Текст книги "Закон Жизни (СИ)"

Автор книги: Ярослав Георгиевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 6

Двор, небо, горы. Око клонится к закату, а дел ещё невпроворот… Заглядевшись на до сих пор кажущиеся чуждыми красоты, я запинаюсь и роняю охапку дров, сам падая на них сверху. Злобно матерюсь. Вскакиваю на ноги. Хороший пинок, и тонкие сухие поленья, из какой-то неведомой мне породы древесины, разлетаются в стороны. А я опять злобно шиплю – на этот раз, ушибив ступню.

И вдруг понимаю, что звонкий ритмичный стук, который продолжался всё последнее время, от зари и до темноты, прекращается. Дверь бесшумно открывается, и на пороге святая святых своего хозяйства, кузницы, встаёт Гурт, с усмешкой глядя на меня.

Из полутьмы выпархивает и садится на невысокую крышу небольшая пичужка. Некоторое время назад кузнец принёс её из леса. Сказал, птенец, выпал из гнезда. Жалко стало.

Новый член семьи с тех пор вырос и научился летать – поначалу за этим было очень смешно наблюдать, он постоянно врезался во всё подряд, падал, и вообще создавал впечатление пребывающего в лёгком состоянии нетрезвости.

«Встав на крыло», птыц даже и не подумал покидать место, где его прикормили и обогрели, и как-то очень быстро прижился у нас, большую часть времени проводя с Гуртом… Прозвали Пострелом.

А мой одноглазый и бородатый опекун уже который день пропадает внутри кузницы, иногда оставаясь там даже ночью. Я всё это время ношу ему еду, воду, дрова, но внутрь он меня не пускает. Так что даже зависть кое-какую испытываю к нашему Пострелу. Тому-то никаких препятствий.

– Совсем заработался, бедненький! Заездил я тебя, да?.

Злобно соплю и молчу. Потому что это правда. Но признавать её я не собираюсь. У нас своеобразная игра – кузнец нагружает меня всё больше и больше, иногда, казалось бы, совершенно бредовыми и ненужными поручениями. Чего стоит хотя бы то, требующее раз в день наливать молоко в небольшую миску и ставить в самый тёмный угол дома… Но я упорно делаю вид, что так и надо, и мне всё нипочём. Хотя, на самом деле, приходится очень тяжело.

Работаю от ранней зари и до последнего луча заката, падая в конце замертво. На меня теперь взвалено всё! И только до наковальни Гурт не допускает, как не хочется мне приобщиться к таинствам слияния огня и металла. Оно, наверное, и к лучшему, вряд ли помог бы там сильно. Скорее напортачу. Хотя и любопытно, жуть…

Но мне остаётся только таскать воду, ходить в лес по дрова, которых нужно действительно много, утром отводить скотину на выпас, вечером обратно, доить этих дурацких коз, собирать яйца, полоть и вскапывать грядки, заготавливать сено, убираться дома… И, конечно же, готовить.

Я даже навострился делать это на допотопной печи и с неудобной посудой, пусть и далеко не сразу. Пришлось – Гурт принципиально больше не подходит к кухне. Конечно, несколько раз вместо нормальной еды пришлось питаться угольками, или же выходило нечто бесформенное и малосъедобное, но потом вроде даже вкусное выходить что-то начало…

О еде – она у нас не то чтоб разнообразна, но, по крайней мере, не голодаем. Обычно питаемся кашами, в том числе и из какого-то овоща, по виду сильно напоминающего репу, домашним хлебом, яйцами, козьим молоком и его разными производными. Многое из этого казалось поначалу странным и невкусным, но – привык.

Так что, по большому счёту, жизнь-то не самая-то дурная у меня. Да, тяжело было первое время, когда просто ничего не получалось, всё валилось из рук, подгорало, убегало, ломалось, отвязывалось… Мои былые достижения можно перечислять долго. Не раз и не два получал от хозяина «усадьбы» нагоняи. Как только он не крыл меня за нерадивость и криворукость! То-то не знаю, то-то не умею…

Но постепенно втянулся, даже оптимизировал кое-какие процессы, да и вообще свою деятельность. Когда разберёшься и набьёшь руку, уже не так страшно. И теперь сам поражаюсь, сколько всего успеваю сделать за сутки. И ещё больше недоумеваю – как же Гурт раньше-то справлялся!

– Да не смотри ты таким волком! Вижу, стараешься. Поверь, не зря это. Совсем не зря. Давай, заходи. Можно! Теперь уже можно…

Кузнец отступает внутрь, туда, где жарко и пахнет раскалённым железом, и манит меня за собой. Взяв что-то клещами из корыта с водой, поднимает и кладёт на наковальню.

– Вот, смотри, чем смог благодаря тебе заняться. А то всё времени не найти было. Смотри… На дело моей жизни смотри! – глаза привыкают к темноте, и я понимаю, что это меч. Без рукояти, явно не заточенный, только-только выкованный. – Долго я искал руду, подходящую. Долго готовил её, в болоте отмачивал. Долго знаний набирался, тренировался… Несколько заготовок пробных испортил. И вот сейчас, наконец, настала пора! Настало время создать то, о чём простой деревенский кузнец может только мечтать! Смотри на эти узоры, смотри, как они по клинку вьются! Скоро, совсем скоро, доделаю я лучшее детище своё! Поеду на ярмарку, продам, и стану богатым. Можно будет лошадей купить, коров! Или вообще взять, собраться, да уехать куда! В Торн тот же! А то надоели мне, соседи эти тупоголовые!..

Молча соглашаюсь с Гуртом, особенно с последней его фразой. Деревенские меня тихо ненавидят, пацаны ещё не единожды пытались подловить, будто специально караулят, появляясь всякий раз, как выхожу за водой к колодцу, или работать в поле, или в лес за хворостом. Так, как в первый раз, больше не везло, легко не отставали.

Дрались мы жёстко, не сдерживаясь. Взрослые смотрели с одобрением, а на меня с презрением, никто даже не думал вмешаться. Даже женщины подначивали, уж чего-чего, а такого не ожидал. Гурту одному только и было не всё равно, и он спасал меня раз за разом, когда дела шли совсем туго. Если бы не его авторитет, которого, правда, хватало едва-едва, чтобы вытащить меня в самый последний момент, мне суждено было бы, как минимум, всё время ходить покалеченным…

Но и к этому приспособился. Со временем как-то так получилось, что стал ходить повсюду только вдвоём с верным другом – толстым и длинным дрыном. Один раз даже получилось немного проучить обидчиков, застал врасплох. Правда, они сразу переняли опыт, и тоже вооружились, но лезть так нагло перестали. Всё-таки, одно дело кулаком в бубен получить, а другое – палкой отовариться, с гудением в голове и светящимися мушками перед глазами. Так что, в конце концов, у нас установился вооружённый нейтралитет. С постоянной готовностью к пакостям с обоих сторон, и с время от времени вспыхивающими вновь стычками…

И вот сейчас, оказывается, появляется шанс свалить от этого. Вот это было бы здорово! Судя по рассказам Гурта, Империя велика, и есть в ней множество мест, куда можно податься. А если не найдёшь места в ней, всегда можно уйти ещё дальше. Например, в Дикие Земли. Туда, где не сотрясает ещё землю тяжкая поступь Имперских легионов.

Правда меч, созданный кузнецом, действительно хорош. Будет жаль продавать такое чудо. Завороженно смотрю на то, как тусклый свет отражается и играет в сверкающем светлом узоре, струящемся вдоль суровой черноты клинка. Это действительно произведение искусства. Может стоить много, очень много!

– Хватит глазеть, бездельник. Марш работать, Око ещё высоко!

Наверное, если бы не лёгкий подзатыльник – так и стоял, и любовался бы, мечтая почувствовать в руке приятную тяжесть и холодную уверенность металла. Но пришлось пристыженно убираться скорее с глаз долой. Ведь, и правда, дел ещё невпроворот. А у меня перед кузнецом должок, который неизвестно, отплачу ли когда-нибудь.

Глава 7

Жалобный визг, звуки ударов, насмешливые крики… Всё слишком близко мне, слишком знакомо, чтобы пройти мимо. Хотя, к чему себя обманывать, к чему оправдываться. Я же лучше всех знаю, что в любом случае не оставил бы этого так. Даже тот случай с девчонкой, за которую вступился, и которая лишь плюнула в благодарность в лицо, презрительно обозвав «варваром», даже он не научил ничему… И вот, я опять лезу на рожон.

Да, с того самого момента, как впервые открыл глаза, ничего не помня, и осознал, что меня бьют, минули многие дни. Они складывались в «руки», а те, в свою очередь, в «руки» «рук», то есть в пять раз по пять дней, если по-местному. Я всё ещё мелкий худощавый подросток, но уже относительно освоился и окреп. Благодаря тяжкому ежедневному труду появилось некое подобие мускулатуры и мозоли на руках, а частые стычки с деревенскими хорошенько закалили, так, что один на один не боюсь теперь никого из них. Жаль, ходят и нападают всегда только сворой…

И сейчас они, наверняка, подготовили очередную ловушку. Уже раскусили, твари, дурацкую привычку встревать не в своё дело, заступаться за всех подряд. Самое гнусное, ведь я прекрасно понимаю всё, и что пляшу под чужую дудку, и что своим поведением лишь ещё больше распаляю их фантазию, мотивируя на новые пакости. Но ничего не могу поделать, вот хоть убей. Моя слабость. И я бросил бороться с нею, просто забил. Принял себя таким, какой есть, полностью осознавая последствия. Это лучше, чем терзаться муками совести. Для меня, по крайней мере, так.

Поэтому сейчас, выбегая из леса на большую поляну, где мои злейшие друзья затеяли очередную забаву, я готов ко всему. Готов к тому, что хорошо получу, что опять, скорее всего, сделаю только хуже всем, и себе в первую очередь, что потом всё будет болеть, и физическая боль ещё самая безобидная… Даже внутренне смирился с мыслью, что, вероятно, это всё изначально затеяно зверёнышами исключительно из-за и ради того, чтобы глумиться над своей любимой жертвой, то есть надо мной. Хотя, глупо думать, что без меня они не выдумали бы, как и над кем ещё поиздеваться. С этим у поганцев проблем точно нет. Но на мне отрываться они всё-таки любят больше всего…

Не сбавляя скорости, вываливаюсь из густого подлеска, где собирал грибы и ягоды, оглядываясь и ориентируясь на ходу. Уже привык – пришлось привыкнуть, что медлить и думать в некоторых ситуациях вредно. Нужно просто действовать.

Посередине поляны – дерево. На суку трепыхается тушка. Вроде бы, пёс, подвешенный за задние лапы. Ребятня, числом пять штук, с весёлыми криками обступила его и лупит палками, от души, со всей силы. Как меня тогда. Животное жалобно скулит, дёргается… Мучителей это лишь больше распаляет. Твари.

Увидев меня, они тут же оглашают лес ещё более громкими радостными воплями и поворачиваются, поигрывая палками. Предвкушают новую забаву. Причём, пока несколько пацанов стоят, выстроившись в кривоватую линию, с целью не подпустить меня, один за их спинами начинает усиленными темпами терзать зверя. Чтобы вынудить меня совершать необдуманные поступки и совершать ошибки, ага…

Ломлюсь вперёд. Да, на все сто оправдываю ожидания малолеток-рецидивистов. Но ещё посмотрим, кто кого. Внутри вскипает бешенство, страха нет, энергия так и рвётся наружу. И я раскручиваю, набирая инерцию, верную толстую палку. Не раз выручала в передрягах, не подведи и сейчас! Сближаясь, даже не думаю тормозить. Наоборот, ещё больше разгоняюсь!

Прыжком выстреливаю себя вперёд, как ядро. На какое-то время превращаюсь в неуправляемый снаряд, но на моей стороне масса и скорость… Отбиваю чью-то дубину – как получается это сделать, даже сам не понимаю – обоими ногами врезаюсь в первого противника и сбиваю его на землю. Он падает, я слышу стук зубов и, кажется, даже хруст костей. Но не останавливаюсь. Оттолкнувшись, перепрыгиваю поверженного врага, и тут же кидаюсь дальше. Чудом, в последнее мгновение, увернувшись от свиста над головой.

Ещё один мощный рывок – и четверо из пятерых позади. Пятый, к которому приближаюсь огромными скачками, главарь. Сервий. Мелкий, вертлявый, очень агрессивный и злопамятный. Его боится даже здоровяк-переросток Фаба, и опасаются взрослые. Причина проста, поганец – внук того самого деда, который чуть не продавил моё сожжение. Поэтому, сучёныш – враг номер один.

Счёт на мгновения. Сзади вот-вот налетят замешкавшиеся подхалимы, и тогда меня задавят числом. Атакую Сервия с бешеным напором, таким, что сам себе поражаюсь. Закручиваю обманку, изобразив удар и в последний момент прокрутив палку на триста шестьдесят. Со всей дури, просто и без затей, разрывая связки, бью повторно. Потом молочу ещё и ещё.

Парню ничего не остаётся, пытается блокировать. Палки сталкиваются со смачным терском. После очередного удара дрын Сервия отлетает назад, вместе с хозяином. Мой продолжает движение вниз. Опять выкручиваю кисть, и, продолжая движение, быстро и резко бью сбоку по ногам, даже не пытаясь закрыться от ответного удара. Он направлен мне в лицо, но замах несильный, я знаю, что, по крайней мере, не убьёт.

Получаю ощутимо, во рту появляется вкус крови, и, кажется, я лишаюсь пары зубов. Но и Сервий валится на землю. Пнув его, отскакиваю, словив спиной чью-то дубину. Больно, сбивает движение, но я уже развернулся и бью в ответ. Свист, треск, крики, обступающие со всех сторон смазанные тени…

Наверное, это самая жёсткая из наших схваток. Никто не щадит себя, не говоря о противниках. Окажись в руках меч – пустил бы в ход, не думая.

Кончается всё как-то внезапно. Никто больше не пытается добраться до меня. Вокруг валяются корчащиеся и стонущие тела. И только Сервий, гадёныш, отбежав в сторону, тыкает откуда-то взятым ножом в тушку пса. Понял, что проиграл, и гадит напоследок…

Обрушиваю ему на голову самый страшный удар. Паренёк пытается достать своей заточкой ещё и меня, но оружие выпадает из ослабевших пальцев. Может, я даже и убил его, кто знает?

Подхватив корявый и явно видавший лучшие времена нож, срезаю верёвку и аккуратно спускаю окровавленную тушку на землю. Пёс ещё дышит, видимо, душегуб спешил – а может, сил не хватило.

Оглядываю «поле боя». Вроде, трупов нет, все хоть немного, но шевелятся. Наклоняюсь и щупаю пульс «врага номер один» – присутствует. Хоть не насмерть. Да, чувствую, деревенские так просто этого не оставят. Ведь когда били меня, то считалось нормальным. А сейчас, впервые, я поколотил всех этих засранцев… И Гурт вряд ли погладит по голове. Он не раз просил быть осторожным.

Но это потом. Бережно беру раненого зверя на руки, сознательно откладывая решение всех остальных проблем на потом. Сейчас, по крайней мере, можно попытаться спасти одно несправедливо пострадавшее существо. И что-то подсказывает, что оно не будет плеваться и обзываться «варваром», как та неблагодарная девка.

Глава 8

«Дум!» – с тупым стуком, топор пробует на зуб древесину. Для меня нынешнего удар довольно сильный. Но для очередного чурбака, который пытаюсь расколоть, этого недостаточно, и орудие застревает в нём. Пробую, ударяю ладонью по топорищу у самого конца. Ладонь отдаётся болью – видимо, это действие, которое кажется таким привычным и естественным моему мозгу, для моего нынешнего тела таковым не является.

Топорище почти не поддаётся – засело крепко, не вытащишь. Ну и ладно, оно даже к лучшему! Подбрасываю чурку с торчащим из неё топором на плечо, и с молодецким хеканьем обрушиваю конструкцию вниз, обухом на посечённый предыдущими ударами пенёк. С радостным треском деревяшка раскалывается напополам. Ай да умница какая! И ай да умница я.

Поднимаю одну из половинок и пристраивая её, чтобы стояла и не падала – надо ещё располовинить. И… параллельно этому процессу, конечно же, думаю. Думаю о том, как же всё забавно вышло. Спокойная жизнь – как оказалось, её просто надо было заслужить. Кровью, болью, победой над страхами. Наглостью и напором, наконец. Но всё позади!

Да, вот уже где-то второй месяц, или вторые руки рук, как нас оставили в покое. Кто бы знал, чего это стоило… И как стыдно перед кузнецом, за доставленные неприятности. Но всё получилось так, а не иначе. И, в каком-то смысле, это даже хорошо.

Рекса, здоровенную, подозрительно похожую на волка-переростка лохматую псину – как только унёс его тогда? – получилось вытянуть буквально с того света. Зверь уже почти выздоровел. Не зря говорят, мол, заживает, как на собаке. И правда, быстро! Почти как на мне.

Гурт не стал ничего говорить, не стал порицать. Мне кажется, мы с ним нашли друг друга. Два «странных», вольноотпущенный и варвар-отщепенец. Чуждые, непонятные местным. Все деревенские, без исключения, смотрят на нас со смесью из высокомерного презрения и страха.

А нам всё равно. Пусть тявкают, шакалы. Даже в этой мерзкой деревеньке можно жить. И, представьте, мне это с каких-то пор даже начало нравится! Работа день за днём, разговоры по вечерам, прогулки по округе, с всё более резво двигающимся Рексом и порхающим вокруг Пострелом, упражнения с палкой – ведь надо уметь постоять за себя… Да это почти мечта!

И вот так я думаю обо всём спокойно и лениво, с чувством сытого и победившего хищника, пристраиваю на пенёк очередное полено… И даже не подозрваю, что этому всему вот-вот придёт конец.

Странный и совершенно непривычный шум из-за частокола, с улицы, заставляет прерваться. Сначала это просто стук многочисленных копыт – а лошадей у нас на всю деревню всего несколько, и ни разу не видел, чтобы эти заморенные клячи шли быстрее, чем шагом. Потом, к топоту добавляется странное бряцанье, крики… Подойдя к щели в ограде, выглядываю наружу.

Там, в клубах оседающей пыли, с десяток всадников, довольно приличная такая кавалькада. Все в пыльных плащах, оружие на виду не держат, но почему-то сразу вызывают впечатление воинского отряда.

– Кузнец! Есть кузнец? – один из этих, подозрительных, спрашивает соседского мужичка. И спрашивает грубым, резким, привыкшим повелевать голосом. Мужичок, явно чрезвычайно перепуганный, что-то запинаясь мямлит, поспешно кивает на наш дом. И мне очень не нравится то, как он лебезит перед всадником, как сразу низко опускает голову, только закончив говорить.

Гурт ещё утром вышел по делам, в дальний конец деревни. Поэтому, когда конные подъезжают и начинают, не спешиваясь, стучать в ворота, открывать приходится мне. Отказать этим людям, наверное, можно, затаиться где и затихнуть. Мол, я не я, хата не моя. Ведь на самом деле не моя! Но как-то привык уже чувствовать себя здесь хозяином. Так что вместо того, чтобы затаиться, я шагаю к воротам. Крикнув Рексу идти «на место» и не отсвечивать, с трудом скидываю тяжеленную балку-засов, всеми своими не такими уж и большими силами налегаю на одну из створок, откидываю в сторону, и встаю напротив незваных гостей. Что делать и что говорить, как себя вести, не имею ни малейшего понятия.

– Доброго Ока! – просто произношу общепринятое приветствие.

В следующее мгновение лицо обжигает болью. Открыв инстинктивно зажмуренные глаза, удивлённо смотрю перед собой. Ровно чтобы успеть зажмуриться опять и попытаться прикрыться рукой. Ближайший всадник, черноволосый мужчина с хищными и очень неприятными чертами лица, свирепо скалится, в руке какая-то плётка, с которой срываются тяжёлые красные капли. Капли моей крови.

– Кланяйся, червь! На колени! Как посмел только… – он разоряется всё больше и больше, и я считаю за лучшее всё же послушаться – падаю на землю прямо там, где стоял, и склоняю голову. Однако, от сыплющихся один за другим ударов это не спасает. Прощай одежда… Шкура-то ладно, зарастёт, у меня с этим быстро.

– Достопочтенные, я кузнец. Чем могу служить?.. – тем временем, раздаётся глухой голос Гурта. С очень непривычными, заискивающими интонациями – никогда не слышал, чтобы гордый и уверенный в себе кузнец говорил с кем-либо так!

– У тебя работники совсем безголовые! Научи хоть, когда и как кланяться надо!

– Прошу извинить, не уследил. Будет наказан…

– Всыпь палок, штук двадцать!

– Обязательно, будет исполнено…

– В следующий раз, зарублю к чертям! Тебе тоже достанется!

– Как будет угодно…

– Да успокойся ты, Рём. У нас дело есть, не забывай, – подаёт голос другой всадник, доселе молчавший. – Кузнец, нам надо, чтобы ты рабыню в ошейник заковал. Печать сами поставим. И заклеймить надо по-быстрому, тавро дадим.

– Хорошо, только нет у меня ничего для этого…

– У нас всё есть! Разводи огонь, время дорого! И поторопись, если не хочешь палок получить, как свой раб! Сулла, да дай ты мне высечь этих обленившихся деревенских свиней… – опять заводится тот первый воин, который меня избивал. К счастью, его фраза остаётся висеть в воздухе, полностью проигнорированная остальными.

Гурт, покорно склонив голову, начинает метаться туда-сюда. Подбежав ко мне, приказывает скорее тащить дров, сам скрывается в кузне, потом снова появляется снаружи, схватив ведро с водой, вновь исчезает внутри… Мне до невозможности противно от всего этого. Раньше считал, что мой спаситель никого и ничего не боится. А сейчас – пресмыкается перед какими-то напыщенными петухами. В душе начинает закипать ненависть. Только всё наладилось, только жизнь показалась сносной, а тут эти твари…

Быстрым взглядом, исподтишка, прохожусь по всадникам, и нахожу среди них наконец ту самую рабыню, которую надо заковать и заклеймить. Сидит на седле перед одним из воинов, понурившись. Выглядит неважно. Рваная грязная одежда, синяки под глазами, и ещё один на пол лица, сбоку. Короткие, будто топором кое-как обрубленные, волосы. Цветом почти как у меня, только чуть светлее, ещё и вьющиеся, едва не кудрявые – совсем не похожи на жёсткие прямые пряди, как у всех вокруг. Узкая щёлочка сильно сжатых губ. Тонкий, с лёгкой горбинкой нос. Выдающийся чуть вперёд упрямый подбородок, с ямочкой. И звёзды сияющих на бледном лице огромных, будто наполненных зелёным светом, глаз, которые упорно не хотят встречаться с моими.

Во всём облике пленницы тупое равнодушие, отчаяние, какая-то скрытая тоска и надломленность. И от этого мне вдруг становится дико не по себе, я понимаю, что вот уж этого точно никогда не прощу себе, если сейчас ничего не сделаю.

Но вариантов нет. Десяток здоровых, возможно, даже вооружённых, мужиков, это не деревенская ребятня и даже не их родители. От таких не убежишь, их не победишь в честной схватке. Тут ничего не поделаешь… С трудом совладав с собой, я просто направляюсь за дровами, как можно медленнее, надеясь и истово желая, что представится случай что-то сделать. И пинками гоню жалобно заглядывающие в глаза мысли о том, что, скорее всего, в данной ситуации бессилен.

Тем временем, девушку – а она очень молода, едва ли не девочка, хорошо если восемнадцать есть – двое из конвоиров, или какую роль они выполняют, не знаю, стаскивают на землю и волокут внутрь кузницы. Склонив голову и стараясь быть возможно более незаметным, просачиваюсь следом, аккуратно сложив принесённые из поленницы дрова в сторонке.

Гурт зыркает на меня и едва заметно мотает головой в сторону двери – мол, иди отсюда, подобру-поздорову. Но я делаю вид, что не замечаю, и отхожу в дальний тёмный угол.

– Кузнец, скорее! Время!

– Надо развести, прокалить…

– Я сказал, быстрее! Мне безразлично, что там тебе надо!

Начинаются приготовления. Разводится огонь, раздувается мехами. Девушку грубо кидают на наковальню, Гурт берётся за ошейник, представляющий собой полукруг грубого металла с «ушками» на концах, пробует надеть на тонкую изящную шейку…

В последний момент рабыня, казавшаяся до того безразличной ко всему, изворачивается и чуть не вырывается из держащих её рук. Начинается неравная борьба, но, к сожалению, с предрешённым исходом – те двое, держащие девушку, заведомо сильнее. И, в конце концов, мерзкий безобразный обруч всё же оказывается на месте, а Гурт начинает поспешно вставлять в отверстие в «ушках» нагретую короткую болванку. Как он ни старается делать это аккуратно, доносится запах горелых волос… А возможно, и не только – но об этом я стараюсь не думать. Слышатся удары и сопровождающие их едва слышные испуганные всхлипы. Пока металл ещё горячий, его требуется расклепать, сплющить с краёв, чтобы было не разжать «ушки» обратно.

Кузнец заканчивает, и девушку, не церемонясь, окунают головой в лохань с холодной водой. Поднимающиеся на поверхность пузыри отчаянно вспучиваются под шипящим облаком пара. Я понимаю, что если бы её хотели утопить, то могли бы сделать это гораздо проще, поэтому просто отворачиваюсь в сторону, бессильно сжимая кулаки и стараясь не вслушиваться в омерзительную возню.

Но это не конец. Не обращая никакого внимания на то, что бедняжка жадно глотает воздух, её опять тащат к наковальне, попутно оголяя плечо – пришла пора клеймения.

Вернее, пришла бы, но на улице раздаётся шум, заставляющий всех насторожиться. Сначала доносятся встревоженные крики, лошадиное ржание, потом вдруг всё заглушает страшный, утробный, звериный вой. Один из конвоиров выхватывает из огня положенный туда стальной прут с тавром, но, видимо, остаётся недоволен увиденным и кидает обратно.

– Рогатый его забери, ещё не нагрелся… Кузнец, смотри за девкой! А мы глянем, что там, – он кивает своему соратнику, и эти двое поспешно выскакивают наружу, откуда буквально в следующее мгновение прилетает чей-то душераздирающий вопль, такой, от которого волосы на голове встают дыбом.

Гурт, стрельнув глазами вслед, переводит изучающий и будто что-то взвешивающий взгляд на меня, подобравшегося и готового к чему угодно. Многозначительно кивнув на рабыню, он поудобнее перехватывает свой молот и делает шаг прочь из кузницы.

Понимая, что другого случая может не представиться, подскакиваю к девушке.

– Пошли! – кричу, одновременно хватая её за руку и вытаскивая кузнецов меч. Практически готовый уже, даже заточенный и с новенькой рукоятью из кожи. Гурт сумел спрятать его от воинов, видимо, потому и метался сначала в кузню и обратно, но мне-то этот свёрток сразу бросился в глаза…

Время дорого, и мы сломя голову выскакиваем наружу, сразу нырнув в узкую щель между домом и сараем. Это удаётся сделать незаметно, всем пока не до нас. Считанные секунды, и мы на противоположном конце двора, где я трясущимися от волнения руками, только с третьей попытки, отпираю заднюю калитку и открываю для нас путь на волю. Каждую секунду ожидая криков за спиной, страстно мечтаю лишь об одном – чтобы нас подольше никто не видел, а следы наши затерялись.

Пригибаясь, мы пробегаем узкую полоску огородов, где видны как на ладони, пролетаем сквозь сады, прикрывшие спины густой листвой, и только после этого уже, не таясь, во весь рост, несёмся прочь, к синеющему вдалеке лесу. В какой-то момент замечаю рядом Рекса – на удивление молчаливая псина, ни разу не видел, чтобы он лаял. Зверь несётся рядом спокойными, размеренными прыжками.

Наверное, никогда в жизни я так не бегал. Хотя, может, и вру, глупо же такое утверждать потерявшему память. Но за все эти последне руки рук – точно нет. Останавливаюсь только уже довольно далеко в лесу, среди толстых стволов вековых деревьев. Останавливаюсь, потому что приходится – перед глазами светящиеся круги, подкатывает темнота и тошнота, еле-еле удаётся устоять на ногах. Даже удивительно, как это меня накрыло так сильно, после бега-то – всегда думал, что в довольно неплохой форме. Даже накрывает старая знакомая, отравляющая безразличием апатия. Но секунд через десять слабость проходит, и я снова начинаю отражать действительность.

За нами никто не погнался – либо не поняли, в какую сторону бежать, либо просто всем не до того. Но расслабляться рано. Быстрым шагом, несмотря на слабость, даже дрожь в ногах, и разрывающее лёгкие дыхание, тащу спасённую дальше. Как путать следы и на что способны преследователи, ни малейшего понятия не имею. Но в одном уверен точно – если дойти до текущей по лесу небольшой речушки, берущей начало в том озерце у родника, и по её дну добраться до валунов в паре километров вверх по течению, нас будет гораздо сложнее найти. А там есть одно укромное местечко, с прекрасным видом на деревню, откуда к тому же можно своевременно слинять, если кто-то будет приближаться.

Девушка послушно следует за мной и выполняет всё, что от неё требую. Сразу входим глубоко, где-то по пояс, так, что сквозь коричневатую торфяную воду уже не проглядывается дно. Сначала спускаемся вниз по течению и делаем несколько ложных «выходов». Каждую минуту боюсь, что преследователи вот-вот выскочат к реке, буквально физически ощущаю, как уходит время, но всё равно претворяю план в действие. Кажется очень важным как можно сильнее запутать тех, кто захочет найти нас.

Когда я, наконец, считаю, что достаточно замёл следы, мы направляемся уже вверх по реке, как можно скорее. Идти по глубине тяжело, водная толща заметно мешает, но подходить к краям, где наши следы в иле могут стать заметными, не хочется. И мы упорно шагаем, преодолевая тугое сопротивление ленивого, но ощутимого течения.

Доходим до валунов. Я объясняю, что надо ступать только на камни, чтобы не оставалось следов, и иду первым. Девушка просто молча кивает, давая знать, что понимает, и выбирается тоже. И вот уже мы на холме, посередине которого растёт высокая сосна с удобными сучками до самой земли. Кинув меч на землю и быстро взобравшись наверх, я смотрю в сторону деревни, кажется, готовый ко всему… Но, как тут же выясняется, нет. Всё внутри сжимается: в той стороне пылает огромный костёр.

Долго сидеть и смотреть вдаль, тщетно стараясь разглядеть подробности, не вижу смысла. Слетев вниз, поворачиваюсь к рабыне… И замираю, скосив глаза на меч у своей шеи.

– Эй, эй, спокойнее!.. Ты чего?

– Кто тебя послал? – глаза блестят решительностью и готовностью пустить оружие в ход.

– Куда послал? Кто послал?

– За мной! Кто. Сказал. Про. Меня! – чувствую, как сталь касается кожи. Неприятно.

– Так тот мужик на коне и сказал…

– Какой мужик? – на лице её появляется лёгкое удивление, и клинок чуть покачивается – наверное, устала держать на вытянутых руках.

– Ну этот, как его… Сулла вроде?.. – мне кажется, я сама невозмутимость.

А глаза девушки первое мгновение ещё больше расширяются в удивлении, но потом вдруг сужаются, и я явственно ощущаю, как холодное и острое пробует крепость моей шеи под подбородком, надавливая довольно ощутимо.

– Я не шучу! Ещё раз спрашиваю, кто сказал увести меня! И куда! – наверное, она думает, что выглядит грозно. Но… На меня впечатления не производит. Развожу руками, косясь на всё ещё протянутое к себе оружие, и начинаю говорить медленно, стараясь, чтобы звучало как можно убедительнее.

– Так никто не говорил же. Зачем мне кто-то для этого нужен? И… Нет-нет, погоди. Я не понял. Ты чем-то недовольна? Не надо было тебя спасать? Пусть бы тебя там дальше раскалённым железом тыкали? – я даже начинаю закипать, и то, что меня вот-вот могут насадить на меч, не останавливает, а только подогревает. – Если так, пошли, обратно отведу! Думаю, эти ребята только рады будут! А? Чего молчишь? Пойдём! Их тоже будешь спрашивать, кто послал и зачем? Или, может, они за это тебя и решили проучить? Потому что достала?..