Текст книги "Я буду только для тебя (СИ)"
Автор книги: Ярина Рош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Для торговли отведена была большая площадь, и сегодня на ней было много торговцев.
Товар был выложен и на приехавших телегах, и на прилавках под навесами из грубого льна, и даже на сколоченных столах.
И продавали здесь всё, что только можно было себе представить, начиная от булавок и заканчивая срубами и живыми животными.
И каждый продавец кричал во всё горло, созывая людей к себе и расхваливая свой товар.
Между ними сновали мелкие лоточники, предлагая пирожки и булочки.
Народу между рядами было довольно много: женщины деловито снимали пробу с продуктов, трясли в руках одежды, разворачивая и оценивая их.
Мужики довольно кивали, оценивая кинжалы, ножи, лопаты и топоры.
Толпа гудела, перетекая из одного места в другое, как будто морские волны набегали одни на другие.
Они решили не разделяться и покупать все вместе. Первое, что они купили, – это было самое необходимое: крупа и мука.
Архип подсказал, где можно купить и хороший товар, и подешевле.
– Оливия, давай сейчас купим крупу тебе в первую очередь. Я, если что, приеду ещё раз. Тебе не столько нужно, как нам,– предложил Архип.
Она согласилась с ним. Почему и не согласиться, если он сам предлагает такой вариант.
Всё же хорошие у неё соседи!
Особенно девушку интересовал молочный ряд, где она познакомилась с сыром этого мира.
Очень твёрдый и желтоватого оттенка, он не произвёл на неё никакого впечатления.
Даже вкус Оливия не смогла сравнить с аналогом своего мира, а может, никогда и не покупала такого, проходя мимо него.
Однако сладковатый вкус ей понравился, но стоило это добро целую одну серебряную монету за фунт (это меньше полкилограмма).
– Всё–таки мой сыр лучше, – констатировала она сей факт.
С Дарьей они немного задержались в лавке одежды, где подобрали для себя и родных различные аксессуары.
Потратилась она и на швейные принадлежности и ткани. Немного монет оставили в ювелирной лавке, купив броши и булавки, в которой был выбор не только дорогих украшений, но и простых, милых сердцу, безделушек.
А попав в лавку пряностей, Оливия залипла. Она никак не могла отвести взгляда от полок, заставленных различными пряностями.
Так и хотелось подбежать и быстро покидать всё в корзину, поглядывая по сторонам, чтобы никто не отобрал такого богатства.
Только в корзину она положила лавровый лист и чёрный перец горошком – слишком цены кусались у необъятное богатство!
А натолкнувшись на какао, она не поскупилась и купила порошка на целую серебряную монету, решив порадовать горячим напитком всю семью.
И с сожалением вздохнула и приняла решение уходить отсюда как можно быстрее, а то у неё разбежались глаза, и девушка была готова сдаться и скупить всё в этой лавке.
Пройдясь мысленно по списку всего необходимого, она с удовольствием заметила, что список закончился, – поездка в город удалась.
И она уже спокойно ходила по рядам и только разглядывала товар и приценивалась.
Только на мгновение остановилась, увидев знакомые лица, но, встретившись с холодным взглядом, быстро отвернулась.
Вскоре они уже выезжали из города, загрузив телегу полностью. Она медленно двигалась под тяжестью груза, и девушкам иногда приходилось идти пешком: на мешках было неудобно сидеть.
Высоко по небу ходили кучевые облака, изредка заслоняя солнце, которое, казалось, стремилось выплеснуть на землю всё оставшееся тепло.
А земля, наоборот, старалась впитать его в свои недра и сохранить на долгие холодные месяцы.
Постепенно вечернее небо незаметно начало приобретать тон ночи. И если одна часть неба ещё сохраняет отблеск уходящего дня, то в другой части сгущалась синева.
Вскоре зажгутся яркие звёзды; красное, подобное пожару, зарево уходящего солнца вспыхнет по краю небес, и всё погрузится в колдовскую ночь.
К вечеру, уставшие, они добрались до дома. Выгрузив груз Оливии, Архип помог занести мешки и только потом уехал.
– Мужика надо в дом, – прошептала она, провожая подводу и поглядывая на луну, игриво изогнувшую свои рожки.
– Ну, как вы здесь, соскучились? Ох, умаялась я, – улыбаясь, спросила она, входя в дом.
– Заждались. Садись, может, сначала покушаешь, или помоешься с дороги? Иван, затопи мыльню, с дороги мать, – прозвучала команда Маняши.
– Уже натоплена, – услышали в ответ.
Оливия удивлённо на неё посмотрела, и в ответ на её взгляд та ответила:
– Спрашивали меня, можно им тебя называть мамой? Так я им и сказала, что нужно. Ты им теперь роднее всех осталась. Я не против. Так что, привыкай, это было их решение.
От таких слов у неё наполнились глаза слезами: слезами радости и счастья.
Она даже не смогла ничего сказать от переполнившегося чувства нежности к ним.
– Мам, ты чего плачешь? Так если не хочешь, так и скажи, – строгим голосом спросил Иван.
– Что ты, что ты! Я от счастья плачу, – и Оливия притянула его к себе. И тут же с другой стороны прильнула и Марьяша.
– Иван да Марья. Сказка про вас есть: про неразлучных брата и сестрицу, – целуя их по очереди, сказала она.
– Мам, расскажешь, – попросила Марьяша.
– Расcкажу, – пообещала она.
Выкупавшись и поужинав, она распаковала подарки: сорочки для всех, заколки для Марьяши, новые штаны для Ивана, и она всё же не устояла и купила шоколадных конфет.
И сейчас все с удовольствием пили чай с ними.
Ребятишки смаковали в руках, желая продлить сладкое удовольствие, и конфета подтаивала, пачкая пальцы.
Они облизывали их, весело смеясь друг над другом.
Уложив их спать, она присела на кровать и стала рассказывать детям сказку:
«Жили–были брат Иван да сестра Марья в избёнке на берегу озера.
Озеро тихое, а слава о нём дурная: водяной шалит.
Встанет над озером месяц, начнёт булькать да ухать в камышиных заводях, захлюпает по воде, словно вальками, и выкатит из камышей на дубовой коряге водяной, на голове – колпак, тиной обмотан. Увидишь его, сразу прячься, а то под воду утянет.
Строго брат Иван наказывал сестре Марье:
– Отлучусь я, так ты после сумерек из хаты – ни ногой, песни не пой над озерной водой, сиди смирно, тихо, как мыши сидят…
– Слушаю, братец! – говорит Марья.
Ушёл Иван в лес. Скучно стало Марье одной за станком сидеть; облокотилась она и запела:
Где ты, месяц золотой? —
Ходит месяц над водой, —
В глыбко озеро взглянул,
В тёмных водах утонул…
Вдруг стукнуло в ставню.
– Кто тут?
– Выдь к нам, выдь к нам, – говорят за ставней тонкие голоса…»
—А теперь спите, – рассказав сказку до конца, Оливия укрыла их и, наклонившись, поцеловала.
–Мам, а ещё расскажешь сказку, завтра? – попросила её Марьяша.
–Расскажу. Эта понравилась?
– Понравилась. Я тоже буду всегда с сестрой. Буду её защищать, – проговорил Иван.
– На то она и семья, чтобы защищать родных. Спите, добрых снов, – и Оливия направилась к себе.
Ноги гудели от такой длительной ходьбы, а завтра наступит новый день, с новыми мыслями и со старыми заботами.
12
Только петухи пропели, а Оливия уже на ногах: ей даже показалось, что она только что прилегла.
Она уже давно замечала, что ранняя побудка не утомляла её, а наоборот, дарила какую–то энергию.
Приготавливая завтрак, в этот раз она делала творожники, её мысли унеслись к Тимофею.
Не давало ей покоя вопрос: почему же всё так произошло? Неужели правда, что Фроська пошла на обман?
Разве она не понимает, что жизнь длинная и жить с человеком, который не любит тебя, а почти ненавидит, будет тяжело?
Или как говорят: стерпится – слюбится! А ей как жить? Придётся всё равно сталкиваться и с ней, и с ним.
Выдержит ли она, глядя на него, сдержит ли свою любовь к Тимофею, которая ещё сидит в её сердце, как заноза?
Не бросится ли к нему в объятия, переступая все приличия и устои?
Тимофей не смог отказаться от того, что сделал не по своей воле. Хотя все догадывались, что не по своему хотению он там оказался.
А он, как настоящий мужик, не отказался от своей ошибки – женился.
Неужели Фроська так сильно его любила, что пошла на обман? Или всё же зависть сыграла главную роль?
«Cамое главное – мне устоять! Боль уже уходит. А любовь…У тебя, в конце концов, были принципы: чужой мужик, он и есть чужой. А здесь тем более, – нет разводов.»
–Мам, там если сыр отнести, то я зараз, – сказал ей Иван за обедом, видя, что она складывает сыр для продажи.
–Отнеси, – согласилась Оливия, решив свести к минимуму встречи с Тимофеем и его семьёй.
И не удивилась помощи сына: он слышит все пересуды в деревне и сделал свои выводы. А такая опека над ней была продиктована его отношением к ней. Защитник!
–Сходи, возьми монетами, десять, как обычно, – отставляя чашки, сказала она ему.
–Угу, – с полным ртом ответил мальчик, уминая творожники и запивая травяным чаем.
–А я схожу за травами в лес, – прислушиваясь к звукам из кузни, она озвучила свой путь.
Тимофей работал: раздавался громкий стук молотка по наковальне, а значит, она спокойно сможет прогуляться по лесу и собрать травы или поздние грибы.
Не хотелось Оливии встречаться с ним: просто не готова она к этой встрече.
Собрала полную корзину лекарственных трав: корни девясила и дягеля, которые пригодятся при простуде и кашле, являясь противовоспалительным средством.
К ним рядышком пристроила корни солодки, – они тоже не будут лишними в домашней аптечке.
– Всё природное – никакой химии, – озабоченно вздохнула она, понимая, что страшат её болезни.
Привыкла к антибиотикам, как к панацее: а вдруг что не так и травы не помогут. Где искать помощь?
Нарвав веток облепихи, девушка несколько ягод отправила в рот, наслаждаясь их вкусом, который, как ей всегда казалось, отдавал больницей.
– Но зато полезная. Надо завтра с Марьяшей прийти и собрать побольше, – рассуждала она, направляясь домой.
И тут ей навстречу вышел Тимофей и устремился к девушке.
Она даже растерялась, точно же слышала доносившийся звон из кузни, когда пошла в лес.
Он что, караулил её?
– Люба моя, – крепко обнял Тимофей, жарко целуя в губы.
Оливия замерла на миг, но тут же ответила со всей страстью.
Где–то в подсознании мелькало, что это неправильно, но чувства говорили совсем другое.
Как же она соскучилась по его объятиям и манящим губам! Сладостный трепет пронзил девушку. Ей не хотелось прерывать пленительного поцелуя. Оливия пила его, будто умирала от жажды, будто задыхалась без воздуха. Он сейчас и здесь – только Он!
Эти поцелуи страстные и сладкие, как чистый мёд! Поцелуи, режущие, как нож – запретные, но желанные! Поцелуи, от которых всё горит внутри, но, не обжигая, а воспламеняя!
Сейчас для неё не существовало ни Фроськи, ни её поступка, ни его женитьбы, ни её принципов.
Были только чувства: яркие, безумные, захватывающие, пылкие!
Но постепенно всё же здравый смысл взял верх, и она уперлась ему в грудь.
– Пусти. Хватит! – прохрипела она.
– Люба, что не так? – удивился он.
– Что не так? Ты не понимаешь? Тимофей, у тебя жена есть, – попыталась она вразумить его, видя всё ещё затуманенный его взор от страсти.
– Не люба она мне! Опоила. Сам не помню, как оказался в постели. Ничего не помню! Только ты одна для меня люба и будешь одной на веки вечные, – прошептал он почти в губы.
– И что нам делать? Женой не смогу быть, любовницей не буду, так какой выход, Тимофей? – не давая себя больше целовать, задала девушка вопрос, вся замирая от его ответа.
– Не знаю. Я много думал, но не знаю. Убить её, что ли? – со злобой произнес он.
– Ты что, с дуба рухнул? Не смей даже думать об этом, – рассердилась она.
Немного помолчав и побыв в его объятиях, Оливия проговорила:
– Ты же мог отказаться, сказать, что опоила она тебя. В крайнем случае, уехали бы мы с тобой в другое место. А ты сразу жениться, – с обидой в голосе сказала она.
– Не мог. Этот позор на всю семью бы лёг, а у меня три сестры. Кто их замуж бы взял после такого? – тихо ответил он.
– Ты подумал о них, но не о нас с тобой! Молодец! И что дальше? Миловаться с тобой по кустам и прятаться? Ты это мне предлагаешь? – она вскочила и с яростью взглянула на него.
– Не говори так! Я к ней после той поганой ночи даже не прикоснулся. И клянусь, что она мне никогда не будет настоящей женой! Только ты и никто больше. Ни отдам тебя никому! – грозно произнёс он.
–Вот как! Значит, я не могу иметь своего счастья, а только красть его, как воровка! Нет, так дело не пойдёт! Расходятся наши пути, Тимофей. Прошу, если ты меня любишь, не подходи, даже не смотри в мою сторону! Ничего у нас с тобой не выйдет – разводов здесь нет. А мучить меня и себя не смей больше! Придётся нам идти разными путями по дороге жизни. Прощай! – и Оливия стремительно побежала от него, оставив свою поклажу на земле.
Бежала долго и быстро, боялась, что если бросится он вдогонку, догонит и не выстоит она перед его напором.
Предательница–любовь, которую она всё время прятала в глубине сердца, вспыхнула, как костер, опаляя весь разум и тело.
Девушка не видела, как Тимофей сел на поваленное дерево и, обхватив руками голову, шептал:
– Почему? Почему?...
Прибежав домой, взмыленная, как беговая лошадь, она опустилась на скамью и горько заплакала.
Малаша подошла и обняла её, тихо поглаживая по спине.
– Тихо, тихо, хорошая моя. Всё образуется потихоньку, – шептала она.
– Ничего не образуется. Так и будем рвать сердце друг у друга. Живём почти на одной улице, хоть из дома не выходи. Успокоилось сердце немного, а только увидела его и всё – сорвалась! Как жить–то дальше? Где взять силы? – шептала девушка ей.
Что могла она ей ответить? Кто не пережил такой любви, никогда не поможет и правильного ответа не подскажет.
– Время лечит: пройдёт немного и успокоится твоё сердце, – шептала Малаша ей в ответ.
Только бы убрать препятствие в лице Тимофея, но только куда ему деваться из деревни?
Если только хорошо подумает и отстанет от Оливии: приткнётся к своей жене, а там и детки внимание перетянут. А вдруг не перетянут?
«Ох, горька будет жизнь у них. Триединый, помоги!» – прошептала Малаша.
А утром Оливия нашла свою поклажу на пороге дома, поняв, что это он принес её из леса.
В этот же день она с Марьяшей отправилась в лес за ягодами, решив, что надо ей как–то справляться с этой задачей.
Прятаться и бояться встреч с ним – это значит признать своё поражение.
А то и так судачит вся деревня, что она не выходит из дома и прячется. Всё никак не успокоятся языки, обмусоливая каждое её действие.
То слух ходил, что Оливия с разбойниками была связана и поэтому осталась жива: она догадывалась, от кого этот слушок.
Только он быстро затих он за неимением доказательств. Не барствовала она, а работала не хуже других.
И вскоре все пересуды замолкни, по крайней мере, на улице. Пришли ранние холода, и кумушки уже сами сидели по домам, лишний раз стараясь не выходить из жилищ.
В этот год пришла зима раньше положенного срока, накрыв землю снежным ковром.
А молодые девчата так же собирались на посиделки, но уже там они занимались больше делами: пряли и вязали.
В такие зимние вечера к ней частенько приходила Дарья, и они занимались так же рукоделием, сидя за столом под зажжённые свечи.
Подружка рассказывала новости, и нет–нет, а разговор касался Тимофея.
Оливия узнала от неё, что нет мира в его семье. Ему домом стала кузница, и стал он походить на угрюмого медведя.
Фроська пыталась поскандалить, только он так посмотрел на неё, что после его ухода она полдня икала от испуга.
– Представляешь, как она его испугалась! Икоту успокоить не могли, – смеялась Дарья.
Разве можно что–то утаить в деревне? На одном конце чихнут, а на другом – здоровья пожелают.
Из правдивых уст Дарья знала, что Тимофей домой приходит только переодеться и поесть, и опять в кузню.
– И только скажи ему поперёк, – так посмотрит своими тёмными глазищами, что дух вылетает, – подытожила она разговор.
– Так были голубые у него глаза, как небо, – удивилась Оливия.
– Скажешь! Голубые. В них сейчас бушует только буря с грозой, а не голубое небо,– ответила она девушке.
– А может правильно, что вы с ним не поженились? Лютый он стал,– продолжила она.
– В каком смысле?
– Так видела, как он Фроську вожжами учил. Лежит она на земле, а он обхаживает её. Потом взял за волосы и прорычал, что если ещё будет ему подсовывать дрянь, то прибьёт. Я думаю, что она опять хотела его травой опоить и в постель уложить. Вся деревня знает, что она соломенная жена.
Не подходит он к ней, не милуется. Может, он и прав, что проучил её, дуру, только уж больно страшный вид у него был. Я сама перепугалась и тёку дала от их дома, – после недолгого молчания продолжила Дарья.
– Может, жизнь его сделала такой? Поживи с той, которая не нужна, и всё старается травой опоить, – задумчиво ответила Оливия.
– Может, ты и права, – уже задумалась Дарья. – А пусть поучит Фроську! Мне её ничуть не жаль! Чужой каравай оттяпала, да и подавилась! – и Дарья весело подмигнула Оливии.
Разговор утих, и они углубились в работу и каждая в свои мысли.
С ними за компанию сидела и Марьяша, которая училась вязать на спицах, но ей нравилось больше вышивать.
Показав ей вышивку ришелье, та постепенно втянулась в это занятие.
В ней было столько усидчивости и внимательности в таком возрасте, что Оливия удивлялась и радовалась, что ей точно необходимо заниматься таким видом рукоделия.
Она помнит своих детей, которые отличались повышенной подвижностью, и приходилось иметь много терпения для погашения их энергии.
А здесь наоборот: спокойные и внимательные дети.
Уже два окна красовались вышитыми занавесками с простым рисунком: цветы и листики. Закруглённые края занавески и вышитый орнамент делал их вид нарядным, и придавали какой—то уют в доме.
И сейчас они сидели и занимались каждая своим любимым делом.
– На праздник пойдёшь? Скоро колядки будут, – спросила её Дарья.
– Пойдём, обязательно пойдём. Других поведать и себя показать, – рассмеялась Оливия.
Надо же посмотреть на этот древний праздник! По рассказу Малаши, он приходится на день зимнего солнцестояния. А предшествует ему Корочун: в это время люди очищают и тело, и дух.
В такие дни стараются отпустить обиды, оставить ссоры и помириться, разрешить конфликты, расплатиться по долгам.
А день коляды – это праздник победы светлых сил: день начинает прибавляться, а ночь идёт на убыль.
– Идут! Идут! – прокричал Иван в приоткрытую дверь.
В этот день Оливия первый раз услышала, как весёлая ватага детей, девушек и парней подошли к её дому и остановились у порога. И стали спрашивать:
– Хозяева, можно ли Коляду покликать?
– Можно, – разрешила Малаша, вышедши ради такого случая.
Они все стояли одетые на крыльце и встречали колядовщиков, как их назвал Иван.
Получив согласие, те запели песню хозяевам дома, расписывая достаток и благополучие домочадцев.
Звучала весёлая музыка на гуслях и баяне: одни плясали, другие распевали колядки.
Некоторые были одеты в костюмы волка, медведя и других зверей.
А благодарили они ряженую толпу вкусным пирогом и цукатами из тыквы, которые приготовила Оливия для этого дня, только вместо сахара ей пришлось взять мёд.
А пирог в этот день делали круглым, как солнышко, поверху расположив полоски тесто лучами, исходящими из середины.
За щедрость хозяев их осыпали зерном и спели колядку, наполненную тёплыми пожеланиями и суля благополучие:
Сею, сею, посеваю, с Колядою поздравляю. Сею, сею, посеваю, счастья, радости желаю. Сею, сею, посеваю, ячмень жито посеваю, Чтобы в поле уродилось, чтобы в хлеву удвоилось, Чтобы дети подрастали, чтобы девок замуж брали. Сею, сею, посеваю, счастья, радости желаю. Кто нам даст пирога, тому полный хлев скота, Овец с овсом, жеребца с хвостом!
Зима – чудесное время волшебства, чудес, она как добрая сказка, как интересное приключение, в которой все актёры со своими ролями.
И сейчас весёлая ватага потянулась в другой дом, даря и там веселье и праздничный настрой, а она с детьми направилась к околице, где потихоньку собиралась вся деревня.
Там уже полыхал костёр. И парни готовились гонять «балду» – толстый обрубок бревна, который поджигается и прогоняется против движения солнца вокруг деревни.
Если удавалось прокатить «балду» вокруг деревни и вернуть обратно в костёр так, чтобы огонь не погас, то деревню в новом году ждало благополучие.
Но чтобы бревно точно не погасло, его умасливают, просто поливают маслом, или в бревне выдалбливают отверстие, в которое забивают паклю, пропитанную воском и маслом.
И сейчас парни обливали бревно обильно маслом и подожгли. С шумом и со смехом они покатили его по уже накатанной дороге, по очереди подгоняя его палками.
Все подбадривали их, и некоторые поспешили вслед за ними, наверное, для помощи. Остальные же стали водить хороводы вокруг костра, а смельчаки прыгать через него.
Звучали музыка и песни, слышался громкий смех, но все с нетерпением ждали парней, которые укатили «балду». И вскоре они показались, подгоняя горящее бревно.
Все дружно закричали, выражая радость, что бревно горит, и стали помогать его подталкивать в костёр, и вскоре тот запылал ярче, подпитанный промасленным деревом.
Оливия была так заворожена этим праздником, что не замечала ничего вокруг.
Со злостью на неё смотрела Фроська и её родные. С тоской —Тимофей, а парни бросали заинтересованные взгляды.
На ней было надето сюрко, отороченной мехом, и горловина плаща тоже была меховая.
Не отставала и одежда её детей: Оливия их тоже приодела в меха. И сейчас на неё поглядывали кумушки, как на выгодную партию для своих сыновей, разглядывая и обсуждая.
Только Оливии было не до взглядов: девушка наслаждалась праздником, веселилась и играла с детьми.
Её даже кто–то утащил к костру, и Оливии пришлось прыгать с ним через него, стараясь не спалить подол.
Костёр поутих немного, и тогда и девушки решились попытать счастье, прыгнув через него. А то можно было бы и подпалить свой подол.
Её то кружили в хороводе, то дети тянули покататься на горке, и она со смехом скатывалась вниз вместе с ними.
Везде царило веселье. Все вокруг шумели, смеялись, прыгали и обменивались шуточками.
А затем началась баталия снежками. За одной снежной стенкой, слеплённой из снежных блоков, спрятались девушки, а за другой такой же стеной – парни.
Оливия хотела посмотреть на веселье со стороны, но Дарья утащила её за стену и подмигнула:
– Лепи! Нечего стоять!
Налепив снежки, все приготовились. И… полетели снаряды, попадая то в стенку, то в зазевавшуюся персону, а то рассыпались веером, встретившись ещё в полёте друг с другом.
Азарт битвы захватил её: захотелось попасть в кого–нибудь после меткого попадания в своё плечо, который рассыпался холодным покрывалом и на лице.
Мгновенно стерев снег с лица, оставшийся пушистой каймой на ресницах, девушка подхватила его, сжимая в шарик.
Первое время посматривала на показавшихся парней из–за стены и бросала, но потом уже было не до этого.
С противоположной стены снежки летели градом, рассыпаясь снежным веером от прицельного попадания, и было впечатление, что число парней удвоилось.
Слишком град снежков был непрерывным и активным.
Она только успевала немного согреть руки своим дыханием – и опять в бой!
Смех, вскрики от снежного дождя и азарт битвы. Наблюдающие со стороны подбадривали, подсказывали, и некоторые, не вытерпев, бросались помогать
Игра набирала оборот, и натиск парней стал сильнее, и девчата скоро превратились в снеговиков.
Какие снежки? Оливия стояла по щиколотку в снегу, и ей казалось, что все парни только и стреляли в её сторону.
Чепец исчез с головы, не выдержав такого напора, плащ давно скинут, а снег забился под сюрко.
Когда–то заплетённая коса немного разметалась и скользила по груди как холодная змейка.
Лицо было мокрым от снега, но она чувствовала его жар, даже пушистые ресницы покрылись застывшими капельками воды.
Сквозь смех и снежки девушка поднимала снег, скатывала в шарик и бросала вперёд, понимая, что они проигрывают.
Ответный шквал снарядов заставил Оливию отвернуться и пригнуться, хоть как–то заслониться от холодного пушистого снегопада.
И услышала торжествующий крик, – их стену разрушали парни, развалив её своими телами.
Парни повалили девчат на землю, а те старались, смеясь, выбраться из плена…
Молодые люди крепко держали девушек и срывали поцелуи, требуя приз за победу.
Оливия даже растерялась, когда кто–то прижал её к своему телу и жадно поцеловал.
Поцелуй длился мгновение, но он был знакомый, родной, и она даже приоткрыла рот в ответ, но вдохнула холодный воздух.
Она не сомневалась, – это был Тимофей.
Очнувшись, она увидела девчат, ещё борющихся в снегу с парнями, а рядом с ней никого не было.
–Привиделось…, наверное, – прошептала Оливия.
Девчата выглядели такими же растрёпанными и мокрыми. И было, непонятно, от чего щёчки были у всех красными: то ли от мороза, а то ли от чего–то запретного.
За полночь они вернулись домой: весёлые, усталые и мокрые от снега. Маняша тоже не ложилась спать, дожидаясь их.
И с улыбкой встречала замороженные сосульки: на одежде висели комочки снега, от которых на пороге вскоре образовалась приличная лужа.
А утром на крыльце она заметила кузовок с леденцами на палочке, вспомнив свое детство, когда сами делали такие леденцы из сахара.
И девушка не сомневалась, что подарок оставил ей Тимофей. Прижав подарок к груди, она грустно вздохнула.
Постояв немного на крыльце, она отнесла гостинцы в дом, а сама направилась в сарай. Животные тоже ждали свой ежедневный подарок.
