Текст книги "Ликей. Новое время (роман второй) (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Он смотрел на мир и людей новыми глазами, так было когда-то, а потом замылилось, прошло, затянуло серой пеленой грехов. И этими новыми глазами он увидел, что женщина перед ним тащит тяжелую сумку и чуть не упала, входя на эскалатор, и подхватил сумку, поддержал женщину. И жалко было ему, что нельзя сделать больше, нельзя каждому из людей помочь. Тогда он стал просто молиться "Господи Иисусе, Сыне Божий, прости мя, грешного!"

В поезде народу было много, его притиснули к поручням. Какую-то сухонькую, маленькую бабушку выдавили почти в центр вагона, и она растерянно озиралась, не зная, за что схватиться, до верхних поручней она не доставала. Алексей чуть надавил, освобождая место позади себя, и вытянул бабушку к себе за руку, приговаривая: "Вы сюда, сюда идите, здесь свободно". С благодарностью старая женщина протиснулась в угол мимо него, и Алексей встал, напрягшись телом и закрывая ее, чтобы уже не давили. Продолжая молиться. На ум вдруг пришел Светозар, сейчас он казался таким маленьким и таким несчастным со всеми этими чудесами. Но это по воле Божьей Алексей увидел такое, потому что это в итоге и послужило к обращению. Если есть тьма, должен быть свет, всплыло откуда-то. Так и есть. Что будет со Светозаром? Сможет ли спастись такой человек? Ведь Богу все возможно… И Светозар, что бы он о себе ни думал, и несмотря на все аналогии с Соловьевым и кем угодно – только человек. Просто человек, не более того, но и не менее. "Да воскреснет Бог, – Алексей вздрогнул, – да расточатся врази Его…"

Когда он дошел до церкви, уже совсем стемнело. Алексей подумал, что зря пришел сюда, что наверное, закрыто все равно. Но дверь была отперта. Из храма лился свет. Отпевают кого, или что-нибудь особенное сегодня? Праздника, вроде, никакого нет… Алексей вошел.

Отец Иоанн шагнул из алтаря через Царские Ворота. Пошел к Алексею. Священник отчего-то был в праздничном, золотом облачении. И свечи были зажжены – множество свечей. Они горели и отражались в ликах иконостаса, в золоте киотов. "Благословите, отче", – сказал Алексей. Хотел спросить, что это за праздник такой сегодня, но вместо этого сказал, что хочет исповедаться.

– Да конечно, конечно, давай, брат.

И он исповедался, понимая, что многие грехи даже и не видел, и не ощущал в последние годы – а теперь вот спала короста с глаз, и было хорошо. Потом отец Иоанн сказал.

– И причаститься тебе нужно.

Он отчего-то стал называть Алексея на "ты", но это было совершенно неважно. Алексей чувствовал, что батюшка прав, надо причаститься, но возразил.

– Я не готовился. Ел днем… и вообще.

– Сейчас неважно, – батюшка ушел в алтарь. Вышел с Запасными Дарами и причастил Алексея.

Потом убрал все – Алексей встал на колени и читал положенные молитвы тем временем. Он не понимал, что происходит, что будет дальше, но почему-то, вопреки обычному, эта непредсказуемость не тревожила его.

– Ну вот и все, – сказал отец Иоанн, подходя к нему, – а я-то думал, ты у нас служить будешь. Ну не моя воля, а Господа.

Алексей стоял рядом с ним, глядя в лик Спаса на иконе.

– Скажите, батюшка… что такое чудеса? Меня спросил сегодня один человек – бывали ли со мной чудеса? Ну не такие, как духовное перерождение, и все такое. Это все внутри, это не видно. Вы понимаете, о чем я? Ведь мы просто перестаем верить. Потому что не видим настоящих чудес, и нам кажется… кажется, что все происходит так естественно. Почему это так?

– А тебя разве убедит то, что ты называешь настоящими чудесами? – улыбнулся священник, – ну вот увидишь ты мироточащую икону, кстати, ни разу не видел?

– Нет. Я как-то и не стремился к этому. Не искал.

– Потому и не искал, что не убедит тебя это чудо. Ни в чем. Другого ты ищешь. А Божье чудо, Алексей, оно простое.

Алексей посмотрел на него.

– И никакое там не внутреннее… нормальное чудо. Бог просто придет и даст тебе то, что нужно. Так оно и бывает.

– Наверное, да, – сказал Алексей.

– Ты не забудь нас, – сказал священник, – вспоминай. Нам ведь нелегко будет здесь.

– Я не забуду, – пообещал Алексей.

Спокойствие и мир. И что-то неуловимо изменилось вокруг. Стало очень тихо. Удивительно тихо. Не слышно городского шума, который, оказывается, раньше пробивался даже сквозь закрытые окна и двери храма.

– Что теперь будет, отец Иоанн? – спросил Алексей.

– Как Господу угодно, так и будет, – ответил священник, – не бойся ничего.

– Да я и не боюсь.

Когда и чего он боялся?

– Вот и все, иди, – сказал отец Иоанн, – Леночка с детьми ждет. Самолет там, на дороге. Не заблудись смотри! Ну прощай… может, скоро увидимся.

Он вдруг обнял Алексея, так они постояли немного. Потом попрощались, и пилот пошел к выходу.

Уже совсем стемнело, небо покрылось звездным ковром.

Лена и вправду ждала его на церковном дворе. На руках у нее был Митя, а рядом стояли Борька, Маша и Аня, непривычно тихие и спокойные. Алексей подошел, молча поцеловал жену, заглянул в личико Мите – малыш спал, посапывал носом. И ясно было, что с ним все хорошо.

– Ну вот наконец-то, – сказала Лена, – мы столько ждали…

– Пойдем. Больше не надо ждать.

Они обогнули храм и через калитку вышли к большому проспекту.

Проспект был пуст. Совершенно пуст, ни одной машины, никакого движения. А посередине улицы стояла небольшая "Чайка".

– Мы на самолете полетим! – восторженно сказал Борька.

Алексей подумал, что ни разу не возил семью на самолете. Ни разу. У них никогда не было достаточно денег, чтобы полететь куда-то всем вместе, а в рейсы их нельзя было брать.

Он взял Митю, и Лена помогла остальным детям вскарабкаться по маленькому спущенному трапу. Потом залезла сама в пилотскую кабину, и Алексей дал ей Митю на руки.

– Только тихо сидите, – предупредил он детей.

– Ничего что ночью? – спросила Лена. Алексей усмехнулся.

– Конечно, ничего.

Лена сидела рядом с ним, бесконечно родной, дорогой ему человек, и снова он подумал, какое же это счастье, что мы летим все вместе.

Шевельнулась беспокойная мысль о Джейн и о Вике, но он знал, что с ними все в порядке, и все будет хорошо.

Пульт загорелся. Баки были полны компактной водородной смесью. Алексей, собственно, не знал, сколько придется лететь, но надеялся, что все рассчитано и предусмотрено заранее.

Он взялся за ручку управления.

– Пристегнулись?

– Да, – нестройно ответили дети.

– Готовы?

– Да.

– Поехали.

Он дал газ. Чайка – самолет небольшой, легкий, без труда взлетит с обычной автодороги. Алексей давно не водил легкие самолеты, в этом была своя прелесть. В конце разбега он потянул на себя ручку и с наслаждением ощутил отрыв.

Нос самолета уткнулся в звездное небо.

– Высоко нам лететь, – полувопросительно сказала Лена. Алексей кивнул.

– Конечно, высоко.

Лена посмотрела в окно, самолет чуть кренился в ее сторону, и были видны уходящие вниз темные дома – ни единого огонька, только тускло горящие фонари вдоль проспекта. И вверху не было звезд. Самолет поднимался в полную, беспросветную тьму.

– Ты не боишься, Лен? – спросил Алексей.

– Боюсь, – сказала она.

– Высоты? Не бойся, ничего не случится.

– Нет, Леш, не высоты. Того что там будет. За высотой.

Алексей промолчал. Того, что будет там, он и сам боялся.

– Леш, давай помолимся?

Они стали молиться. И малыши, они слышали за спиной, стали тихонько бормотать знакомые им с детства, привычные "Отче наш", потом "Богородицу". Алексей еще мимолетно подумал, как хорошо, что он отдал Богу свою любимую профессию, хорошо, что смирился, ведь вот, пожалуйста – можно и летать теперь, если Господь хочет. Он улыбнулся и запел себе под нос.

Небесный град Иерусалим

Горит сквозь холод и лед,

И вот он стоит вокруг нас

И ждет нас. И ждет нас.

Лена тоже заулыбалась. Она, кажется, перестала бояться. Высота становилась предельной для "Чайки". Четырнадцать тысяч. Но Алексей знал, что набирать высоту следует дальше.

И он набирал. И наконец кончилась тьма, словно смахнуло ее невидимым крылом, и вокруг них открылось небо, сияющее неописуемым радостным светом.

20.

Джейн открыла глаза. В груди все еще болело, занудно и глухо. И двинуться было невозможно. Она уже приходила в себя в больнице. Молодой врач сказал ей, что сделали операцию, что все будет хорошо. Потом ее, кажется, куда-то перевозили. Она очнулась на каталке, которую везли по больничному коридору и спускали в лифте. Она еще тогда подумала, что может, в реанимацию… хотя, разве она лежала не в реанимации? Что с ней происходит что-то страшное. Она умирает. Но потом снова сознание ушло. А где она теперь?

Теперь Джейн вполне могла соображать. Помещение, где она оказалась, было совершенно незнакомым. Но здесь было хорошо. Несмотря на боль, Джейн ощущала себя легко. Совсем легко и даже почему-то радостно.

Стены, оклеенные обоями в мелкий цветочек. Окно с простой белой рамой, и в стекло стучатся голые ветви, за ними – кусочек синевы, осеннее ясное небо. Скосив глаза, Джейн могла видеть крашенный деревянный пол, стол, накрытый скатеркой, на стене маленький иконостас и простая дешевая чайная свечка под ним. Горящая свечка в стеклянном бокальчике.

"А где Вика?" – шевельнулась тревога. Теперь ясно вспоминалось все – террористы. Самолет. Вика. Выстрел. Выжила ли малышка после всего этого? А тот молодой бандит, вспомнила Джейн, ведь и я успела выстрелить – интересно, он выжил?

Где Вика?

Скрипнула дверь, кто-то подошел к постели. Девушка, молоденькая, глаза как темные озерца на тонком и белом лице.

– Джейн? – девушка заулыбалась, – как вы себя чувствуете?

– Где Вика? – спросила она. Говорить было трудно.

– Вика здесь. Она гуляет сейчас с ребятами. Как придет, я ее позову.

Вика жива. Джейн закрыла глаза. Дверь снова заскрипела, кто-то вошел, люди заговорили приглушенными спокойными голосами. Джейн приоткрыла веки – посмотреть. Давешняя девушка разговаривала с женщиной постарше, смутно знакомой… похожей на Лену. Джейн вдруг сообразила – это сестра Лены, Рита. Всего однажды ее видела, но лицо такое – запоминается. И еще мужчина был в комнате, незнакомый.

Здравствуйте, Джейн, – Рита присела рядом с ней, – как вы? Пить хотите?

Ей дали напиться из соломинки.

А где мы? – тихо спросила Джейн.

Деревня Соколов Ручей, – сказала Рита, – здесь живет наша община православная.

Алексей говорил что-то, смутно вспомнилось Джейн. Да, что-то говорил об этом.

Мы вас перевезли сюда. Вы были тяжело ранены, и едва не умерли. Но теперь все в порядке. Вика цела, с ней все хорошо. У нас здесь есть врач, Надежда, она сказала, что все будет в порядке. Это вот Денис, познакомьтесь…

Все хорошо? – мужчина нагнулся к ней, – мы вас сразу из аэропорта в больницу отвезли.

Спасибо, – тихо сказала Джейн, – а что с Алексеем? Где он?

Рита и Денис быстро переглянулись.

Он уехал, Джейн. С семьей уехал.

Она не стала расспрашивать дальше. Не до того было. Закрыла глаза. И только сейчас поняла, что во всем этом так странно – это совсем не похоже на больницу. И люди эти – будто совсем не чужие. Это так, как будто она внезапно оказалась у себя дома. Не сейчас – теперь и дом ей чужой – а будто она еще совсем молоденькая, учится в Ликее, и вот сейчас лежит дома, и вокруг все свои. Домашние, родные. Но ведь она видит этих людей первый раз в жизни!

Просто почему-то кажется, что им можно доверять.

За ней ухаживали по очереди Рита и Агния. Иногда приходили другие люди – Денис, его жена Таня, еще с некоторыми Джейн познакомилась. Вика жила в семье Дениса и выглядела очень довольной и счастливой. Как никогда в жизни. У нее появились друзья, и она все рвалась к ним и к новым играм.

Хирург Надежда заходила ежедневно, осматривала Джейн и говорила, что все будет благополучно.

Джейн уже могла полусидеть в кровати, немного читать. Ей давали книги. Но чаще она лежала просто так или разговаривала с кем-нибудь. И разговаривать было легко и просто, здесь все были – свои.

Агния сидела рядом с ней и быстро работала спицами, мелькал алюминий, цветные петли.

Тебе нравится здесь? – спросила Джейн, – ты ведь недавно?

Да. И ты знаешь, мне кажется, здесь я впервые в жизни чувствую себя легко. Спокойно. Конечно… – лицо Агнии чуть омрачилось, – не полностью. Но не так,как там… как везде.

Я понимаю тебя, – сказала Джейн, – здесь и правда хорошо. Но как вы будете жить здесь? На что?

Ну некоторые работают в городе… не так уж далеко. Тосно всего в получасе езды. Я тоже вот устраиваюсь туда, мы там открываем собственный магазинчик. Буду продавать… книги, разные вещи. Мы тут все вместе, понимаешь? Врач у нас есть, учителя…

Джейн прикрыла глаза. Да, все это так. Но ведь это, по сути, те же маргиналы. Отличаются они от обычных тем, что все же получили нормальное образование. Есть у них профессии. Они хотя бы читать и писать умеют – нормальные, обычные люди. Да. Но надолго ли это? Уже следующее поколение – их дети – может опуститься. Вот так добровольно уйти от цивилизации, совсем добровольно – слишком уж страшно. Уйти от стереотипов – любой ценой быть как все, зарабатывать деньги, покупать, потреблять, платить кредиты и страховки… Но как без этого? А что будет в старости? А какими вырастут дети?

Живыми, подумала Джейн.

Только живым быть больно и страшно. А ведь они все здесь – живые.

Никто не знает, – тихонько сказала Агния, – сколько еще будет существовать этот мир. Может быть, лет пятьдесят. Может, триста… Я ведь думала, что уже недолго осталось. Но это ерунда, никто не знает сроков. Может быть, и много еще осталось миру. Только вот каждому из нас – немного. Всего каких-нибудь полвека. Джейн, мы ведь тут, на земле, так, проездом. Нам только и надо, что приготовиться к тому, что дальше. Вот мы и сидим тут, в Соколове… на чемоданах.

Джейн открыла глаза.

Да, я понимаю, Агния. Монашество в миру. Но как же – менять мир? Неужели можно жить только ради того, что после? А этот мир, разве он вас не интересует совсем?

А разве у нас есть хоть какая-нибудь возможность его менять,Джейн? – спросила Агния, – раньше была. Мы тут уже говорили об этом. Много. Раньше, например, еще в 20м веке, была такая возможность. А потом… и особенно с созданием Ликея – у обычного, простого человека больше нет возможности менять мир. В этом дело.

Ты права, – удивленно сказала Джейн, – в этом все дело.

Наверное, поэтому и Алексей жил так… не знал, что он может сделать еще – кроме семьи и своей профессии. Все, что может простой человек – стрелять. В отчаянии. Разве обычные люди могут создать сколько-нибудь жизнеспособную организацию, партию, написать программу – разве они хоть что-нибудь значат в политике? Чем дальше развивается демократия, чем больше говорят о правах каждого гражданина, тем меньше этих прав на самом деле. В чем они – проголосовать за президента? Или даже пойти покричать на площадь – что толку, выбор все равно будет между двумя-тремя людьми, которых обыватель толком не знает, и поведение которых нельзя предсказать. Единственные, кто чувствует себя вправе и в силах менять мир – это ликеиды. На самом деле, и они давно уже не могут этого делать, но чувство ответственности за мир у них еще осталось. Им внушают это чувство.

Обычный человек – всего лишь зритель. Изменить мир ему не дано. Больше не дано. Эта возможность была когда-то – но она бесповоротно отнята.

Поэтому и остается всего лишь – жить на чемоданах.

Но ведь страшно – так-то. Оставить все привычные представления. Сделать себя – и ладно бы себя, а то ведь и своего ребенка – маргиналом. Кажется, хуже этого ничего не бывает. Джейн вспомнила избы, битком набитые людьми, беззубых морщинистых старух, детей с раздутыми животами. Так, конечно, сразу не будет… но через поколение, через два? Может быть, им удастся сохранить культуру, а может, и нет. Понятно, что они планируют – сохранить, но ведь это большой риск! Безумие это. Безумие – и чего ради?

Только ради того, чтобы жить – среди живых?

А ты не боишься, Агния? – спросила Джейн.

Девушка вдруг радостно улыбнулась. Качнула головой.

Не-а. Я вообще тут перестала бояться. Просто поняла – что нечего. Совсем нечего бояться.

Джейн ходила с трудом, но сидеть могла уже очень хорошо. И она сидела на маленькой кухне, за столом, напротив настоящей древней русской печи, занавешенной сверху цветастым платком. Рита открыла дверцу и шуровала там, в горящем нутре, кочергой. От печи несло жаром.

Вика быстро уплетала гречневую кашу с молоком. Гляди-ка, подумала Джейн, и аппетит у нас появился. Она протянула руку и погладила дочь по пшеничным непокорным волосам.

Ма, – Вика доверчиво глянула на нее, – а у Таси щенки родились. Мне тоже можно будет щеночка взять. Можно, мам?

А кто же его воспитывать будет, Викки? – спросила Джейн, – я целый день на работе, ты в школе…

Вика перестала есть. С ужасом посмотрела на мать.

А мы… когда поедем в Челябинск? – спросила она. Не "домой", а именно так – в Челябинск.

А ты хочешь домой? – спросила Джейн. Вика печально посмотрела в свою тарелку.

Я тут хочу, – сказала она, – тут Катя… и Женя.. я с ними хочу.

На глаза девочки вдруг навернулись слезы. Джейн вздохнула.

Не плачь, а? Викки. Мы подумаем. Сейчас можно еще здесь пожить. Мы потом об этом поговорим.

Вика приободрилась. Ускакала, прихватив свое пальтишко. И пальтишко с меховым воротником ей тут дали поносить. На улице уже лежал снег – за окном белизна слепила глаза.

Рита села за стол рядом с Джейн.

А может, ты у нас останешься? – спросила она. Джейн неловко улыбнулась.

А что я делать-то у вас буду? Лаборатории у вас нет… я не врач.

А преподавать будешь, – спокойно ответила Рита, – в школе. У нас не хватает учителей английского и биологии. Да ты же все можешь преподавать, ликеида же. Не хотела бы попробовать?

Джейн задумалась. Работа в лаборатории ей не очень-то нравилась – рутина. Текучка. А учителем? Собственно, почему бы и нет? О чем это она думает – это что, всерьез?

А что у вас за школа? Самодеятельная?

Нет, почему… официально все вполне. Деревенская школа. Экзамены потом дети будут комиссии сдавать из города. Знаешь, пока есть возможность, пока нас совсем не выгнали, мы связь с этим миром сохраняем. Неизвестно, конечно, сколько получится, – Рита умолкла, – а учителя у нас свои. Хорошие. У нас ведь и образованных людей немало в общине.

Кажется, я с ума схожу, – пожаловалась Джейн, откидывая голову назад, на стену.

Тебе тяжело сидеть? Давай помогу обратно…

Нет, все в порядке. Просто я тоже уже не знаю… как обратно ехать.

Как сказать Вике – бросай все, друзей, снежную крепость, щенка полуовчарки Таси, наконец-то обретенный свой собственный детский мир… возвращайся туда, где мерило ценности человека в классе – новый плейер или новые объемные наклейки на тетрадку. Или папина машина. Джейн не знала, как сможет сказать это дочери. Но ведь и остаться здесь – безумие. Она уже достаточно натворила глупостей. Бросила Миссию. Уехала к черту на кулички. Вместо того, чтобы бороться и строить как личную жизнь, так и окружающий мир – думала только о дочке да о собственном душевном покое. И что теперь – следующий шаг? Отказаться даже от тех мелочей, которые у нее еще есть – работы, квартиры, и отправиться уже в полную неизвестность?

Ладно, они тут все ненормальные, они верующие. Джейн посмотрела на иконы в углу. Слишком уж все это примитивно… Но ведь никто к ней со всем этим не пристает.

Джейн вдруг показалось, что Богородица на иконе чуть улыбается ей.

В Рябово отправились впятером – высокий священник, отец Василий в тулупчике поверх рясы, с ним дьякон Володя, директор Соколовской школы Лидия, Рита и Джейн. Зачем Джейн пошла с этой компанией – она и сама не знала толком. Лидия пригласила, вот и все. Там, в маленьком теперь, полумаргинальном поселке Рябово, была семья, в которой родился пятый ребенок, и вот его теперь надо было окрестить. Единственная православная семья в деревне, у них был хороший дом, и они не спешили переезжать в Соколов, им пока и на месте было неплохо. А Лидия хотела посмотреть двух старших ребятишек и, может быть, пригласить их в свою школу. Джейн знала, что это будет не так уж плохо, школа у них, как ни странно, получилась не хуже, если не лучше, чем обычная городская. И ребят поменьше, в каждом классе всего человек по десять. И учителя – не профессиональные педагоги, а – инженер, музыкант, художница, библиотекарь, зато очень хорошо знающие и любящие свое дело, образованные, умные… И детям в этой школе нравилось. Например, Вике. А раз Вике нравится, и получается у нее все неплохо – то какие еще могут быть вопросы?

В храме зимой холодновато, поэтому отец Василий сказал, что лучше уж прогуляется до Рябова, благо, недалеко, и окрестит малыша прямо в доме, в тепле.

Говорят, времена-то последние наступают, – донесся до Джейн обрывок разговора. Она прислушалась.

Времена, они всегда последние, – сказал отец Василий, – всегда и для каждого. И Страшный Суд – он будет завтра. Об этом хорошо бы, чтобы помнили.

Что-то мокрое, ледяное обожгло щеку и полезло под шарф, под воротник, на шею. Джейн резко обернулась – Рита беззвучно хохотала позади, согнувшись, закрыв рот заснеженной варежкой. Ах так? Джейн наклонилась, слепила снежок, метнула. Рита прыгнула в сторону, избежав возмездия. Джейн снова зачерпнула снега. Увернулась от нового снаряда, побежала прямо к Рите, залепила наконец снежок – но попала всего лишь в рукав шубки. Зато сама поскользнулась при этом и села прямо в сугроб.

Джейн? Джейн, ты чего – вставай!

Да ничего… сейчас.

Рита протянула ей руку. Джейн моргнула – ей вовсе не тяжело было встать. Просто очень уж хорошо вокруг. И не заметишь просто так, обычным взглядом. Синее, сверкающее небо, белое поле до краев, заснеженные деревья, и каждая льдинка, каждая опушенная снегом веточка переливаются алмазным блеском от зимнего солнца. И вдали – темная цепочка домиков, деревня.

Остальные встали, смотрели на них. Лидия укоризненно качала головой. Рита вытащила Джейн из сугроба и заботливо хлопала ее по заднице, стряхивая снег. А Володя перекидывал заново слепленный снежок из рукавицы в рукавицу, задумчиво поглядывая при этом на Риту.

Пошли, пошли! – крикнула Джейн, – мы уже все…

Пойдемте-ка, правда, – сказал отец Василий. Дорога поскрипывала под ногами. Удивительное это ощущение, когда снег под валенками хрустит, думала Джейн. И понимала, что все уже кончено и решено, и что думать больше нечего. Не то, чтобы она совсем не боялась. Она ведь не сумасшедшая какая-нибудь. Но одно только ясно – здесь стоит жить, просто потому что люди эти – настоящие. Они не куклы, и никто, никогда не сделает из них ни актеров, ни зрителей.

Потому что они, вопреки всему, остались людьми в полном смысле этого слова. Потому что они – живые.

2002-2007