Текст книги "За час до рассвета"

Автор книги: Яков Кривенок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

ПРОВОКАТОР

Ирина раньше обычного вышла из дому с чайником и двумя кастрюлями. Максима Максимовича застала в мастерской и обстоятельно рассказала о Руже, Сергее Владимировиче и о том, что старший лейтенант согласен быть радистом подпольщиков. Время от времени Ружа будет заходить к Ирине и забирать все, что необходимо передать штабу фронта.

Это обрадовало секретаря горкома партии. Появился еще один канал связи. Однако успех этот не заглушил тревоги, которая не покидала Ирину с того дня, как узнала, что ее фотография находится у фашистов.

На улице она беспрестанно оглядывалась, ей повсюду мерещились шпики, трамвайные столбы казались автоматчиками, ее конвоирующими. Ирина понимала, что все это от мнительности, но сладить с собой была не в силах.

Постоянная тревога не оставляла Ирину и дома. Спать ложилась не раздеваясь, при каждом стуке дверей невольно вздрагивала. Чтобы отвлечь ее, Надежда Илларионовна находила все новые неотложные занятия, но и это не помогало. Своими подозрениями она замучила Сашка и не успокоилась, пока он снова не обегал всех соседей и не узнал, что никаких новых постояльцев на их улице не появилось.

Шли дни. Постепенно страх притупился, но Ирина по-прежнему держалась начеку. Даже от больных ожидала какого-нибудь подвоха.

Как-то к ней на прием явился чисто одетый молодой человек. Пожаловался на головную боль, общее недомогание. Раскрыв регистрационную книгу, медсестра задала обычные вопросы:

– Фамилия?

– Ивлев Петр.

– Кем работаете?

– Заготовителем.

– К сожалению, мы обслуживаем только железнодорожников.

Ивлев возмутился:

– Я с поезда и не имеете права! Я очень плохо себя чувствую. Видимо, грипп.

Вмешалась Трубникова:

– Раздевайтесь.

Она измерила ему температуру, заглянула в рот, прослушала легкие. Явных отклонений от нормы не обнаружила. Но на всякий случай выписала рецепт.

– По-моему, ничего серьезного. Если станет хуже, примите эти порошки, по одному три раза в день.

– Благодарю, – проговорил Ивлев. И медленно стал одеваться, а когда медсестра отлучилась, виновато сказал: – Окажите еще одну любезность.

– Пожалуйста, если смогу, – ответила Ирина.

– Видите ли, я приезжий. Подскажите, где можно переночевать? Гостиницы, сами понимаете, не для нас. Мне бы уголок или комнатку, заплачу, сколько спросят.

Случалось, что и раньше к Ирине обращались с подобными просьбами: на вокзале ведь работает. Помогала, как могла. Но этот пациент ей чем-то не нравился.

Ирина внутренне вся насторожилась. На этот раз она, кажется, не ошиблась: этот человек подослан. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. Подавив волнение, холодно проговорила:

– Право, не знаю, что вам сказать, – пожала она плечами. – У нас семья большая. И знакомых подходящих не имею.

Переступая с ноги на ногу, Ивлев смущенно спросил:

– Может, подружка какая приютит?

– Какие сейчас подруги! – не понимала Ирина, куда он клонит.

– Конечно-конечно, – на лету подхватил он. – А так хотелось хоть часок в нормальной обстановке побыть… Среди своих.

– Вы ищете развлечений, а у нас медицинское учреждение, – холодно заметила Ирина.

Ивлев не обратил внимания на ее тон:

– У меня тут кое-что из довоенных припасов. – Он приподнял туго набитый портфель. – Заготовитель все же. «Спотыкач» преотличный.

– Спасибо, не пью.

– Немного для настроения, – уже без намеков предложил он. – Неужто уютного местечка не найдется?

Это был его явный просчет. Ирина немедленно воспользовалась им:

– Не мешайте работать, – повысила она голос. – За ночлегом обращайтесь в полицию.

– Ну что вы! Я не хотел вас обидеть, – стушевался Ивлев. – Извините, если сказал что не так. – И, пятясь, покинул кабинет врача.

Ирина облегченно вздохнула: «Пронесло». А вечером она вспомнила об этом случае с улыбкой. Вряд ли шпик так глупо мог себя вести. Скорее, это был какой-нибудь любитель приключений.

Вероятно, Ирина быстро бы забыла этот случай, но через несколько дней, возвращаясь с работы, она встретила Ивлева на трамвайной остановке. Он издали приветствовал ее.

Трамваи ходили нерегулярно, люди на остановке нервничали, ругались. Ивлев подошел к Ирине. Посетовал на плохую работу городского транспорта, поблагодарил за чудодейственное лекарство. Трамвай не показывался. Ждать надоело. Ирина пошла пешком. Ивлев навязался в спутники. «Держись – приказала она себе, – не подавай виду!»

По дороге Ивлев много и охотно болтал. Ирина узнала, что он снял комнату возле Приморского бульвара. Про себя она отметила: совсем недалеко от их дома.

Ивлев держался корректно. Читал стихи. Сказал, что неравнодушен к Есенину, Маяковскому. Мечтал он стать поэтом, да не доучился. Надо было ставить на ноги младших сестренок и братишку. Семья эвакуировалась, он же с эшелоном заводского оборудования попал в окружение. В свой город не возвратился, потому что был стахановцем, его портрет печатали в местной газете. Сейчас нашел работу в торговой организации. Посмеялся над своим новым занятием, не преминув, впрочем, отметить, что оно по теперешнему времени не такое уж плохое. Предложил, при надобности, захватить и ее вещи для обмена: услуга не велика, хлопот не составит, а муки или картофеля раздобудет. Говорил он просто, непринужденно. У калитки Трубниковых тотчас распрощался, что понравилось Ирине.

И все же тревога ее не покидала.

Выслушав сестру, Костя посоветовал:

– Похоже, что тебе надо скрываться.

– А мать? А вы?

– Ну что ж, повременим, пока не придумаем чего-нибудь получше… А сейчас самое главное – не подавать виду, что ты не доверяешь этому типу.

Через несколько дней – снова случайная встреча с Ивлевым.

У калитки попросил напиться. Ирина бросилась за кружкой, он сделал вид, что не понял ее намерений, прошел следом за ней в дом. Познакомился с Надеждой Илларионовной, с Костей. Пригласил Ирину вечером прогуляться или сходить в кино. Она отказалась. Ивлев не настаивал. Молча подал руку и ушел.

– Ну как он вам показался? – спросила Ирина.

– А что – скромный, обходительный, – неуверенно проговорила Надежда Илларионовна. – Может, тебе от страха почудилось?

– А ты что думаешь, Костя?

– Подожди немного, что-нибудь сообразим.

Как-то Ивлев принес билеты на молодежный концерт. Ирина вопрошающе взглянула на мать, та кивком головы дала понять: соглашайся.

– Что ж, развлекусь, – ответила девушка. – Только пойду платье выглажу.

На кухне Костя успокоил сестру:

– Не робей, там и мои хлопцы будут.

Это был вечер пропаганды немецкого образа жизни. Гитлеровцы завлекали русских парней и девушек добровольно отправиться на немецкие заводы, фабрики, рудники. В концерте приняли участие артисты, прибывшие из Берлина.

С концерта Ирина вернулась раньше времени, взволнованная. О событиях в театре рассказала матери сбивчиво.

От Ирины не ускользнуло, что Ивлев все время за ней наблюдает. Однако она намеренно никого из знакомых не замечала. Исключение сделала для Клавы Луниной, которая была с Рейнхельтом. Но та, вскинув голову, прошла мимо.

Первое отделение закончилось спокойно. А в начале второго, едва хор затянул фашистский гимн, с балкона в партер посыпались листовки. Белыми птицами они порхали над головами. За ними тянулись сотни рук.

Кто-то радостно крикнул:

– Товарищи! Под Москвой немцам пришел капут!

С балкона поддержали:

– Убито восемьдесят пять тысяч оккупантов!

– Уничтожено более тысячи танков!

Вспыхнули люстры. У распахнутых дверей встали автоматчики.

В зал ворвались молодчики в штатском, гоняясь за листовками, опрокидывали кресла, награждали тумаками людей.

Ивлев сунул Ирине одну из листовок:

– Спрячь!

Девушка отдернула руку:

– Зачем? Меня она не интересует.

Ирине и без этого было известно содержание листовки. Сведения о разгроме немцев под Москвой принял Сергей Владимирович, через Ружу передал Ирине, а она – Метелину, который и напечатал прокламацию. Таким образом, сообщение Советского информбюро стало достоянием жителей Приазовска. Ирина была счастлива. Завтра же о скандале в театре будут говорить в каждом доме, в каждой семье, во всем городе. И все будут знать содержание листовки. А в ней говорилось:

«С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 13 танковых, 33 пехотные и 5 мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву.

До 6 декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противника и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигородском и Наро-Фоминском направлениях.

6 декабря войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок.

В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери.

В итоге за время с 16 ноября по 10 декабря захвачено и уничтожено без учета действий авиации: танков – 1434, автомашин – 5416, орудий – 575, минометов – 339, пулеметов – 870. Убито 85 тысяч немцев.

Немецкое информационное бюро писало в начале декабря, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль.

Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском».

Всех, кто был в театре, стали тщательно проверять. Документы у Ирины были в порядке. Ивлева тоже отпустили. На улице он сказал:

– Напрасно не захватили листовку.

– А что в ней интересного? – удивилась Ирина. – Меня это не касается.

– Ну как же. Ведь это наши действуют…

– «Наши»! Кого вы имеете в виду?

– Патриотов. В городе их много…

– Ну, что вы? Откуда? – пожала плечами Ирина.

На следующий день неожиданно в медпункт пришел Ивлев: весь в синяках, глаз затек, левое ухо надорвано – кровоточило.

Пока над ним хлопотала медсестра, Петр храбрился:

– Напоролся на бандюг. Хотели пальто и часы снять. Но я им наподдавал! Несколько приемчиков провернул – и пятеро не устояли.

– Вы к тому же боксер? – поинтересовалась Ирина.

– Есть немножко. В кружке занимался. Пусть благодарят бога, что ноги унесли.

Медсестра съехидничала:

– Мой знакомый хвастался: «Вот дал я им, чуть живым выбрался».

Ивлев не уловил иронии:

– Я все равно найду их. Поодиночке… мокрого места от них не останется. Не с тем связались…

– Заприметили? – поинтересовалась медсестра.

– Где там, темнища! Да уж найду!

Дома Ирина рассказала о ночном происшествии с Ивлевым.

Когда мать и Сашко ушли в свою комнату, Костя признался Ирине, что ее «ухажера» припугнули ребята из его боевой группы: не ходи, мол, где не положено, иначе ноги обломаем!

□

Безвозвратно уходили наполненные горечью и тревогами дни, недели. У Надежды Илларионовны ныли руки, ноги, ломило в позвоночнике. Днем крепилась, а ночью не спала и, чтобы обмануть боль, думала о детях.

Замутнело окошко, на потолке обозначилась трещина. Надо бы замазать, да мела нет. Другие заботы изнуряют. Базар, как кость обглодали – никакого привоза. В магазинах мыши от голода дохнут. В доме холодно, топка на исходе.

Осторожно, чтобы не скрипнула обвисшая сетка кровати, она встала. Холодно на кухне. Измельчила потрепанный учебник: на подтопку хватит. Нет, видно, без угля не обойтись, а ведь в сарае его осталось не более двух ведер. Накинула фуфайку.

Просветлело окно. «Что-то день принесет? Добра ждать – себя обманывать. Я-то свой век – худо ли, хорошо ли – свековала. Дети, дети-то как?.. Куда же совок запропастился?»

Запылает огонь в печке – на душе уютнее станет. Нашелся совок. Выпрямилась, выглянула в окно – обомлела. Из приземистой двери катуха, в котором до войны откармливали кабана, на четвереньках вылез человек. И что ему там приглянулось: красть-то нечего? А он встал. Осмотрелся и быстро перемахнул через ограду на улицу. «Батюшки, да это же Ивлев!» – признала парня Надежда Илларионовна.

Когда Ирина проснулась, мать тихо сказала:

– В катухе твой «ухажер» дежурил. Следит, кто к нам придет.

Ирина догадалась, о ком речь.

– Ничего, мама, не волнуйся. Надо только не показывать виду, что мы все о нем знаем. А то другого, похитрее, к нам подошлют.

Мать в знак согласия кивнула головой. Оказывается, дети-то не так просты. У них все наперед предусмотрено.

– Но как же, доченька, сдюжишь?.. Может, тебе уехать куда?

– Нельзя. Это только вызовет еще большие подозрения. На меня… На всех… – Ирина прильнула к груди матери. – А я выдержу, мама.

Через несколько дней Ивлев с сияющей улыбкой прибежал к Ирине в медпункт. Он был в рабочей спецовке.

– В вашем полку прибыло, – с порога сообщил он. – Невмоготу стало по селам шататься, клопов кормить. В депо устроился, нарядчиком.

У Ирины сжалось сердце. Она догадалась, на что рассчитывает Ивлев. Нарядчик непосредственно связан с людьми: комплектует поездные бригады, выдает маршрутные листы, учитывает труд. От него зависит заработок паровозников: то припишет лишние часы, проведенные на линии или на маневрах, то зачтет несуществующий ремонт локомотива. Машинисты и помощники стараются ладить с нарядчиком, при случае угощают, даже зовут в гости. Да, путь к рабочим выбран самый верный…

– С трудом должность получил, – доверительно продолжал Ивлев. – Пришлось кое-кого немного подмазать…

«Нужно немедленно предупредить Петра Петровича, Маслова, всех наших, – пронеслось в мыслях Ирины.

– О, здесь у вас совсем другое дело, – не унимался гость. – Вот почитайте. – Он склонился над столом: – Стоящий документик!

Перед Трубниковой он положил напечатанный листок – очередное сообщение Совинформбюро. По типографскому шрифту, неровным прыгающим строчкам узнала: делал Сема.

– Верный человек дал, – расплылся в улыбке Петр.

– Кто?

«Зачем спросила? – одернула себя. – Эх, зелень зеленая». Не за вопрос выругала, а за интонацию, стремительность, в которых умный сразу разгадал бы личную заинтересованность. Но Ивлев больше был занят собой, своей новой ролью конспиратора, которому доверена большой важности тайна. Изобразив на лице озабоченность, сделал вид, что мучительно думает над ответом.

– Не обижайся, я не вправе назвать фамилию, – наконец проговорил он. – У нас на этот счет очень строго… Я счастлив, что мне поверили. Ух, и развернусь же теперь!

«Кто же доверился? – гадала Ирина. – А может, это просто провокация?» Ни единым мускулом не выдала той борьбы, которая в ней происходила.

Вечером Ирина рассказала Косте о поведении Ивлева. Брат был уверен, что это провокация. Такой листовки в депо еще не было. Видимо, полиция поспешила вручить Ивлеву листовку, найденную на каком-нибудь заводе. Константин одобрил решение Ирины пойти к шефу паровозного депо.

Шеф встретил Ирину с каменным лицом. Через переводчика она сообщила: новый нарядчик приходил с подстрекательской листовкой, ведет подрывные разговоры. Немец выслушал безучастно, не спуская с нее тусклого, бесцветного взгляда. Уточнив фамилию подстрекателя, поблагодарил за помощь, надменным кивком дал понять, что аудиенция окончена.

После посещения шефа Ирине было не по себе. Что-то сдавило горло и не отпускало. Даже на воздухе не стало легче.

Погруженная в свои думы, она медленно шла домой. Из переулка навстречу вышла Клава. Ирина ее не заметила. Клава догнала Ирину и, как бы в пространство, проговорила:

– На концерте ты была не одна.

От неожиданности Ирина не успела ответить.

– С Ивлевым будь осторожнее, – продолжала Клава. – Он из полиции.

– Меня это ничуть не тревожит, – безразлично ответила Ирина. – Я немцам не опасна, людей лечу.

– Хорошо, что встретились. Мне надо с тобой посоветоваться, – продолжала Клава.

– Со мной? Вот не ожидала…

– Ты же любишь Сему. И я люблю… Мы должны спасти его. Если ты не в состоянии, я помогу. Его ищет гестапо.

– С твоей помощью. Это ты передала им фотографию!

Лунина отшатнулась, словно ее ударили по лицу, и сказала, не подумав:

– Я не хотела, получилось все нечаянно, – призналась она и тут же начала выкручиваться: – Энно насильно ее взял.

– Как ты, Клава, жить теперь будешь? – с грустью сказала Ирина. – Мне жаль тебя.

– Ненавижу! – крикнула Клава. – Всех вас ненавижу!

Прижимая платок к глазам, она скрылась в первом же переулке.

ПРОВЕРКА

Наступила весна, голодная, безрадостная. Метелин по-прежнему жил у Насти. Сысой Карпович ему верил, изредка знакомил с другими полицейскими, выдававшими себя то за агрономов, то за служащих городской управы.

После того как советские ночные бомбардировщики накрыли и уничтожили аэродромы, расположенные вокруг Приазовска, и разгромили эшелон с танками на железнодорожной станции, поиски подпольщиков усилились. Немцы были ошеломлены точной бомбежкой и старались найти тех, кто указывал цели самолетам.

Вскоре Метелин пережил неприятные минуты. В парнике к нему подошел бригадир с незнакомым человеком, в начищенных хромовых сапогах, дымчатом пальто, помятой шляпе.

– Встань, с тобой агроном поговорить хочет, – приказал бригадир.

Семен поднялся, стряхивая перегной с шершавых ладоней. Выпрямилась Настя, другие женщины.

– Фамилия? – спросил резким голосом «агроном».

– Бугров Иван.

– Документы при себе?

– Паспорт в кармане.

– Давай.

Семену стало не по себе. Выхватив из рук паспорт, «агроном» раскрыл его, еще раз глазами ощупал Метелина. Отошел в сторону, из нагрудного кармана достал беленький квадратик в четвертушку школьной тетради. «Мой портрет», – догадался Семен.

– А ну-ка повернись ко мне, Бугров.

Метелин переставил ноги. Он был спокоен, только ладони вспотели. «Агроном» вплотную подошел к Метелину:

– Старовер?

– Мы православные, – поспешила Настя.

– Помолчи. Бороду зачем отрастил?

– Во всем хуторе ни одной бритвы. Да и не свататься ведь мне. На ладан дышу.

Бригадир что-то зашептал на ухо «агроному». Тот отмахнулся, продолжая рассматривать паспорт. Семен ждал – вот-вот гаркнет: «Метелин! Ты-то, голубчик, мне и нужен». На всякий случай приметил в углу тяпки, лопаты. «Прыгну через грядку, схвачу лопату, огрею по башке. Успеет ли он выстрелить?.. Выскочу за дверь, накину щеколду. В парниках окна узкие, застрянет. Нырну в заросли. Пистолет под яблоней».

– Давай справку о болезни… Кровью харкаешь? – зачем-то спросил «агроном».

– Случается и кровью.

С отвращением бросив на корзину паспорт, «агроном» вымыл в ведре руки, круто повернулся к выходу. Бригадир засеменил сзади. У Метелина отлегло от сердца. Когда они вышли, Настя опустилась на колени перед грядками, закрыла лицо руками.

□

На душе у Метелина тревожно. Очередная проверка с фотографией, видимо, все-таки сказалась: Семен до сих пор не мог успокоиться. Ведь все обошлось, чего бы волноваться. Подпольная организация действует. Максим Максимович снова обосновался в городе, на новой квартире. Связь с ним надежная. Молодежные группы непосредственно в поле зрения Метелина. Время от времени они дают о себе знать оккупантам. Правда, первый напор активности несколько спал. Надежды на скорое освобождение не оправдались. Приходится действовать осмотрительнее. Ну что ж, надо продолжать борьбу еще упорнее, еще хитрее… Все это Метелин прекрасно понимал, но спокойствие не проходило. Ему казалось, что он недостаточно активно действует, хотелось выбраться из этого глухого хутора, хотелось вступить в открытый, яростный бой с фашистами.

Еще его очень беспокоила Ирина. Верно ли они решили, что оставили ее на легальном положении? Не лучше ли ей скрыться?.. Впрочем, пока ее не очень донимают. Но долго ли до беды. «Ах, Клавдия, Клавдия, сколько хлопот наделала твоя глупость!»

К дому подъехал Василий Трубников. Вошел, какой-то угрюмый, мрачный, подал Семену конверт.

«Сема! – писала Ирина. – Тебе надо обязательно встретиться с Ружей. Дело не терпит отлагательств. Днем ты работаешь, поэтому давай условимся на вечер. Лучше, если это произойдет в субботу в пять часов в хуторе Красный Лиман. Она будет тебя ждать в магазине. Согласен? Если да, то скажи об этом Василию… Ах, как я соскучилась по тебе!»

Прочитав записку, Семен спросил у Василия:

– Когда в город возвращаешься?

– Рано утром.

– Передай Ирине, что я согласен.

НЕОЖИДАННЫЙ ДРУГ

Семен Метелин настойчиво входил в роль Ивана Бугрова – чахоточного неудачника, апатичного, политически неразвитого, изнуренного болезнью парня из-под Полтавщины. Ходил сгорбившись, еле передвигая ноги, угрюмо глядел на встречных и рядом работающих. В беседах с ними, расхвалив благодетеля Сысоя Карповича, хвастался, сколько вчера или позавчера каждый из них влил в себя «дымки».

Он научился молчать. Прикажет что бригадир, кивнет в ответ головой и беспрекословно приступит к делу. Женщины порой пробовали с ним шутя заигрывать. Семен потупит глаза, теряется, что поощряло их к большему озорству. Так же вел себя и с полицаем, которому нравилось, как он выражался, «начинять чахоточного градусами». Только после известной «начинки» Бугров становился развязным, пел и танцевал, что было явно по нраву Сысою Карповичу.

Сейчас Семен свыкся с избранной им ролью – на улице, на людях без труда держался Бугровым. Только с Василием, Настей или наедине с собой он снова становился Метелиным – рассудительным, подтянутым, деятельным.

В субботу обычной походкой больного человека он проследовал мимо окон деревянных хат. За хутором на горбатом мостике остановился, вслушался в незамысловатую песню мутного ручья.

День играл всеми красками ранней весны. Метелин перегнулся через перила… Спроси через полчаса, о чем или о ком думал сию минуту, он вряд ли ответит. А мысли его были о том вечном и постоянном, что несет человеку природа, независимо от того, кто он и что он. Яркое солнце одинаково обогревает созидателя и разрушителя. Плодами земли питается отец, давший другому жизнь, и убийца, уничтоживший эту жизнь.

Семен протянул руку к вербе, опустившей ветки в струи потока, сорвал набухшую почку, понюхал. Она источала дух пшеничного, свежеиспеченного хлеба. Попробовал на зуб. Вкус мятный, вяжущий.

Цепляясь руками за гибкий кустарник, Метелин по скользкому склону выбрался к полям. Земля парила маревом, плывущим над полями и курганами.

Дыша всей грудью, Метелин шел по бездорожью, напрямик, широко открытыми глазами любуясь на чудо нарождающейся жизни.

Ему, городскому жителю, все в диковинку: и неуемное воробьиное «жив-жив», и хлопоты сорок, свивающих в развилках абрикосов гнезда, и перистые облака, словно сотканные искусной рукой. Да, величественная природа оставалась сама собой, ей нет никакого дела до бед и человеческих печалей.

Семен вошел в хутор, разбросанный вдоль заросшего камышом морского залива. Две его улицы изрезаны оврагами, заполненными водой. На пригорке – каменные коровники, водонапорная и силосная башни. Недалеко пасутся коровы. На них жалко смотреть – кожа да кости.

Магазин, или, по-здешнему, лавка, занимал подслеповатую хату. Направляясь к ней, Метелин не допускал мысли о какой-нибудь провокации.

В лавке, кроме продавщицы, никого не было, покупать, в сущности, тоже нечего. Для видимости спросил махорки. Не отводя глаз от раскрытой книги, продавщица отрицательно мотнула головой. Остановившись на низком крылечке, Семен не знал, что дальше делать. Часы показывали десять минут шестого.

«Что с Ружей, почему опаздывает?» – тревожно подумал он. Она тут же показалась из дверей дома, расположенного рядом с лавкой. Проходя мимо Семена, подала знак следовать за ней.

В хуторе было пустынно, на улицах – ни одной живой души.

Переждав минуту, Семен направился следом. Спустился в овражек. Тропинка нырнула в прошлогодний камыш метровой высоты. Шагов через сто камыш расступился, Семен вышел к лиману. С берега прямо в воду спущено два дощатых настила, видимо для купания и полоскания белья.

Цыганка, тасуя колоду карт, сидела в лодке, наполовину вытащенной на берег. Семен подошел к ней.

– Здравствуйте, Иван Бугров! – улыбнулась она. – Садитесь рядом, роднее станем.

Семен тоже улыбнулся:

– Здравствуйте, товарищ Ружа.

– Так вот ты какой, оказывается, а я то думала… Прямо скажу, на вид невзрачный, обыкновенный крестьянин. Впрочем, ты и на фотографию свою совсем непохож. Долго еще по ней тебя искать будут. А ищут, ох, как ищут… Энно Рейнхельт – твой главный враг, он руководит поисками.

– Слышал о таком, – спокойно ответил Метелин. – Я у себя на Родине, а дома, как говорят, и стены помогают. Я сильнее гауптштурмфюрера.

– Сильнее, – согласилась Ружа. – Об осторожности тоже не забывай.

– Не забываю. Вы почему-то задержались.

– Обычная перестраховка. Правда, Рейнхельт снабдил пропуском, поощряет мои экскурсии по городам и селам. Он меня к розыску Метелина подключил. Вот я и стараюсь, – она криво улыбнулась. – Ищу повсюду, даже в этом хуторе. Только чувствую, что и мне гауптштурмфюрер не полностью доверяет: нет-нет да и пошлет хвост за мною. Да и я осмотрительная. Кое-что у Рейнхельта переняла. Вот и сейчас, поджидая тебя, на всякий случай в хату напросилась, хозяйке погадала, успокоила, кусок сала заработала. Возьми – сгодится.

От сала Метелин отказался.

– Приступим к делу, – сказал он. – Чем я могу быть вам полезен?

– На Южном фронте немцы что-то готовят, – подчеркивая каждое слово, сообщила Ружа, – стягивают силы, в городе появились новые штабы. Нам поручено… – Ружа несколько стушевалась, потом решительно произнесла: – От тебя нечего скрывать. Словом, Сергей Владимирович получил задание… штабу фронта срочно требуется язык.

Метелин и сам заметил, что немцы активизируются, к чему-то фундаментально готовятся: по шоссейным дорогам выставлены патрули, запрещен проезд местному населению, по ночам скрытно к передовой подтягиваются танки, артиллерия. Недалеко от Пятихаток в колхозном саду вырублены деревья, очищена площадка – подготовлен запасной аэродром.

– Просто язык – мало, – проговорил Метелин, – хорошо бы язык в чине.

– Ну, а если штабник? – спросила Ружа. – Подойдет? – И рассмеялась.

– Именно штабной…

– Меня к тебе Ирина направила, – сказала цыганка. – В твоей помощи нуждаемся. Сергей Владимирович неподвижен, я к веслам не способна да и в море заблужусь. А плыть не близко, нас в открытом море катер ждать будет.

– Какой катер? – переспросил Метелин. – Я что-то не понимаю вас.

– Сергей Владимирович условился с командованием, и от них придет катер за Отто Нугелем. Он – майор. Добровольно к нам переходит.

– Фашист! Офицер! Добровольно! – воскликнул Метелин. – Нет, товарищ Ружа, вы бредите!

Насладившись его изумлением, Ружа назидательно пояснила:

– Не все немцы – фашисты, и не каждый офицер – гитлеровец, пора знать об этом, товарищ Бугров… Этот достоин сострадания, Сергей Владимирович поверил ему!

Метелин еще больше встревожился. Сергей Владимирович рискует жизнью не только своей!.. Ну, а если неизвестный Отто Нугель – гестаповец?.. Проникнет в самое сердце подполья. А вдруг он матерый шпион? Используя легковерность подпольщиков, очутится в тылу Красной Армии. Что будет тогда?.. Сергей Владимирович болен, Ружа неопытна. Не клюнули ли они на фальшивую фашистскую приманку?

Поняв, видимо, состояние Метелина, Ружа сказала:

– Чего задумался, товарищ Бугров?.. Понимаю, за легкомысленную девчонку меня счел: где, мол, цыганке с немецким офицером тягаться!.. Ошибаешься: научилась распознавать где свой, а где враг, – улыбнулась она. – Но мы засиделись, а я тороплюсь. От имени Сергея Владимировича я обращаюсь к вам с настойчивой просьбой: выделите нам гребцов, знающих море. Только и всего.

– За людьми дело не станет, – пообещал Метелин. – Кто он, этот Отто Нугель?

– Ты, товарищ Бугров, вынуждаешь меня на подробности. Я свыше пяти месяцев с ним встречаюсь. Этого достаточно?

– Несколько нескромный вопрос… Я хотел бы знать, как вы познакомились с ним? Если можно – все, как было.

– Познакомилась я с Отто в казино. Вначале нас сблизило то, что он сносно говорил по-русски. Ну, танцевала с ним, когда Рейнхельт отсутствовал. И вообще он мне показался не таким, как другие немцы.

…В зимний холод Отто провожал Ружу до квартиры. Навстречу им попалась колонна военнопленных – оборванных, изнуренных. Это были не люди, а тени. «Во что людей превратили!» – воскликнула Ружа. «Не я эту войну начинал», – угрюмо ответил Нугель. Ружа осмелела. «А за все это придется отвечать», – сказала она. «Да, к сожалению, придется», – согласился Нугель и надолго замолчал.

О своем разговоре с Отто Ружа рассказала Сергею Владимировичу, и он посоветовал, как следует ей вести себя дальше. Однажды Нугель, улучив момент, указывая на Рейнхельта глазами, шепнул: «Как вы можете бывать с этим… этим…» В его тоне Ружа почувствовала ненависть к эсэсовцам, но она беспечно спросила: «А чем он хуже других? Наоборот, он выгодно от всех, отличается вежливостью, начитанностью». Отто поморщился и ничего не ответил.

В другой раз Отто упрекнул ее: «Вы мне лучше кажетесь. Бывая с эсэсовцем, вы оскорбляете себя». В упор Ружа спросила: «А разве вы не одному богу молитесь?» Он понял ее: «Во всяком случае, я неверующий. – И многозначительно добавил: – А вы относитесь к нему не просто как женщина, вы что-то в нем ищете, в чем-то заинтересованы». Его наблюдательность насторожила Ружу. «Значит, переигрываю, – испугалась она и ответила: – Мы, женщины, беззащитны. В крепкой опоре нуждаемся – только и всего…»

– А Рейнхельт, что ж, – спросил Метелин, – не обращал внимания на ваши беседы?

– Он очень ревнив, – серьезно ответила Ружа. – И поэтому для наших встреч мы с Отто нашли другое место, подальше от глаз гауптштурмфюрера, словом, мы стали встречаться тайно.

– Этого мало, чтобы во всем ему открыться, – все еще сомневался Метелин.

– Да, конечно, – согласилась Ружа. – Прежде чем это сделать, я сумела его хорошенько разглядеть. Для этого потребовалось время и время. Отвечая на мои вопросы, он сначала был скрытен, видимо, боялся, принимая меня за верную подружку гауптштурмфюрера. Я постаралась рассеять его опасения, и Отто стал откровенным, рассказал о себе. Был он учителем географии, в тридцать восьмом его призвали в гитлеровский вермахт. Окончив офицерскую школу, служил исправно, попался на глаза фон Клейсту, и тот взял его в свой штаб. Отец его, инженер-горняк, встречался с Карлом Либкнехтом, но был ли коммунистом, Отто не знает. Погиб он в двадцать первом во время капповского путча. Как-то Отто поведал о трагической судьбе единственной сестры. Мужа ее – тепловозного машиниста – гестапо объявило коммунистом, заключило в концлагерь. Получив известие о гибели мужа, сестра покончила с собой.

– Каким же образом фашисты допустили его до офицерской школы, штабной работы? – усомнился Метелин.

– Сестра носила фамилию мужа, а Отто в анкетах ничего о ней не сообщал. Еще я видела, как Отто плакал, – с грустью продолжала Ружа. – В моем присутствии он распечатал конверт. В нем находилось извещение о гибели его матери под американскими авиабомбами. За время нашего знакомства он единственный раз потерял над собой власть. «А дальше, что дальше будет! – выкрикнул он. Потом тихо сказал: – Один, во всем мире один остался». Я дала понять: война и меня сделала круглой сиротой. Сергей Владимирович долго думал, как бы лучше приспособить его к нашему делу. Случай ускорил развязку. Помнишь, как была уничтожена головная база боеприпасов?.. На цель бомбардировщиков навели ракеты, пущенные с земли. Теперь прихвастну: это я сигналила!