно тер переносицу, а я ждала, ибо мне чертовски хотелось узнать, что он думает об этом. Здесь и сейчас, вдали от вонючих мегаполисов, в царстве дикой природы. Мне пришлось запастись терпением, пока он, наконец, собрался с мыслями. Правда, начал издалека.
– Скажи, Рита, тебе ведь известно все, что нам с твоим отцом удалось разузнать о полковнике Офсете? От тебя никто ничего не скрывал, не так ли?
Я кивнула.
– Как думаешь, старый бродяга был не в себе?
– Сомневаюсь...
– Он был неисправимый лгун? – продолжал допытываться дядя Жерар.
– Нет, он не был лжецом.
– То-то и оно, принцесса. И я так думаю. Сэр Перси не был ни патологическим вралем, ни безумцем. Выходит, он действительно нашел в джунглях на берегах реки Маморе нечто из ряда вон. И, так решили не одни мы, но и русские мраксисты задолго до нас, обрати на этот факт самое пристальное внимание. Они поверили сэру Перси без оглядки. И не какой-нибудь там пьяный парторг колхоза поверил, а сам Железный Феликс Дрезинский, всесильный председатель ВЧК-ОГПУ, разом с другими высокопоставленными мраксистами. И, хоть эти ребята не были милейшими интеллектуалами вроде академика Лихачева, никто не может обвинить их ни в кретинизме, ни в чрезмерной доверчивости. Наоборот, это были прагматики, сколотившие одну из могущественнейших империй планеты, чтобы она противостояла экспансии западного мира и его главного идола – Золотого Тельца. И что же, спрашивается, Дрезинскому нечем было больше заняться, когда он снарядил боевой корабль, отправив его к черту на кулички, за одиннадцать тысяч километров от Балтики, все же, дело, лучше, чем тупо в потолок плевать...
Я хихикнула.
– Смеешься? И правильно делаешь. Ибо Феликс Дрезинский был кем угодно, но не прожектером. Он отбыл десять лет на каторге, и не сломался. Именно благодаря таким, как он, мраксисты победили в гражданской войне. О КГБ, долгие годы наводившем ужас на Европу с Америкой, и говорить нечего, а ведь именно Железный Феликс создал эту структуру с нуля. Если такой человек поверил Офсету, нам с тобой – сам Бог велел...
– Допустим, – согласилась я. – Только все равно мне не ясно, какое отношение Белая пирамида полковника имеет к телепатии, телекинезу и плацебо, с которых ты начал?
Дядя Жерар вытряс из мятой пачки "Chesterfield" очередную сигарету, закурил.
– Дай время, принцесса, сейчас объясню. Только не гоните лошадей, Ваше Высочество, ладно? Ты спрашивала о телепатии. Обычно под этим понятием принято подразумевать гипотетическую способность читать мысли в чужой голове, как будто она – раскрытая книга. Верно?
Я кивнула в знак согласия.
– А ты никогда не задумывалась, что, если взглянуть на это полтергейстное явление под несколько непривычным углом зрения, оно может означать не столько банальное чтение чужих мыслей, как в какой-нибудь фантастической повести середины шестидесятых, а твою конкретную способность закладывать в условно чужую голову мысли по собственному усмотрению. То есть, ты не подслушиваешь чье-то сокровенное, а моделируешь чей-то мыслительный процесс так, как тебе удобно...
– Как это, моделируешь чужой мыслительный процесс? – я наморщила лоб. – Что значит, закладывать свои мысли в условно чужую голову?
– А так, – дядя Жерар выпустил изо рта аккуратное сизое кольцо табачного дыма, и оно, подхваченное восходящим потоком теплого воздуха, устремилось в звездное небо.
– Я не понимаю. Ты имеешь в виду что-то вроде НЛП?
Жорик покачал головой.
– Представь себе абстрактного писателя, принцесса. Головы его героев, будь то рыцари, отправившиеся в Святую землю воевать с сарацинами или какие-нибудь отвязанные рэкетиры со страниц криминального детективчика, вполне резонно считать чужими относительно головы автора текста. Ведь читатели воспринимают их, как абсолютно реалистичных персонажей, сопереживают им или ненавидят их, в том случае, разумеется, если писатель обладает достаточным мастерством, чтобы создать такую иллюзию. Более того, на страницах романа литературные герои ведут более чем насыщенную жизнь, они дерутся на дуэлях, угоняют тачки, отмывают грязные бабки через офшоры и любят писаных красавиц, одним словом, ведут себя, как им заблагорассудится. Их жизнь почти наверняка гораздо ярче жизни самого писателя, наживающего геморрой, долгими часами стуча по клавиатуре за нищенские гонорары, которые, к тому же, не платя. Однако, на самом деле, этих персонажей нет, и абсолютно все, чем бы они только не занимались и что бы не говорили, порождение многообразных химических процессов, протекающих в одной единственной голове. В голове автора, чья фамилия указана на обложке книги. Как правило, она-то как раз интересует читателей меньше всего...
