Текст книги "Ликей. Новое время (роман второй) (СИ)"
Автор книги: Яна Завацкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Алексей пожал плечами. Ну да, дело, в общем, известное. Пролистнул страницу. И здесь кое-что было отмечено красным.
"Нестерпимая тоска давила его сердце. Вдруг в нем что-то шевельнулось. «Позвать Его, – спросить, что мне делать?» И среди темноты ему представился кроткий и грустный образ. «Он меня жалеет… Нет, никогда! Не воскрес, не воскрес!» И он бросился с обрыва. Но что-то упругое, как водяной столб, удержало его в воздухе, он почувствовал сотрясение, как от электрического удара, и какая-то сила отбросила его назад. На миг он потерял сознание и очнулся стоящим на коленях в нескольких шагах от обрыва. Перед ним обрисовывалась какая-то светящаяся фосфорическим туманным сиянием фигура, и из нее два глаза нестерпимым острым блеском пронизывали его душу… Видит он эти два пронзительных глаза и слышит не то внутри себя, не то снаружи какой-то странный голос, глухой, точно сдавленный и вместе с тем отчетливый, металлический и совершенно бездушный, вроде как из фонографа. И этот голос говорит ему: "Сын мой возлюбленный, в тебе все мое благоволение. Зачем ты не взыскал меня? Зачем почитал того, дурного, и отца его? Я бог и отец твой. А тот нищий, распятый – мне и тебе чужой. У меня нет другого сына, кроме тебя. Ты единственный, единородный, равный со мной. Я люблю тебя и ничего от тебя не требую. Ты и так прекрасен, велик, могуч. Делай твое дело во имя твое, не мое. У меня нет зависти к тебе. Я люблю тебя. Мне ничего не нужно от тебя.Тот, Кого ты считал богом, требовал от Своего сына послушания, и послушания беспредельного – до крестной смерти,– и Он не помог ему на кресте. Я ничего от тебя не требую, и я помогу тебе. Ради тебя самого, ради твоего собственного достоинства и превосходства и ради моей чистой бескорыстной любви к тебе – я помогу тебе. Прими дух мой. Как прежде дух мой родил тебя в красоте, так теперь он рождает тебя в силе". И с этими словами неведомого уста сверхчеловека не– вольно разомкнулись, два пронзительных глаза совсем приблизились к лицу его, и он почувствовал, как острая ледяная струя вошла в него и наполнила все существо его. И с тем вместе он почувствовал небывалую силу, бодрость, легкость и восторг. В тот же миг светящийся облик и два глаза вдруг исчезли, что-то подняло сверхчеловека над землею и разом опустило в его саду, у дверей дома. На другой день не только посетители великого человека, но даже его слуги бы– ли изумлены его особенным, каким-то вдохновенным видом. Но они были бы еще более поражены, если бы могли видеть, с какою сверхъестественною быстротою и легкостью писал он, запершись в своем кабинете, свое знаменитое сочинение под заглавием: «Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию».
Это все понятно, подумал Алексей, но к чему это она? Она подразумевает кого-то конкретного? И при чем тут все эти туманные предостережения? Не понимаю.
"Эта удивительная книга сейчас будет переведена на языки всех образованных и некоторых необразованных наций. Тысячи газет во всех частях света будут целый год наполняться издательскими рекламами и восторгами критиков. Дешевые издания с портретами автора будут расходиться в миллионах экземпляров, и весь культурный мир – а в то время это будет почти значить то же, что весь земной шар, – наполнится славою несравненного, великого, единственного! Никто не будет возражать на эту книгу, она покажется каждому откровением всецелой правды. Всему прошедшему будет воздана в ней такая полная справедливость, все текущее оценено так беспристрастно и всесторонне и лучшее будущее так наглядно и осязательно придвинуто к настоящему, что всякий скажет: «Вот оно, то самое, что нам нужно; вот идеал, который не есть утопия, вот замысел, который не есть химера». И чудный писатель не только увлечет всех, но он будет всякому приятен, так что исполнится слово Христово: «Я пришел во имя Отца, и не принимаете меня, придет другой во имя свое, того примете». Ведь для того, чтобы быть принятым, надо быть приятным".
"Грядущий человек был выбран почти единогласно в пожизненные президенты европейских соединенных штатов; когда же он явился на трибуне во всем блеске своей сверхчеловеческой юной красоты и силы и с вдохновенным красноречием изложил свою универсальную программу, увлеченное и очарованное собрание в порыве энтузиазма без голосования решило воздать ему высшую почесть избранием в римские императоры. Конгресс закрылся среди всеобщего ликования, и великий избранник издал манифест, начинавшийся так: «Народы земли! Мир мой даю вам!» – и кончавшийся такими словами: «Народы земли! Свершились обетования! Вечный вселенский мир обеспечен. Всякая попытка его нарушить сейчас же встретит неодолимое противодействие. Ибо отныне есть на земле одна срединная власть, которая сильнее всех прочих властей и порознь, и вместе взятых. Эта ничем не одолимая, все превозмогающая власть принадлежит мне, полномочному избраннику Европы, императору всех ее сил. Международное право имеет, наконец, недостававшую ему доселе санкцию. И отныне никакая держава не осмелится сказать: война, когда я говорю: мир. Народы земли – мир вам!»
Алексей пролистнул до конца. Ну да, пророчество. Больше ничего красным отчеркнуто не было. Но он помнил дальнейший текст, оказывается, довольно хорошо – как сатанинский избранник вызвал представителей трех основных христианских конфессий, предложил им различные блага на выбор, и православный старец сказал, что главное в христианстве – это сам Христос.
– Пап, а можно мы вазу возьмем? – спросила Маша, – это у нас будет дворец.
– Ну возьмите, – разрешил он. Вспыхнул сигнал вызова. Алексей глянул номер – Славка, и включил ВН.
– Новости смотрел? – спросил второй пилот не здороваясь. Какой-то бледный он был и растрепанный. Алексей покачал головой.
– Не до новостей мне как-то.
– Посмотри новости и перезвони мне, – Славик отключился. Алексей потянулся за ленивчиком.
Шел очередной сериал. На экране возникла шеренга бравых космических легионеров в блестящей черно-серебристой форме на фоне Космоса. Завыла сирена, и строй рассыпался, легионеры побежали куда-то. Алексей переключился на новости.
– В столице начало строительство второго комплекса духовной культуры, так называемого града Веры. Уже заложены фундаменты Русского храма и храма Стихий…
Не то. Алексей выбрал меню. Сразу бросился в глаза алый и крупный заголовок.
УГОН САМОЛЕТА В ПУЛКОВО НЕ УДАЛСЯ
В коридоре зазвонили.
– Боря, открой! – крикнул Алексей и стал перебирать сообщения.
… В 8 утра группа националистических террористов совершила захват…
… полоса была перекрыта…
… жертвы среди пассажиров…
… линейный Аэробус, следовавший рейсом Санкт-Петербург-Челябинск…
Дыхание перехватило. Из прихожей донесся голос бабы Иры.
– Боренька, я вот вам теплого принесла покушать, а где папа?
– Спасибо, баба Ира, – солидно отвечал Боря.
…в самолете остались предположительно 18 заложников, из них, согласно показаниям захваченных террористов, одна женщина тяжело ранена…
Алексей вскочил, пошел навстречу Ленкиной тетке.
– Извините, что не встретил, разговаривал как раз. Вы слышали, что случилось? Ведь это у нас, в Пулково!
Да, баба Ира слышала и очень переживает, свечку вот зашла даже поставила. Алексей помог ей снять пальто, повесил его в гардероб.
– Извините, мне позвонить надо.
Он набрал номер Славки.
– Леш, ну что, понял? Что будет-то?
– На этом рейсе летела Джейн. И моя дочь, – сказал Алексей.
– Леш, я ничего не знаю об этом. Как на духу. Кто это был – даже не представляю. Но теперь… – Славка умолк. Теперь всех начнут шерстить, закончил мысленно Алексей.
На память вдруг пришло полное внимательное лицо – в камере и потом, во Владике на балконе. "Вы действительно бывший ликеид и военный пилот? Стаж какой?"
"Нам очень нужен хороший пилот".
Я, кажется, даже ведь знаю, кто это, подумал Алексей, но вслух этого, разумеется, не сказал.
– Слав, мне не до того сейчас, понимаешь? Надо ехать. Надо ехать, они, видимо, еще в самолете. Мало ли что. Поедешь со мной?
– Если подберешь, моя машина не на ходу, – мгновенно согласился Славка. Алексей договорился с ним – где и как, по ходу дела соображая, кому позвонить еще. Можно Дениса позвать, дьякона. Он служил раньше по контракту в десанте, восемь лет, воевал даже на Кавказе. Недавно вот женился, хочет в Соколов перебираться. Минуту Алексей соображал – жена у Дениса беременна. Но вряд ли там что-то опасное. Не пустят же их заложников освобождать. Просто – проследить, как и что, вытащить Джейн с Викой. Вдруг они ранены – спецназ ведь может и не озаботиться тем, чтобы вовремя к врачам доставить. Словом, ясно, что надо быть рядом. Алексей позвонил Денису.
Потом договорился с бабой Ирой, что та останется на ночь, сел в машину и поехал за друзьями и в аэропорт.
Если все будет нормально, думал он, то я еще к Ленке успею до ночи.
– Даже не представляю, – все дорогу бурчал Славка, – обычно наши знают друг друга. А тут…
– Это не ваши, – сказал Алексей. Он вел машину очень быстро, но аккуратно, легко перестраиваясь из ряда в ряд, шныряя между ползущими автомобильными змеями.
– Все равно… – начал Славка и замолчал. Алексей покосился на него.
– Не ваши, – повторил он, – знаешь, при всем сочувствии вашему движению… я тоже русский в конце концов. Но если бы я знал, что ты связан с организацией, способной стрелять в детей… Ради любых целей, хоть самых благих.
– Я не знаю, Леш, – сказал Слава, – я еще ни в кого не стрелял.
Алексей замолчал.
Ему тоже не приходилось стрелять в людей. Только сверху, ракетами. По базам, по фабрикам. Были ли там дети? Да, и много. У них и подростки воюют. Могли быть и малыши, и беременные женщины. Да и вообще мусульманские женщины – беззащитные, как и дети. К тому же не бывает систем наведения абсолютно точных. Это пропагандистский миф. Алексей сам видел разрушенные деревни.
– Я не стрелял, – угрюмо повторил Слава, – но бывает всякое. Довести можно любого.
– Все равно надо стараться не быть скотом, – вступил в разговор Денис с заднего сиденья, – я стрелял. Я знаю. И на войне люди ведут себя по-разному. И выбор всегда есть. Всегда.
Пулково было, разумеется, оцеплено. Часть здания аэропорта будто провалилась и горела, в небо валил черный дым. За цепью угрюмых солдат мельтешил народ, сияли белые машины "Скорой помощи" и пожарные красные. Стоял гвалт, выли сирены, радио невнятно бубнило какие-то объявления. Алексей пошел вдоль цепочки, размышляя, получится ли попасть вовнутрь. И вдруг увидел Вику.
Девочка не плакала. Алексей уже видел такое выражение лица у детей, переживших запредельный ужас – замкнутое, онемевшее, с расширенными глазами. Вика стояла возле небольшого синего микроавтобуса, и кажется, никому не было до нее дела.
Алексей подошел к одному из солдат, выбрав мужика постарше.
– Слушай, сержант. Будь другом, пропусти на минуту. Вон там, видишь, у автобуса девочка? Это моя дочь. Летела с женой…
Сержант коротко обернулся, потом уставился на Алексея.
– Не положено.
– Я только заберу ее. Ты же видишь, ребенок один.
Солдат посмотрел на Алексея, размышляя. Потом кивнул.
– Ладно, только туда и сразу обратно.
Алексей побежал к Вике. Хоть бы вспомнила. От шока может все, что угодно, забыть. Добежал до автобуса, присел перед Викой на корточки.
– Викушка! Ты меня помнишь?
– Папа, – неуверенно сказала девочка. И вдруг, всхлипнув, бросилась ему на шею. Алексей поднялся, держа ребенка на руках. Теплое тельце девочки мелко дрожало, и неуместно, наверное, невовремя, но вдруг Алексей почувствовал впервые, что это – его ребенок. Что девочка так же дорога ему, как Анька, Маша, Борька… Он гладил девочку по голове и говорил тихонько.
– Все хорошо. Все уже хорошо, Викушка. А где мама?
– В маму тот дядя… выстрелил, – плакала Вика. Алексей поставил девочку на землю.
– Дядя в самолете? Мама жива?
– Они ее унесли, – Вика снова уставилась в землю невидящим взглядом. Происходящее ей было не по силам. Алексей огляделся – за цепью стояли Славка и Денис.
– Викушка, ты беги вон к тем дядям, видишь? Они хорошие. Это мои друзья. Они тебя отведут в машину, и ты там посиди пока. Хорошо? Я потом приду. Я пойду искать маму.
– Я с тобой, – Вика вцепилась в его ладонь.
– Викушка, – он снова присел, глядя ей в глаза, – со мной тебя не пустят. Ты же хочешь, чтобы я нашел маму?
Девочка кивнула, всхлипывая.
– А нас двоих не пустят искать. Если я тебя здесь оставлю, тебя увезут в полицию и детдом. Беги в машину, я посмотрю за тобой, а потом найду маму, и мы все вместе поедем домой. Ко мне. Хорошо?
Вика снова кивнула. Алексей слегка подтолкнул ее. Девочка сделала несколько неуверенных шагов, оглянулась. Алексей кивнул ободряюще. Вика пошла быстрее. Он встал за автобус и проследил за Викой, та дошла благополучно, Денис взял ее за руку и повел, видимо, в машину.
Алексей попробовал воспользоваться пропуском летного персонала у служебного входа. Это не помогло. Тогда он просто обогнул здание – там была неприметная, но известная персоналу дыра в сетчатом заборе. И она, к счастью, не охранялась – видно, пропустили, никому не пришло в голову. Алексей раздвинул сетку и пролез вовнутрь.
Отсюда было недалеко до здания аэропорта. Алексей шел уверенно – на всякий случай он надел униформу, никто не останавливал его.
Часть аэропорта внутри была оцеплена, оттуда доносились невнятные звуки, редкие выстрелы. Кто-то там еще отстреливается? Алексей стал методично осматривать служебные помещения, потом зал и вскоре увидел то, что ему было нужно – на полу, на разложенном брезенте лежали люди – не то убитые, не то раненые. Некоторые, по крайней мере, шевелились. Здесь лежали и спецназовцы в форме и явно гражданские, мирные люди. В середине бригада медиков столпилась вокруг одного из раненых. А в конце ряда Алексей увидел Джейн.
Ноги в черных брюках и элегантных замшевых туфельках бессильно раскинуты, мучнисто-белое лицо, глаза закрыты, вся верхняя половина тела плотно затянута бинтами. И под диафрагмой сквозь бинты проступает кровавое пятно.
Алексей присел рядом, поднял бессильно лежащую руку Джейн. Пульс нащупать не смог. Приоткрыл веко – зрачок в порядке. На шее ниточка пульса была тоненькой, редкой. Алексей поднялся, подошел к медикам, осторожно потянул одного за рукав.
– Там женщина умирает.
– Здесь все умирают, – врач выматерился. Алексей подумал секунды две, огляделся. В стороне стояли несколько носилок. Люди, как везде, суетились, бежали невесть куда, ничего было не разобрать, и никому не было дела до того, что Джейн умирает. Какая разница – 45 жертв или 46?
Алексей высмотрел молоденького белобрысого солдатика, бегущего куда-то, и преградил ему путь.
– Стоять! – рявкнул он, – какая часть?
Солдатик что-то забормотал, явно признав в Алексее начальство. Может, с перепугу принял форму гражданского летчика за признак невесть какого крутого рода войск.
– Идите за мной, – приказал Алексей.
Вдвоем они подняли носилки, погрузили на них Джейн. Понесли к выходу. Как Алексей и рассчитывал, форма солдата служила пропуском. Их выпустили беспрепятственно.
Они дошли до семиместной "Хонды", где уже сидела Вика. Поставили носилки. Алексей обернулся к солдату.
– Благодарю за службу. Идите обратно.
Парень заморгал, видимо, ожидая объяснений, но потом махнул рукой и побежал к аэропорту. Славка уже складывал задние сиденья. Носилки аккуратно подняли и задвинули в машину.
Алексей даже не решился проверить, жива ли Джейн. Помочь все равно ничем нельзя. Надо в больницу, вот и все. Он прыгнул за руль.
– Давай во вторую городскую, – сказал Денис, – там из наших один хирург работает, Петр, может, ты знаешь его…
19.
Ночью Алексей все-таки поспал. Шесть часов. Мало, но больше не получилось, лишь за полночь стало ясно, что Джейн выживет. Договорились с Денисом, что Вику он сразу увезет в Соколов Ручей к Рите, а Джейн – как только ее можно будет перевозить. В Соколове живет Надежда с семьей, она отличный хирург, и больничка есть своя небольшая. Там Джейн нормально поставят на ноги – Алексей чувствовал, что вряд ли в ближайшее время сможет заботиться и о ней. У Митьки все очень уж плохо, и главное – врачи не понимают даже, что. И Лена в депрессии. Видимо, и остальных ребятишек придется отправить пока в Соколов.
И все же, вернувшись домой, Алексей поспал, заставил себя, применив ликейскую психотехнику. Хотя завтрашний вылет и под большим вопросом, но…
Даже под очень большим вопросом.
В семь утра Алексея разбудил звонок – начальство. Сам Лев Широков, командир летного комплекса. Рейс все-таки отменили, и к 9 часам Алексей должен был явиться пред начальственные очи.
Особых надежд он уже не питал, ждал худшего.
Перед кабинетом пришлось ждать довольно долго. Наконец дверь распахнулась, и оттуда возник Слава, весь красный и злой.
– Жду тебя в баре, – буркнул он. Алексей вошел.
– Вы же понимаете, – мягко сказал Широков.
– Нет, не понимаю, – ровным голосом ответил Алексей, – если кто-то считает, что я связан с террористами, меня должны арестовать.
– Дело не в этом, – уныло сказал командир летного комплекса, глядя в монитор, – на вас поступали сигналы. Последний – всего 2 недели назад. Вы состоите в секте…
– Легальной, – уточнил Алексей.
– А это сейчас неважно. Вы наблюдаетесь в психиатрической службе Социала и представляете потенциальную опасность. Наконец, Старцев, поймите… Вы хороший пилот. Прекрасный. Дисциплинированный, ответственный работник. Поверьте, мне очень жаль с вами расставаться. Очень жаль. Но я ничего не могу сделать.
– Понимаю, – сказал Алексей.
– Сегодня ночью была беседа, совещание руководства фирмы, представителей госбезопасности. Старцев, либо уходите вы, либо должен уйти я, но мой преемник вас все равно уволит. Таких людей, как вы… и ваш второй пилот – сейчас, в изменившихся обстоятельствах, никто к полетам не допустит.
Алексей молчал, глядя в серое набухшее небо за оконным стеклом. Облачность, ветер почти ураганный. Взлет был бы сложным. Но после набора высоты – синее небо, солнце, белый океан облаков под ногами.
– Мой вам совет, Старцев, – продолжил командир, – не сдавайтесь. Вы пилот по призванию. Оставьте свою сомнительную секту. Может быть, вам стоит активнее поучаствовать в культе Ликея, походите в храм Трех Ипостасей. Поговорите с представителями госбезопасности, возможно, они вам что-то предложат. Станьте нормальным человеком. Я уверен, вам пойдут навстречу. У вас есть шансы. Я бы очень хотел видеть вас снова за штурвалом. Я лично.
– Спасибо, – сказал Алексей, – разрешите идти?
Славка действительно ждал его в баре, взял дорогущую здесь «Ньюменовку» и уже выпил четверть. Он молча налил Алексею рюмку. Так же молча и не чокаясь, словно за погибших, они выпили. Водка была как вода, совершенно безвкусная и не обжигала.
– Сволочи, – сказал Слава.
– Что делать будешь теперь? – поинтересовался Алексей. Слава опять налил. Глаза угрюмо заблестели.
– Да уж найду, что делать.
– Только глупостей не надо, хорошо?
– Посмотрим, – буркнул Слава.
– У тебя жена и ребенок.
– Я помню, – Слава стукнул о стол донышком. Алексей вздохнул.
– И еще. Если что, если плохо станет, звони мне. А если меня не будет – мало ли что, ты знаешь, где наша церковь. Найди там отца Иоанна, он поможет. Сошлись на меня.
– Ладно. Ты что, уезжать собрался куда?
– Да нет пока, – ответил Алексей спокойно. Но предчувствие было нехорошее.
Да и что теперь может быть хорошо?
Лена, дети… Церковь… Христос… все прекрасно.
Только как жить без Неба?
И стоит ли вообще?
Алексей вспомнил читанную в детстве книжку о Второй Мировой войне, про своего тезку и тоже летчика. Тот потерял ноги и научился летать на протезах. Подвиг. Ради неба еще не на то пойдешь. А тут – здоровый, сильный, еще не старый, летал бы и летал…
– Рано или поздно все равно на пенсию, – сказал он, не то себе самому, не то Славе.
– Рано. Я еще жить хочу.
Они выпили. Алексей подумал, что Слава прав – этак можно и смерть в молодом возрасте счесть нормой, поскольку "все же умрем когда-нибудь".
Пенсия – это другое. Когда налетался досыта, прошел тысячи возможных ситуаций, устал, тело не то, мозги не те. Когда надо постепенно уже готовиться к переходу в мир иной.
А когда тебя выбросят из жизни еще молодым и полным сил – что тогда? Жить ради детей? Ерунда, дети и без тебя выживут. Книжки писать? Это не его призвание, это побочное.
Господи, за что?!
– Пойдем, Слав. Я машину тут пока оставлю. Пойдем, пешком пройдемся… нет смысла здесь надираться.
Вечером Алексей остался после службы, поджидая отца Иоанна.
Ленке он пока ничего не сказал. Ей не до того. У Митьки опять были судороги. Врачи вчера взяли биопсию мозга. Завтра обещают ответ. Ленка поняла, что он не в себе, но решила, видно, что все из-за вчерашнего – теракт, Джейн…
Джейн стало получше после операции. Сергей, хирург из православной общины, сказал, что через пару дней можно будет перевезти ее в Соколов Ручей, он договорился насчет машины.
Алексей сказал жене, что рейс отменили. И чувствуя некоторые угрызения совести – все же надо было бы остаться с ней – пошел на вечернюю службу.
Там стало легче. Алексей стоял прямо за свечками, слушал пение, смотрел на темный иконостас, и ледяной комок в душе таял. Растворялся.
Свете Тихий святыя Славы Безсмертнаго Отца Небеснаго, Святаго Блаженнаго, Иисусе Христе, пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа Бога. Достоин еси во вся времена пет быти Гласы преподобными, Сыне Божий, живот даяй, темже мир Тя славит.
Боль уходила.
Может быть, это всего лишь временное обезболивание, наркоз – но может, пока боль отступила, придет какое-то осознание. Ведь с этим, Алексей понимал, жить нельзя.
Можно жить со смертью близких. С сознанием своей вины. С любым горем. Нельзя жить без Неба, коли уж оно тебе было дано.
Нельзя. Алексей снова и снова прокручивал варианты – можно ли еще как-то восстановиться? Лазейки он не видел. Но ведь и умереть нельзя.
Выхода нет.
Отец Иоанн сел на лавочку рядом с ним. Слушал, скорбно опустив голову, сложив руки на коленях в старенькой рясе.
– Может, вам и правда стать нормальным человеком, Алексей? – спросил он.
Пилот вздохнул.
– Петр же вне седяше во дворе. И приступи к нему едина рабыня, глаголющи: и ты был еси со Иисусом Галилейским. Он же отвержеся пред всеми, глаголя: не вем, что глаголеши… И помяну Петр глагол Иисусов, реченный ему, яко, прежде даже петель не возгласит, трикраты отвержешися Мене. И, изшед вон, плакася горько.*
– ЭТо верно, – сказал отец Иоанн, – плакася горько.
– Как жить-то батюшка? – спросил Алексей, – ведь невозможно.
Священник помолчал. Устремил старческие светлые свои глаза к иконам и заговорил.
– Видите, Алексей, многие думают так, что человек должен жить ради того, что он делает. И что Богу нужно то, что мы делаем. А ведь это не так. Богу мы сами нужны. Просто так. Зачем Ему, по сути-то, все наши дела суетные? Они нам нужны, ближним нашим. А Богу мы нужны без всякой там нашей работы. Голый человек рождается – голый и умирает. Понимаешь?
Алексей молчал, опустив голову.
– Нет, оно больно очень, я знаю. Но боль, ее вытерпеть можно. А вот это сознание долга своего, дела своего – его, кажется, что и невозможно преодолеть.
– Да.
– Только ведь дела наши, они тоже не наши, понимаете? Они принадлежат Богу. Он дает – Он и забирает.
– Но за что? За что?! – прошептал Алексей, закрывая руками лицо. И в этот момент его прорвало. Стало легче.
– Ему виднее, – сказал священник, Алексей кивнул.
– Вы в Соколов переезжаете? – спросил отец Иоанн.
– Да. Дом уже почти…
– Знаете, Алексей, вам учиться бы надо. В Москве заочников берут. Если хотите, возьму вас в храм служить сразу. Чтецом. И поступите заочно в семинарию. Священники хорошие, умные, очень нужны. Нет, я не настаиваю, это должно изнутри идти. Но просто подумайте… *Мф 26, 69-70,75
С утра погода разошлась. Будто и не поздняя осень – небо ослепительно-синее. Алексей проснулся и долго смотрел в это небо, какое, кажется, только за облаками бывает.
Бог дал – Бог и взял. Не моя воля да будет, Господи, но Твоя.
Это что теперь – всегда будет так?
Или он привыкнет, смирится? Да ведь он уже осознал вчера, что Богу виднее. Все в руке Божьей. И то, что он был пилотом – и то, что теперь перестал им быть, все это во власти Божьей, и ничего не остается, как смириться. И верить. Верить, что все будет к лучшему – в конце концов.
Только когда будет лучше – после смерти?
Так живут калеки. С чувством невозвратного.
Он встал, сунул ноги в тапки. Надо ехать к Лене. Баба Ира возилась на кухне, дети еще спали – выходной сегодня в школе, День Ликея. Нельзя быть эгоистом, думать о своей боли. Дети. Ленка. Столько народу вокруг, он всем нужен. Да, это понятно. Алексей взял одежду, отправился в ванную. Это понятно, но сердцу это не объяснишь, оно просто хочет летать. И чувствует необъяснимую пустоту сзади, где раньше были крылья… Алексей сморщился, как от зубной боли – никогда не подозревал в себе поэтических склонностей.
Вода лилась едва теплая. Ну и ладно. Дом старый, трубы давно не меняли. И нет смысла теперь заниматься этим, скоро уедем отсюда. Алексей кое-как вымылся под холодным душем, вылез, включил электробритву. Брился он по старинке – на пасту у него высыпала какая-то аллергия.
Жить, конечно, надо, отец Иоанн прав. Так и будет теперь жить. И калеки живут. Перетаскивая себя изо дня в день, бодрясь, ища себе занятие. Тщательно следя за функциями души и тела – потому что эти душа и тело еще нужны окружающим. Да и вообще они нужны, принадлежат Богу и должны жить и быть здоровыми.
Все же надо написать резюме в провинциальные аэрокомпании. А вдруг? Наивно, конечно, предполагать, что чистка ограничилась Петербургом. Но мало ли что бывает в жизни. Алексей понимал, что это почти невероятно, но знал и то, что все равно тщательно напишет и разошлет резюме везде, где только можно.
Или подумать о словах отца Иоанна? Нет. Во всяком случае, не сейчас.
Деньги теперь следовало экономить, но Алексей зашел в магазин и купил любимых Ленкиных конфет, коробку ореховых трюфелей.
Машина так и стояла в Пулково, да еще надо было туда за документами. Алексей поехал в больницу на метро. Две станции. Народу было немного, выходной, да и время – не час пик. Рекламные надписи маячили перед глазами. Снова попалось: "Целительский центр Иллариона". Теперь реклама немного изменилась – с плаката белозубо улыбалась немолодая женщина – явный плод работы дорогих визажистов, и подпись. Алексей прочитал с любопытством: Катарина Онассис. РМЭ. Молодой целитель, философ и политик Светозар Раутов… полное исцеление. Интересно, вранье или правда такое возможно?
Вспомнилась Агния. До чего ж она запугана этой дурацкой мистикой. На помойку мистику такую. Сколько зла, особенно таким вот впечатлительным, эмоциональным натурам, приносят все эти целители, маги, диагносты кармы и прочие экстрасенсы. Как они легко "определяют" прошлые жизни человека, якобы карму его, наговорят разной чуши – и человек ведь верит, куда деваться. А может, и правда, колдуют? В существовании нефизических энергий Алексей никогда не сомневался, но вот как все это интерпретируют в Ликее – конечно, неверно. "Что-то есть" – а поди разберись на самом деле, что.
Он вспомнил тоскливые, влажные глаза Агнии. "Это все из-за меня". Ее-то уж точно довели до психического срыва, подумать только – расти в этом гадюшнике. Ликей – и тот лучше. Хотя на самом деле разница невелика.
Да, беды растут как снежный ком. Бывает. Испытание, видно. Но из-за Агнии? Ерунда.
Ленка стояла в коридоре, у окна. Похудевшая, бледная. Малыш, видимо, опять уснул с утра. Алексей подошел ближе, Ленка обернулась.
Она выглядела еще хуже, чем на похоронах. Очевидно – не спала. Глаза, обведенные черными кругами, казались огромными. Губы – белые и потрескались. Что особенно поразило Алексея – верхняя пуговица халата отлетела, висели нитки, ворот некрасиво оттопырился, а Ленка этого не замечала. Вообще-то такое было для нее невозможно.
– Лен, – только и произнес он. Не здороваясь, она сказала глухо.
– Алеша, Митю в реанимацию увезли. У него РМЭ.
Через секунду она уже рыдала, ткнувшись ему в грудь. Алексей же чувствовал лишь странную звенящую пустоту в голове, и сквозь эту пустоту пробилась одна, безудержно яростная мысль: НУ ЧТО ЕЩЕ?!
Сколько раз за последние дни он вот так переживал удар, думая, что хуже не бывает. Пессимист…
Лена потом рассказала – оказывается, атипичное течение. У маленьких детей бывает. Поэтому не могли диагностировать, и даже биопсию взяли непростительно поздно.
Рассеянный микроэнцефалит, РМЭ, который появился лишь в последние полвека, вызывается прионами. Иммунная система вообще не распознает эти молекулы, к ним нет антител. Его нельзя определить по анализу крови, а если еще атипичное течение – и вовсе не понять.
А сейчас, возможно, уже и поздно. Митя ночью впал в кому. Лечения просто не существует. Активная стадия, поражен весь мозг. На этой стадии больные могут быть заразными. Кто уже заражен? Ленка? Сам Алексей? Дети – ведь и они приходили сюда…
Инкубационный период болезни бывает до года. Там будет видно.
– Пойдем в реанимацию, – спокойно сказал Алексей, – может, нас теперь пустят.
Он вышел из больницы в половине третьего. Надо было съездить домой, проводить детей, которых Денис сегодня забирал в деревню. Бабе Ире тоже надо отдохнуть. Это хорошо, что они едут в деревню, Ленке сейчас нужно еще больше поддержки, и надо срочно искать новую работу, хотя бы временно.
Алексей купил в киоске сандвичей, стал жевать на ходу.
Со всем этим надо было что-то делать. Перед глазами снова встало белое, с расширенными глазами лицо Агнии: "Алексей, это все из-за меня".
Чушь? Хорошо. Но почему события складываются именно так? Слишком много несчастий на единицу времени. Так не бывает. Несмотря на молитвы, несмотря ни на что – будто чья-то злая сила, именно злая и враждебная, взялась последовательно уничтожать всех и все, что ему дорого.
Да, с попущения Божьего. Но это уже неважно.
Алексей не мог больше есть. Положил сандвич на скамейку – подберут бомжи.
А черт его знает. Кто сказал, что колдовства не существует – ведь сатана есть. Мы привыкли быть трезвыми и рациональными, но какая тут трезвость, когда Митька в коме, в кювезе, с беленькой вспотевшей головкой, обклеенной датчиками. Об этом лучше не думать, сделать все равно нельзя ничего.
Чушь или не чушь, но… Алексей нехорошо усмехнулся. Проверить-то надо.
Адрес целительского центра Иллариона висит в любом вагоне метро.
Странно, но подходя к этому старинному особняку в центре заросшего сада, Алексей не испытывал ни малейших сомнений – именно туда ему и надо.
