Текст книги "Демонология Древнего Китая"

Автор книги: Ян де Гроот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Подобно волкам-оборотням западного фольклора, человек-тигр в Китае порой оказывается животным-некрофагом. «В правление императора Сяо-у из династии Цзинь, – свидетельствует древняя легенда, – на пятом году Тайюань (380), в уезде Цяо одноименной области, один бедняк по имени Юань Шуан, возвращаясь в сумерках домой, столкнулся на дороге с девушкой пятнадцати-шестнадцати лет, обаяние и красота которой были необыкновенны. Она стала его женой, и за пять-шесть лет они достигли хорошего достатка. Она родила двух сыновей, и к тому времени, когда мальчикам исполнилось по десять лет, семья была уже весьма зажиточной. Как-то в деревне умер кто-то из крестьян. После похорон женщина поспешила к еще свежей могиле, сняла одежду, вытащила заколки из волос и повесила все это на дерево, после чего обернулась тигром. Она раскопала могилу, достала гроб, вытащила тело и сожрала его. Насытившись, она вновь приняла человеческий облик. Один человек увидел ее и сообщил об увиденном мужу: "Ваша жена – не человек, она обязательно причинит вам вред". Шуан не поверил ему, но, когда спустя время в деревне умер еще один человек и женщина повела себя точно так же, очевидец привел Шуана к могиле, чтобы тот увидел все собственными глазами. Так он узнал правду. После этого женщина-оборотень рыскала по холмам по всему уезду и пожирала тела умерших».

В Китае, как и в большинстве других стран, в которых обитают королевские тигры, наиболее жестоких и коварных представителей этого типа млекопитающих зачисляют в людоедов. Однако китайцы объясняют подобные суеверия не тем, что человек являет собой легкую добычу или что якобы, попробовав однажды человеческую плоть, хищник уже не может избавиться от пристрастия к ней, а тем, что к поиску очередной новой жертвы тигра-людоеда побуждает дух последней съеденной им жертвы. Таким образом, людским воображением был создан целый класс злых демонов, не обладающих обликом зверя и не являющихся зверьми-оборотнями. Они – призраки людей, служащие животным или населяющие их тела.

Человеческая душа, под воздействием которой или ведомый которой хищник-людоед рыщет в поисках добычи, зовется чангуй. Слово это можно перевести как «призрак того, кто лежит под землей», т. е. жертвы. Часто такой призрак обозначается одним иероглифом чан. «Человек, убитый тигром, становится чангуй и ведет тигра словно поводырь», – говорит Ли Ши-чжэнь («Бэнь-цао ганму», гл. 54, I, 1.2). В словаре Канси же говорится следующее: «Если человек попадает в лапы тигра и погибает, душа его (хунь) не отваживается следовать своим путем, но остается служить тигру и зовется чан». В тот самый момент, когда хищник убивает свою жертву, он пользуется своей полной и безоговорочной властью над человеческой душой, заставляя ее войти в тело только что погибшего человека и оживить его, дабы он мог раздеться перед тем, как быть съеденным. Ничто – ни одежда, ни даже нитки не должны помешать чудовищу вкушать кровавую трапезу. «Когда тигр убивает человека, – говорит Дуань Цин-ши, – он в силах заставить тело встать и сбросить одежду, после чего пожирает его» («Ю ян цза цзу», гл. 16). В качестве примера, подтверждающего подобные любопытные представления, приведем две истории.

«Обладатель ученой степени второй ступени по фамилии Ли, имя которого нам узнать не удалось, поселился в горах Сюаньчжоу (ныне Нингофу в пров. Аньхуэй). При нем постоянно находился слуга, который, однако, был настолько ленив, что Ли приходилось все время подгонять его то плеткой, то палкой, вследствие чего слуга затаил глухую ненависть против своего хозяина. Как-то, в девятом году Юаньхэ династии Тан (814), Ли, находясь во дворе своего дома с двумя друзьями, позвал слугу. Тот в это время спал. Ли разгневался до такой степени, что ударил слугу плетью несколько десятков раз. С глубокой злобой и ненавистью слуга выбежал из дома. "Этот год – високосный, – сказал он своим товарищам, – а значит, если верить тому, что говорят люди, в горах должно быть много тигров; может быть, они сожрут меня?" С этими словами он вышел из ворот, но уже вскоре раздались страшные крики. Прочие слуги побежали искать его, но не нашли, и тогда они отправились по следу тигра и прошли так более десяти ли. Там, на берегу реки, они нашли половину его тела; другая же была съедена. Его одежда, платок и ботинки были туго завязаны в узел, который лежал рядом на траве; ведь тигры используют своих жертв в качестве слуг, и слугами этими являются души убитых» («Юань хуа цзи»).

«Некто Чжан Цзунь гостил в Сюаньчжоу у Юань Тань-чжуана, начальника уезда Лишуй. Жену Чжан Цзуня унес тигр, и он поклялся, что отомстит. Вооружившись луком и стрелами, он отправился в горы, взобрался на высокое дерево, росшее неподалеку от логова тигра, и стал наблюдать. Он увидел, что его жена лежит мертвая, и стережет ее тигрица. Вдруг жена поднялась, почтительно поклонилась хищнику, сняла с себя одежду и уже голой вновь упала на землю. Тогда тигрица вывела из логова четверых тигрят, каждый из которых был размером с дикую кошку. Виляя хвостом, она облизала тело; потом подошли тигрята и стали с жадностью пожирать его. Цзунь несколькими стрелами убил тигрицу, а затем и четырех тигрят, отрубил им головы и принес их домой вместе с телом своей жены».

Главное преимущество, которое дает тигру-людоеду чангуй, состоит в том, что душа погибшего позволяет хищнику выходить на след новой человеческой жертвы, ведь она жаждет освободиться от рабства, а сделать это она может только в том случае, если отыщет «замену». Эти души китайцы относят к числу наиболее опасных духов, поскольку они постоянно побуждают зверей к людоедству. Однако души ненавидят свое подневольное состояние и иногда освобождаются от власти своего полосатого властелина, заманивая его в ямы и ловушки, расставленные его врагами. Именно так поступила одна из них в следующей истории.

«В последнем году Тяньбао (755) в Сюаньчжоу у подножья одной из гор жил один юноша. Когда бы он ни выгонял на выпас скот, он всегда видел призрака, а позади него – тигра. Так случалось более десяти раз, и в конце концов юноша сказал своим родителям: "Если призрак постоянно приводит с собой тигра, значит, мне суждено погибнуть. Люди говорят, что души съеденных тиграми людей становятся их чангуй; значит, после своей смерти я буду таким же. Когда я окажусь во власти тигра, я поведу его в деревню, где вы сможете его поймать, заранее приготовив западню на главной улице". Через несколько дней тигр действительно утащил юношу, а вскоре после этого отцу его приснился сон. Сын говорил: "Теперь я – чангуй; завтра я приведу тигра, поторопитесь приготовить яму с западной стороны". Отец вместе с другими жителями деревни последовал совету, и, когда ловушка была готова, они в тот же день поймали тигра» («Гуан и цзи»).

Однако чаще всего чангуй не только не ведут своих поработителей к гибели, что могло бы освободить их и сохранить жизни других людей, но, наоборот, всячески оберегают тигров, сопровождая их повсюду и устраняя те опасности, что таятся на их пути. «В Синьяне (ныне Цзюцзян в пров. Цзянси) один охотник зарабатывал на жизнь ловлей тигров. Он устанавливал рядом с какой-нибудь тропинкой арбалет и каждый день проверял это место; он постоянно обнаруживал следы лап тигра и спущенную тетиву арбалета, однако стрела не попадала в зверя. Помня старое поверье, что человек, съеденный тигром, становится его чангуй, охотник взобрался на дерево неподалеку и стал ждать. После второй стражи он увидел маленького призрака в голубой одежде, волосы его ниспадали до самых бровей. Призрак осторожно приблизился к арбалету, выпустил стрелу и удалился. Вскоре появился тигр, потоптался рядом с арбалетом и пошел дальше. Теперь охотник понял, в чем дело; он вложил в арбалет еще одну стрелу и спрятался. Призрак все сделал точно так же, как и в прошлый раз. И тогда охотник быстро спрыгнул с дерева, опять вложил стрелу и укрылся на дереве. Почти сразу же появился тигр; когда он наступил на арбалет, тот выстрелил – стрела попала тигру прямо под ребра, и он испустил дух. На этот раз призрак появился лишь спустя долгое время. Увидев, что тигр мертв, он начал прыгать и хлопать в ладоши от радости, после чего исчез» («Юань хуа цзи»).

Таким образом, человек в состоянии перехитрить чангуй, как и других призраков. Еще одним доказательством того, что умом и проницательностью чангуй не превосходят людей, служит следующая история: «В Синьчжоу (ныне Гуансиньфу в пров. Цзянси) один человек по имени Лю Лао по поручению мирян занимал должность настоятеля (в монастыре, затерявшемся среди горных ручьев). Человек, имевший около двухсот гусей (пожелавший вступить на монашеское поприще), попросил Лю Лао оставить птиц у себя и держать до тех пор, пока они не умрут своей смертью. Лю Лао регулярно наведывался к птицам, чтобы кормить их и следить за ними. По прошествии нескольких месяцев птицы вдруг начали пропадать – не проходило и дня, чтобы тигр не утаскивал гуся. Когда пропало уже более тридцати гусей, жители деревни разгневались. Они вырыли ямы вокруг того места, где содержались птицы, но тигр с этого времени больше не появлялся.

Прошло несколько дней, когда к Лю Лао пришел старик с большой головой и длинной бородой и спросил, почему число гусей так сильно уменьшилось. Лю Лао ответил, что птиц унес тигр. "Почему же вы не поймаете зверя?" – спросил старик. "Мы расставили ловушки, но тигр не приходит", – ответил Лю Лао. "Значит, это чангуй предупреждает его, – сказал старец.

Сперва следует справиться с ним, а потом уже можно поймать и тигра". Когда Лю Лао спросил, как же это сделать, старик ответил: "Чангуй любит кислое; разложите на дороге белые и черные сливы, а также плоды земляничного дерева: он начнет есть их и забудет обо всем остальном, а вы тем временем поймаете тигра". И с этими словами старик исчез. Той же ночью жители деревни последовали его совету и разбросали на дороге фрукты; после того, как пробили четвертую стражу, они услышали, как тигр свалился в яму. С тех пор гуси больше не пропадали» («Гуан и цзи»).

Поскольку жизнь и смерть хищников-людоедов зависят от чангуй, неудивительно, что порой хозяин и слуга полностью меняются местами. Действительно, нередко призрак обладает абсолютной властью над тигром; более того, порой он обращает в тигров беззащитных людей только для того, чтобы выместить на них свое беспредельное стремление к владычеству. Это качество делает чангуй вдвойне опасным, о чем свидетельствует следующая легенда:

«В Цинчжоу (предположительно, Дэнчжоу в пров. Хэнань) один человек, проходя как-то через горы, столкнулся с чангуй, который набросил на него шкуру тигра и тем самым превратил его в зверя. В течение трех или четырех лет он находился под безраздельной властью призрака, схватил и пожрал огромное множество людей, домашнего скота и диких животных. Хотя он и находился в обличий тигра, душа его противилась этому, но он ничего не мог поделать.

Как-то раз чангуй завел тигра за ворота буддийского монастыря; зверь воспользовался представившейся возможностью и убежал в амбар, где спрятался под кроватью монаха – хранителя амбара. Перепуганная братия помчалась к настоятелю, чтобы сообщить ему о случившемся, и тогда один чаньскии учитель[42]42
  Имеется в виду монах созерцательной буддийской школы Чань (яп. Дзэн).


[Закрыть], находившийся в ту пору в монастыре и умевший приручать диких зверей, отправился к тому месту, где спрятался тигр. «Мой дорогой ученик, – сказал он, положив на тигра свой посох, – что ты хочешь от нас? Ты хочешь съесть нас, или ты просто прячешься под личиной зверя?» Тут тигр опустил уши, и из глаз его полились слезы. Чаньский учитель обвязал вокруг шеи зверя полотенце и отвел его в свою келью, где и кормил его обычной пищей, которую едят люди и животные, и прочей снедью.

Через полгода у тигра выпала шерсть, он вновь принял человеческий облик и подробно рассказал начало своей истории. В течение двух лет он не покидал монастыря, но по прошествии этого срока начал выходить за ворота и однажды столкнулся с призраком. Призрак вновь набросил на него тигровую шкуру, и он помчался обратно в монастырь. Но на этот раз тигровая шкура коснулась его только ниже талии, и поэтому тигриные формы приобрела только нижняя половина тела. Тогда он засел за сутры и в течение года с лишним ревностно повторял их, и опять стал человеком. Более он не осмеливался переступать ворота монастыря и умер там» («Гуан и цзи»).

Практически все распространенные в Китае представления о чангуй достаточно подробно описаны в одной из легенд, включенной в «Ху вэй», которая повествует о том, как призрак вошел в телесную оболочку своей матери и ее устами поведал о своих злоключениях во время пребывания в плену у тигра. Легенда эта гласит:

«Буддийский монах Цзинъюань сообщает:

"В деревне, расположенной у подножия гор Цзиншань в Хучжоу (пров. Чжэцзян), жила такая-то семья, у которой был ребенок пятнадцати или шестнадцати лет, погибший в лапах тигра. Его мать, не в силах вынести горя, тяжело заболела. В один из дней, с наступлением ночи, она вдруг села в кровати и голосом своего давно исчезнувшего сына протяжно запричитала. "О мать! – воскликнула она в конце. – Не печальтесь слишком сильно, таково было небесное предначертание твоего сына". – "Кто ты?" – в испуге воскликнул отец. "Отец, вы не узнаете своего сына?" – был ответ. "Но как ты докажешь, что ты – мой сын?" – вновь спросил отец. И тут мать начала вести себя так, словно находилась под демоническим влиянием. "У меня более не было сил выносить беспредельную печаль матери по мне, и, когда Великий удалился, я выкроил время, чтобы прийти домой и дать ей утешение". Великий – так чан обычно называет тигра, ибо не осмеливается напрямую произносить слово "тигр".

И тогда отец упросил сына рассказать свою историю. "Как только я получил первые раны, – ответил сын, – все мое тело пронзила нестерпимая боль, но тут тотчас же появился второй слуга". – "Какой слуга?" – прервал его отец. "Каждому вновь прибывающему слуге велено нести с первым большую сеть, и после этого первый слуга получает свободу, вот почему, когда старый слуга видит вновь прибывшего, он преисполнен радости. Сеть очень тяжела". – "И что же они делают с нею?" – спросил отец. "Сетью мы ловим людей, которых затем съедают. Никто из тех, кто в здешних местах был съеден тигром, не избежал этой участи; все они находились под властью тигров. Когда тигры уходят в другую область, мы сопровождаем их до границы, а когда они возвращаются, мы встречаем их, и тогда чангуй опять не ведают ни отдыха, ни покоя. Для тех, кто был убит тигром, не полагается гробов, их следует сжигать, ибо тогда они пожелают нести гробы с собой, что, вкупе с той сетью, которую они вынуждены волочить, только усилит их страдания". В конце женщина сказала: «Со мной такие-то и такие-то, они жаждут увидеть своих родственников. Прошу вас, отец, позовите их сюда».

Отец взял факел и обошел всю деревню; родственники всех тех, кого начиная с годов Цзяцзин утащили тигры, числом более пятидесяти, послушали его и собрались. Мать говорила голосом каждого из погибших, и рассказы ее сопровождались слезами. Она говорила на протяжении всего дня и пришла в себя только с наступлением ночи. И с этого самого времени она поправилась; никакого вреда ей причинено не было, и она проживает там вплоть до сего дня. События эти произошли весной года усюй периода правления под девизом Ваньли (1598)».

Таким образом, как показывают представленные выше истории, китайцы не считали, что чангуй поселяются в тиграх. Чангуй существуют обособленно и лишь сопровождают хищников. Впрочем, как показывает следующая легенда, иногда их все-таки наделяют способностью «прирастать» к зверю:

«В последнем году Кайюань (741) в Юйчжоу (пров. Сычуань) свирепствовал тигр. Чтобы поймать его, приготовили тайную ловушку, но обмануть тигра не удавалось. Во время новолуния один человек взобрался на дерево, чтобы посмотреть на ловушку, и увидел чангуя в облике ребенка семи-восьми лет; он был без одежды, проворно двигался, и тело его отливало цветом яшмы. Он освободил пружину ловушки и прошел дальше, но наш герой слез с дерева и вновь приспособил пружину. Спустя время появился и тигр; когда он проходил мимо, ловушка захлопнулась и хищник погиб. Через значительный промежуток времени опять показался ребенок. С громкими стенаниями он влез в пасть тигру. Когда занялся день, человек раскрыл тигру пасть и увидел у него в горле огромную яшму, величиной с куриное яйцо» («Гуан и цзи»).

Заканчивая данный раздел, остается только напомнить читателю, что души утонувших людей, желая освободиться из водяного плена, топили других людей, дабы новые души могли занять их место. Души эти тоже называли чан или чангуй.

2. Оборотни-волки

Хотя волки-оборотни упоминаются в китайской литературе еще до династии Тан, первые легенды о блуждающих волках-людоедах появляются в источниках начиная именно с этого периода. Количество их столь велико, что мы вправе сделать вывод: вера в существование таких оборотней в обличии зверей была распространена повсеместно, что в свою очередь позволяет также предполагать, что она имеет весьма долгую историю. Несколько рассказов о волках-оборотнях сохранилось в «Тай пин гуан цзи» (гл. 442). Два из них, явно заимствованных из «Гуан и цзи», в первую очередь заслуживают внимания, поскольку один из них отчетливо напоминает привычные нам суеверия относительно волков, о которых мы упоминали выше, а именно, что раны, нанесенные волку-оборотню, остаются видимыми и после его обращения в человека, а другой показывает, что ликантропия китайская, как и европейская, являет собой форму умопомешательства и может порождаться галлюцинациями.

«В конце годов Юнтай династии Тан (765) в Хунчжоу, в уезде Чжэнпин жил старик. Он болел несколько месяцев, и уже более десяти дней отказывался принимать пищу. Однажды вечером он вдруг исчез, и никто не мог понять, куда же он делся. В другой день на закате один житель деревни отправился собирать листья тутового дерева, и его стал преследовать волк. Он быстро взобрался на дерево. Дерево, однако, было не слишком высоким – волк вставал на задние лапы и хватал зубами полу его одежды. Крестьянину ничего не оставалось делать, как обороняться – он ударил зверя топором, удар пришелся волку прямо в лоб. Волк припал к земле, но продолжал караулить жертву. Лишь на следующий день крестьянин смог слезть с дерева. Он пошел по следу волка, и следы привели его прямо к дому больного старика. Он вошел в главный зал, позвал сыновей старика и подробно, от начала до конца, рассказал им, как было дело. Сыновья, посмотрев на лоб отца, увидели след от удара топора. Дабы он впредь не нападал на людей, они задушили отца, и тот превратился в старого волка. Потом они отправились в уездную управу, чтобы оправдаться, и их отпустили с миром».

«В том же году в другой деревне Хунчжоу юноша лет двадцати после болезни почти отдал душу и превратился в волка. Хищник загрыз множество деревенских мальчишек. Потерявшие сыновей родители не знали, что произошло с их детьми, и понапрасну искали их.

Юноша этот выполнял в деревне самые различные работы. Как-то он проходил мимо дома семьи, тоже потерявшей ребенка, и несчастный отец окликнул его: "Приходи завтра к нам – для тебя есть работа; мы приготовим хорошее угощение". В ответ юноша громко рассмеялся. "Хорош я буду, если приду работать в ваш дом во второй раз! – ответил он. – Или вы думаете, что с вашим сыном случилось что-то особенное?" Слова юноши удивили отца погибшего мальчика, и он стал выспрашивать его. "Это небо повелевает мне пожирать людей, – сказал юноша. – А вчера я съел мальчика лет пяти или шести; мясо его оказалось таким вкусным". И тут отец заметил в уголках его рта запекшуюся зловонную кровь и в неистовстве обрушил на него град страшных ударов. Юноша превратился в волка и испустил дух».

Относящаяся к той же эпохе легенда свидетельствует, что китайцы с особой охотой наделяли способностью обращаться в волков представителей хуннуских[43]43
  Хунну (сюнну) – гунны.


[Закрыть], тюркских и монгольских племен, живших к северу и западу от Срединного государства. «Ван Хань их Тайюаня был командующим в Чжэньу (север нынешней Шэньси). Его мать, госпожа Цзинь, происходила из хунну, прекрасно стреляла из лука и скакала на лошади, а кроме того, отличалась жестокостью и силой. На выносливом скакуне, с луком в руке и стрелами на поясе, она проникала глубоко в горы в поисках медведей, оленей, лисиц и зайцев, которых убивала и привозила назад в огромных количествах. Неудивительно, что все жители севера боялись ее, но при этом их разбирало любопытство.

Однако, когда ей минул семидесятый год, она начала слабеть от старости. Тогда она затворилась в своих покоях, отослала прочь служанок и не позволяла никому входить к ней без особого разрешения. Время от времени, после того как она на закате запирала дверь и ложилась спать, ее охватывали приступы ярости, и тогда она била палкой всех домочадцев. Однажды, когда она, как обычно, закрыла дверь своей комнаты, обитатели дома вдруг услышали скрипучий скрежещущий звук. Все сбежались посмотреть, в чем дело, и увидели, как волк открыл изнутри дверь и бросился прочь. До восхода солнца он вернулся, вбежал в комнату и затворил дверь на засов.

Домочадцы были перепуганы насмерть и на рассвете доложили обо всем Ван Ханю. В тот же вечер он подсмотрел за матерью в щелочку и убедился, что все сказанное слугами оказалось правдой. Ван Хань пребывал в тревоге и ужасе и чувствовал себя очень неуютно. На следующее утро мать позвала сына и приказала немедленно купить для нее косулю. Он приготовил мясо и поднес ей, но госпожа Цзинь сказала: "Я хочу ее сырой". Тогда ей подали сырую косулю, которую она проглотила в мгновение ока, чем еще больше напугала Ван Ханя. Случайно мать услышала, как кто-то из членов семьи тайком говорит об этом, и устыдилась. В тот же вечер она опять заперла дверь изнутри. Слуги стояли подле и ждали, что она будет делать. Внезапно из дверей вихрем вылетел волк; назад он более не вернулся» («Сюань ши цзи»).

Народные поверья в волков-оборотней, рыщущих в поисках добычи, после династии Тан, пожалуй, только набирали силу. В четырнадцатом столетии они, видимо, овладели и образованными умами, поскольку в официальной истории династии Юань на полном серьезе утверждается следующее: «В десятом году Чжичжэн (1350) область Чжандэ (север Хэнани) страдала от волков, которые по ночам врывались в дома в человеческом обличьи и с воем набрасывались на людей, из рук которых они вырывали детей, чтобы сожрать их» (гл. 51, 1.17). Спустя три столетия в описании уезда Цюйу, на юге Шаньси, зафиксирован следующий эпизод:

«В годы под девизом правления Чунчжэнь династии Мин (1628–1644) свирепствовал такой страшный голод, что люди поедали друг друга. В ту пору в деревушке Цзиби, расположенной в двадцати ли к востоку от главного города уезда, жил пастух по имени Цан, фамилия же его забыта. Он покидал свой дом каждое утро и возвращался уже после наступления темноты. Однажды жена спросила его, откуда он все это время берет пищу, и пастух ответил, что он поедает людей. "Как же можно есть людей?" – спросила жена. На что муж ответил: "Завтра в полдень я съем и тебя". Когда же она спросила его, за что, пастух сказал: "Как-то я проходил мимо храма местного божества и увидел там шкуру волка, я лег на нее и тут же глубоко заснул. Проснулся я в обличии волка, но, еще не понимая, что произошло, вышел и съел человека. Вечером я вернулся в храм, шкура упала с меня и я вновь стал человеком, но я опять не понял, что уже изменился. С тех пор с помраченным рассудком и, не понимая, что делаю, я поедал людей каждый день, и завтра в полдень придет твой черед. Боюсь, что тебе не спастись, но я не хочу убивать тебя. Поэтому, сделай завтра из соломы чучело и набей его внутренностями свиньи, и тогда, я уверен, ничего плохого с тобой не случится". Сказал он это и исчез.

Жена была так перепугана, что побежала к соседкам и обо всем им рассказала. Они то верили словам пастуха, то сомневались в них, но брат посоветовал ей все сделать так, как сказал муж, и она поклялась ему сберечь себя от любой неожиданности. На следующий день она затворила окно и стала в щелочку смотреть за тем, что делает муж. Не успело солнце достичь зенита, как волк перемахнул через стену и ворвался в дом. Несколько раз он бился головой в окно, но увидев, что войти через него невозможно, бросился к соломенному чучелу, схватил его и сожрал. После этого он опять перепрыгнул через стену и исчез. На громкие крики женщины сбежались соседи; самые смелые погнались за зверем, а жена бежала сзади. Следы привели их к храму как раз в то самое время, когда волк лежал на земле. Женщина начала изо все сил лупить волка; ему отсекли хвост, но сам он сумел убежать. В дом он более не вернулся. С той поры жители деревни всякий раз, когда видели волка с обрезанным хвостом, выкрикивали его имя. Волк качал толовой и шел другой дорогой, не оглядываясь на них и не пожирая их. Старики до сих пор говорят об этом волке» («Цюйу сянь чжи»).

Волки-оборотни нападают на людей внезапно и стремительно и не знают чувства жалости. Не желая лишний раз подвергать риску свои шкуру и хвост, волки порой принимают облик красивой невинной девушки и в таком обличии застенчиво приходят к людям, терпеливо поджидая подходящего момента, чтобы напасть на ничего не подозревающую несчастную жертву и убить ее. «Если волк доживает до ста лет, – говорится в одном сочинении седьмого века, – он превращается в женщину, которую зовут всезнающей. Она необычайно красива, сидит на обочине дороги и обращается к проходящим мужчинам с такими словами: "У меня нет ни родителей, ни братьев. Господин, возьмите меня в свой дом и сделайте своей женой". На третий год она начинает пожирать людей. Если назвать ее по имени, она убегает» («Бо цзэ ту»). Эта черта роднит волка с лисицей, родственным животным, которая, как мы увидим в дальнейшем, считается в Китае оборотнем par excellence, хотя она и не пожирает жертв своего вероломства.

Следует, однако, признать, что таким китайский фольклор рисует волка не слишком часто для того, чтобы мы могли сделать вывод о том, что на Дальнем Востоке животное это воспринимали как искусного diable aquatre. Нам оказалась доступной только одна история, в которой волк выступает именно в таком качестве. «При династии Тан у губернатора Цзичжоу был сын, фамилию и имя которого я позабыл. Отец отправил его в столицу с ходатайством о назначении на другой пост. Но не успел сын пересечь границу города, как увидел дом знатного человека, переполненный посетителями и слугами. Среди них была девушка с такой изумительной фигуркой и такая красивая, что наш герой сразу же влюбился в нее и тут же попросил ее выйти за него замуж. В доме поднялся страшный переполох. „Да кто ты такой, чтобы тревожить нас подобной чепухой? – гневно воскликнула старая служанка. – Она дочь господина Лу из Ючжоу; наш господин скоро вернется в столицу. Ты же, наверное, всего лишь мелкий чиновник где-нибудь в области или уезде. Да и вообще, как мы можем терпеть твое фиглярство?“ Но юноша ответил, что его отец занимает пост в Цзичжоу и что он попросит его дать свое согласие. Ответ юноши весьма всех удивил, и вскоре семья согласилась. Несколько дней юноша и девушка жили вместе как муж и жена, а потом молодую пару встретила на дороге семья жениха, и они отправились домой.

Губернатор и его супруга слишком любили своего сына, чтобы приставать к нему с расспросами; кроме того, он отвечал настолько разумно, что едва ли могли возникнуть какие-то подозрения. Вдобавок невесту сопровождали столько людей и лошадей, что в доме все ликовали. Однако по прошествии тридцати дней лошади, данные в приданое невесте, начали убегать. Несколько раз посылали слуг узнать, в чем дело, но невеста захлопывала перед ними двери, а когда на рассвете люди губернатора вошли в покои его сына, то не обнаружили ни слуг, ни служанок невесты, а в конюшне не было ни одной лошади. Заподозрив неладное, они доложили обо всем губернатору. Вельможа вместе с женой отправился к дому сына и позвал его, но в ответ не раздавалось ни звука. Тогда он приказал сломать ставни – через открытое окно выскочил огромный старый волк и умчался прочь. Тело их несчастного сына было съедено почти полностью» («Гуан и цзи»).