Текст книги "За час до рассвета"

Автор книги: Яков Кривенок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

В ПУТИ

Семен Метелин проснулся оттого, что кто-то рядом примащивался на сене.

– Кто здесь? – спросил он.

– Это я, экипировку тебе доставил, утром провожу.

– А, мой заместитель! – Семен по голосу узнал Юрия Маслова.

Позавчера на заседании подпольного комитета Маслова избрали заместителем Метелина, а во время его отлучки он возглавит горком комсомола.

На пахнущем лугами сене клонило ко сну. Сюда, на чердак, из квартиры рыбака доносилась приглушенная колыбельная песня: это младшая сноха хозяина укачивала сына. Метелин помолчал, слушая песню. Потом спросил с надеждой и страхам одновременно:

– Что слышно?

Юра понял, чем интересовался друг. Максим Максимович предпринял еще одну попытку проникнуть в казематы, узнать, что с Трубниковыми. В конце рабочего дня Маслов заглянул в мастерскую секретаря подпольного горкома партии. Максим Максимович беспомощно развел руками: ничего не получилось.

– Пока утешительного мало. Спи, надо как следует отдохнуть, завтра день будет трудный…

Юра с умыслом произнес «пока»: не отчаивайся, мол, не теряй надежды…

Проснулись поздно, был воскресный день, Маслову не требовалось спешить на работу. На полутемном чердаке Семен разобрал принесенные Юрием вещи: ватные брюки, фуфайку, шерстяные носки, теплое белье, резиновые сапоги, шапку-ушанку.

– С миру по нитке, а тебе – тепло, – пошутил Юра, заметив, что Метелину пришлись по душе обновки.

– Перестарались, куда мне столько добра.

– Одевайся, не лето, купель основательная предстоит. Да и путь не близкий. А вот харчишки, Ружа собрала, – и подал Семену стянутый шпагатом пакет.

Рыбак принес поесть. Тому, что Семен не один, не удивился. Последнее время такое частенько происходит. Гости квартиранта неожиданно появляются и незаметно исчезают.

Вечером Метелин и Маслов через поля направились прямо к железной дороге, пролегающей в трех километрах от поселка. По пути в лесополосе выкопали из ямы туго набитый брезентовый мешок. Метелин с трудом втиснул в него кулек с продуктами. По Конокрадской балке добились до железнодорожного полотна, прилегли в кустах. Юра взглянул на часы:

– Минут через тридцать должен Петрович показаться.

□

Правильно ли поступает Метелин: руководитель, а сам идет на задание?

Метелин не изучал науку партизанской борьбы, не посещал курсов подпольщиков по той простой причине, что их не было. Формы и методы борьбы с врагом ему подсказывало сердце.

Он не командовал, а практически занимался печатанием и распространением листовок, ходил на диверсии. Он не руководил, скорее, действовал, сам возглавлял боевые операции или был непосредственным исполнителем решений комитета.

Может, он излишне рисковал собой, чаще других брался за наиболее трудное и опасное дело? Да, это так. Но таков Метелин по натуре, и тут ничего не поделаешь!

Подпольщики охотно шли с ним на любое задание, потому что он тщательно готовился, обдумывая, предусматривая любую мелочь.

«Сначала подумай – потом сделай», – было написано в одной из пятнадцати заповедей, которые Метелин вручил подпольщикам. Восьмая, к примеру, заповедь гласит: «У фашистов автоматы, у тебя, кроме автомата, за плечами – Родина; ты сильнее!»

Созданное Метелиным комсомольское подполье в Приазовске превратилось в единый, монолитный, живой организм.

И он был горд, что именно ему, секретарю подпольного горкома комсомола, поручено выполнить особо важное задание.

□

Петр Петрович Лунин вел длинный состав порожняка. На поворотах поглядывал назад, на крытые отремонтированные вагоны, снабженные щитами. «Под российскую пшеничку подготовлены», – думал он, сжимая до боли в пальцах реверс.

У Конокрадской балки, притормозив поезд, Петр Петрович по просьбе своего сына Николая подобрал человека с увесистым тюком.

– Здорово, Сема, – помогая ему подняться по лесенке, улыбаясь, сказал старший машинист. – Я обрадовался, узнав, что именно тебе придется помогать. Отойди подальше от окна… Куда путь держишь?

– Подальше от этой земли, – в шутку пропел Семей. – По срочному заданию, Петрович.

– Помогай бог. Дальше кровной земли не уйдешь. Что на фронтах слышно?

Под стук колес Метелин рассказал то немногое, что было ему известно: немец завяз на Волге. На Кавказе у него тоже неустойка. Ленинград стоит неприступной скалой. Словом, от летне-осенней кампании у Гитлера одни потрохи остались.

На востоке ночное небо неожиданно вспороли огненные полосы. Они озарили темный небосвод, колеблясь и слегка перемещаясь, щупали набухшие тучи, потом соединились в единый пучок над еле заметной движущейся точкой.

В развилку прожекторов попал один из наших самолетов. Какое-то мгновение он сверкал в голубом сиянии, потом камнем упал вниз, выскользнул из лучей. Однако цепкие лучи вскоре снова схватили его. Самолет кувыркнулся, завертелся штопором. «Маневрирует, уйдет, – обрадовался Метелин, – непременно уйдет!» Но Семен ошибся: самолет вспыхнул факелом, с бешеной скоростью устремился к земле, к своей гибели.

– Накрыли бедолагу, – Петр Петрович снял кепку, вытер со лба пот. – О, сколько их здесь полегло! К мосту опять не прорвались. Будь он проклят! Этот мост – бельмо у нашего командования. А взять не возьмут – ни с земли, ни с воздуха не подступишься!

– Для нас этот мост хуже бельма, – подтвердил Семен. – Он силы немцам добавляет.

– Вместе с паровозом взорвал бы его. А невозможно! Фрицы днем и ночью начеку. При переезде через мост каждый вагон проверяют: нет ли где мины. Паровоз сопровождает патруль. Под дулом автомата работаем. Вот какие строгости. Не думай, что стремлюсь от тебя, сынок, избавиться. А только через мост на паровозе тебе нельзя. Засыплешься в два счета.

– Мне на ту сторону не требуется. А мост… Что ж, мост? Не вечно ему стоять.

Старик выразительно посмотрел на тюк, который принес Метелин, но ничего не спросил. Только высаживая Семена возле Заречной, сказал:

– В добрый час, сынок!

Ежась от сырого, пронизывающего ветра, Семен направился в сторону от железнодорожного полотна, в степь. Путь его лежал вверх по течению реки.

Перебрасывая с плеча на плечо узел, Метелин напрямик пересекал вспаханное поле, с трудом вытаскивая ноги из разбухшей, по-осеннему загустевшей земли. Через час выбрался на жнивье, зашагал веселее.

К рассвету пригорки, холмушки, ржавые стебли конского щавеля, черные скелеты татарника подернулись кружевным инеем. Бездомным, никому не нужным перекати-полем почувствовал себя Семен в этой черной, унылой степи. Надо отсидеться: маячить днем небезопасно.

Заметив скирду, направился к ней. Положил на солому тюк, огляделся. Пустынно, даже птицы, казалось, покинули эти места. Разбив лед, напился из прошлогодней борозды. Проделав в скирде нору, втащил туда узел, скорчившись, вполз сам. Усталость сморила – сразу уснул…

Поздно ночью добрался Метелин до одинокого домика, стоявшего на крутизне. У домика остановился, осторожно постучал в дверь. Его, видимо, ждали. В ответ на стук распахнулась дверь, послышался знакомый голос:

– Заходи. А мы тревожились – не заблудился ли?

В теплой комнате Семен попал в дружеские мужские объятия: так отец обнимает любимого сына, возвратившегося из дальних странствий.

Вспыхнул каганец. Перед Метелиным, широко улыбаясь, стоял рослый человек в ватной фуфайке, в высоких рыбацких сапогах. Семен узнал Владимира Владимировича Сидорова – первого секретаря Приазовского горкома партии, благословившего его на трудный путь подпольщика.

Владимир Владимирович заметно осунулся, глаза ввалились, лицо густо покрыла колючая щетина. Весь он подобрался, исчезла былая полнота, присущая малоподвижным людям.

– Вы? Здесь?! – удивился Семен.

Владимир Владимирович от души рассмеялся:

– А ты думал – в Ташкенте, в теплом кабинете?

Метелин и Сидоров еще долго сидели за столом, вспоминали Приазовск. Владимир Владимирович расспрашивал о Максиме Максимовиче, о каждом подпольщике.

Метелину сдавалось, что он снова находится на бюро горкома партии, как это бывало в мирное время. Перед ним были те же добрые, спокойные и вместе с тем требовательные глаза Сидорова. Может, потому по-будничному просто он докладывал о действиях боевых групп металлургического, кожевенного, комбайнового, метизного заводов, о борьбе подпольщиков в порту, на железнодорожном узле, об издании листовок, о цыганке и Сергее Владимировиче, похороненном в парке санатория.

– Как провалились Трубниковы? – поинтересовался Сидоров. – Чья здесь вина?

– Скорее всего – случайность, – ответил Метелин. – Конечно, Василий был выпивши, потерял над собой контроль. Да и самогон не надо было брать в дорогу.

– Пьянство в нашем деле – злейший враг, – сурово нахмурив брови, проговорил Сидоров. – Случайности должны быть исключены: мы кровью за них платим.

Склонив к столу крупную седую голову, Сидоров задумался.

– Как Ежик? – спросил Метелин.

Лицо Владимира Владимировича озарила теплая улыбка:

– Отличный парень, в отряде разведчиком стал. Шефство над ним взяла Настя, твоя бывшая квартирная хозяйка. Она у нас за повара, а Ежику – вместо матери.

Затем Сидоров заговорил о последних событиях в отряде, что так интересовало Метелина.

Семен, слушая, не сводил глаз с бледного, утомленного лица Владимира Владимировича. Работая на заводе, в комсомоле, он привык безотчетно доверять этому человеку, во всем следовать его советам. Вот и сейчас он испытывал облегчение, словно Владимир Владимирович принял на свои плечи часть забот, тяготивших Метелина.

Но вдруг Сидоров обескуражил Метелина неожиданным предложением:

– Есть мнение отозвать тебя из Приазовска. Навоевался вволюшку. Фрицам добрую память о себе оставил. И замену воспитал верную – Полякова, Маслова. Есть кому возглавлять подпольный комитет комсомола.

«Ага, вот почему Максим Максимович именно меня направил сюда», – подумал Семен и в упор спросил:

– Вы боитесь моего провала?

– Просто в партизанском отряде для тебя есть важное дело: будешь осуществлять связь со всеми подпольными группами и комитетами районов и городов. Опыт у тебя накоплен, сноровка имеется.

– Так зачем тогда меня отзываете, если у меня опыт?

– Тебе нужно отдохнуть.

– Владимир Владимирович, вам ли это предлагать! О каком отдыхе сейчас может идти речь! – воскликнул Метелин. – Нет, нет, вы не хотите со мной говорить начистоту. Я догадываюсь, почему вы меня отзываете: думаете, что после ареста Трубниковых перестану быть осмотрительным, наделаю глупостей. Так?

– Нет же! – с досадой возразил Сидоров. – Как ты не поймешь, что над тобой, сильнее чем над кем-нибудь из нас, нависла суровая опасность.

– Почему именно надо мной? – недоумевал Метелин. – А Ружу немцы пощадят? Полякова, Маслова, всем другим нашим подпольщикам разве не угрожает такая же, как и мне, опасность?

– Да, конечно, опасность угрожает им, – согласился Сидоров, – но ты у врагов в фокусе. Они тебя ищут. Из всех подпольщиков ты им в первую очередь нужен. Вчера Максим Максимович нам передал последние новости. Фашисты приняли против тебя новый поход. В газете опубликовали портрет Ивана Бугрова, за выдачу которого обещана огромная сумма.

– Бугрова? – удивился Семен. – Такого портрета в природе не существует.

– Существует, да к тому же, как утверждает Максим Максимович, Бугров сильно похож на Метелина.

– Как же это могло случиться? – поразился Семен.

– Очень просто. Немцы взяли твою старую фотографию, которую Клавдия Лунина выкрала из альбома Трубниковых, потом расспросили, как выглядел Иван Бугров. Вот тебе и готов портрет.

– По такому портрету меня не найдут. Бороду сбрею, другие усы заведу. По паспорту я теперь никто иной, как столяр мебельной фабрики Филиппов Иван Мартынович.

– Положение серьезнее, чем ты себе представляешь, – произнес Сидоров. – Я как ни прикидывал, а пришел к одному выводу: для тебя, товарищ Метелин, Приазовск пока закрыт наглухо.

– Отступить! – воскликнул Метелин. – Никогда!

К столу с шипящим на сковороде картофелем подошел хозяин домика, старый бакенщик.

– Вот и ужин готов, – сказал он. – Угощайтесь.

– Упрямый ты, Сема… Хорошо. Мы к этому разговору еще вернемся. – И перешел на другое: – А почему Максим Максимович не направляет к нам Костю Трубникова?

– Горком комсомола принял решение активизировать диверсии на железной дороге. Начнем, так сказать, «рельсовую войну». Оборудовали мастерскую по изготовлению мин. Теперь Костя – отличный минный мастер, целиком поглощен этим делом.

– А где живет Трубников?

– У одной старушки, там же у него и мастерская. Был у нее единственный сын, да погиб на границе в первые дни войны. Костю она сынком называет.

– С арестованными удалось установить связь?

– Еще нет…

Они долго молчали. За стеной шумел ветер, в окно монотонно стучал дождь.

– Семьей Трубниковых, их судьбой, – проговорил Сидоров, – обеспокоены штаб отряда и обком партии… Большое горе постигло лично тебя, Семен Степанович. Мы теряем друзей, ты – любимого человека…

Семен опустил голову: «А что сейчас с Ириной? Каково-то ей?»

Желая отвлечь Метелина, Владимир Владимирович заговорил о другом:

– С «гостинцем» у нас осечка вышла.

– Что вы сказали? – Семен поднял голову. – Какая такая осечка? Мне сказали: сигара фирменная. Немцы народ точный…

– Мы сразу не разобрались. Наши ребята подорвали очередной фашистский эшелон. В сохранившемся вагоне обнаружили мину. Трофей задумали приспособить для твоей экскурсии. Не получается: мина не держится на плаву – тонет. Немцы готовили ее для диверсий на море, там вода плотнее, а речная ее не держит.

– Что же будем делать?

– Вот, – Сидоров кивнул в сторону бакенщика, – Роман Иванович подсказывает выход. Из пустых канистр порекомендовал устроить понтон. Утром хлопцы доставят канистры. А сейчас давай спать – завтра предстоит хлопотливый день.

– Охота поговорить… Давно не виделись…

Сидоров подошел к Семену, как тогда в горкоме партии, мягко опустил ладонь на плечо:

– Я прямо из обкома, полтораста километров по грязи прошлепал. Важное совещание было.

– Извините, Владимир Владимирович, вам, конечно, отдохнуть надо. Вы ложитесь, а я, скорее всего, не усну…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ИРИНА

В ночь, когда Метелин находился в доме бакенщика, Ирину повели на допрос. Предвидя, что от такой девушки, как Трубникова, допытаться, где скрывается жених, – пустая трата времени, гауптштурмфюрер передал ее главному вахмистру, тем более, что Василий сломлен, согласился дать показания. Правда, с перепугу при допросе матери потерял сознание, пока нечленораздельно мычит, но скоро заговорит, откроется.

Рейнхельт не ошибся. Ирина спокойно вошла в кабинет.

Когда главный вахмистр предложил ей сесть, она осталась стоять, на предложение закурить отрицательно покачала головой.

– Вот как! А мне думалось, что все комсомолки курят, – издевательски сказал он. – Итак, предварительно познакомившись, приступим к делу.

Из ящика стола он достал книжку Николая Островского «Как закалялась сталь». Перелистав, спросил:

– Читала?

– Училась по ней жить.

– Твоя?

– Забрали при аресте. Зачем спрашивать?

– Вернуть хочу.

Приблизившись, он ударил ее книгой по лицу:

– Получи, получи!

Ирина не отвела лица, так и осталась стоять с поднятой головой. Дряблые, выпуклые щеки главного вахмистра тряслись, как в лихорадке, глаза налились кровью.

– У кого радиоприемник? – спросил он.

– Мне не докладывали.

– Где хранятся мины, оружие?

– Там, где при необходимости удобнее взять.

– Отвечай! – И он сильно рванул ее за косу.

– Отойди, от тебя дурно пахнет, – сквозь зубы сказала девушка.

Схватив за косы, главный вахмистр бросил ее на пол. Ирина, закусив губу, твердила себе: «Не заплачу, все равно не заплачу».

– Отставить! – Из комнаты отдыха показался Рейнхельт.

Главный вахмистр выпил стакан воды, вытирая пот, отступил в угол.

Остановившись перед Ириной, Рейнхельт с подчеркнутым восхищением проговорил:

– На редкость красивое тело. Жаль уродовать. Поднимите!..

Ирину усадили на стул.

Пройдясь по кабинету, гауптштурмфюрер не спеша уселся в кресло. Пустив дым сигары, он устало, как бы незаинтересованно, спросил:

– Скажите, где склады оружия, приемник – и вам дадут денег. Много денег. Поедете в Киев, Берлин, вся Европа ваша. Вы молодая, красивая, на вас залюбуешься. Накупите шикарных платьев. Политику оставьте нам, мужчинам.

В кабинет вошла Клава Лунина, увидела Ирину, затаилась у двери.

– В Киев, Берлин я поеду, когда вас там не будет, – сказала Ирина. – Насчет платьев, денег? Спутали, господин офицер, я не из тех… У вас есть кого награждать и наряжать…

Сарказм Ирины возмутил Клаву. Слова ее приняла на свой счет. Давняя злоба снова вспыхнула: так бы и кинулась, по волоску выщипала бы ненавистные косы соперницы.

Побледнев, она подошла к столу, подала папку:

– Вы просили бумаги на подпись, вот они.

Приняв папку, Рейнхельт успокоил Лунину:

– Не обращайте, Клара, на ее слова внимания. Она скоро станет вежливее.

– Плюю я на нее, – брезгливо проговорила Клава. – Она всегда поперек моей жизни вставала. Слишком идейная! То в пионеры, то в комсомол тянула. И Валя такая же, ни в чем этой не уступит.

– Что еще за Валя?

– Бесценная ее подруга. Вместе заправляли, куда там! Жена комсомольца Михаила Полякова.

– Постой-ка! Инженера Полякова?

Клава утвердительно кивнула головой.

– Того, что я на завод устраивал? Его из комсомола исключили за буйство в ресторане.

– Он в рот спиртного не брал… Праведник.

– Интересно… Так-так. Здесь что-то есть! – вслух рассуждал Рейнхельт. – А где эта Валя?

– На бирже труда работает… Пыль вам в глаза пустили.

– Понятно, откуда ветер дует! Из комсомола, видите ли, исключен за недостойное поведение, – вспоминал офицер. – Лоялен! В цехе у него порядок! Околпачили, значит?

Повернувшись к главному вахмистру, Рейнхельт приказал:

– Арестовать. Немедленно! Тот сейчас же выбежал. Ирина выкрикнула:

– Клава, учти, стены эти имеют уши! В городе узнают, что ты сделала.

Ирина даже о себе забыла, ужаснувшись за Поляковых. Какой провал! Комитет сделал все, чтобы законспирировать Полякова. На улице, где он жил, его называли «немецким прихвостнем». Его группу освободили от диверсионной и агитационной работы. Михаил Поляков занимался подделкой документов, изготовлением мин. Минная мастерская была оборудована недалеко от его квартиры, на Северной улице, в подвале дома престарелой вдовы. Миша хранит набор штампов и печатей для изготовления документов.

У Ирины закружилась голова. Чтобы не упасть со стула, она ухватилась за край стола.

– Ага, сдрейфила! – торжествовала Клава. – Валю пожалела? Или твой женишок Метелин у Поляковых скрывается?

– А это мы скоро узнаем. – Обращаясь к Клавдии, Рейнхельт спросил: – Ну, как прикажешь поступить с этой златокудрой?

– Я ее ненавижу! – истерично взвизгнула Клавдия. И в лицо Ирине: – Видишь, настала моя очередь посмеяться над тобой. Ха-ха-ха…

Ирина спокойно ответила:

– Тебе, Клавдия, и сегодня не весело, а придет время – наплачешься.

– Не верь ей, Клара, – усмехнулся Рейнхельт. – А вам, сударыня, – обратился он к Ирине, – мы окажем особую милость. Мои солдаты любят русских девушек. Очень!..

Под утро Ирину втолкнули в камеру, где уже находились Валя Полякова и медицинская сестра. Платье на ней было изорвано, волосы растрепаны. Она упала на пол и, вздрагивая всем телом, беззвучно рыдала.

К ней бросилась Валя. Ирина испуганно отстранилась от нее:

– Не прикасайся… Не прикасайся. Я поганая. Когда была без сознания, он… – и стала биться головой о стенку.

Ее успокаивали, но Ирина долго не унималась. Затем затихла, умоляюще спросила:

– Вы меня любите?

– Любим. Всегда, всегда будем любить.

– Тогда прошу вас, задушите меня. Задушите, я хочу умереть! – И опять забилась в судорогах.

Успокоившись, еле слышно проговорила:

– Сообщите нашим… Клавка Лунина предательница.

Пришли солдаты и увели Валю Полякову.

МОСТ

Позавтракав, Метелин вышел из домика бакенщика: не терпелось взглянуть на незнакомую местность. Стояло серое, неуютное утро. С неба одновременно срывались снежная крупа и дождь. «Успеть бы. Река вот-вот льдом покроется», – подумал он.

Дом находился в лесу, на излучине. Река, казалось, налита жидким свинцом: ни волн, ни течения, становись и переходи на тот берег – тяжелая вода выдержит.

Метелин вернулся в дом. Бакенщик мыл посуду. Владимир Владимирович, склонившись у окна, неумело зашивал порванный рукав фуфайки.

– Река не сегодня-завтра станет, – сказал Метелин.

– Торопиться нам надо, – ответил Сидоров. – Жаль, что нет второго костюма, с тобой бы поплыл.

– Один управлюсь, – заверил Семен.

Со двора донесся звук шагов. Вошли двое мужчин с четырьмя пустыми канистрами, с гранатами за поясом и автоматами на груди. Это были партизаны, которых ожидал Владимир Владимирович.

После обеда партизаны о чем-то поговорили наедине с Владимиром Владимировичем, а затем быстро собрались в обратный путь.

Трое оставшихся в домике спустились к реке. Бакенщик забрался на высокое дерево, осмотрел местность – нет ли чего подозрительного.

Под ветками ивы, нависшими над водой, Метелин разглядел уткнувшуюся в берег торпеду-сигару около, двух метров длиной. И тут же взялся за изучение инструкции.

Часовой механизм взрывателя включится, если удалить чеку из паза в верхней части мины. Затопление ее производится при помощи особой кнопки: нажми ее – и торпеда послушно ляжет на грунт.

Потом попарно связали канистры, подвели под мину и закрепили их. Торпеда приобрела необходимую плавучесть.

Когда вернулись в домик, бакенщик подробно описал Семену фарватер реки, указал, где имеются мели, какие встречаются повороты. Семен мысленно несколько раз проделал путь, который предстояло ему проплыть вместе со взрывным снарядом…

Метелин одевался тщательно. Из принесенного им узла достал шерстяное белье и надел его. Потом натянул свитер, ватные брюки и фуфайку. Только после этого с помощью бакенщика и Владимира Владимировича принялся облачаться в водоплавательный костюм – тот самый, в котором работал Костя Трубников при взрыве дока.

Еще засветло Метелин погрузился в воду. По течению двигаться было легко. Мина-торпеда вела себя послушно. Семен старался держаться середины реки. На поворотах сила течения заметно усиливалась, и его прибивало то к одному, то к другому берегу.

Находясь все время в напряжении, он не замечал времени. Облака скрыли звезды.

На воду стали падать снежные хлопья. Они мельтешили перед глазами, залепляли маску. Приходилось часто окунать в воду голову, чтобы смыть снег.

По прибрежной темной стене леса Семен определил, что подплывает к городскому пляжу. Знакомые места: в студенческие годы здесь купался. Он вспомнил наказ, что тут надо было остерегаться мелей. Семен стал держаться правого берега, где было поглубже.

Неожиданно мина остановилась. Так и есть – напоролся на перекат. Торпеда легла на песок, превратившись в тяжеленную болванку. Отсюда недалеко до городской набережной, если бы не ночь и снегопад, его могли б заметить.

Став на колени, Метелин принялся руками разгребать перекат – прокапывать в песке желоб. Время от времени немцы освещали реку ракетами, дырявили воду автоматными очередями. Тогда Семен ложился на живот рядом с миной и замирал. «Не дай аллах, если пуля угодит в мину: костей не соберешь», – подумал он.

Наконец стащил мину с переката. Он обрадовался, когда на фоне тусклого неба вдруг возникли фермы моста. Они высились над водой, как верблюжьи горбы… Проявляя особую осторожность, Семен перестал двигать ластами. Теперь надо ожидать поезда. Мост перегружен, каждые пять минут через него проходит воинский состав. Его грохот сослужит ему службу.

Течение медленно несло его к среднему быку, Метелин знал, что по мосту расставлены часовые. Если они что-нибудь заподозрят – сразу же откроют огонь, вызовут дозорные катера.

Упираясь руками в мину, Семен изо всех сил тормозил ее ход.

К мосту с грохотом приблизился поезд. Семен поставил торпеду поперек реки, и течение подхватило ее. Металлический корпус слегка стукнулся о деревянную обшивку, которая защищала опору от льдин и дрейфующих мин. Шум проходящего по мосту поезда погасил все звуки.

Выровняв торпеду, Семен вытащил чеку взрывателя, приложил ухо к корпусу: механизм часов равномерно тикал. Открыв клапан, Метелин утопил мину. Корпус ее лег на дно у основания каменной кладки среднего быка.

Все складывалось хорошо. Именно так и было задумано. При взрыве обязательно обрушатся обе фермы моста.

До взрыва – час. За это время надо как можно дальше уйти из опасной зоны. Помогая течению руками и ластами, Семен поплыл к лиманам.

Эхо взрыва догнало его далеко от моста.