Текст книги "Я буду только для тебя (СИ)"
Автор книги: Ярина Рош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Незаметно подошло время жатвы озимых. И в эту пору вышли всей деревней, даже Марья бегала по полю: то водички принесёт жаждущему, то колосок подберёт.
А на второй день их ждал сюрприз в виде нового агрегата под названием «зерноуборочная машина».
Это была испытательная машина, присланная Великим князем.
– Не забывает нас, княже, – расчувствовался Староста.
Как объяснил сопровождающий изобретатель, « эта машина успешно будет осуществлять сложный процесс срезания колосьев, транспортирования их в барабан молотилки и обмолота на ходу. Обмолоченное зерно вместе с мякиной будет собираться в ларе, а затем в мешки».
– Потом вам останется отделить зерно от мякины и высушить. Приступим! – он сам сел на отведённое место в этой конструкции и взмахнул вожжами.
Все гурьбой двинулись следом за ним, рассматривая процесс жатвы на корню, и обмолота.
И когда первые семена стали падать в ларь, раздались облегчённые возгласы.
Всё же сомневались в таком сложном способе уборке урожая, но картина очищенного зерна, заполняющего ларь, и солома, падающая на землю, отбросили все сомнения и все одобрили новшество.
***
Машина А. Р. Власенко (1868 г.) имела гребёнку для обрывания колосьев, молотилку и ковшовый транспортёр для подачи хлебной массы к барабану молотилки, а также большой деревянный бункер или, как его тогда называли, – ларь, для сбора намолоченного зерна
Гребёнка машины прочёсывала растения, отрывала колосья и обмолачивала их обильным барабаном, который приводился во вращение от левого ходового колеса. Зерно, мякина, обмолоченные колосья и солома ковшовым транспортёром подавались на решето очистки, где зерно и мякина проваливались вниз в бункер, а затем в подвешенные к нему мешки. Обмолоченные колосья и солома сходили с решета и попадали в другие мешки. Ковшовый транспортёр приводился в движение от правого ходового колеса. Молотилка вместе с гребёнкой могли подниматься и опускаться в зависимости от высоты растений с помощью специального устройства. Зубья гребёнки можно было расставлять реже или чаще. Скорость вращения барабана регулировалась в зависимости от урожайности хлеба. Нельзя также не отметить, что этот комбайн был скоростным, так как не срезал хлеб, а обмолачивал его на корню, оставляя в поле солому. Отличительной его особенностью были короткий срок уборки и малые потери зерна. Машина приводилась в движение тремя лошадьми, а при густом полеглом хлебе – двумя парами лошадей и обслуживалась двумя рабочими.
20
Для снятия мешков и погрузки на телеги оставалось определённое количество мужчин, остальные продолжили жать старым способом на колосоуборочной машине.
Косами уже никто не махал, – в них совсем отпала надобность, а высвобожденные руки граблями подбирали солому и укладывали рядами.
Только эта машина заменяла почти две основные работы и поэтому, немного подискутировав, решили убирать урожай только ей. Хотя были возражения по поводу уборки одной машиной.
– Урожай большой, как бы ни затянуть уборку и не потерять часть урожая? – скептики поднимали голову.
– Справимся! Время есть. Этой машиной мы уже день выиграли. Пока работаем одной, а через денька два посмотрим, – подытожил спор староста.
Оливия никогда не задумывалась о дальнейшем процессе получения муки.
В той деревне, где раньше жила, она получала уже готовые мешки с мукой и крупой за свой труд.
Прислушиваясь к разговорам, она узнала, что мешки отвезут на гумно, где будут проходить дальнейшие действия.
Следующим этапом будет очистка зерна. Раньше для отсеивания зерна использовали ветер. Способ этот был очень прост: ворох захватывался деревянной лопатой и подбрасывался вверх. Лёгкие примеси относились ветром, а зерно падало вниз.
Сейчас же придумали соломотряс, который отделял солому от зерна. И мужики опять засомневались, а сработает ли он сейчас?
Раньше они в него клали сноп, отграничивая солому от зерна, а сейчас получается, готово полноценное зерно, хоть и с примесями.
– Пробовать будем, – рассудил Михей и с несколькими мужиками отправились вместе с подводой.
Оливия вместе с женщинами подбирала солому граблями в ряды для дальнейшей сушки, а затем уже будут собирать в стога.
Вернувшиеся мужики сказали, что всё в порядке, и очищенное зерно уже отвозят на площадки для сушки.
А сушка идёт здесь естественным способом. Зерно распределяют толщиной 100–150 мм. и периодически перемешивают.
За этим строго следит ответственный человек, который и определяет готовность зерна. А затем всё отвозится на мельницу.
– Только опять загвоздка, – Михей оглядывал подводы, увозящие зерно и неубранное поле. – Много поднимем в этот раз. А площадки для сушки мало. Придумаем что–нибудь. А хорош урожай ныне! Любо–дорого на это смотреть!
И он не ошибся. По срокам они убрали урожай раньше, чем планировали.
Ночью, лёжа на кровати, в свете полной луны, струящейся через окно, она размышляла о жизни селян раньше.
«Если убрать машины, то жизнь была очень тяжёлой, особенно у женщины. И если учесть, что ещё хлеба жали только они, то не знаю, выдержала я бы такую жизнь? Сейчас – то тяжело…, но пока справляюсь и сама не знаю, откуда сила берётся?... Устала я…. Отдохнуть бы немного», – с такими грустными мыслями девушка провалилась в сон.
И природа будто сжалилась над ней, послав дождик. Оливия проснулась под тихий шум дождя, который мелкими каплями сыпал на землю. Он так комфортно и уютно стучал по крыше, что если ещё полежать, то непременно можно скатиться опять в сон.
Она расслабленно полежала немного, но заслышав шаги детей, стала подниматься.
Откинув лёгкое одеяло, сшитое своими руками, она сладко потянулась.
Опустив ноги, Оливия почувствовала теплоту деревянного пола. Прошлась босыми ногами до окна и выглянула.
– Вот и выходной, – улыбнулась, разглядывая мокрые деревья за окном, с листьев которых скатывались ручейками капли.
Вдохнув свежесть утра, пахнущего дождём и мокрой травой, она окончательно проснулась.
Быстро оделась и привела себя в порядок. Почувствовав вкусный запах блинов, девушка поспешила в столовую.
Там вовсю хозяйничал Добрыня, раскладывая готовые блины по тарелкам, ставя розетки со сметаной.
Потрескивающий огонь и скворчащие блины на сковородке создавали свою неповторимую музыку, и в эту симфонию запахов неуловимо вступал и ягодный аромат чая.
Дети тоже стали подтягиваться на аппетитный аромат. Движения у них были замедленные, и заспанные личики говорили, что они не прочь ещё поспать. Погода за окном располагала к вяленому состоянию.
– Спасибо, Добрыня. Ты нас балуешь, – улыбнулась Оливия, присаживаясь за стол. – Раз у нас есть свободное время, которое нам так нечаянно подарил дождик, я сегодня сделаю голубцы. Марья, будешь мне помогать? Пусть Добрыня немного отдохнёт, – предложила она дочери.
– Я и не устал, – поглаживая свою бороду, ответил Домовой. – И я не прочь, чтобы ты отдохнула от своего вязания. А то вяжет, вяжет, глаза портит.
– Это наш доход. На что—то приходится покупать продукты, и пошлину скоро отдавать. Думаю, корову купить необходимо, и тогда тратить монеты на покупку молока не надо. Экономия будет, – поделилась она своей идеей.
– Какая экономия? – заволновался Добрыня. – Подоить надо? Надо! Корм надо? Надо! Привести – увести её на луг. Это сколько времени надо потратить? А ты и так худющей стала, одни кости остались. Не нужна корова! Не покупай! – сердито выговаривал он, махнул своими ручонками и исчез.
– Мам, по–моему, он сильно рассердился, – сказал Иван, внимательно наблюдая за их разговором.
– И что я такого сказала? Только озвучила свои мысли, – растерялась Оливия.
– Он прав, мама. Ты и так всё время: то в поле, то вяжешь до полуночи. А он переживает за тебя, – отозвалась Марья.
– Хорошо! Хорошо! Не будем корову покупать. Прости! – громко сказала она, почувствовав свою вину.
И тут же пришла волна одобрения от Добрыни, – успокоился он от её слов.
– Так. Сейчас нам необходимо порезать мелко–мелко мясо. Так как у нас только мясо кролика и курицы, будем делать из них фарш. Была бы мясорубка, то мы быстро бы накрутили его. Вот только она стоит заоблачно. Целых пять золотых. Видела я в городе её, да и она слишком большая для дома. Неужели не могли поменьше сделать? – разговаривала она с дочерью, а сама в это время нарезала мясо.
– Марья, осторожно режь. Пальцы береги, – предостерегла она её.
– Мам, я что, в первый раз мясо режу? – рассмеялась та.
– Забываю, что ты взрослая. Может уже и жениха присмотрела? – лукаво поглядела на неё.
– Мам, мне рано ещё о женихах думать. Хозяйство на мне, – засмущалась она.
– Во как! Ладно, подождём, когда созреешь, – рассмеялась Оливия и подмигнула дочке.
Нарезав мясо, они занялись овощами: нарезали помидоры, а морковь она натёрла на тёрке, с благодарностью вспоминая золотые руки Тимофея.
Затем всё поставили тушить на огонь, и девушка с сожалением подумала, что сюда бы не помешало добавить немного болгарского перца. Но такого здесь нет.
Выложив половину овощей на донышко сковороды, в остальной соус добавила воду, томатную пасту и сметану. Посолила и поперчила. Хотя и стоил чёрный перец дорого, она не отказала себе в его покупке.
В фарш Оливия добавила лук и просо, за неимением риса.
Теперь они занялись капустой. Окунув его в кипяток, подготовленный заранее Добрыней, она отделила листья.
Затем, разрезав их пополам по границе толстой прожилки, разделила на две части и убрала утолщение.
Оливия не любила, когда много капусты в голубцах, и как–то раз нашла в интернете такой оригинальный способ и с тех пор всегда делала этот рецепт.
И сейчас решила воспроизвести его, только адаптировать под продукты этого мира.
На овощную подушку она разложила сделанные голубцы и сверху залила оставшимся соусом. Накрыла крышкой и поставила в печь.
Раньше она накрывала всё это дело фольгой, а затем открывала, чтобы они немного поджарились.
А здесь уберёт крышку и немного подождёт до румяной корочки.
– Может, суп ещё приготовить? – спросил Добрыня.
– Давай лучше уху сделаем. Марья, ты как: суп или уху? – спросила она.
– Уху, – сделала та выбор.
– Да и Иван не будет против, – озвучила и второе подкрепление.
Иван после завтрака убежал в кузню: там его ждала работа, которая очень нравилась ему.
«Гены берут своё», – рассудила она, когда тот с восторгом рассказывал о первом дне в кузнице.
И замерла, наблюдая магию Добрыни. Взмах руки и горшок завис в воздухе, затем медленно подлетел к крану и наполнился водой.
Также медленно, не расплескав воду, подплыл и мягко опустился в печь.
Он, как дирижёр, взмахом заставлял выполнять каждому инструменту свою партию.
Взмах – нож разделывает рыбу, взмах – другой нож чистит и режет овощи, взмах – всё аккуратно ложится в горшок….
Когда всё плыло по воздуху, то Оливия видела потоки магии и ей чудилась тихая музыка.
Дочь улыбалась, глядя на неё. Она – то давно привыкла к представлению Домового, а Оливия – первый раз, и была впечатлена таким волшебством.
– Добрыня! Ты волшебник, – восторженно отозвалась она, когда всё было сделано. Осталось подождать результат готовки.
– Тебя просто не бывает в такое время,– отозвался Добрыня.
И она с печалью отметила, что за повседневными делами не замечает вокруг себя ничего. Или просто невнимательность?
И, конечно же, девушка поняла, что это неправильно. И уловила мысль,
что так можно перестать ценить прекрасные мгновения настоящего.
А жизнь в деревне била горячим ключом, – одни работы сменялись другими вперемежку с походами по ягоды и грибы и заботами домашнего хозяйства.
Оливия уже мечтала о времени, когда посевные работы закончатся, и будет хоть какое–то послабление от труда.
Но вскоре она с женщинами вышли на уборку льна.
Окинув взглядом необъятное поле, она вспомнила его прополку.
Ох, как у неё отвалилась спина к концу первого дня! Еле распрямилась.
Да и последующие дни не отличались лёгкостью. Только когда закончилась трудовая повинность, Оливия, да и не только она, вздохнули с облегчением.
А сейчас им предстоит теребить лён. Теребить – это значит рукой захватывать стебельки льна у самой земли и вырывать с корнем.
И, естественно, никакие серпы в уборке не использовались, – только ручками. Потом вязались небольшие снопы и расставлялись для просушки.
Пока они сидели и отдыхали, она наслушалась, как доводили до ума лён в старину.
Прежде чем готовить лён к дальнейшей обработке, нужно вымолотить из него семена, из которых, кстати, и выжимали льняное масло.
А это делалось при помощи гребёнки, называемой броснуха. Резкими движения продёргивали через зубья броснухи небольшой пучок, и уже в руках оставались длинные стебли. Семена опадали на подстеленный холст.
После обмолота лён идёт на «расстил». Женщины брали лён и аккуратно расстилали его по всему полю. Желательно, чтобы это поле было слегка влажным, и ещё хороши дожди и утренняя роса для него.
Сбор льна происходило в конце лета и осенью, когда всего этого было в достатке.
Так лён отдыхал на поле ещё около месяца. Передерживать было опасно – ткань будет не такой прочной. Потом лён собирали и опять на сушку!
– Ох, а сушили мы его везде: кто в бане, кто на повете ( нежилая пристройка к избе), кто на полатях. А самые нетерпеливые хозяйки несли его сразу в избу и сушили на широкой русской печи, – рассказывала Аграфена, самая старшая из них.
Седые волосы она подвязала платком и морщинистыми руками то и дело смахивала непрошеные слёзы.
– А затем высохшие стебли нужно было размять в специальном приспособлении – мялке. В то время она была в каждом доме, – продолжила Аграфена после небольшой паузы. – Сделал мне её мой муж из комлевой части бревна с корневищем. Раздвоенный корень образовывал ножки и приподнимал передний рабочий конец мялки. А другой конец лежал на полу. Затем из бревна вдоль его длины вырезалось трёхгранное било (язык). Нижний конец било скреплялся с бревном или кольцом из прутьев, либо деревянной или железной осью. Что в хозяйстве было, тем и скрепляли. Таким образом, било становилось подвижным рычагом, разламывающим жёсткую оболочку льняного стебля. Для удаления сора в дне желоба часто прорезали отверстие.
– А как на нём работали? – спросила заинтересованно Оливия.
– Горсть хорошо высушенного льна без семенных коробочек, мы их называли …» «тресты», клали поперёк бревна мялки и вдавливали билом в щель, отчего костица ломалась. Било поднимали, передвигали горсть и снова надавливали билом. Когда костица на большей части стебля измельчалась, горсть переворачивали, брали за другой конец и проделывали всю операцию снова. Затем тресту зажимали билом и продёргивали, удаляя костицу и оборванные волокна, – она взглянула на Оливию и улыбнулась.
– Со стебля осыпалась костица и оставалось серое, нежное, прочное волокно. Измятую тресту сушили на печи или на полатях, а костица шла на подстилку скоту. Но прежде измятый лён очищали от оставшийся костицы. Левой рукой держали повесмо (льняное волокно) на весу, правой били по нему тонким ребром деревянного инструмента, который называется трепало. Трепало для женщины то же, что топор для мужчины. Пыльная работа была, скажу я вам. За день трёпки стены и окна в доме так плотно покрывались серой льняной пылью, что даже приходилось закрывать лицо платком. И чтобы не отмывать дом, и чтобы не было скучно во время работы , мы собирались вместе, – здесь она заулыбалась и немного помолчала, вспоминая былые времена.
Собирались в пустом хлеву. А во время трепания пели и сочиняли частушки, подшучивали друг над другом, смеялись, делились новостями. Отдыхала душа в такие минуты. Даже устраивали льняные смотрины – выносили вытрепанный лён на показ: у кого лучше. Обид не было: каждая понимала свои промахи. А потом уже подходила следующая работа – очёс. Отрепанный лен обязательно нужно держать в сухости. Очёс делали два раза. Сначала делали очес крупной железной щёткой. Получалось волокно самого низкого сорта (изгреби). А затем очёс делался мелкой щёткой, сделанной из щетины. И тогда получалось волокно среднего качества (пачеси). А вот оставшееся в повесме волокно – самое лучшее. Собственно, это и получался лён. После очёса наступало время пряжи. Пряли нити, а потом уже ткали, – закончила она, всё ещё улыбаясь.
– Хоть и тяжело было, и много труда и сил тратилось, но было приятно взять в руки рубашку и надеть его на своего мужа или ребёнка.
– Триединый! И как вы всё вынесли? Я бы не смогла, – честно призналась Оливия и увидела удивлённые взгляды женщин.
Разве им понять, как можно жить, не утруждаясь, в мире развитых технологий? И она с грустью вспомнила то прошлое время, которое, возможно, и не так ценила.
Да плевать на эти взгляды – она была поражена такой нагрузкой на женщин, а это только часть их обязанностей.
– Терпели, а куда деваться? Мне повезло, – муж сердечный попался. Помогал мне, – женщина улыбнулась, и её лицо разгладилось от излучавшего счастья.
– Вам сейчас хорошо. Спасибо Великому князю, что придумал мастерские, где обрабатывают лён. Сдадим его, а взамен монеты получим. А в этот раз знатный лён вырос. Красавец! Ну, бабы, за работу! – она споро поднялась.
И вскоре полилась песня над полем, где женщины будто кланяясь созревшим стебелькам, трепали лён.
Сегодня мне невесело, Сегодня я грущу, Как будто что потеряно, – Как будто что ищу. Куда меня знакомая Дороженька ведёт? На полюшко широкое, Туда, где лён цветёт. Лён, лён, мой лён, Кругом цветущий лён. А тот, который нравится, Не в меня влюблён.
Собирая лён, Оливия радовалась, что попала в более прогрессивную пору. А от картины, сложенной в голове по обработке льна, у неё даже закружилась голова:
– Нет. Я бы сбежала в город, хоть посудомойкой бы работала.
Но говорят: «глаза боятся, а руки дело делают», и все страхи от первого впечатления улетучились, и она спокойно подумала, что и с этим бы справилась.
– Только если бы тыл был крепкий! Эх, Тимофей, за тобой бы я была, как за каменной стеной, – с грустью подумала она, и сердце тут же отозвалось тоской.
Полевые работы сближают людей. Приходится контактировать с ними, работать плечом к плечу, трапезничать вместе, спрашивать и отвечать на вопросы, и Оливия немного оттаяла душой.
Да и к ней присматривались, – всё же новый человек в деревню приехал.
Какой он? Как будет общаться с другими? Будет ли конфликтовать?
Для них не столь важно, откуда приехал человек. Важно то, что это за человек, из какого он теста слеплен и насколько много готов трудиться, чтобы стать в деревне своим.
Женская половина рассматривала как на предполагаемую жену для своих сыновей, мужская – как на объект внимания на продолжительные отношения.
Всё–таки стремились создавать семью с обоюдной симпатией друг к другу.
Для одних она могла подойти по трудолюбию и спокойному нраву, а для других меркой была ещё и красивая внешность.
Мужчины всегда оценивают женщину сначала по ногам, а потом их взгляд поднимается вверх, и только тогда они оценивают лицо, которое занимает всё равно в осмотре значимый критерий.
Ног под платьем у девушек не видно, а вот комплекцию и лицо мужчины рассматривали очень внимательно.
И как–то раз, за завтраком, Иван огорошил её словами:
– Поговаривают, что Демьян к тебе хочет свататься. Так я против.
– Это почему? – удивилась она.
– Он вдовец. У него трое детей, а жена умерла от простуды. Значит, не смог уберечь её. А тебе нужен тот, кто будет беречь тебя и не взваливать на тебя много работы, – озвучил он своё решение и серьезно посмотрел на неё.
– Так я боюсь, тогда останусь старой девой, – рассмеялась Оливия. – Где таких сыщешь?
– Так Олег – наш кузнец. Он вон как заботится о своей сестрёнке и матери. Вот ему я не откажу, если посватается, – не меняя своей серьёзности на лице, он огласил свой приговор. – Ну, я пошёл.
– Ну, Иван! Огорошил, так огорошил! Вот и сваха нашлась. А я этого Олега один раз видела. И Ольга, по–моему, по нему сохнет. Не хочу быть разлучницей, – проговорила она, поглядывая на Марью. – Вижу, ты с братом согласна.
– Согласна. Зачем нам старик. Ему сотня лет, а ты молодая, и тебе нужен молодой жених, – выдала дочь, продолжая завтракать.
–И откуда вы всё знаете? – удивилась она.
Оливии ничего не оставалось делать, как поддеть ложкой кашу и отправить в рот.
Она даже и не знала, что делать ей в этой ситуации? Иван на полном серьёзе отнесся к её замужеству.
И, самое главное, взял ответственность на себя в этом вопросе, как единственный мужчина в доме.
И если пойти наперекор, то это может внести разлад в семью, а ей этого не хотелось.
– Что переживать? Ещё сватов на пороге не видела. И Демьяна я плохо знаю, вот и будем говорить про то, что надо получше узнать человека. Приглядеться к нему. Замуж меня никто же не гонит, и мы пока справляемся без мужика, – подумав об этой ситуации, она решила и для себя этот вопрос.
Но только девичье сердечко тоскует по твёрдому плечу, к которому охота прижаться и ощутить нежность и защиту.
Ощутить запах родного тела, теплоту рук и забыть обо всём в его объятиях, услышать стук сердца и губы на своих устах, ощущать тёплое дыхание на шее и всепоглощающую любовь.
Только где он? Единственный, которому она бы доверила свою любовь и жизнь?
– Пока на горизонте тихо, – грустно вздохнула Оливия и стал убирать со стола.
– Хозяйка, я сам всё сделаю, – послышался голос Добрыни. – А единственного – найдёшь, и любовь найдёшь.
И он магией подхватил уже чистые тарелки и перебазировал их на полки.
Сегодня опять за окном моросило, и Оливия решила заняться делами: просмотреть продукты и определиться, что можно уже сейчас закупить.
Урожай овощей обещал быть обильным, муку и крупу должны подвезти после распределения, за лён отдадут деньгами. Вроде всё не так и плохо складывается у них в новом месте.
Засоленные огурцы и помидоры томятся в рассоле в небольших кадушках, сушёные ягоды и грибы висят в льняных мешочках, солёные грибочки в бочоночках стоят дружным рядком в леднике.
– А за ягоды и грибы спасибо Марье сказать надо. В основном она по лесу ходила, – и Оливия с нежностью обняла дочь.
– Что ты, мама! Я для всех старалась, – засмущалась та.
– Хозяюшка ты наша!
– Мам, а когда я выйду замуж, у меня в доме будет домовой? – подняв глаза на Оливию, она задала вопрос, который девочку волновал давно, а потом перевела взгляд на Добрыню.
Она даже растерялась от такого вопроса. Если рассуждать, домовой есть в каждом доме, а почему они спят и не просыпаются – это уже интересный вопрос.
И они остановили свои взгляды на Хозяине дома.
–Давным–давно этот мир был магическим. Много существ заселяли эту землю. Общались и дружили между собой, – начал свой рассказ он, уютно примостившись на лавке. Сложив руки на животе, Хозяин устремил свой взгляд в пространство, будто проживая то время. – Создатель нас породил, наделил магией и привязал к существам. Мы были рядом всегда. Помогали друг другу по хозяйству, присматривали за детьми, оберегали хозяйское добро. И всегда были там, где был человек, давший нам имя. Но мы созданы делать только добро. Можем, конечно, напугать воришку, спрятать вещи так, что никто не найдёт. Пошалить можем немного…. Только в одно время что–то стало меняться в пространстве, и в магии. Люди стали раздражительнее, мстительнее, злее. В домах зазвучали ругань, упрёки, слёзы. Только потом мы поняли, что кто–то решил с магией поэкспериментировать. Вот тогда и полилась уже отрицательная эманация в пространство. И существа захотели, чтобы мы вредили другим людям. Мы сопротивлялись приказам, ведь это означало идти во вред своей сути. А кто не мог противиться и поддавался уговорам, тот погибал. И тогда сама природа разорвала связь с существом и привязала нас к дому. Там, где раньше я жил, уже не было мира и покоя. И я уснул, как и многие из нас. Слишком чуждая энергетика влияла на нас и ослабляла. Что было потом, мне неизвестно. Магия Оливии достучалась до меня, вырывая из вечного сна. Я не знаю, будет ли в твоём доме хозяин. Возможно, он спит, а возможно, его там и нет.
– А если будет? Ты его сможешь разбудить? – тихо спросила Марья.
– Обещать не буду, но посмотрим. Время ещё есть, – и он ласково посмотрел на девочку.
Оливия прижала её к себе и подумала, что время—то летит, и не догонишь его. Вроде встал утром, повертелся по делам – глядь, а уже ночь на дворе!
И только в постели осознаёшь: прошёл день плодотворно или пробегал его в суматохе.
«А годы летят, наши годы, как птицы летят, и некогда нам оглянуться назад», – прошептала она.
И не заметишь, как на пороге будут стоять сваты к её дочери.
